- -
- 100%
- +
© Лариса Розена, 2022
ISBN 978-5-0055-0746-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Посвящается моей
Помощнице Б. М.
Л. В. Розена
МОЙ АРХИЕПИСКОП
Духовная проза
И разумные будут сиять, как светила на тверди и обратившие многих к правде – как звезды, во веки, навсегда
Дан. 12; 3
По благословению высокопреосвященнейшего
митрополита Никона (Васина)
Книга с Божьей помощью написана для верующих православных христиан, высокодуховной интеллигенции и православной молодежи.
«И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь», – сказал Господь. Хочется верить, с Божьей помощью еще возможно сохранить в наших сердцах тепло и милосердие. Да восплачем над своими грехами!
Спасибо всем, помогавшим мне молитвой, словом, делом на трудном творческом пути.
Незаконное копирование и тиражирование является нарушением Восьмой заповеди: «Не укради!»
Все авторские права защищены. Для перепечатывания текста книги необходимо письменное разрешение автора.
ЧАСТЬ 1
МОЙ АРХИЕПИСКОП
ПОВЕСТЬ О НИКОЛАЕ ЧУДОТВОРЦЕ – ВЕЛИКОМ
УГОДНИКЕ БОЖИЕМ
I. ДЕТСТВО
Долгие и нелегкие годы растила меня моя бабушка Евдокия. Дочь бывшего управляющего старинным дворянским гнездом – Харитонова Андрея Тихоновича и жены его Анастасии Максимовны.
Перед революцией барыня, продав имение, уехала из-под Большой Елани, а прадедушка Андрей Тихонович с прабабушкой Анастасией Максимовной и целой кучей детей перебрались в город Пензу. Вот откуда мои корни. Там, претерпевая все лихолетья, лишения, они и жили.
Пошли внуки, правнуки. Прадедушка Андрей еще застал мое рождение. Но я его не помню. А вот бабушку Дуняшу – его дочь, помню очень хорошо. Жила она тогда с семьей в подвале. От голода пекли в печке на углях картошку.
И когда счастливые, мы, дети, разрезали ее, то говорили: «Режем свинку». Старшие потихоньку таскали у бабушки припрятанные конфеты, а потом никто не сознавался. Я была самой отчаянной: каталась зимой на одном коньке по улицам, цепляясь за проезжающие машины крючком, мочила в лютый мороз валенки под колонкой, они мгновенно покрывались коркой льда, и затем их заиндевевшими носками разбивала встречающиеся на пути ледышки, считая, что в одной из них я найду заколдованного спящего принца. Этим прикосновением я разбужу его, и он станет моим другом на всю жизнь. Летом я одна убегала на задний двор, запущенный и дикий, пряталась в траве и представляла, что родители мои находятся не на земле, а где-то высоко-высоко, в другом мире, нездешнем, и мне через высокие пальмовидные тополя шлют приветы с родины. Особенно это ощущение усиливалось, когда они медленно и задумчиво покачивали своими маленькими нежными листиками. «Они любят тебя, они любят тебя!» – шептали мне деревья… Я частенько поколачивала соседских девчонок, играла с ними в лапту, вместо занятий в школе, бродила по городу, уходя далеко-далеко за его окрестности. Что искал мой мятежный дух? Но меня тянуло к звездам, в простор, в полет… И всюду-всюду была со мной моя милая младшая сестренка.
В начальных классах училась я плоховато. Соседская девочка назидала:
– Откажись от Бога и будешь лучше учиться.
Но я Божьей милостью не отказывалась. Наверное, любовь ко Господу была у меня с самого рождения… как само собой разумеющееся, без чего, и жить нельзя… Я часто ходила с бабушкой в церковь, слушала ее рассказы и повествования старых монахинь о святых угодниках Божиих.
Надо сказать, что бабушка была добрейшим человеком на свете: приводила домой нищих, отдавала им последнюю еду, даже самой не хватало. А когда ее спрашивали:
– Что же ты, Дуняшенька, не ешь?
Отвечала:
– Я уже поела…
Самым большим достоинством её было то, что она учила меня верить в Бога, когда все отрекались от Него…
Расскажу один из интересных эпизодов моей жизни. Ночь. В большом зале темно и таинственно. Бабушка зажигает лампадку перед старинными образами в серебряных окладах, подходит ко мне, семилетней, доверительно сообщает:
– Внученька, кто-то сейчас только что тяжело оперся о мое левое плечо, когда я лампадку зажигала, давай помолимся!
