С миру по нитке

Иллюстратор Алексей Рябинин

© Алексей Рябинин, 2021

© Алексей Рябинин, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-0055-7909-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Онегин наших дней

(Поэма)

Не мысля гордый свет забавить…

А. С. Пушкин

Едва в мои лета возможно

Слагать почтенные стихи.

Еще душа неосторожна,

Еще не нажиты грехи.

Еще наука подражаний

Не превзошла саму себя,

То слабым Блоком освежая,

То юным Пушкиным рябя.

И все ж не терпится порою

Увлечься славною игрою.

Чтоб необдуманным порывом

Ворваться в плен заветных рифм

И, все законы отменив,

Владеть пером неприхотливым.

Отбросим юные стеснения!

Чтоб деву гордую завлечь,

Не пригодятся извинения.

Здесь надобна иная речь.

Не то чтоб мой герой Евгений,

Хоть искушение велико,

Однако блажь от вдохновения

Мы сможем отличить легко.

Итак, для ясности картины,

Не усложняя верный слог,

Нарочно я для вас сберег

Его портрет от паутины,

От наговоров и суда,

Чтоб избежать ему вреда.

Отец его, тогда военный,

Не дослужившись до погон,

Отчизной вслед благословенный,

Избрал афганский полигон.

Зато в избытке женской ласки

От материнского лица.

Ей сын напоминал отца

На фотографии, где в штатском

Сидел тот в позе мудреца.

Когда ж известие пришло

О том, что смерть взяла его,

Мать сына отвезла к родне.

И там осталися оне.

В Крыму он рос под южным солнцем.

Уже к осьмнадцати годам

Он стал заглядывать на дам.

Сказалось в мальчике сиротство.

Он был смышленым от природы,

Наукам с легкостью внимал.

Зане почтение отдавал

Известиям столичной моды.

В младые годы этот грех

Не обошел, как видно, всех.

Друзей он мог назвать немного,

Хоть дружбу с многими водил.

От нужных быстро отходил,

С иными знался до порога.

Напротив же, друзья за ним

Ходили, будто должно им.

Я сам не раз, его приветив,

Держал улыбку на лице,

Как дева модная в чепце,

Стараясь, вдруг ее заметят.

Но, вам признаюсь, был не раз

Отмечен холодностью глаз.

Хоть я обмолвился вначале,

Но вспомнил, имени его

Вы до момента до сего

В моем рассказе не встречали.

Иван в честь деда. Тот Иваном

Входил в разгромленный Берлин.

Семья его гордилась им,

А имя скорбным талисманом

Вошло в традицию, и вот

Иван не в памяти живет,

А нам представлен как наследник.

Семья отчасти заповедник.

Какое русское начало,

Лишь нам присущая черта,

Завидя парус от причала,

Вдогонку броситься с моста.

И я пишу вдогонку веку,

Увы, забравшему с собой

Любовь к простому человеку

С его надломленной судьбой.

Теперь уже не ходят в гости,

Предпочитая высший свет

Шкварчанью праздничных котлет,

Где мудрость дружеского тоста

Была дороже во сто крат

Любых незыблемых тирад.

Какие дамы там блистали —

Столичным кралям не чета!

И ум, и честь, и красота!

Поддержат спор о Ювенале,

В конце письма поставят Vale1,

Ах, нынче публика не та!

Я помню бал у Одинцовых!

Хозяин, карточный игрок,

Хоть сведущ был в делах торговых,

Но состояния не сберег.

Играл с размахом, часто в долг,

И говорят, что был фартовым.

Съезжались гости. Вечерело.

Во всем был виден тонкий вкус.

К вину приставлен был француз,

А итальянец Барикелло

Играл в саду унылый блюз.

Сама хозяйка всех встречала,

И отражались в зеркалах

То арапчонок с опахалом,

А то эмирский падишах,

Блеск драгоценного металла,

Свечей мерцанье на столах.

И все ж кого-то не хватало.

Давно пора за стол садиться,

Еще подъехал экипаж.

Четыре гостя из столицы,

Их две разгульные девицы

Уже берут на абордаж.

Пройдясь вдоль каменной ограды,

Иван к калитке подошел.

Он точно знал, ему здесь рады

Десятка три несчастных жен.

Не потому ль они несчастны,

Что рано вышли из невест

И, как это бывает часто,

Семья им быстро надоест,

Они начнут тайком встречаться

С любым из ветреных повес.

Иван, к их чувствам безучастный,

Был с ними нежен до утра.

Но утро – и ему пора.

И все же он умел прощаться,

Не задевая чести дам,

Не разрушая их надежды.

Он был решительным и нежным

И неприкрытым, как Адам.

Он входит в зал, где свет и тени.

Здесь нет случайностей ни в чем:

От цвета комнатных растений

До шарфика через плечо.

Как зачарованный смычок

Играет чье-то вдохновение,

Здесь в каждой мелочи расчет.

