Мошки в янтаре. Отметина Лангора. Стена, которой нет. Пробуждение

Глава 1

Будильник в сотовом телефоне тихонечко запиликал, и чтобы его выключить, пришлось встать и подойти к столу, что немного развеяло сон. Окончательно осознать, что время отдыха истекло, помогла холодная вода из-под крана.

Вера поставила чайник и пошла краситься. Из зеркала трюмо ей подмигнула тридцатилетняя женщина с круглым лицом, вздернутым носом, и пухлыми губами, которые просто обожали посмеяться, обнажая ровные зубы.

– Да, мадам, – укоризненно покачала головой Вера, критически глядя на свое отражение, – если ты будешь продолжать жрать по ночам, сброшенные десять килограмм вернуться всеми двадцатью!

Работала Вера в учреждении, по нынешним временам не престижном и не денежном. Но работа нравилась, коллектив был замечательный, и зарплаты вполне хватало, если не транжирить. Расставшись с мужем, Вера твердо решила больше не связывать себя узами брака. Она нравилась мужчинам, легко увлекалась сама и редко была одинока, чем и была вполне довольна. Вот только с детьми как-то не задалось.

Шесть остановок на маршрутном такси, немного пешком, и привычный ритм работы захватил и закрутил в круговороте важных и не очень, событий. В середине дня пискнул, принимая электронную почту, компьютер – Евгений Викторович, а для сотрудников просто Женька, прислал фотографии. Уже целую неделю он, будучи в отпуске, жарился на солнышке в Испании, не в пример некоторым несчастным, промерзающим на уральских просторах. Всем отделом в шесть человек столпились у монитора, обсуждая и комментируя.

– О, гляди, море! Счастливчик!

– Смотри, смотри, сувениры выбирает!

Верино внимание привлекла фотография, сделанная в небольшом кафе, находящемся прямо на улице. На заднем плане, вполоборота к столику, за которым с блаженной улыбкой на лице сидел Женька, стояла смуглокожая девушка в легком топике и короткой юбочке, с бумажным стаканом в руках. Но не цвет кожи, и не затейливая татуировка, покрывающая плечи и руки до локтя, привлекли внимание Веры. У случайно попавшей в кадр испанки (а может, туристки), глядевшей прямо в объектив хмурым взглядом удивительно светлых, голубых глаз, были сиреневые волосы.

– Мама негритянка, папа скандинав? – усмехнулась Вера

– Или наоборот, – Марина тоже заметила нелепое сочетание цвета. – Может, это парик, а не краска? В любом случае, не стоило себя так уродовать. Дикий колор.

– Эх, Верка! – чмокнул губами Вовик-программист. – Вот где отдыхать надо! А ты – в тайгу!

– Так я ж не на отдых, – возвела глаза к потолку Вера. – Командировка! Хотя, если разобраться, отдохнуть везде можно. Было бы желание.

– Ну и какой отдых в тайге? – скривилась Марина.

– Прекрасный! Рыбалка, ягоды, грибы, охота, – начала перечислять Вера.

– Ага. А еще комары размером с медведя, – засмеялся Вовик. – Когда летишь-то?

– Самолет послезавтра в четыре утра, – вздохнула Вера. – Не высплюсь опять.

– В полете отоспишься, лететь не один час. Ша, начальник идет! – Марина поспешно закрыла окно Интернета. – Работаем!

***

– Боитесь летать? – сидящая рядом женщина улыбнулась Вере.

– Не знаю еще, первый раз, – ответила Вера. – Я все больше поездами.

– А я много летаю, – кивнула попутчица. – Работа такая. И знаете, поняла, что самое лучшее времяпрепровождение в полете – сон. Спите! И время незаметно пролетит. Простите за тавтологию, – она засмеялась.

