Планета-изгой

© Рой О., текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Черные корабли, похожие на кляксы или обрывки ночного кошмара, проносились над городом, и их было слишком много. Значит, орбитальные силы разбиты, оборона проломлена, и теперь врага не остановит уже ничего.

Она понимала, что ее мир обречен. С этим врагом не о чем было договариваться, она знала это заранее. Шестым чувством ощущала исходящую от них угрозу. Даже не угрозу, нет. Они смотрели на людей как на добычу. Охотник не станет договариваться со зверем, которого хочет убить. И они тоже не собирались договариваться с людьми.

Она крепче сжала удобную рукоять нейробластера – новинки, только недавно принятой на вооружение. Автоматические заводы штамповали их без перерыва с такой интенсивностью, что сверхнадежные мультипринтерные агрегаты выходили из строя, – и все равно этих нейробластеров было очень, очень мало.

«Только поможет ли он мне, когда я столкнусь с Врагом?» – думала она.

Она видела проносящиеся над крышами домов кляксы – их называли штурмовиками, хотя скорее это были универсальные юниты, одинаково легко справлявшиеся как с наземной обороной, так и с техникой, включая атмосферную и космическую. По штурмовикам с крыш били автопушки-рельсотроны, практически безвредные для этих аппаратов, били лучевые сарисы – установки импульсного излучения, теоретически способные повредить штурмовик врага. Практически…

Практически все понимали, что у людей не было шанса, вернее, шанс был – один-единственный. И люди сражались не для того, чтобы победить, – их задачей было замедлить продвижение противника, пока гражданское население не воспользуется тоннелем, чтобы эвакуироваться с уже обреченной планеты.

Вторжение наземных сил врага уже началось, но пока Планетарные войска обороны кое-как его сдерживали. Люди гибли, не причиняя врагу существенного ущерба, просто для того, чтобы собрать последних гражданских, которые еще оставались в Городе, и отвести к точке эвакуации. Потом… потом неважно, что будет. Ей предстояло погибнуть, а то и что похуже. Она знала это – и оставалась на своем посту с отвагой обреченного. Если она погибнет, то погибнет не напрасно.

Штурмовики ушли на круг, но она точно знала, что они вернутся. Пользуясь передышкой, из переулка стали выбегать гражданские в сопровождении гвардейцев. Перемещаться во время налета никто не решался, на то были веские причины. Люди находились на грани отчаяния и паники, казалось, они не понимают, куда и зачем идут, и если бы не гвардейцы, просто бесцельно метались бы по городу. Она заметила в толпе знакомую девушку, кажется, та была в секте пацифистов, ратовавших за примирение с Врагом. Девушка из секты была беременна.

«Тяжело ей будет, должно быть», – подумала она. И тут к ней подбежала маленькая рыжеволосая девчушка в комбинезоне, чем-то похожая на ее собственную дочь:

– Тетя, я не знаю, где моя мама, где…

Взрыв на заднем фоне заглушил ее слова. Черная, похожая на каракатицу тень чужого корабля-штурмовика пронеслась у них над головами. Ожили зенитки на крышах (точнее, ожили они несколько раньше, еще до того, как за баррикадами пространство улицы залило красное, как кровь, пламя взрыва), сверкающие стрелы импульсных лазеров впились в переливчато-черный абсолютно чужой борт. Только что несущийся на сверхзвуке враждебный корабль на миг завис, словно в раздумье, затем, взвив вокруг себя рой щупалец, метнулся назад, отплевываясь сгустками черноты по домам и плоским крышам. Врезаясь в бетонные стены, эти сгустки на короткое мгновение расплющивались, словно детская игрушка-прилипала, и бетон под ними начинал кипеть и пузыриться, а затем стекал вниз, как пластилин в огне паяльной лампы. Один из сгустков попал в орудийную платформу на балконе. Та в мгновение ока обмякла, словно сделанная из пластичной резины, а затем растеклась лужицей; обслуживающие платформу солдаты, заляпанные брызгами черноты, прыгали вниз с высоты третьего этажа, но до земли долетали бесформенными, дымящимися грудами останков.

Молодой субальтерн, почти мальчик, наверно, вчерашний курсант, бросился к ней, напуганный не меньше девочки, которую она инстинктивно подхватила на руки и прикрыла собой с появлением вражеского аппарата:

– Командир, они прорвали оборону на западе! Мы отступили ко второй радиальной улице, но сквер полностью потерян, на открытом пространстве невозможно удержаться!

