Волшебство. Стихи

Живая земля

Земля, вы знаете, живая:

Её я гладил по траве —

Она теплела, отзываясь,

Я чувствовал её ответ.

Столь широки её объятья —

Они, я знаю наперёд,

Вместят меня, сестёр и братьев

Моих, когда придёт черёд.

И малой косточкой вишнёвой,

Еловой шишкой, колоском

Я упаду и стану снова

Зелёным маленьким ростком.

И вдруг услышу, оживая

И открываясь синеве:

«Земля, вы знаете, живая —

Её я гладил по траве…»

Гранат

Гранат на ветке в парке – он ничей —

Коралловым цветёт и тихо зреет.

Вот новый дом – но не найти ключей,

Очаг в том доме – ярче, горячей

Для тех, кто дома вовсе не имеет.

Малиновка поёт – она ничья —

«Малиновка поэт» пишу по Фрейду.

И я не я, и «каса»1 не моя,

Скажу адептам ревностного рейда.

Ничьи, опять же, пробковый же дуб

И дерево какого-то Иуды…2

Кто столь упрям, безжалостен и туп —

Что навязал нам жизненные путы?

Ничья трава нежна и зелена,

Сыра-земля под ней нагрета солнцем…

Я встану на – почувствую: одна.

Она – одна, и мы в неё вернёмся.

А потому свободно – и всегда! —

Ступать по ней разутою стопою

Не стоит – жизни, денег, слёз, труда…

Да ничего практически не стоит.

∞

И потому – по утренней траве! —

Под пение малиновки на ветке! —

Ступай себе… А о жестокий век

Пускай ломают головы разведки.

Всё только здесь, сегодня и сейчас:

«Да будет свет!» – и радуемся свету.

А что ещё Господь в Раю припас

Для нас с тобой – с тобой нам дела нету.

Ничейный сад ухожен и полит.

Подумать только: это – тоже осень,

А солнце так заботливо палит…

Я ухожу, но сердце не болит:

Никто не взял гранат – но и не бросил.

Материя

Астильбе, тубероза, альстромерия3 —

Их даже и назвать с тобой непросто нам, —

Так утончают грубую материю,

Чтоб не стыдиться после перед Господом.

Стремятся так взойти, цвести и выстоять —

Работа в дождь и зной, скажу я, та ещё, —

Чтоб мы с тобой подумали о выспреннем,

Смиренно из земли произрастающем.

Дубы, берёзы, чуть качая ветвями,

Недвижные всегда и молчаливые,

Для большинства и вовсе незаметные,

Питают нас своей спокойной силою.

Так нам ли горевать? Но вот не рады мы —

Не деревá, а и того не сделали,

Чтоб одарить красою и прохладою,

Благоуханьем и плодами спелыми.

Листья

Жёлтые листья с шуршаньем сползают в бассейн —

Им, пересохшим, по нраву лазурная влага.

Я оглянусь посмотреть: утонули не все, —

И, повернувшись к столу,

Запишу на бумаге.

Я запишу и о том, что сейчас напишу,

Что написала, запнулась, исправила слово…

Листья не мне поверяют, а карандашу —

Вроде простому, но нет,

Не такому простому —

Страхи, сомненья, что вот, мол, утонут, умрут…

Что ожидает их в ласковой неге бассейна?

И задрожал карандаш: если тоже сотрут?

Бросят, сломают,

А слово – порвут и развеют?

Листья и листья…

Листья с деревьев и те улетают на юг —

Северный ветер и в этих широтах не шутка.

Их провожаю глазами: воротятся вдруг?

Или зависнут недвижно

Хотя б на минутку…

Листьям с деревьев загар этот рыжий к лицу.

Синий и влажный – уже, несомненно, осенний —

Воздух вдыхаю: а вдруг и меня унесут?

В страны пространных каникул,

Сплошных воскресений.

Или мне чудится? Кто это шепчет во мгле?

Листья, и листья, и листья, и листья, и листья…

Листья с деревьев устало ползут по земле,

Листьям с деревьев пришлось

На неё приземлиться.

Листья с деревьев осенних – всё те же слова,

Сон их – всё тот же полёт, но ещё интересней…

Спи-засыпай, отдыхай, золотая листва,

Станешь землёю однажды,

Но всё же воскреснешь.

Грустный сад

Гляжу, как будто бы сквозь слезы,

На грустный, на Нескучный сад:

Уход – излюбленная поза,

И взгляд – излюбленный – назад.