Иван подходит к Одинцову,

С подноса рюмку подхватив,

И ради случая такого

Он залпом пьет aperitif2.

И тут же повторяет снова.

Затем, руки не отпустив,

Берет вступительное слово.

«Еще молва не улеглась

О прошлогоднем карнавале…

Куда вы после запропали?

Я всюду спрашивал о вас».

«Мой поставщик сеньор Пасквале

Завозит вина из Provense3,

Их профсоюзы бастовали…

В Марселе тот же preferans4.

Вы ж понимаете?“ – „Едва ли.

Сказать по чести, милый друг,

К игре не чувствую таланта.

С моим везением – и в фанты

Я выхожу на каждый круг».

Кто знает толк в таких собраниях,

Тому не нужно объяснять,

Как, не давая обещаний,

По сотне рубль разменять.

И наш Иван забавы ради

Цитаты вписывал в тетради,

Знал языки довольно сносно,

Не утруждал себя прононсом.

И, словно туз из рукава,

Бросал: «Salut! Comment ca va?»5

14

Там милых сплетен хоровод,

Там мимолетные интрижки.

Тот сочиняет, этот врет,

Тот, теребя в коктейле вишню,

Болтает с дамой у окна,

И, по всему видать, она

Пьяна и рюмка будет лишней.

Тот, нависая над столом,

Наводит скуку на соседа,

А там серьезная беседа

Про биржу, ставки, ипподром.

Ну что ж, пустая болтовня —

Премудрость светского общения.

Все гости хвалят угощение.

Что до дареного коня,

То тут известная примета —

Прими за чистую монету

И не жалей о том ни дня.

Со всеми мил. Со всеми краток,

Иван сегодня сам не свой.

Хоть дамы в кукольных нарядах,

Из зала в зал за ним гурьбой.

Пока мужья в дыму сигарном

Свои сверяют кошельки,

Они, не тратя время даром,

Порхают словно мотыльки.

Иван готовит отступленье.

Ловчит, но тут же терпит крах.

Как вдруг светлеет на глазах,

Заметив друга в отдалении.

И тотчас пробкой в потолок

Куранты бьют двенадцать в срок.

Заходит Герман. (Так совпало.

Иного сходства не найти.)

Моя любовь к оригиналу

Не даст мне лиру провести.

Я поспешу его представить.

Без лишней скромности, друзья,

Другой бы век его в князьях

Мог с должной легкостью состарить.

А нынче Герман без затей

Пытается пробиться к другу

Из окружения гостей.

Но в том и есть его заслуга.

Он не приходит без вестей.

Сказать в защиту этой дружбы

Я прежде ничего не мог.

Иван знал Германа по службе.

А ближе… Да избави бог!

Так думал я, пока однажды

Не стал свидетелем того,

Как Герман отстоял его

В кабацком споре. Что ж, не каждый

Готов хоть пуговкой одной

Рискнуть в законный выходной.

Суббота. Вечер. Толку мало.

Все больше поводов для драк.

Кафе с названьем «У причала»,

В простонародии – кабак.

Сюда причалил наш повеса.

Не нам ему читать мораль.

Не вижу rien de criminale6

Порою подразнить Зевеса.

Дуэли нынче под запретом,

Но, как и двести лет назад,

Не честь, конечно, чести нету, —

Скорее ревность и азарт

Склоняют руку к пистолету.

Спустить бы все на тормоза,

Сказав: «Карету мне! Карету!»

Их трое против одного.

Иван не робкого десятка,

Но и ему б пришлось несладко,

Не будь подмоги для него.

Я опущу детали ссоры,

Чтоб избежать сужденья дам.

Пустоголовые бретёры,

Мое почтение не к вам!

Я воспеваю оду братству,

О силе духа mon passage7!

Всегда собою оставаться! —

Ne pas chercher des avantages8!

Расклад, достойный Колизея.

Толпа подвыпивших зевак.

Восторг и трепет ротозеев.

И наконец – повержен враг!

Что ж, до сих пор имеют вес

Слова: «Panem et circenses!»9

Итог чудесного спасенья,

Не знаю, как в иных краях,

Но относительно Расеи

Всегда один. Увы и ах!

Чтоб закрепить успех и слово,

Чтоб вещь любая ко двору

Пришлась, родня была здорова

И чтобы помнили в миру,

Лей до краев и выпей снова.

(Из пушки бей по комару!)

Но поспешим. Ведь я оставил

Своих героев на балу,

Где месяц горизонт оплавил,

Где теплый ветер смел золу

Июльских звезд. Где полночь правит.

Лакеи искренне картавят,

И гости тянутся к столу.

Иван был рад, хотя и злился

Еще на друга своего.

Однако Герман повинился:

– Ах, Ваня! Знал бы ты, кого

Я нынче встретил! Ты б смирился.

– Ты опоздал из-за него?!

– Из-за НЕЁ, мой друг Горацио!