– Давай, бабуль…
Молимся при тусклом свете. Я что-то шепчу, тихо обращаясь к Богу. Мне помогает бабушка…
В полумраке мерцает огонек лампадки, сияют образа, высвечивая лики святых угодников. Бабушка старательно кладет земные поклоны, завершает молитву, зажигает свет. Тепло, задушевно, мирно. Показывая на одну икону, спрашивает:
– Ты знаешь, кто это?
– Кто, бабуль?
– Николай угодничек, теплый помошничек… В каждой русской семье, почти, его иконы имеются…
– Расскажи о нем, упрашиваю я.
Садимся на диван, она в задумчивости гладит мою курчавую головку, улыбаясь чему-то своему, и под мирную музыку ночи, начинает повествовать:
– Ну, слушай. Дело это происходило в далекой-далекой Ликии, городе Патары.
– Это тот, что в Италии?
– Нет, он, пожалуй, ближе к нашему Черному морю.
– А-а-а-а, – пропеваю я, – ну и что?
– Так вот, в одной православной набожной семье жил очень хороший, послушный мальчик и звали его Николаем. Он был добрым и жалостливым, любил Бога и людей.
– Так его звали, как нашего дядю Колю?
– Да, а в другой семье жил непослушный, своенравный мальчик и вспоминать его имя даже не хочется.
– Почему?
– Потому, что был злым, недобрым. И вот эти два мальчика шли летом по улицам города…
Я закрываю глаза и слушаю. Крики погонщиков ослов и мулов, навьюченных тяжелым грузом, звон булыжных мостовых. Воздух, перемешиваясь с солнцем, пылью, криками, дрожит и тает.
Широкий квартал. Дома оштукатурены под мраморную облицовку. Их стены расчленены на части посредством полуколонн. Входы богатых домов украшены мраморными колоннами. Полы выложены в виде ковров из камней и стеклянных сплавов.
По улице медленно плетется старушка, таща за собой тяжелый мешок. Во все стороны спешат зазывалы, снуют упрямые проказники мальчишки, торопятся деловые люди в колясках. Иногда покажутся один-два всадника. Старушка выглядит уставшей, но никто не обращает на нее внимания.
Внезапно из портика одного богатого дома выбегает хорошенькая кудрявая маленькая девочка. За ней следом – взрослая женщина. Смеясь, ловит ребенка за ручку и уводит в дом. Старушка останавливается. Лицо вспотевшее, седые волосы выбиваются из-под головного убора. Обвисший хитон напоминает жалкое рубище. Она напряженно дышит, вытирая платком лицо. Вдруг рядом оказывается милый мальчик небольшого роста с русыми кудрявыми волосами и детски чистыми добрыми глазами, полными сострадания. Он напоминает нежный и одновременно сильный побег молодого кипариса, который в будущем восхитит и обрадует весь православный мир. Отрок одет в короткую тунику, на шее висит круглый золотой шарик – признак несовершеннолетия. Видимо, он возвращается из школы, так как за ним спешит слуга, несущий пергаментные свитки.
Смутившись, мальчик обращается к жалкой на вид старушке:
– Простите, я вижу Вам нелегко. Не позволите ли облегчить Ваш труд и донести эту ношу?
Женщина растроганно улыбается:
– Деточка, но тебе же будет тоже тяжело…
– О, не волнуйтесь, я – сильный. А Вы немного передохнете.
– Нет-нет. Ты быстро устанешь.
– Что Вы, я привык трудиться.
– Ну, хорошо, – сдается она на уговоры, – неси.
Слуга, сопровождающий мальчика, волнуется, их хватятся дома, но отрок успокаивает, что сам все объяснит родителям.
Пройдя небольшое расстояние, она останавливает учтивого мальчика со словами:
– Спасибо, хватит. Дальше идти не надо. А за то, что ты так сострадателен, добр и любвеобилен, будут восхвалять тебя все народы во все времена два раза в год. И будешь ты великим угодником Божиим.
– Да разве такое возможно? – шепчет в ответ благочестивый Николай. Лицо его розовеет, глаза потупляются. Он смущается и прощается со старушкой.
Но та, постояв немного и увидев, что он заворачивает за угол, вновь тянет свой мешок в обратном направлении.