И по холодно-волевому,

Непроницаемому вглубь,

Бежит слеза по ветровому —

От ветра слёзному – стеклу.

Ураган

Сегодня ураганом

Качает тополя,

Трясётся под ногами

И ухает земля.

И пальму ветром косит,

Та гнётся и скрипит,

Как будто она вовсе

Не пальма, а бушприт.

Всклокоченная башня

Мотается безбожно,

Чтоб стало – нет, не страшно,

Но до смерти тревожно.

Метроном

На пляж морской, послушная Зефиру,

Накатывает лёгкая волна.

Вода в ней, как бутыль из-под кефира, —

Так трогательно нежно-зелена…

Порой осенней не страшны медузы,

Туристов толпы, дети, душный зной —

А море пахнет дыней и арбузом,

Жасмином, эвкалиптом и сосной.

Лежи себе в очарованьи сонном…

И шевели в движеньи холостом

Размеренным спокойным метрономом —

Мерцающим чешуйчатым хвостом.

Синий шмель

Забыться синим сном

О вечном и зелёном

В пространстве потайном,

В проёме межоконном,

Где эти два стекла

Покажут без изъяна,

Кем стала, кем была

И кем когда-то стану.

Застыть, как синий шмель,

Чьи слюдяные крылья

Влекли его на хмель,

Носили над ковылем,

Чьи лапки поутру

Купались в синей мяте,

Чьё тельце ввечеру

Им сброшено, как платье.

Что снится зебре

Что снится зебре зимним вечером?

Ей снится он, пушистый снег,

Волшебным образом размеченный

Ритмичный чёрно-белый бег,

Ей снятся правильные, чёткие,

Изогнутые лишь слегка

Чуть-чуть волнистою походкою,

Как будто зебрины бока,

И, словно сон вечерний, длинные, —

То черноты, то белизны —

На том снегу пушистом линии.

Такие вот у зебры сны.

В лесу

В лесу дремучем и зелёно-мглистом,

Как вековые сумерки судьбы,

Где глянцевые листья остролиста,

Где пробковые мшистые дубы,

Где птичий крик, осмысленный как будто,

И плеск речной сливаются со мной,

Где каждая истекшая минута

Окружена прозрачною стеной,

Отъединяющей меня от прочих

Людей, вещей, страстей и суеты, —

Мне лес иное счастье напророчит,

Бросая щедро под ноги листы,

Стеля лишайник кружевною пеной…

Не горы – волны встанут на дыбы!

И нет свободы горше, слаще плена,

Чем эта полусказочная быль.

Осенние сказки

Лужи осенние, чёрно-зеркальные —

В них и утонем…

Клёны горят – отпечатки наскальные

Чьих-то ладоней…

Яблоки сыплются бледно-зелёные,

Лицами – листья…

Смайлики лыбятся глупо-влюблённые —

В них и забыться.

И, замечтавшись порою полночною,

Пить без опаски

Яркие, тёмные, грустные, сочные

Осени краски.

Контур палаццо пунктиром светящимся

Кем-то намечен…

Золушка эта с зонтом – настоящая:

Близится встреча…

Ах, эти сказки о принцах и подданных!

Мы и привыкли!

Вместо карет загулявшимся поданы…

Спелые тыквы.

Сны

Вы будто бы пришли сквозь сон

И сами будто бы очнулись,

Я Вас узнала: «Это он».

И Вы узнали – улыбнулись.

И вот мы снова влюблены,

И наконец конец отсрочен…

Но это были только сны,

А каждый сон, увы, неточен.

Хоть искра бледного огня

Над нами всё ещё кружится,

Но Вам уже не до меня,

Ведь Вам уже другое снится.

Розы

Всё точно так: необходимо выжить

На той земле, где каждый приземлён.

И даже хорошо, что я не вижу

Ни лиц, ни глаз, ни жестов, ни имён…

Что цвет моих очков по-детски розов —

Такой не зимний, не осенний цвет! —

И в них я вижу не дожди, не грозы,

А роз благоухающий букет!

И если дождик – только новогодний! —

Сверкающую эту мишуру…

Всё не по взрасту. И всё – не по погоде.

Так и живу, покуда не умру.

Прекрасное

В мире моих фантазий,

В мире моих прикрас

Всяк человек прекрасен:

Даже кто одноглаз,

Даже кто однодневка,

Даже кто многлюб,

Даже шальная девка,

Даже тупой как дуб.