– Я тут, как ворон на снегу!

Хочу бежать, да не могу!

Ведь слово дал – тебя дождаться.

Ты предо мной теперь в долгу.

– Поверь, мне есть чем оправдаться.

– Так кто она? Раскрой секрет.

– Позволь, я сохраню интригу.

– Признайся, что проспал, amigo10.

– Oui, vous etes ivre, cornet11!

Уже мазурку отыграли,

А бастион еще не пал.

Dom Perignon12 не подавали.

Хозяин к винам ревновал.

Но для коллекции в подвале

Бутылок шесть не открывал.

Зато в саду был явный спрос

На крепкий пряный Kalvados13.

(На полке каждого тогда

Ремарк томился в три ряда

И «Триумфальной арки» свод

Сближал начитанный народ.)

Им было время оглядеться,

Войти во вкус и заскучать,

Сорвав невинности печать

С истосковавшегося сердца,

Когда часы пробили пять.

Иван не сразу отозвался,

Как будто был мертвецки пьян.

Напрасно Герман надрывался:

– Да что с тобой? Очнись, Иван!

Пора задабривать Морфея!

Иван смотрел куда-то в ночь.

– Ты веришь в призраков?

– Не верю.

– Я слышал голос. Он точь-в-точь

Похож был… Впрочем, я ошибся.

– Не дОлжно было пить вино.

– In vino Veritas14! Давно

Ты был последний раз в столице?

–  Mon cher15, взгляни на эти лица!

Столица тут уже давно.

Интрига, впрочем, затянулась.

Здесь впору закричать: «Сюр-приз!»

– Таков был Танечкин каприз.

– Татьяна Ларина вернулась?!

Но как же свадьба?

– Развелись.

– И ты молчал?!

– А как иначе?!

Они ведь пленных не берут.

Им откажи, они заплачут…

– Невольно скажешь: «Et tu, Brute?»16

Запомним это настроение.

Оно поможет оправдать

Мое безудержное рвение

Вам эту повесть передать.

Обида? Тайная измена?

Неразделенная любовь?

Что заставляет вновь и вновь

Тревожить струны Мельпомены?

Что гонит нас из теплых нор

Навстречу ветру и туману?

Мы доверяемся обману

И верим в искренность сестер:

Аглаи, Ефросины, Талии17 —

Обличий много у любви.

Признайтесь, сударь, что и вы

Не раз им косы заплетали.

– К чему весь этот маскарад?

– Мы на балу. Тут все несвято.

Душа порой – и та из ваты,

Не то что бороды оклад.

К тому ж у Тани есть резон.

Пойми, ты ей небезразличен.

Но дабы соблюсти приличия,

Она должна «держать фасон».

Что ж, маски сорваны. Иван

К Татьяне медленно подходит.

Печальных глаз с нее не сводит.

– Мне шанс второй судьбою дан.

Татьяна, сжалься надо мною!

Она к нему стоит спиною.

Вся словно в лед обращена.

Острее бритвы тишина.

Поймать пытаясь настроение,

Он отступает на мгновение

И, взяв шампанского бокал,

Роняет грусть на дно зеркал.

– А ведь когда-то мы с тобою

Клялись друг другу под луною,

Что нас ничто не разлучит.

Подумать только…

– Замолчи!

Она неловко обернулась.

Каблук скользнул. Луна качнулась

В ее заплаканных глазах.

Она успела вскрикнуть: «Ах!»

И я бы не придумал краше,

Как разрешить старинный спор.

Немного драмы? Por favor18!

«Счастливый случай», – кто-то скажет.

А может быть, умелый fleur19?

У южной ночи свой обряд.

Рельефы скал, как древний ящер,

И сотни раковин гудящих

На море черное глядят

Из покосившихся окОн.

Здесь сны не выглядят спасением

От бесконечного веселья.

Рассвет – заветный Рубикон.

Идеальный шторм

Блокнотик

Ни о чем

Взрослые сны

А сон опять загоняет меня в подвалы.

А дальше – больше: маньяки и все такое.

Но я-то помню, раньше-то как бывало —

Девчонки снились, солнышко над рекою.

И руки снова тянутся под подушку.

Они мешают спать и пускают корни.

А после душат, чужими руками душат

И наполняют рот мне сухим попкорном.

Я снова маленький, словно зверек пушистый.

Меня не слышат, точнее, не замечают.

Я слышу выстрел, отчетливо слышу выстрел.

Иду на свет и, проснувшись, его включаю.

Выбор

Может, и жил бы я с Богом в избушке

Возле реки.

Пил родниковую с глиняной кружки,

Ел бы с руки.

Корни деревьев и сонные травы —

Сила и кровь.

Даже охота не ради забавы,

Как и любовь.

Я бы ловил молчаливую рыбу,

Правил забор…

Жаль, что для грешника это не выбор,

А приговор!

Долгая разлука

День отступил, и тонкий ломтик сумрака