Белый квадрат. Лепесток сакуры

Оставались еще люди. Тысячи брошенных на милость судьбы солдат и тысячи обреченных на могилу в холодных водах Куросио матросов. Но когда революционеров интересовали какие-то люди?

А потом были граничащая с предательством поспешность Витте, позорный, но едва не ставший, благодаря усилиям национал-предателей, еще более позорным, мир с Японией и возвращение домой. Возвращение, больше похожее на траурную процессию.

Спиридонов приоткрыл дверь вагона и выбросил в темноту пустую папиросную гильзу. Он всегда докуривал папиросу до конца, до того момента, когда в ней уже не оставалось табака. Впрочем, он всегда все делал так – до конца, до последней йоты и последней черты.

Когда он вернулся в купе, сон как рукой сняло, но, что хуже, случилось то, чего он боялся и чего не хотел, – его придавили воспоминания. Ожили, поднялись из маньчжурской земли враги и друзья, замелькали перед мысленным взором японские штыки и желтые, коричневато-желтушные лица солдат противника, иногда яростные, иногда перепуганные. Он потерял счет прошедшим дням и боям. Казалось, война идет уже много лет и никогда не кончится. Русские солдаты сражались отчаянно, самоотверженно и умело, но теряли позицию за позицией, сопку за сопкой.

Спиридонов и его эскадрон всегда были в самых горячих местах, там, где шли самые кровопролитные бои. Он был дважды ранен, оба раза легко. На темляке его сабли после Цзиньчжоу появились знаки отличия ордена Святой Анны IV степени, а после гибели Валерки Гаева в далекий Петербург ушло представление на орден Святого Станислава. Все это не имело значения. Значение имело место, время и то, с чем придется столкнуться. Военная Фортуна с обожженными крыльями все еще реяла над его головой, стараясь не опускаться слишком низко, чтобы не словить шальную пулю из ружья системы Мурата. Напоследок под командованием подпоручика, вернее, уже поручика, о чем сам Спиридонов пока не знал, поскольку японцы перебили телеграфное сообщение с Большой землей, эскадроном был захвачен пулемет Виккерса с полным комплектом боеприпасов – это случилось в начале августа, еще до захвата Дагушаня. Суть была не только в трофее – еще два его брата были выведены из строя, а главное, уничтожен весь пулеметный взвод, что в тех условиях было чудом, сравнимым со взятием Эрзерума. За этот бой Спиридонов получит орден Святой Анны следующей, третьей степени, но узнает об этом только через два года. А мог бы вообще не узнать.

Да и не до того было – восьмого августа Спиридонов был легко ранен, а одиннадцатого принял участие в сражении за Китайскую стенку. В этом ночном бою японцы потеряли убитыми двадцать тысяч человек, половину своей армии, русские – только три тысячи, но эти три тысячи сильно ослабили и без того немногочисленные ряды защитников.

Увы, к сожалению, об этом подвиге почему-то не принято вспоминать, а ведь по своему героизму он стоит в одном ряду с подвигом защитников Брестской крепости. Но ни Спиридонов, ни другие русские солдаты не чувствовали себя героями. Они не думали о подвигах, чинах и наградах. Они сражались на чужой земле с численно превосходящим неприятелем, не думая ни отступать, ни сдаваться.

После этого боя Спиридонов вернулся к рейдовым действиям в тылу врага, но, как говорят в Рязанской губернии, до поры до времени кувшин по воду ходит. Нет такой хитрой старухи, на которую не найдется проруха. Взбешенному колоссальными потерями неудачного штурма командующему японской армией Ноги Марэсуке очень не нравилась беззащитность его тылов перед атаками казачьих и добровольческих разъездов, и он поставил вопрос ребром – просачивающиеся группы русской кавалерии необходимо ликвидировать. В ход была пущена не только японская кавалерия, довольно дурного качества, но и пешие отряды самураев-охотников. Долина между Волчьими горами и укреплениями города превратилась в большую ловушку, и вскоре пришел черед и группы Спиридонова.

Это была жестокая ночная схватка. Противник набросился на разъезд со всех сторон, верхами и пешим порядком. Огонь ни та ни другая сторона не открывала, бой шел исключительно на саблях, при этом японцы сразу постарались лишить русских лошадей, а с ними – и преимущества в схватке и возможности уйти.

Русские дрались молча, японцы тоже хранили молчание. Лишь изредка к звону сабель примешивалось русское или японское короткое и тихое ругательство. С самого начала Спиридонов понял, что уйти к своим надежды нет. Что ж… такова судьба солдата, смерть всегда готова принять его в свои холодные объятия, решил он для себя, и стал стараться подороже продать свою жизнь.

Его ранили несколько раз, одна рана была серьезной – японская сабля пропорола бок там, куда, по преданию, сотник Лонгин ткнул копьем Христа, чтобы убедиться в его смерти. Воды из раны не текло, но начавшееся кровотечение старалось за двоих. Вскоре от потери крови его замутило, перед глазами поплыли темные полосы и пятна. У него выбили из рук саблю, кто-то сильно заехал ему по спине чем-то тупым, возможно, прикладом. Упав на землю, он понял, что теперь надеется только на быструю смерть. Затем еще попытался подняться на ноги, но новый удар поставил крест на его усилиях, а заодно и погасил сознание.

Примечания