Вера улыбнулась в ответ. Прикрыла глаза, следуя совету, и тут же заснула. Разбудили её резкие толчки и истошные крики пассажиров. Дрожащий женский голос из динамиков уговаривал всех успокоиться. Вдруг кресло завалилось вбок, на Веру посыпались чьи-то вещи, замигали лампы в салоне, из боксов вывалились кислородные маски. Внезапное ощущение непоправимых, страшных событий сменилось резкой болью и бессознательной темнотой.

***

Первым осознанным чувством была нестерпимая боль. Болело всё. Потом вернулось осмысление беды, переросшее в липкий, холодящий внутренности страх.

– Только не это, это не со мной, этого не должно быть!!!

Вера попыталась открыть глаза, но не смогла – что-то мешало. Попробовав пошевелить руками и повернуть голову, она поняла, что тело её не слушается. И заплакала. Больше всего она боялась именно такой беспомощности. Боялась стать инвалидом, прикованным к постели, обузой для родных людей. Боялась увидеть в глазах близких досаду на её бесполезность, и постоянное ожидание. Ожидание конца.

«Господи, помоги!» – лучше умереть сейчас, чем после долгих лет изматывающего тело и душу существования.

Одно за другим сквозь сознание проплывали странные образы – лица незнакомых людей, древние города с деревянными постройками, высокими валами и глубокими рвами вокруг бревенчатых стен, неведомые горы, возносящиеся вершинами в облака.

Привиделось счастливое лицо зеленоглазой женщины с огненными волосами, а рядом с ней – улыбающийся светловолосый мужчина. Они что-то ласково говорят и манят Веру, словно ребенка, она идет к ним, и они оказываются удивительно высокими по сравнению с ней.

Другое лицо – лицо старика, морщинистое и злое, с зелеными, как свежая листва, глазами. Он кричит, и от этого страшно. В огромной зале под руками старика – большие каменные кошки, они кажутся живыми и пугают своей неподвижностью. Рыжеволосая женщина плачет, прижимается мокрой щекой к щеке Веры, а её руки, неожиданно сильные, больно стискивают плечи, не дают вздохнуть. Это неприятно и тоже страшно. Два рыжих воина разжимают руки женщины, освобождают Веру из объятий, и уводят.

Другой светловолосый мужчина со скорбным лицом, осторожно пробираясь меж заснеженных гранитных глыб, бережно несёт её, завернутую в плащ. За спиной мужчины – большие каменные ниши и выступы, на них стоят люди с короткими копьями в руках, и смотрят вслед.

Светлая лицом и волосами женщина, подходя к стремени коня, принимает из рук наездника Веру. Большеглазый беловолосый мальчик выглядывает из-за юбки матери. Женщина что-то говорит, печально и ласково, мальчик слушает, улыбается, берет Веру за руку и ведет к большому деревянному дому.

Внезапным грохотом железа, ржанием лошадей и яростными криками людей врывается в сознание видение дикой битвы. И тонкий, с алыми разводами на лезвии меч, стремительно приближающийся к Вериному лицу. Солнце, отразившееся на клинке, обжигает глаза, и наступает мрак.

***

Разбудило Веру осторожное прохладное прикосновение. Кто-то нежно и бережно касался лица мокрой тканью.

«Как хорошо, – подумала Вера, не открывая глаз. Мысли ползли медленно и осторожно, – Что-то… случилось. Самолет. Да. Это… больница? Наверное».

Шевелиться не хотелось, и, не поднимая век, она принялась вспоминать ощущения, посещавшие её в краткие моменты сознания. Помнилась дикая, нестерпимая боль, охватывающая голову, словно огненным обручем, непонятные разговоры на чужом языке, и странные запахи. Боль, сосредоточенная в правой половине головы, осталась, но была уже не такой изматывающей и казалась привычным чувством, подтверждающим состояние жизни. Беспокоил странный запах – овечьего загона, кожи, костра и ещё чего-то: то ли травы, то ли цветов.

– Здорово, если меня в одну палату с бомжами или цыганами засунули! – уже эмоциональнее подумала Вера. Послышался шорох, шаги, и сидящий радом человек ушёл. Вера решилась открыть глаза.

