Заложники Умолкающих Звёзд

Глава 1

Глава 1. Судьбоносная встреча.

Эта история навсегда отпечатается в моей голове как отголосок чего-то потустороннего, на что я, собственно, и наткнулся. Я постараюсь максимально отобразить те события в хронологическом порядке. Раз в полгода, начиная с 1981, мы с кузеном Мюнхи обмениваемся любезностями: приезжаем друг к другу на активный отдых: душевная семейная рыбалка в водах Онтарио, длящаяся десяток часов, прогулки по Хай-Парку, совместные походы в кино, игра в гольф и всё в таком духе – как проводят досуг нормальные люди. Так вот, настала моя очередь ехать к брату. Стоял конец марта 1986 года. Предупредив начальство об уходе в заслуженный за весь год оплачиваемый отпуск, я не без радости позвонил с рабочего телефона жене и попросил её тоже взять отпуск на месяц, дабы поехать к вышеупомянутому кузену. Ближе к вечеру Кэтрин сообщила мне, что в редакции одобрили её инициативу из-за больших успехов в еженедельниках и увеличения потенциальных читателей за зимний период. Жили мы худо-бедно в одноэтажном доме на Вуд-стрит, 59. Сразу после свадьбы, 10 лет назад, наши родители решили добавить к моим сбережениям круглую сумму и купить нам этот замечательный дом средних размеров из типичного облицовочного кирпича. Конечно, архитектурой он не славился, как и большинство частных домов, но нас вполне устраивал. В оборудованном мной и моим кузеном гараже у нас красовался небольшой красный автомобиль Fiat 126, поэтому дальние поездки были очень уютными и атмосферными. Кэтрин реагировала на отпуск чуть ли не истерически хорошо, и я её прекрасно понимаю. Знаете, хоть у нас и нет детей, женщина всё равно довольно быстро выматывается в бытовой суете, да ещё и работая в редакции местного еженедельника.

Мне всегда очень нравилась моя Кэтрин: очень улыбчивая, добрая, заботливая. Каждый раз, вспоминая её, мне становится очень одиноко. Преодолевая чувство великой утраты, я едва ли могу выйти на улицу и выбросить мусор из-за страшных панических атак, мучающих меня после тех трагичных событий. Не буду слишком сентиментален, ибо воспоминания губительно сказываются на моём состоянии. Пришёл тот день, когда два небольших чемодана собраны, и все дела идут хорошо: впереди долгожданный отпуск и эмоции, – как в детстве, при прогулке с родителями по небольшому и вечно зелёному Брантфорду.

В гости к брату я всегда брал с собой только одежду и снаряжение: клюшку для гольфа, удочку, да волейбольный мяч. Кэтрин любила набрать даже продуктов, чтобы не пропали, и, конечно же, не забыла про нашего кота Джона, которого она заприметила на пороге редакции полтора года назад и принесла домой. Хороший серый кот с редкими белыми пятнами на спине и животе, выразительными зелёными глазами и странной манерой лазать по шкафам среди ночи. Ехать нам предстояло около семидесяти километров через Гамильтон и Оквилл. Мой старина Фиат справлялся с этой задачей буквально за два с половиной часа, учитывая городские пробки и несколько остановок на шоссе для обеда и небольшого отдыха от дороги. В пути мы с Кэтрин зачастую дурачились и говорили о бытовых делах, иногда сплетничали по поводу самых разных событий: новой кладки серых кирпичей от калитки до дома у наших соседей Миллеров или об умной дочке моего друга Джима, которая в очередной раз показала отличные результаты на экзамене по биологии. Тогда мне Кэтрин постоянно твердила: «А вот у Джессики появилась новая микроволновая печь, и нам бы уже пора раскрепоститься на что-нибудь новенькое!» Я ей в ответ только улыбался, глядя на неё тем первым взглядом, что остался ещё с учебных лет, и это заставляло её хмуриться и задаваться вопросами, но взамен я так же получал искреннюю улыбку, что и давало мне чувство полного счастья.

Останавливались мы чуть дальше Оквилла, – там было живописное место на берегу озера, совсем недалеко от трассы, метрах в двухстах. Первозданная природная красота просто поражала своим спектром красок и воспоминаний. Разместившись на старом тонком полушерстяном пледе, мы стали есть грибной суп со свежим ржаным хлебом, потому что моя любимая жена заботится и о моём здоровье, говоря, что хлеб из белой муки вреден и от него нужно категорически отказаться в пользу хлеба из ржаной муки, и желательно с отрубями! В такие моменты я чувствовал, что моя жизнь была наполнена любовью и заботой, и чувствовалось, что это искренне и по-настоящему. Знаете, с детства я был очень специфическим человеком в плане любви: я не понимал, как устроено это чувство, не понимал, как можно любить человека, который не является твоим родственником?.. Можно любить маму и папу, дедушку и бабушку, брата и сестру, но как полюбить чужого человека? Я задавал эти вопросы родителям и, по обыкновению, получал лишь ответы по типу: «Вырастешь – поймёшь».