Она передала девочку альтерну:

– Отнеси к точке эвакуации. Девочка отбилась от семьи. Отдай стюардам, они найдут ее маму.

– Тетя, идем со мной, – тихо сказала малышка. – Я боюсь, чудовища схватят тебя, как папу…

– Ну что ты, милая, – ответила она, погладив девочку по испачканной сажей щеке. – Я солдат, я не боюсь чудовищ. И ты не бойся. Скоро вы с мамой будете в спокойном месте, у моря. Ты любишь море?

Опять затрещали зенитки, и она, не услышав ответа девочки, махнула альтерну: беги! Когда тот рванул наутек, она посмотрела на коммуникатор.

Она могла бы и не делать этого – в ее секторе было чуть лучше, чем в других, но это лишь если в данной ситуации применимо понятие «лучше». Их окружили; враг методично, как на учениях, брал квартал за кварталом, а ее войска, огрызаясь, отступали. На улице, уходящей вдаль справа от нее, было взято три баррикады из семи, на соседней – все пять, значит, враг вот-вот окажется в поле зрения. Она даже слышала стрекот автоганов, завывание нейробластеров, разрывы гранат, доносящиеся оттуда. Но хуже всего было то, что каждый налет штурмовика гасил три-четыре зенитки – без видимого ущерба для нападающих.

Она связалась со своим заместителем по ПВО:

– Есть сведения по потерям противника?

– Нет, – честно ответил он. – Они бьют и сразу отступают, видимо, чтобы мы не успели их повредить. Они используют какое-то силовое поле, если вы…

Знакомый вой заглушил слова зама. Вновь залаяли зенитки, и в их лае ей почудилась уже даже не паника – обреченность. Наступающий враг превосходил их настолько, насколько они сами превосходили дичь, на которую она в молодости охотилась в диких краях Нового Света.

Но и дичь, загнанная в угол, может огрызаться. Сначала раздался хлопок, потом все вокруг сделалось багровым. Ей в лицо пахнуло жаром, она инстинктивно прикрылась руками с планшетом и, кажется, даже испуганно взвизгнула. Какой позор для офицера! А затем дом справа слился с чернотой упавшего штурмовика, постоял, словно облитый от крыши до фундамента густой смолой, и осел, потек дымящейся лавой, выжигая почву.

Она нервно рассмеялась. Они не бессмертны. Не боги, которыми они себя считали и, что хуже, которыми считал их кое-кто из людей. Они смертные. Их можно убить. Сложно, но можно.

Вновь ожила рация, заговорила голосом ее мужа, лежавшего в коме в Центре управления. Смертельно раненный, он тем не менее управлял обороной города, и если ей чего-то хотелось в эту минуту, то это добраться до Центра, чтобы умереть рядом с ним, отключив предварительно системы жизнеобеспечения, поддерживающие и потихоньку восстанавливающие его искалеченное тело. Робомед мог бы полностью его исцелить…

…если бы у них было хоть немного времени.

– Внимание всем! Последняя группа гражданских только что была эвакуирована. Через десять секунд точка эвакуации будет ликвидирована. Приказываю всему уцелевшему составу сил самообороны собраться у Центра управления. Примем наш последний бой, а если не выйдет…

Она огляделась по сторонам, потом вновь посмотрела на коммуникатор. О, Творец, как же быстро все изменилось – противник прорвал оборону на всех направлениях, впереди и на флангах у нее не осталось ни одного бойца. Почему же они еще не здесь? Некогда думать – она бросилась в один из переулков, перепрыгивая через лужи дымящейся слизи, которая могла быть и остатками каких-то конструкций, и бренными останками кого-то из людей. Сейчас уже неважно. Ничего уже не важно. Она умрет, но лишь бы ей умереть рядом с ним…

Из короткого простенка между домами к ней бросились странные существа, выполнявшие у врага функцию служебных дронов или охотничьих псов. Это были отвратительные сгустки материи, покрытые бугристыми выпуклостями и странными щетинками, похожими на кошачьи вибриссы. Несколько несимметрично расположенных трубок на теле этих существ плевали сгустками плазмы вроде тех, которыми стреляли штурмовики. Эта плазма прожигала насквозь любую материю, любую броню. Но еще хуже было то ощущение сковывающего ужаса, которое эти твари могли вызвать у человека, если сконцентрируют на нем свое внимание.