Первое, что она увидела, был бревенчатый потолок, на котором ярким пятном отсвечивало рассветное солнце. Сбоку на стене висел лук. Коричневый, красиво изогнутый. Рядом с этим чудом в неприхотливом порядке, но аккуратно располагались на стене колчан со стрелами, длинный меч и ножны с четырьмя метательными ножами, хищно выглядывающими из-под ремней. Сталь лезвий отражала солнечные лучи, проникающие в открытое окно на противоположной стене.

Шерстью пахло от плотного одеяла, которым Вера была укрыта до подмышек, запах цветов источали сухие пучки травы, развешанные над дверью и окном. Из окна в комнату проникали звуки, не свойственные больничной, да и вообще городской обстановке – щебет птиц, ржание лошади, мычание коров, лай собак. И голоса. Говорили мужчины, временами в их разговор вплетался голос женщины, но слов было не разобрать.

– Бред какой-то. Я что, с ума схожу? – ещё не вполне осознавая увиденное, Вера осторожно попыталась приподняться на постели. Голову пронзило резкой болью, и она со стоном опустилась на подушку. Полежав, пока боль не уймется, осторожно повернулась на бок, сбросила одеяло, и опустила ноги на деревянный пол.

Тело после долгой неподвижности подчинялось вяло и неохотно, как чужое. Каждое усилие отзывалось тупой болью в правой половине головы. Опустив взгляд, Вера обнаружила на сильно похудевшем теле бледные синяки. Осознав, что она совершенно голая, Вера принялась оглядывать комнату в поисках какой-нибудь накидки. У окна, в которое восходящее солнце щедро лило свои розовые лучи, стояли стол, сундук и скамья. На сундуке аккуратной стопкой была сложена одежда. В состоянии, близком к обмороку, превозмогая сильнейшую слабость и придерживаясь рукой за стену, Вера добралась до сундука и протянула руку за верхней вещью в стопке. Ею оказалась белая рубашка.

– Не мала ли? – с сомнением подумала Вера, носившая пятьдесят второй размер одежды. Но рубаха на удивление свободно окутала тело до колен. Ноги дрожали, и Вера опустилась на скамью. Её взгляд остановился на металлическом подносе, который, как зеркало, отражал стоявшие на нем кувшин и кубок. Вера неуклюжим рывком подтянула поднос к себе, кувшин опрокинулся, и по столу потекла вода. Держа поднос обеими руками, Вера заглянула в него.

Из овала не неё смотрела девушка лет двадцати. По плечам свободно разметались длинные, спутанные, давно не мытые волосы цвета осенних кленовых листьев. Густые брови недоуменно приподнялись, а яркие зелёные глаза под ними смотрели с ужасом и непониманием. Потрескавшиеся сухие губы кривились, открывая белые ровные зубы с чуть удлиненными верхними клыками. Правая сторона исхудавшего, с ввалившимися щеками, лица была отмечена большим, уже затянувшимся порезом, шедшим от виска к нижней скуле. Рука Веры непроизвольно метнулась к лицу, и отражение тем же самым движением протянуло руку и дотронулось до своей щеки.

– А-а-а!!! – крик вылетел в открытое окно и взметнул с крыши перепуганных птиц. Вера отбросила поднос от себя. Вцепившись в край стола, она резко поднялась и сделала несколько неверных шагов к двери. Но вдруг комната поплыла в глазах, завертелась каруселью. Послышался торопливый топот, дверь распахнулась, и в комнату вбежали двое мужчин. Следом за ними через порог переступила женщина. Один из вошедших, молодой, высокий и светловолосый, опередив остальных, бросился навстречу Вере, воскликнув:

– Вайра!

Вера больше ничего не успела разглядеть. Всё скрылось во вновь наплывшем на сознание тумане, и она упала на руки подоспевшего мужчины.