– Бабушка, а зачем она повернула назад? – спрашиваю я.
– Не могу сказать, может, хотела проверить и второго мальчика? Ну, слушай дальше. Вскоре ей встречается другой отрок. Он является полной противоположностью первому. Возраста одинакового, только немного повыше и поздоровей. Разряжен щегольски и от этого кажется смешным. Волосы напомажены ароматными маслами и уложены сложной прической, парчовая одежда увешана золотыми вещами. Кожаные сандалии застегнуты на золотые массивные пряжки. В глазах и во всем облике – нечто хищное, отталкивающее. В пухлых руках держит хлыстик. Его сопровождает слуга. Презрительно окидывая старушку взглядом, устремляется к маленькой кошечке, выбежавшей из того же богатого дома. Мальчик с разбегу подскакивает к ней, чтоб удобнее хлестнуть бедняжку. В дверях вновь показывается маленькая девочка, стремящаяся догнать кошечку. Увидев, что угрожают ее любимице, горько плачет.
Старушка останавливается и строго спрашивает:
– Кассиан, за что ты хочешь ее избить?
– Пусть не путается под ногами!
– Но она же так далеко от тебя!
– Пусть вообще не высовывается.
– Почему?
– Да потому, что она может меня поцарапать, испортить платье.
Кошка испуганно прижимается к стене. Выбегает служанка, берет ее на руки, тянет за собой и малышку.
– О, как ты испугал девочку, нехорошо! – вновь произносит странница. – Я так устала, помоги мне донести мою ношу!
– Не могу. Мне некогда, и потом ты помешала мне проучить эту злюку, да и испачкаться я могу, и надорваться. Так что тащи все сама! – и он звонко смеется в лицо просящей.
Разгневанная, старушка выкрикивает ему вослед:
– За то, что у тебя такое жестокое, не сострадательное сердце, будешь ты праздновать свой день рождения раз в четыре года!…
Слушаю я историю затаив дыхание, бабушка замолкает. Я вдыхаю ее тепло, зарываясь в складки платья, и с шумом выбираюсь назад, пронзительно смотрю ей в глаза:
– А кто же была эта старушка?
– Не знаю, может, Сама Богородица…
Бабушка осеняет себя крестным знамением. Дома тихо. Мама еще на работе, сестренка играет с соседскими детьми, мирно тикают на стене часы с кукушкой. По комоду сонно ползут вялые мухи, тишина поет свою сказочную песню. Бабушка вновь ласково гладит меня по голове, и, ободренная, я шепчу:
– Бабуль, как интересно!…
– Эту историю мне рассказал когда-то мой дедушка Харитон…
– А ты – мне, вот здорово!
Если б знать ей, моей незабвенной, как хорошо мне было в такие минуты!
II. ПРИТЧА О СПАСЕНИИ КОРАБЕЛЬЩИКОВ
Позже мы переехали всей семьей в Казахстан, а бабушка осталась в Пензе. Мне исполнилось шестнадцать лет. Я училась в университете, часто посещала храм, из которого не хотела уходить, так в нем было хорошо. Иногда и понять не могла, где нахожусь, на небе или на земле! И никто по милости Божией за мной не следил и не тревожил…
Как-то к нам приехала в гости тетя Римма и привезла с собой старинную книгу о Николае Чудотворце. Хочу сообщить впечатление от книги – она стала для меня путеводной нитью в жизни. В ней описывались многие чудеса, совершаемые Божиим угодником еще при жизни. Повествование об одном из них мне особенно запомнилось. И я постараюсь его здесь воспроизвести.
Четвертый век от Рождества Христова. Египет. Начало осени. Купцы с оживлением отдают последние приказания носильщикам. Те без устали снуют с берега на корабль и обратно. Близится время отплытия в Ликию. Необходимо позаботиться о провизии, чтоб ее хватило до конца пути. Силы изматывает жара. Всем хочется быстрее закончить работы по отгрузке. Отъезжающие уже прощаются. Вот молодой капитан напутствует свою юную жену. Рядом – рыжий купец строго наказывает чернокожей рабыне присматривать за домом. Там мальчишки-грузчики со всех ног сбегают по трапу на берег. Невдалеке – молодой сириец прощается со своей девушкой. Все суетятся. И только один старый матрос, понуря голову, медленно поднимается на борт. Шум и возня на палубе стихают, закончен перенос груза. Подняты якоря, попутный ветер надувает паруса. Судно набирает ход, весело разрезая волны. И они расползаются по обе стороны корабля, как хвостатые змеи. Поспешно отдаляется берег. Там – крутизна, здесь – дюны. Сзади зеленые гофрированные складки морского зеленого покрывала из пены. Иногда встречаются стада овец, хижины рыбаков, деревушки. А иногда – только оголенное побережье, причудливо исхлестанное волнами, убогость, нищета.