Не тратя драгоценные заряды нейробластера, она выхватила автоматический пистолет и выпустила очередь по существам. «Собачки» были не столь живучи, как штурмовики или медлительные наземные «танки» врага, – несколько тел обмякли и растеклись прожигающими асфальт лужицами, остальные твари бросились наутек.

Она метнулась в противоположную сторону, но увидела впереди темный силуэт одного из врагов и быстро юркнула в проход между зданиями: пробовать прорваться мимо этого существа не имело смысла. Чудовища, как их назвала рыжеволосая девочка, так похожая на ее дочь, были очень живучими. Даже более живучими, чем «танки» или штурмовики.

Но не бессмертными, напомнила себе она.

Она остановилась в каком-то узком переулке, похожем на тоннель меж двух небоскребов, чтобы сориентироваться. Планета под ногами дрожала, вызывая дежавю. Неужели опять… но это тоже было уже неважно. Центр управления был совсем рядом: два квартала, потом повернуть – и на месте. Она бросилась в нужном направлении…

…и тут же увидела перед собой черную громадину. Враг.

Она знала его в лицо – впрочем, у Врага не было лица. Знала, что обречена: если Враг так близко, ничего не спасет. И внезапно вместо страха почувствовала что-то другое. Она вскинула нейробластер и нажала на гашетку.

Раздался тихий вой – звук нейробластера на расстоянии слышался лучше, чем рядом; воздух между ней и Врагом подернулся маревом, какое бывает в жаркий день над раскаленным асфальтом. А затем пришел страх, такой, какой она ни разу в жизни не испытывала. Это нельзя было даже назвать страхом – полная, жуткая, космическая безнадежность…

Глава 1

После кошмара

Некоторые действия человека со временем доходят до автоматизма. И в этом есть свои плюсы.

– Комната, свет, – сказала Слободанка Вуич, еще толком не проснувшись, но примитивный искусственный интеллект ее квартиры чутко среагировал – и залил ее скромное жилище потоком комфортного, неяркого света. Одновременно, правда, погасив все сопутствующие программы, так что комната, которую занимала Слободанка, предстала перед ней в первоначальном виде.

Все, кроме огромного панорамного окна, затемненного изнутри и полностью зеркального снаружи, было стерильно-белым. Меблировка комнаты была минимальной – два внутристенных шкафа надежно спрятаны, так, что пока хозяйка не велит системе их открыть, об их существовании даже не подозреваешь. В одном из этих шкафов – робокухня с холодильником, в другом – гардероб и хранилище всего необходимого для жизни. Три двери также полностью сливались со стеной – санузел, душ и крохотная прихожая, из которой можно было попасть на площадку с лифтами.

У окна – довольно большая кровать с покрывалом и подушкой, меняющей форму и текстуру по желанию. В центре комнаты – куб, по воле хозяйки превращающийся в рабочий или обеденный стол, но чаще – в то и другое одновременно. У стола – два стула. Все.

Свет лился с потолка, стены тоже немного фосфоресцировали. Пол был застлан ковровым покрытием, но понять это можно было лишь тогда, когда ты видел комнату вот так – без наложенных программ.

Человечество давно поняло простую истину: мир – это во многом наши ощущения. Комфорт и реальность очень мало между собой перекликаются. Комфорт тоже в основном у нас в голове, в нашем воображении.

– Программа номер тридцать два, с начала, – сказала Слободанка, опуская босые ноги на ковровое покрытие. Впрочем, ее пальцы коснулись уже не ковра, а неестественно мягкой, шелковистой, покрытой теплой росой травы. Комната буквально исчезла – стены стали соснами, промежутки между которыми заполнял частый подлесок; потолок потемнел и заискрился яркими, но уже тускнеющими перед рассветом звездами; в центре комнаты появилась беседка со столом и лавочками. Завершали картину пение предрассветных пичужек, свежий, но теплый ветерок, пахнущий луговыми травами, и едва заметная алая полоса рассвета на стене, у которой стояла неуместная в таких условиях кровать. Кровать, впрочем, уже убиралась в пол, при этом покрывало на нем само собой растянулось так, что скоро кровать стала напоминать просто холмик, за которым, вдали, разгоралась полоска рассвета.