***

Ирве подхватил сестру на руки, подбежал к ложу и осторожно опустил её на подушки. Ори, отстранив сына, присел на краешек кровати и приложил ладонь к щеке Веры. С его губ слетели тихие слова:

– Дочка, умница моя.

В комнату заглядывали люди. Ори посмотрел на обеспокоенные лица домочадцев, и громко произнес:

– Слава Валкуну, Вайра очнулась. Нейна отпустила её в мир живых!

Радостный гомон, улыбки и смех стали ему ответом. Ори взглянул на жену.

– Надо немедленно сказать Баэлиру.

– Я сообщу! – вскочил Ирве, не дожидаясь, пока мать ответит, и, отстранив скопившихся у двери родственников, торопливо вышел.

Айна опустилась на кровать возле мужа, и взяла Веру за руку, вглядываясь в её лицо. По щекам женщины скатилась пара слезинок.

– Слава богам, – шептала она, сжимая ладонь Веры в своих ладонях. – Слава Валкуну, и Уннии, и Нейне.

– Ну, хватит, – голос Ори был тверд. Он отстранил жену и поднялся сам. – Хватит причитать. Не на погост же провожаем, жива, милостью Валкуна. Иди-ка лучше приготовь подношение Баэлиру. Да не скупись, чтоб мне перед жрецом не краснеть. Встречу я его сам. Потом придешь сюда, с ней побудешь. А вы, – Ори сурово глянул на толпившихся в комнате домочадцев, – чего рты поразевали? Нечего тут, все вон.

Люди поспешно покинули комнату больной. Лишь Айна задержалась, чтобы еще раз взглянуть на дочь. Но потом, послушная взгляду мужа, и она скрылась за дверью.

Ори остался один возле дочери. Он вгляделся в её осунувшееся лицо, осторожно провел рукой по рыжим прядям, убирая их со лба. Рука на мгновение задержалась над шрамом. В его серых глазах мелькнули жалость и беспокойство. Оно мгновенно сменилось невозмутимым спокойствием, едва Ори увидел, что девушка вздохнула, шевельнулась и подняла веки.

– Доброе утро, – скупо улыбнулся и кивнул Ори. И растерялся, увидев на её лице недоумение и страх. И ни намека на узнавание.

– Вайра? – он протянул к ней руку.

Вера отпрянула. Накатила паника, и она с трудом сдержалась, чтобы не оттолкнуть сидящего подле неё мужчину. Она его не понимала и не знала! Но видела раньше. Видела в бредовых видениях, посещавших её. Это он нес её на руках по горам, укрывая плащом.

– Вайра, ты что? Это же я, – Ори оторопело смотрел на дочь.

Вера отодвинулась еще дальше, и подтянула одеяло до подбородка.

– Пожалуйста, не трогайте меня! – голос дрожал. – Вы кто?

Брови мужчины взлетели вверх в ответ на слова чужого, непонятного языка. Ори потрясенно смотрел на девушку. Она – недоверчиво и испуганно – на него.

В этот миг в комнату заглянула маленькая девочка.

– Дядя Ори! Ирве и Баэлир пришли.

– Хорошо, иду, – помедлив, ответил Ори. – А ты беги-ка, приведи сюда тётю Айну.

Девочка кивнула светлой головкой, и скрылась. Ори поднялся, и, не сводя глаз с девушки, отошел к двери.

– Подождите! – окликнула Вера, видя, что мужчина собирается уйти. – Да постойте же! Вы говорите по-русски? Ду ю спик рашн? Чёрт! Дую спик инглиш? Парле ву франсе? Не уходите!

Девушка на кровати выкрикивала непонятные слова, а сердце Ори холодело от дурных предчувствий. Резко толкнув дверь, он стремительно вышел из комнаты дочери, и лицом к лицу столкнулся с женой.

– Баэлир уже здесь! – быстро зашептала она. – Они с Ирве в большой комнате. Ждут тебя.

– Иду уже, – хмуро ответил Ори.