Наступившая ночь роняет в море мириады звезд. Загадочно светятся верхушки утесов, напоминая о старинных сказаниях. После суетливого дня на корабле – затишье. Кто-то дремлет, кто-то бодрствует. Молодой матрос, похожий на сирийца, подходит к старому, сидящему поодаль.
Старик этот выделяется среди команды. Грустное лицо его все еще сохраняет следы былой красоты. Такой тип можно увидеть только на египетских фаюмских портретах начала первого века от Рождества Христова.
Правильные, отточенные черты, пышные волнистые волосы и огромные выразительные глаза. В них сосредоточено все: боль, разочарование, горе, тоска. Они всегда смотрят куда-то вглубь, точно видят то, что другие увидеть не могут, соединяя тайны прошлого с неизвестным загадочным будущим. Уставшие руки его покоятся на коленях. И только пальцы медленно пошевеливаются в такт горьким мыслям.
Необыкновенное сострадание охватывает душу юноши, и он с неподдельным сочувствием обращается к поникшему моряку:
– Что с тобой, приятель?
– Да так, ничего…
– Ну и не говори, если не хочешь!… – в сердцах восклицает тот.
– Нет, отчего же, ты еще молодой, послушай, может, пригодится…
– А ты не будешь бранить меня за то, что у меня много подружек? Я не люблю нравоучений. Все учат, учат, будто им делать нечего…
– К чему мне это? Я тебе не отец…
Молодой размещается прямо на палубе у ног задумавшегося матроса. Наступает тишина. Старый собирается с мыслями и начинает:
– Разве можно соединить вместе мечту и реальность, разве можно их спеть одной песней? А, может, и можно, и получится такая гармония, которая достигнет необыкновенных высот и польется далеко-далеко…
Как-то давно шел я берегом моря. Вечер был тихий. Солнце садилось. Золотило потухающую воду. И вдруг мне почудилось приведение. Легкая рябь на воде и девушка на откосе, у мола. Я зажмурился. Открыл глаза – она не исчезала. Сладко и как-то коварно затрепетало сердце. Тук-тук-тук! Я вновь зажмурился, открыл глаза – никого… Мираж… Так произошло со мной и в жизни. Я был молод, женат. Имел дочь и сына. Писал картину. И вот случайно у моря познакомился с ней. Э, да что там говорить о той радости, которую она подарила мне. Я возродился. Стал другим. Все у меня получалось. Я начал жить.
И вдруг – резануло по сердцу – узнала жена. Объявила, что лишусь ее денег. У меня самого-то ничего не было. Женился я на ней, хотел стать свободным художником и рисовать…
Что было делать: бросить первую семью и жить, продавая красоту возлюбленной и моих ангелоподобных девочек на картинах?!
И я покинул всех и бежал. Объяснил жене, что хочу постичь технику энкаустики древних египтян, и поэтому отбываю в Александрию. Ей же я ничего не сказал. Исчез. Снял у самого моря бедную хижину, переоделся простым рыбаком, жил непритязательно, зарос, ни с кем не встречался. И рисовал, рисовал.
Я рисовал океаниду. Зрелую, красивую океаниду. А около не – е золотистую маленькую океанидочку, ее дочку. Но почему-то глаза щипало. Видел одно. Зеленые волны и белый шарф, развевавшийся тогда у мола, много лет назад. Шальную воду и ее, неузнаваемую и почерневшую. А какие у нее были глаза, не помнил… Я одевался и спешил к морю. Иногда удавалось ее увидеть, но так туманно, так призрачно… Не давала она подойти, вспомнить ее цвет глаз…
Через некоторое время сменил профессию и оказался здесь: стало неудержимо притягивать море…
– Представляю, каково тебе… У меня даже сердце похолодело, слушая это.
– Вот так и бывает, земная любовь, о которой мечтаешь всю жизнь, проходит мимо.
Он отворачивается в сторону моря, роняя голову на грудь. Плечи его сотрясает дрожь… Беседа прекращается.