– У вас повышен пульс, – донесся из ниоткуда мягкий женский голос, – и увеличенное содержание в крови кортизола и адреналина. Желаете стрессотерапию?

– Не стоит, Сэлма, – улыбнулась Слободанка, – это лишь дурной сон. А злоупотреблять успокоительными чревато.

– Это четвертый раз за месяц, – заметила Сэлма, искусственный интеллект ее «умного дома». – Возможно, вам стоит записаться к киберневрологу.

– Из-за каких-то снов? – возразила Слободанка. – Вот еще! Я просто приму контрастный душ, стандартный, а ты пока приготовь кофе и завтрак. Что у нас в расписании?

– Рацион «Фитнес-тип» номер четыре, – сообщила Сэлма. Имена электронным помощникам давали многие, этой традиции было уже лет двести, наверное.

– Замени на стандарт номер два, – распорядилась Слободанка. – Хочу чего-то мясного, надоела каша.

– Как скажете, – ответила Сэлма. – Душ готов. У вас напоминание на семь утра, зачитать сейчас или подождать до срока?

– Можешь удалить, – ответила Слободанка, открывая дверь в душевую. Она не раздевалась, поскольку спала всегда в чем мать родила, как и большинство одиноких жителей Виктори-сити. Зачем нужна домашняя одежда, если живешь один, а в доме всегда такая «погода», которая сейчас тебе кажется комфортной?

Душевая была еще более аскетичной, чем комната, – небольшое прямоугольное помещение, с одной стороны которого имелось возвышение вроде полочки. Но она выглядела так лишь до того момента, пока туда не вошла Слободанка. Когда дверь за ней закрылась, стены душевой стали зеркальными, зазвучала приятная музыка и со всех сторон ударили сильные, но нежные струи воды.

Говорят, в Южном Централе жители продолжали пользоваться бытовой химией – мылами, шампунями и прочим. Слободанке и другим обитателям Северных ветвей в этом не было необходимости – вода, которая лилась со всех сторон, была насыщена наноботами, выполнявшими все косметические функции. И не только: особо ушлые из этих малявок следили за здоровьем кожи, за общим состоянием организма, могли поднять тревогу, если здоровье начинало ухудшаться, а также уничтожали заразу, если таковая попадала в организм клиента и не успевала еще толком размножиться.

Струи сменились густыми клубами пара, также насыщенного наноботами; температура то поднималась градусов до полутораста по Фаренгейту, то падала почти до шестидесяти. Душ включался еще несколько раз, в последнее включение он был наполнен ароматическими отдушками и разными полезными добавками. Потом свет стал ярче, и поток воздуха высушил кожу и волосы Слободанки. Достав из замаскированного в стене шкафчика устройство, ничем не напоминающее расческу, но являющееся именно ею, Слободанка задала программу и терпеливо ждала, пока робот сделает ей ту прическу, какую она хотела.

– Кстати, вы сегодня не тренируетесь, – сказала Сэлма, визуализируясь в виде голограммы красивой темнокожей девушки в белом платье. – Почему?

– У меня день тишины, – ответила Слободанка. – Я чувствую, что тренировка сегодня не даст мне ничего нового. Как там мой завтрак?

– Готов, можете забирать, – сообщила Сэлма. – Предлагаю вам приобрести робостюарда от завода «Симпли Ассистент». Поступила новая модель, в которой…

– Неинтересно, – отмахнулась Слободанка, открывая шкафчик, в котором ее дожидались поднос с завтраком и большой кофейник. – Новости тоже не включай.

– Для вас сообщение, – сказала Сэлма, – от мистера Хэндрикссона.

– Что там? – поинтересовалась Слободанка, переставив поднос на стол.

– Просьба связаться, как проснетесь, – ответила Сэлма.

– Просьба шефа автоматически приравнивается к приказу.

Слободанка с сожалением посмотрела на кофейник и подошла к стене, скрывавшей шкафы. Заставив касанием открыться одну из секций, она сняла с плечиков нечто напоминающее комбинезон и с неохотой натянула его на себя. Никаких видимых замков комбинезон не имел, только ремешок чуть повыше ключицы; разрез, через который комбинезон надевался, затянулся сам, стоило Слободанке надеть на себя эту одежду. Ремешок она застегивать не стала.