– А как она? – Айна приоткрыла дверь, готовясь войти, и вопросительно взглянула на мужа. – На тебе лица нет. Что такое?

– Она-то? – Ори приостановился. Потом плотно прикрыл дверь, и, склонившись к жене, тихо сказал, – Айна, я прошу, что бы ты ни увидела и не услышала, молчи. Чтобы ни слова при жреце. Я всё улажу.

– Что уладишь? Что с Вайрой? – Айна побледнела.

– Не знаю. Что-то неладно. Иди, побудь с ней. Помни, что я сказал.

Айна постояла, глядя вслед мужу, и обдумывая его слова, а потом нерешительно приоткрыла дверь и заглянула в комнату.

Оставшись одна, Вера снова осмотрела комнату, в которой оказалась. Привстала на постели и дотронулась рукой до ножен на стене. Они тихо закачались на ремне.

– Точно. Шизофрения. А это палата в дурдоме. И меня глючит. Интересно, тот дядька кто – доктор или пациент?

Она спустила ноги с постели, осторожно потрогала пальцами пол. Коснулась болевшей головы. Вспомнив, зажмурилась, ухватила прядь длинных волос, поднесла к лицу, и, выдохнув, открыла глаза. Волосы были рыжие, яркие, как огонь. Вера сжала кулак, дернула и охнула.

– Ах, зараза, настоящие!

Она поднялась, проплелась по голым доскам, нагнулась, опираясь рукой о стол, и подняла поднос. Снова устроившись на кровати и крепко обхватив поднос обеими ладонями, она осторожно заглянула в полированный овал.

– О господи, – сорвалось с её губ после нескольких минут созерцания.

– Вайра?

Вера подняла глаза и увидела светловолосую статную женщину, стоящую в дверях и с беспокойством наблюдающую за ней.

– Здравствуйте, – сказала Вера, отложив импровизированное зеркало.

Женщина охнула, прикрыв ладонью рот. Но не ушла. Напротив, вошла в комнату и плотно притворила за собой дверь. Потом приблизилась и опустилась на кровать возле Веры.

– Дочка, это же я. Ты меня узнаешь? – Айна протянула руку, касаясь головы девушки. Вера отстранилась, так как прикосновение к болевшей голове было неприятно. Стараясь держать себя в руках, она спросила.

– Я где? Это больница? Ну, понимаете? Э… хоспитэл?

На лице Айны отразился ужас.

– Милостивый Валкун, – выдохнула она. – Только этой напасти не хватало.

В этот миг дверь широко распахнулась, и в комнату вошел Ори. Айна, увидев мужа, поспешно встала и отошла от кровати. Вслед за Ори в комнату вступил широкоплечий, сутулый, не старый еще мужчина. Вера подтянула ноги на кровать, набросила на себя одеяло, с опасением глядя на приближающегося человека, и подумала, что для сумасшедшего дома здесь слишком уж свободные порядки.

Щелкнули друг о друга вплетенные в концы длинных седеющих волос амулеты – деревянные фигурки, качнулась высушенная звериная лапа с длинными когтями, привязанная к поясу жреца, и Баэлир наклонился к Вере. Подергивая губами, он пристально смотрел на неё серыми глазами – круглыми и выпуклыми, с частой сеткой капилляров.

– Небывалое чудо посетило дом твой, танед. Возблагодари Валкуна и Нейны милость скромным даром.

Голос у него был очень низкий и сиплый.

– На подношение я не поскуплюсь, Баэлир. На что укажешь, то тебе и отдам.

– Мне не надо ничего. Сам выбери. Богам жертвуй.

Жрец протянул худую жилистую руку, и, цепко ухватив Веру за подбородок, повернул её голову влево, потом вправо.

– Да что вас всё к голове-то моей тянет! – Вера выдернула подбородок из неправдоподобно горячих пальцев визитера, оттолкнула от себя его руку. – Что здесь вообще происходит, а?