Мирное всхлипывание волн, прохладный ветерок с запада, плавно-размеренный бег судна. Ничто не предвещает опасности. Двое еще сидят, уйдя в свои думы, перебирая в памяти прошлое…
Внезапно романтическая увертюра обрывается. С юго-запада корабля налетает буря. Беседующие вскакивают на ноги. Команда суетится. И вновь затишье. Все облегченно вздыхают, успокаиваются. Вдруг с северо-востока, с обратной стороны возникает ураган. При меняющемся ветре, лоцман не успевает переставить паруса и всех ожидает неминуемое кораблекрушение.
Разбуженное ветром, море с грохотом бьется вокруг, как бы желая поглотить свою добычу – маленькое беспомощное суденышко. Две стихии – ветер и вода объединяются. Холодные соленые струи – обжигают. Внезапно пасть морской бездны ощеривается, разверзается на две части, образуя глубокий провал. Волны грозят перехлестнуться и накрыть собой корабль. Море устраивает им засаду… И сам небосвод стремится обрушиться на них и придавить своей тяжестью. Кажется, кто-то невидимый водит по зловещим клавишам большого органа. И они в ответ – стонут, трещат, свирепствуют… Грозная симфония природы – потрясает. Ломаются снасти, рвутся паруса. Находящиеся на корабле паникуют, скорбят, рыдают, готовятся к смерти. Вдруг по кораблю разносится:
– Просите чудотворца Николая Мирликийского о помощи!
– Давайте молиться, – разлетается со всех сторон.
И хотя присутствующие никогда ранее не видели святителя, они встают, начинают молиться, просить его о помощи. Надежда на него не обманывает их. Он сразу же появляется на судне. Кротким, проникновенным голосом обращается к ним со словами:
– Вы меня звали, я услышал. Теперь не бойтесь.
Чудотворец стремительно проходит на корму и начинает править судном. Буря сразу же стихает, море успокаивается. Корабль устремляется вперед. А образ святого угодника Божия исчезает. «Верующий в Меня дела, которые творю Я, и он сотворит». /Ионн 14; 12/
Обрадованные помощью, они дают обещание – по прибытии в город явиться к святому лично и отблагодарить его.
Наконец корабль благополучно входит в гавань города Миры, разгружается, находящиеся на судне спешат в соборный храм. Возле него встречают самого святителя Николая, облаченного в светлое одеяние. От него исходит необыкновенная благодать. В голубых глазах – любовь, сочувствие, доброта. Радостное оживление царит вокруг. Народ со всех сторон устремляется к чудотворцу. Спасшиеся корабельщики, пораженные его благолепным видом, с умилением припадают к стопам святого, благодаря за спасение. Растроганный владыко поднимает их и, устремляя взор на старого матроса, со слезами в голосе произносит:
– Жаль уж очень ее… Такая молодая была… И душу загубила…
– О ком Вы, Владыко?
– О той, которая утонула, помнишь?
– Как Вы узнали?! – с болью вырывается из него.
– Если и можно что-то скрыть от людей, то от Бога ничего не утаишь
– Боже мой, Боже мой! Что же делать? Тяжело мне…
– Кайся, проси милостивого Господа о прощении. И Он услышит.
Затрепетав, горемыка бросается на колени. Слезы заливают глазницы. В искреннем порыве он протягивает руки к небу и взывает о Господнем помиловании…
Чудотворец внезапно переводит свой взор на молодого моряка, стоящего поодаль. Тот смущается, краснеет, опускает глаза и воровски прячется за чужие спины. Святой смотрит на него долгим, по-отечески сочувствующим взглядом, а у того в сознании уже бьются слова:
– Сын мой, любодеяние удаляет от Бога…
Толпа, пораженная увиденным, колышется, словно море. А владыко с сердечным чувством обращается к присутствующим:
– Дети, да пребудет на вас благословение Божие!
И притихшие, и преображенные корабельщики направляется в храм для очищения душ покаянием и молитвой…
III. ИСТОРИЯ С НАТАЛЬЕЙ
О, как поистине удивительны судьбы угодников Божиих! Чем больше проходит времени со дня их кончины, тем более воздается им честь. В их память воздвигаются храмы, создаются изображения. Они становятся все ближе нашим сердцам. Кажется, они еще живы и постоянно пребывают среди нас, помогая с удвоенной силой. Уставшей душой припадаем мы к источнику Божественной благодати, что они дарят по своей неизреченной милости.