– Какие у меня сегодня доступны текстуры? – спросила она, садясь наконец за стол. – Нужно что-то скромное вроде того китайского платья.

– У вас все текстуры оплачены, кроме тех, что вы велели вернуть, – ответила Сэлма. – Мне составить вам компанию за завтраком?

Пока она говорила это, комбинезон Слободанки превратился в легкое ситцевое платье, оставлявшее открытыми руки и большую часть плеч, но прикрывавшее ноги почти до лодыжек.

– Сделай его потемнее, милая, – попросила Слободанка. – Увы, нет, за завтраком мне придется общаться с мистером Хэндрикссоном, хотя твоя компания мне нравится больше.

– Я всегда к вашим услугам, – заверила Сэлма и исчезла, даже не мигнув. Платье Слободанки потемнело, на груди появилась брошь, украшенная рубинами.

– С брошью, кажется, перебор… – задумчиво протянула Слободанка, но тут же поспешно добавила: – Нет, не убирай, пусть остается.

Она налила себе кофе из кофейника и отрегулировала на чашке температуру, сладость и вкус, добавив ванили, после чего попросила связать ее с Хэндрикссоном.

Прямо перед Слободанкой на столе вспыхнул зеленоватый столб света, и в нем появилось некогда эффектное, но слегка потерявшее тонус лицо пожилого мужчины. Хэндриксон был немного похож на Джорджа Буша, одного из непримечательных политиков государства, существовавшего на территории Виктори-сити два века назад.

– Доброе утро, Боб, – приветствовала его Слободанка, лучезарно улыбаясь.

– Я бы сказал «доброе утро», если бы оно было добрым, – хмуро заметил Хэндрикссон. – Вы считаете, что это смешно?

– Что именно? – уточнила Слободанка озадаченно.

На шее мистера Хэндрикссона проступили красные пятна:

– Если я вам говорю, что информация не может быть размещена в открытом доступе, я говорю так не потому, что я злобный старый…

– Не такой вы и старый, – перебила его Слободанка. – Девяносто лет в наше время – это вполне средний возраст. Мой дядя…

– Я помню, кто ваш дядя! – отрезал Хэндрикссон. – Иначе вы со своей склонностью к правдорубству давно бы блогерствовали дома, проверяя вакансии на бирже труда. Которых немного, особенно на Севере. Слободанка, вам, конечно, плевать на мои неприятности…

– Боб, мне не плевать, – ответила Слободанка. – Но я по-прежнему понятия не имею, о чем идет речь. И если…

– О миссис Китон, конечно, – пояснил Хэндрикссон. – Ее адвокаты сидят на наших архивах с вечера, причем физически они при этом расположились прямо в нашей редакции. Можете представить себе, что нужно было сделать, чтобы они заявились к нам из своих тропических резиденций физически, а не в виде голографических доппельгангеров? И у меня стойкое впечатление, что они знают, кого ловить.

– Кого? – Слободанка даже пару раз хлопнула ресницами, делая вид полной наивной невинности.

– А как вы думаете? – криво ухмыльнулся Хэндрикссон. – Только учтите, что Китон – из клана Кушниров, а для старика Брэда даже ваш дядя – не та величина, чтобы забиться в угол и молчать. Им не повредило даже то, что одного из их «столпов» сослали на Марс по делу «Стигмы‐3» и теперь он там один из трех оберкомиссаров! Кушниры де-факто рулят Южным Централом, а какие там проворачивают дела, вы хорошо знаете.

Слободанка помрачнела и промолчала. То, что Север жил за счет экономики Юга (и в меньшей мере – подводных городов на литорали), было известно каждому. Но было и «второе дно». В промышленно развитых, но бедных районах Южного Централа процветали коррупция, организованная преступность и разные серые и, прямо скажем, черные схемы выколачивания киловатт: валютой Виктори-сити, как и всего мира, включая даже далекий и независимый Марс, была энергия. И ее выпускалось меньше, чем присутствовало в обороте.

– Кстати, о Южном Централе, – продолжил Хэндрикссон. – Сегодня в Ремансу заварушка на одном из заводов ЭМБРАЕР. Корпорация хочет его снести, персонал, конечно, против – они и так там не жируют, а тут две тысячи человек фактически вышвыривают на улицу. Надо сделать хороший репортаж – с интервью обеих сторон, ну, тут ты у нас дока, сама сориентируешься.

– Ремансу? – нахмурилась Слободанка, – Шеф, но вы же знаете…

– Знаю, – перебил ее Хэндрикссон. – И Кушнир с его цепной акулой тоже знает. Вообще, все в курсе всего, я даже не знаю, на кой черт мы работаем. Дело не в этом – последнее место, где они станут тебя искать, – это Ремансу. Если тебе нужна будет после этого помощь киберневролога, редакция оплатит всю сумму.

– Ловлю вас на слове, – кивнула Слободанка. – Мне брать своего оператора или…

– Там достаточно одним дроном работать. – Кажется, мистер Хэндрикссон стал куда менее напряженным после согласия Слободанки на его авантюру. – Я сброшу тебе пару мегаватт на текущие расходы. Кроме чартера – правительство опять подняло расценки на орбитальные окна, теперь даже бизнес-класс трансконтиненталки дорог, а уж чартеры стали совсем золотыми. А в Южный Централ, сама понимаешь, регуляры не летают.

– Да я и в монорельсе доберусь, – пожала плечами Слободанка. – Ладно, шеф, не кипятитесь, Ремансу так Ремансу.

– Вот и умница, – похвалил Хэндрикссон. – Сама понимаешь, мы дорожим своими кадрами. Счастливо добраться.

– Дорожите, как же, – фыркнула Слободанка, когда шеф выключился. – Я заметила. Суете в самый веселый район города в одиночку, с дроном наперевес… Сэлма?

– Что, госпожа? – спросила Сэлма, появляясь за столом. – Вы, кстати, так и не поели, а это…

– Знаю, – кивнула Слободанка, снимая крышку с подноса. То, что было под крышкой, больше всего напоминало пасту «Болоньезе», но, конечно, ею не являлось. Равно как и две горки разноцветного пюре и десерт, напоминающий желе. Все это было сделано из одной и той же специальной питательной субстанции, изготовленной промышленно. Но на вкус, на запах и в некотором роде даже на вид все блюда отличались довольно сильно: робокухня программировала эти характеристики таким образом, что человек, потребляющий пищу, по ощущениям получал вкус разных блюд. Той же пасты «Болоньезе», например.

Обман? Да, но обман полезный: если что-то выглядит как корова, пахнет как корова, мычит, ест траву и дает коровье молоко – какая разница, корова это или нет? Если твой организм уверен, что ты съел бифштекс из мраморной говядины, какая разница, из чего этот бифштекс на самом деле?

Робокухня Слободанки была последней модели, а Сэлма не забывала покупать самые модные и качественные (и, увы, дорогие) программы для готовки, поэтому ежедневный рацион Слободанки по качеству соответствовал лучшему ресторану средней руки. В более дорогих заведениях подавали уже «натуральную» пищу, но Слободанка, как и многие, считала, что это для фриков и золотой молодежи, которой казаться важнее, чем быть. Ей лично хорошо запрограммированная пища нравилась больше натуральной – хотя бы потому, что ее при приготовлении практически невозможно испортить и нет риска нарваться на что-то несъедобное вроде костей.

– Вот что, милая, – сказала Слободанка, приступая к трапезе. – Запрограммируй гипнокниг из моего списка на… – Она задумалась. – На девять часов. Хотя нет, сделай две загрузки по девять часов – обратно я ведь тоже возвращаться буду. Книги бери прямо по списку.

На самом деле до района Ресифи, откуда было проще всего добираться в Ремансу, на монорельсе было около одиннадцати часов езды, но даже гипнокниги стоило читать с перерывом. В конце концов, естественные потребности человека никто не отменял, хоть и зависимость от них значительно снизилась.

– Подготовь Снуппи, – продолжила Слободанка, зная, что Сэлма выполняет все в реальном масштабе времени, – к нему дополнительную батарею, даже две, пожалуй. Черт его знает, удастся ли нормально подзарядиться на месте. Мне сделай два имплантата – комплект дыхательных фильтров и активатор с зарядом минут на сорок пять.

– Сорок пять – это много, – с сомнением сказала Сэлма.

– Ты думаешь, я буду бегать-прыгать сорок пять минут непрерывно? – улыбнулась ассистентке Слободанка. – Лучше иметь запас на случай непредвиденных обстоятельств. Ремансу – та еще дыра.