Глаза жреца выкатились еще больше, он отпрянул, резко выпрямился, и повернулся к Ори.

– Что за наваждение! Во имя Верхних богов! Не нашу речь слышу я. Не голосом ли Неназываемого говорит дочь твоя с нами, Ори?!

Айна, почувствовав внезапную слабость, прислонилась к стене. Ори смотрел на жреца, не зная, что сказать, и лихорадочно ища ответ.

– Это нимхийский язык.

Айна удивилась словам мужа, но не произнесла ни слова. Удивился и Баэлир. Недоверчиво и пристально глядя на Ори, он переспросил.

– Нимхийский?

– Да, – твердо ответил Ори. – На нем говорила её настоящая мать. И её соплеменники. Возможно, Вайра потеряла память. Эта рана… чудо, что она вообще жива. Но я не сомневаюсь, Баэлир, что со временем всё образуется.

– Чудо, да, – пожевал губами жрец, косясь на Веру. – Кто же сотворил его только? Не хуже меня ты, танед, знаешь, что не выживают после ран таких. Как же её отпустила Нейна из Нижней обители, из Холодного дома?

– Ты сам говорил, что воля Валкуна выше власти Нейны.

– Но не выше Неназываемого воли. А похищен если Тёмным Повелителем разум приемыша твоего?

Жрец испытующе взглянул на Ори. Айна охнула, Ори нахмурился.

– Это не так! Вайра поправится, всё вспомнит и станет прежней.

Баэлир покряхтел, посопел, вздохнул, раздумывая.

– Не поддавайся искушению, Ори. Хитрость Неназываемого велика, и изощренны обмана способы, с пути прямого сбивающие. Не подвергнуть ли испытанию её? Тогда наверняка знать будем.

– Нет, – вскинулся Ори. – Я не позволю! Вайра перенесла такое… Немудрено, что она ничего не помнит! Я же сказал – она поправится.

– Так быть, – неохотно уступая, качнул головой жрец. – Но я смотреть за ней буду, танед. А там уж моя воля.

Он бросил последний тяжелый взгляд на Веру, и вышел. Ори, нахмурившись, смотрел жрецу вслед. Как только шаги Баэлира затихли, он громко вздохнул и оглянулся на Веру, притихшую на кровати.

– Вайра, Вайра, что ж ты с нами делаешь.

Айна всхлипнула и выбежала из комнаты. Ори остался. Вера всмотрелась в серые глаза мужчины напротив. И увидела в них горечь и тревогу. Она не поняла ни слова из разговора, состоявшегося между ним и тем, другим. Она поняла другое – её жизнь изменилась. Насколько сильно, еще предстояло выяснить.

***

Ирве стоял, задумчиво глядя на спокойно журчащую воду Снети. В прозрачных речных струях, закручивающихся в маленькие водовороты, кружились падающие с береговых ив листья. Неслышно подошедший Ори положил руку на плечо сына.

– Отец, – оглянулся Ирве. – Как она?

Ори не нашелся, что сказать, и лишь молча покачал головой.

– Ох, – выдохнул Ирве. – Не знаю. Не понимаю. Вообще ничего. Уже два дня, как Вайра очнулась, а мне кажется, что её с нами нет.

– Да, – брови Ори сошлись на переносице, – дорого же то столкновение обошлось нашему тану. Четверо. И Вайра…. Всё же для девушки это слишком большое потрясение – видеть, как изуродовано шрамами лицо. Не всякий мужчина быстро смирится с этим.

Ирве протестующе тряхнул головой.

– Дело не в шраме, отец. Вайра сильная. Очень сильная. – Он отвернулся, и снова стал смотреть на воду глазами, полными смятения. – Дело в ней самой. Она никого не узнаёт, все время молчит. Молчит или плачет, или говорит на чужом языке. Я не понимаю, что с ней! Такое ощущение, что в её тело вселился кто-то чужой.