Блуза

Синеет небо шёлковою блузой…

Единожды надёвана, лежит

Дражайшею, бесценною обузой —

Я помню, как рука моя дрожит,

Я помню всё: и чай, и сигареты,

И кто, и у кого, и как стрелял

Амур, а несказáнные секреты

Стремительный закат испепелял…

И я горела тоже что есть силы:

Ты холоден – так буду за двоих! —

Но чаем и молчанием гасила

Отчаянно невысказанный стих.

И яблочный, уже излишне сладкий,

Не очень-то хотевшийся пирог

«Сошёлся клином» – для души заплаткой

Пытался стать. Естественно, не смог.

Я сладкое, ты знаешь, разлюбила.

Тебя – на половину. Нет, на треть.

А блузу… Блузу эту зря купила —

Теперь на небо не могу смотреть.

Рубаха

Чтобы было не напрасно —

Воевать так воевать! —

Приходи в рубахе красной,

На груди её же рвать.

Ну а если хочешь в целой

От меня уйти живой —

Приходи в рубахе белой

И в небесно-голубой.

Если ты в меня влюблённый

И от той любви ослаб,

То явись ко мне в зелёной —

Чтобы я тебя ждала б.

А в рубахе тёмно-синей,

Если грустно, приходи —

Если иней стонет-стынет

Под рубахою в груди.

А в рубахе ярко-жёлтой

Если вздумаешь когда,

Разверну тебя я молча

К низу – лестницу считать.

И в оранжевой не надо,

Не люблю я этот цвет —

Разве только листопадом

Точно так же лес одет.

Ну а если зимний ворон

Принесёт дурную весть,

Я приду в рубахе чёрной —

Больше ж некому надеть.

Как никто!

Ты понимаешь – как никто!

Никто ведь и не понимает:

Ни Дед Пихто,

Ни Конь в Пальто

(теперь его он не снимает),

Но даже Агния Барто

Ему восторженно внимает.

А он зачем-то вынимает…

(о нет! не то, не то, не то!)

Ни тот Медведь,

Что Лапы Без

Был поэтессой брошен на пол…

(таких, скажу вам, поэтесс,

забыв в порыве политес,

самих оставить бы без лапы)

И я хочу – как никогда!

(ведь никогда и не хотела)

Мне всё равно, что «нет», что «да»!

(по мне – что водка, что вода —

ни сердцу, ни уму, ни телу)

И оба мы – каких нигде!

(а и нигде-таки не сыщешь)

Не променяю – ни на что!

(на что-нибудь да променяю)

А пропадаю – ни за грош!

(соврёшь – недорого возьмёшь)

Как – никогда – никто – я знаю.

Вещий сон

Свитер.

Домашней вязки. Такого цвета,

Что раньше бы я сказала, что он – «поносный».

Под ним такая же майка – на голое тело.

Не вещий сон: такое теперь не носят…

А я давно… недавно… спросить хотела…

На «ты», на «Вы»? – засело в мозгу занозой…

Да я давно… хотя и совсем не это…

Но, если снишься, наверное, значит, можно?

Или – не надо?

Да мало ли что приснится!..

Не надо. Точно. Подумаешь! Ну, совпало…

Оставим сны. И вещи…

В себе вещицы.

Но эту я оставлю себе, пожалуй.

Чернозём

Могу воспеть трамвай гремящий!

Могу воспеть мусоровоз! —

Для жизни духа настоящей

Всё низменное – не вопрос.

Для жизни слова нет запретов,

И нет стыда, и нет преград,

А есть свобода – и ответы.

Пусть я последний буду гад! —

Да будь я хоть шутом последним! —

Будь я хоть птичье гуанó! —

В любой из сумасшедших бредней

Сияет истины зерно.

А деревенская старушка,

Прядущая судьбины нить?! —

Наивный мат в её частушке

Навряд ли можно заменить.

Благословенный и желанный!

Никем, ничем не осквернён!

Рождающий нектар и манну —

Навоз, компост и чернозём.

Магия

Как человек, ошибшийся не раз,

Я не стремлюсь предвосхищать ошибки.

Мой мир, непрочный, свитый из прикрас,

Блаженный, ускользающий и зыбкий,

Мне мил таким, каков во мне он есть, —

В себе его взрастив, его лелею.

Сквозь звёзды или тернии – я здесь.

«Общаться не с кем», – иногда жалею.

Есть много милых девушек вокруг:

Русскоязычных – море разливанно!

Да будет так. Я не ищу подруг,

Стараясь тех любить, кому желанна.

Почти одна на этом берегу,

Во власти обстоятельств и момента,

Лишь на одно надеяться могу:

«Была бы хоть чуть-чуть интеллигентна».

Чужая голова – дремучий лес,

В лесу дремучем бродят мысль и слово.

С подругою мы плавали топлéсс

В воде прозрачной чудно-бирюзовой.

Я чувствовала ангелом себя —

Почти летящим, вольным, чистым духом! —

На спинке лёжа и вовсю гребя…

Как что-то прямо грянуло над ухом!

Как прямо гром!

Как прям средь бела дня!

Всё таинство, всю магию нарушив:

Она ржала,

Сказав, что у меня

Торчали сиськи (!) из воды наружу.

Ах!

Я вижу, как поднимете Вы бровки

И, задохнувшись, вымолвите:

– Ах!

На вашу полусветскую тусовку

Приду я в полуспущенных штанах.

Куря, рыгая и ругаясь матом,

Вздымая Вашу золотую пыль, —

Вы разбудили мой немирный атом,

И я Вам тут устрою Чернобы́ль.

Примите-распишитесь, будьте-нате!

Мой фейерверк бенгальский и салют!

Все охренеют, пригласят на party,

А может, не на party, но пошлют.

В руке моей кинжал. Воткну вам в сердце,

Как ключ, его два раза проверну.

Ах, как эффектно будет он смотреться!

И, выдыхая, я скажу Вам:

– Ну?

Трамвай

От забора и до обеда…

От и дó звонка —

Не зевай!

Ходит – реже,

Но – ходит,

Едет…

Едет-едет!

Да вот он – едет!

Едет…

Едет…

Звенит и режет…

Прямо пó сердцу…

Мой трамвай.

Телефон

Могли ли мы тогда подумать, дети,

Что нужен телефон не для звонков,

А для ныряний – да хоть в те же сети! —

И в них же – написания стихов?

И даже классик – человекоглыба!

Провидец! Гений! Нарочито груб,

Нас вопрошал: «А вы сыграть могли бы

Ноктюрн на флейте водосточных труб»?

Но нет, не знал бедняга Маяковский!

Да как? Да и откуда он бы мог?

Что мир когда-то снова станет плоским,

Как «Одноклассники» или «ТикТок».

Поэтическая вольность

Без умысла, конечно же, без злого

Скрестили мы рога священных лир

И обсуждали ударенье в слове,

Как будто от него зависел мир.

А мир, он ждал, готовый накрениться! —

Готовый полететь в тартарары! —

Коль не смогли б мы здесь договориться.

Ну а за ним – все прочие миры!

Бурлили мы, как ядерный реактор! —

В сети «от делать нечего друзья»:

За чуждым компом чуждый литредактор,

Некрасов, Пушкин, Гиппиус и я.

Писал зачем-то «дéвчонки» Некрасов4,

Писал не «ду́хов» а «духóв» Пушки́н5,

А Гиппиýс ваще писала «ржáвел»6,

Кагбутта нечем было заменить.

А я вдруг написала «раступи́тся»

Про море, что ударил Моисей.

Уж лучше б сразу написала матом! —

Сильнее бы раскаялась тогда.

Нас всех усовести́ла Оля Ольгерт,

Призвав усилить правильность речей,

И оду «Поэтическая вольность»7,

Посовищавшись, посвищаем ей.

Язык иZопа

Как хорошо – легко и просто! —

С собой и миром жить в ладу:

Чужие сбивчивые посты

Я на язык переведу;

Расставлю знаки препинанья,

Перепроверю каждый штрих,

Как будто фуги мирозданья

Отныне строятся на них;

Как будто посты – тоже люди,

Они как будто бы кричат

О том, что любят и не любят

За что-то Ксению Собчак,

Что будто метит в президенты

(всё та же тухлая байда),

А к ним – комменты кинолентой

(и изолентой иногда)

О том, что кто-то там «повеса»,

Что он «в пыли»… «на postовых»? —

Я их прочту без интереса,

Но почему-то выйдет стих

О том, как тяжко – очень тяжко! —

Когда тебя не любит свет,

А храбрый маленький портняжка —

Импровизатор, но Поэт

И говорит: «Идите в Zопу!

Идите в Zопу», – говорит…

Конечно, языком Эзопа.

Ведь так – никто не повторит.

Espina

Намотавши на ноги портянки, —

Не совсем удачно для смотрин, —