Или они просто переглядывались и приобнимали друг друга, глядя на меня. А вот теперь, когда я встал на ноги, когда встретил не просто человека, а свою Кэтрин… В университете от одного её взгляда я терял рассудок. Эти голубые глаза, длинные русые волосы и безмятежная улыбка просто выбивали из меня всё желание учиться, – я хотел просто любоваться ею… И вот, оказалось, что и я ей понравился, благодаря своей заурядности и неотрывному взгляду я получил вниманье, а позже и свидания после университета в самых разных забегаловках и парках Брантфорда.

На юго-западном въезде в Торонто нас остановил какой-то сумасшедший, выбежав на дорогу и панически размахивая руками, – то был русский мальчишка лет девятнадцати, мы это поняли по невнятной речи на известном на весь мир языке – он без умолку говорил какие-то непонятные фразы, и я попросил его записать это на бумаге. Кое-как показав жестами, что не понимаю его, я посадил его в машину, и он написал несколько слов на русском в моём карманном записном блокноте, затем пристально посмотрел сначала на меня, а потом и на Кэтрин, что её это немного испугало, и она повернулась вперёд. Мальчик вновь обхватил ручку и медленно стал вписывать английские буквы, будто вспоминая слова… Через пару минут он дал блокнот мне, где очень кривым почерком, видимо из-за отсутствия твердой поверхности, было написано, что мы должны помочь ему. Я постарался спросить у него, что он имеет в виду, но он махал головой и жал плечами, явно давая понять, что не понимает меня. Такой диалог меня не радовал, ибо он не нёс смысловой нагрузки, и моя решимость взяла верх – я указал сначала на него, затем на город и слегка поднял голову с плечами, он махнул положительно. Кэтрин была в полной растерянности, как и я. Мы просто поехали дальше. К слову, Мюнхи знал русские буквы, и, в теории, мог попытаться поговорить с ним, поэтому я взял себя в руки и поехал к кузену. Мальчик, тем временем, просто глядел в небольшое и слегка грязное оконце нашего уютного автомобиля и глубоко вздыхал. Будто ему было плевать, куда я еду и зачем, хотя… Так и казалось.

Стоит ли говорить, какова была радость кузена по приезде? Он жил в шикарном двухэтажном доме из красного кирпича на Дафферин,стрит. Каждый раз, глядя на обустройство его жилой территории, я восторгался и гордился своим братом и его героическим трудом в автомастерской. Кузену недавно стукнуло 29, а его жене – Мэри – 28. И вот, за нашими спинами, Мюнхи разглядел неторопливо шагающего паренька в синих полуклассических штанах, которые были явно шире ног юноши, серой рубашке с закатанными до локтя рукавами и в потрёпанных жёлто-белых кедах. Черты его лица были очень приметные: высокие скулы, слегка узкие глаза, тонкие губы и спортивная стрижка-сантиметровка. Юноша шагал очень неспешно по тропе из того же красного кирпича, что вела от дороги к началу оградного забора Мюнхи. Он оглядывал каждый дом, каждое дерево и о чём-то глубоко думал, и всё так же вздыхал, будто ему не хватало кислорода. Когда тот остановился у входной арки на частную территорию, Мюнхи с подозрением посмотрел сначала на него, а потом на меня, после чего кинул два быстрых взгляда на девочек и спросил, что это за тип. Объяснять начала Кэтрин, но она путалась в деталях, и я тронул её за плечо, дав понять, что хочу сам рассказать. Во время разговора русский не вмешивался, а всё так же оглядывался по сторонам и осматривал величавый дом моего кузена. Спустя несколько минут я управился с рассказом этой небылицы, после чего Мюнхи приподнял левую бровь, и из-за его короткой стрижки было видно, что он в полном недоумении. Я пожал плечами и попросил поговорить с ним, ведь Мюнхи знал русский, хоть и не очень хорошо. Тогда Мюнхи вздрогнул от осознания того, что русский – очень трудный язык, и теперь он будет позориться своим незнанием падежей и родов языка, но я его подбодрил и попросил ещё раз. Мэри сказала, что сильно смеяться никто не будет. Кэтрин взглянула на парня и заявила, что он очень странно себя ведёт. Кузен очень неуверенно пошёл к русскому, протянул что-то вроде приветствия, причём очень странно, он протянул букву “е” в слове… привет? Это было приветствие? Мы с девочками расценили это как приветствие. Странно почесав голову и посмотрев через плечо Мюнхи на меня, русский спешно спросил, знает ли кузен русский на должном уровне, дабы понять ту загадку, что он принёс. Со стороны это выглядело так, как будто этот парень действительно походил на сумасшедшего безумца, который нёс полную ахинею моему кузену на протяжении десяти минут. Цитирую со слов Мюнхи, когда все уселись за столом на кухне: «Он говорил ересь, по типу, что человечество ожидает небывалая космическая угроза со стороны неизвестной световой расы, – то есть в прямом смысле существ, состоящих целиком из огромного количества фотонов. Также он сказал, что во сне ему было видение, что эти существа могут поглотить любое живое создание на Земле. Говорил, что встречался с одним из них в сомнамбулическом состоянии. После поглощения нескольких людей и полной их пропажи существо спешно, как и подобает свету, появилось перед ним, и очи его не выдержали такой светимости – он полностью ослеп и в агонии пал на колени. Существо заговорило на привычном ему языке, голосом этого же русского, оно сказало:

«Ваш цикл самопроизвольно исчерпывается – совсем скоро вы поглотите друг друга своим странным оружием. Но всё будет не так… Мы поможем вам с честью покинуть Вселенную, борясь со своими истинными врагами, коими для вас сделали мы сами, ибо род людской слишком порочен. И как муравей умирает от руки человека, так и человек умрёт от рук Сельенисх. Пусть я сейчас покажусь лишь видением, но ты должен знать угрозу в лицо… Открой глаза и посмотри на истинность моих слов, посмотри на верную вершину пищевой цепи – на то, кем вы должны были стать…» После последнего слова русский, по описанию, смог открыть глаза и посмотреть на свет, что громогласно взывал к нему. Теперь существо стояло в метрах десяти, но звук находил отражение и отдавался эхом отовсюду: со всех частей непонятной лесистой местности, где росли сплошь рядом тёмные дубы, среди которых рвался к небесному своду один – исполинский. – С самого детства ты был избран, Тимофей. С самого твоего первого вздоха в непорочном начале тебе была дана великая цель – эволюция сознания… Ты был добр и прозрачен, как вода в ручье. Ты помогал всему живому – даже пчеле, что замертво лежала на земле, устав от своей судьбы, ты дал ещё один шанс, побежав домой и дав ей сахара, смоченного водой, и она вознеслась над зелёной тропой, что вела в твой дом, полетев к своему рою. Ты помог котёнку, которого заживо клевали птицы, ты не оставил тонувшего в реке мальчишку, что затерялся в течении реки, хоть и сам был слишком мал для таких серьезных решений, требующих немедленного действия. Таких примеров я приведу десятки за твой недолгий век, но жизнь оказалась несправедливой и отняла у тебя почти всё: семью, друзей, здоровье, но не цель… Тем не менее, ты сдался. Неужели ты хочешь стать частью небытия, неужели твоё сердцебиение уже для тебя ничего не значит? Твой организм ещё может воссоздать хотя бы иллюзорную часть того, что ты потерял! Сейчас ты стоишь здесь, у своего дома, и по всем законам здешней природы ты должен быть слеп – твои глаза не в силах воспринять такой светимости. Я предстал твоей невероятно яркой проекцией, но ты не потерял зрение…»

Когда Тимофей хотел возразить, что изначально он ослеп, а только потом ему вернули зрение, он понял, что уста его не могут разомкнуться, и пришлось лишь продолжать слушать неведомого.

«Я не Бог, которому ты поклонялся когда-то, я не сон, что посещает тебя каждый день, я – не твои бесконечно переплетающиеся мысли, я – это величие, вершина! А ты – это тот самый амбициозный ребёнок, что строил грандиозные планы на жизнь, хотел покорить весь мир своей добротой, показать настоящие чистые намерения, но где ты? Проекция угасает, импульс становится слабее, и жизнь твоя утекает в песок… Таких людей осталось немного – и когда последний лист, что светится в окружающей тьме, останется на ветви прогнившего дерева, тогда придёт Великий свет, что пронзит тьму и заберёт этот лист во спасение, в естественную для него форму. Посмотри на это величавое древо, как мало фосфоресцирующих листьев осталось… ты – один из них.