В последних, совсем тихих, словах молодого довгара промелькнул едва уловимый страх. Ори вздохнул. Они были так похожи – отец и сын. Оба высокие, сильные, с открытыми волевыми лицами – как все люди народа довгаров. Седина была почти не видна в светлых волосах Ори, серые глаза смотрели на сына задумчиво. Ирве во всем походил на своего отца, та же стать воина, те же светлые волосы, спокойные серые глаза. Ему шел двадцать третий год, и молодая кровь ещё не успокоилась, разбавленная мудростью и опытом прожитых лет.

– Подождем, Ирве. Прошло еще только два дня. Нужно время. Со временем всё образуется.

Ирве резко обернулся, сжав кулаки и прищурившись.

– Отец, как ты можешь?! Ведь Вайра тебе как дочь! Неужели ты будешь просто ждать? Вот так просто смотреть и ждать?

– Ирве, не горячись, – успокаивающе поднял ладонь Ори. – Ты знаешь, как я отношусь к ней. Она не дочь мне по крови, но я люблю Вайру. Её отец был моим лучшим другом, и даже если бы он не просил позаботиться о ней, всё равно я не оставил бы девочку одну. Вайра – лучшая дочь, какую можно пожелать. И я сделаю для неё все, что смогу. Надо только знать, что именно. А пока нам остается лишь ждать.

***

Шла вторая неделя после того, как Вера проснулась. Проснулась в чужом мире. Невероятно, но сознание её действительно каким-то непостижимым образом перенеслось в другую точку мироздания, в другое пространство, время и в чужое тело, принадлежавшее другому человеку.

Поначалу большую часть времени Вера проводила в своей комнате, лежа на кровати, или сидела у окна, глядя во двор. Первые три дня она вставала по утрам и одевалась с помощью Айны, а по дому передвигалась, поддерживаемая Ирве. Потом дала понять, что в состоянии делать это сама. Силы возвращались, и на пятый день Ирве вывел её на крыльцо. На шестой день Вера вместе с ним обошла двор, после чего несказанно устала. Через неделю истопили баню, и Веру, уложив на деревянный полок, размякшую и распаренную, долго терли, мыли и ополаскивали травяными настоями Айна и еще одна женщина. После чего её, завернутую в чистое покрывало и вконец обессиленную, принес в дом Ори. Тело понемногу восстанавливалось после долгого периода неподвижности. Через десять дней после пробуждения Вера уже могла самостоятельно дойти до уборной на дворе, и успокоить свою совесть тем, что Айне больше не придется выносить за ней ведро.

Попытки говорить с людьми, среди которых она оказалась, не принесли результата – они не понимали её, как и она их. Её не оставляли одну надолго, возможно, опасаясь за здоровье, а может быть, и по другим причинам. Чаще и дольше других с ней оставалась девочка лет восьми – говорливая, любопытная и заботливая. Вера уже знала, что её зовут Савра. И еще тот самый молодой мужчина, который успел подхватить её на руки в первый день. Савра называла его Ирве. Он появлялся по утрам, когда Вера уже просыпалась. Серые глаза смотрели с участием, но за улыбкой пряталась сквозившая в них растерянность. Вера гадала, кто они друг другу, но пока так и не нашла ответа.

Она понемногу привыкала к своему новому облику, хотя всё ещё с некоторым трепетом смотрела в зеркало. Небольшое, в металлической оправе, оно нашлось в сундуке, среди рубах и платьев. Там же отыскалась деревянная шкатулка с гребнями, заколками для волос, бусами, браслетами, пряжками и прочими женскими безделушками. Подолгу сидя по утрам у зеркала, и рассматривая своё отражение, Вера проникалась белой завистью к прежней хозяйке тела. Идеальный овал лица, прямой нос, зеленые глаза с длинными прямыми ресницами, густые яркие медно-рыжие волосы. Даже пересекавший лицо свежий шрам не смог нарушить гармонию облика. Внешность девушки разительно отличалась от всех прочих обитателей дома – светловолосых и крепко сложенных.