И поныне, как много веков спустя, царит Николай чудотворец в сердцах, сотворяя любовь. Привожу еще одну историю удивительной помощи святого угодника Божия в последние годы двадцатого столетия. Некая женщина катехизатор поведала мне ее.
Одна молодая пара – Юрий и Наталья, недавно поженившись, вынуждены жить с мамой Юры – Ольгой. Сначала в доме царили мир и покой. Появилась на свет дочь. Радости не было предела. Вскоре молодая женщина вновь приготовилась стать матерью. Свекровь же категорически против. Внезапно выяснилось – неизлечимо заболела старшая девочка расстройством психики. К тому же супруг запил. И Ольга изживала молодых с квартиры, требуя избавиться от нового ребенка. Наталья не соглашалась. Второй появился на свет в атмосфере ссор и беспокойства. Тогда свекровь стала уговаривать сына развестись с женой. Наталье все стало в тягость. Она часто уходила из дома, чтобы успокоиться после очередной встряски, и бродила бесцельно по пыльным дорогам города или забиралась в какой-нибудь отдаленный скверик и часами сидела одна без мыслей, без чувств. Иногда ей казалось, что только она с одиночеством и наполняют весь земной шар. Людей не замечала. Для нее они стали тенями, которые днем и ночью снуют вокруг, не дают покоя. Вакуум пустоты плотной пеленой отстранял ее от всех. Она уже не грустила и какие-то невиданные мысли приходили в голову. Стало казаться, что лучше бы ее здесь не было. Ей хотелось находиться в неком Элизиуме. Главное, чтоб там было тепло и покойно…
Наталья уверовала, что если лишится своего нового друга – одиночества, то умрет. Когда она была одна и уходила в себя, никто не мог потревожить ее в сладкой дреме, теплом, продолжительном полусне. Она грелась в волнах мечтаний, которые были спокойны, как море в мягкую погоду. И, стараясь все выбросить из души и забыть, постоянно бродила по берегу своих теплых грез… Люди становились ей непонятны, неинтересны. «То они пугают, устрашая друг друга, то смеются ни с того, ни с сего. А то перестают хитрить и играть в дружбу, оскаливаются. И вот уже в их руках видны следы крови, красной, липкой… Это отметины их любви» – с горечью думала она.
После очередных скандалов, ей становилось очень плохо. Дурнота тянула внутренности, подходила к сердцу. Несчастная закрывала глаза, ни о чем не хотела помнить. Без кровинки в лице возвращалась домой…
Сегодня утром вновь крики, шум. Пьяный муж решил проучить свою непокорную жену. Изловчившись, Наталья вырвалась из его рук, на лету схватила осеннее пальто, длинный теплый вязаный шарф и выскочила на улицу. Свекровь никогда не заступалась за нее, только за детей. Она бежала вперед, не понимая: зачем, куда?
Легкая дымка тумана молочной кисеей стелилась по городу. Шумели трамваи, автобусы, дети пестрой толпой собирали опавшие разноцветные листья для гербария. И те полыхали у них в руках прощальным пожаром.
Казалось, не выспавшееся небо серело, затянутое гарью автобусов и скучало над неугомонным муравейником из людей. Кто-то кому-то улыбался, кто-то насвистывал вальс, кто-то грустил. Но ничто не трогало несчастную. Она почти мгновенно пересекла город и очутилась в запущенном саду. Наталье казалось, что ее сердце давно выскочило из груди и потерялось среди сплошной круговерти и неурядиц. В душе царила пустота. Даже боли, и той уже не было. Только одна мысль – терпеть она такое не будет.
Наталья несколько успокоилась, внимательно осмотрела деревья, выбирая покрепче, с толстыми прочными сучьями. И со словами:
– Хватит, довольно, конец! Господи, прости меня грешную, но я больше не могу!… – стала судорожно стаскивать с себя шарф и крепить за ствол дерева. И только она встала на пенек, чтоб вставить голову в петлю, как появился милый, добрый старичок с седыми волосами и небольшой бородкой. В глазах его светились неземная любовь и доброта. От него веяло сладкой благостью, спокойствием, тишиной, лаской.
Он подошел, отстранил шарф, погладил по голове, как делала в детстве мама, потом, обняв за плечи, столкнул с пенька и произнес тепло и задушевно: