bon∙bon

Сегодня я вспоминала Париж и то лето 82-го. Пьеру тогда выдали хороший аванс за книгу, и мы уехали во Францию: он за вдохновением, я за сыром и вином. Мы сняли уютную квартирку на Монмартре. Пьер много бродил, писал в блокнот на городских лавочках и, конечно же, нашел свой бар. Я неожиданно для себя увлеклась садоводством – у нас была мансарда с небольшим садом на крыше. Я влюбилась в это очарование с первого взгляда и сразу же захотела вырастить все цветы мира. Ходила на цветочные рынки, выписывала советы садоводов по почте и порывалась съездить в Голландию за тюльпанами.

В квартиру мы сразу же наняли гувернантку: места было много, работы тоже, готовить никто из нас не умел, и тратить на это время в Париже было бы для меня преступлением. Ее звали Ариэль, как русалочку. 23 года, средний рост, точеная фигурка, рыжие волосы и персиковая кожа. Лучик света в затхлом царстве нашего с Пьером союза.

Шел седьмой год нашего брака, секс с каждым днем исчезал из нашей жизни. Мы отдалялись друг от друга, я даже задумывалась о разводе, но гнала от себя эту мысль. В конце концов, отношения были стабильны, мы неплохо уживались, и не хотелось этого терять. Я знала, что у него бывают интрижки на стороне, но не препятствовала этому. Иногда он чувствовал себя виноватым и приносил мне подарки. Со временем брак стал набором компромиссов.

Ариэль изменила все. Нельзя сказать, что она была красавицей, но в ней точно был огонек. Такая маленькая, хрупкая, с рыжими веснушками и невероятно звонким смехом. Она светилась счастьем и делилась ими со всеми вокруг, особенно с мужчинами. И еще ее эти короткие платья! Мне казалось, они становятся короче с каждым днем.

Я точно знала, что он ее хочет. У него резко приподнималось настроение, когда она входила в комнату. В ее рабочие часы он почти не выходил из дома, и проводил максимум времени на кухне, пока она возилась у плиты. Конечно, это же так незаметно! Я решила просто понаблюдать.

Ждать пришлось не долго. Все утро я собиралась просидеть в саду на крыше, но, уже поднявшись, вспомнила, что надо бы нанести защитный крем от солнца. Я спустилась, подошла к спальне, толкнула дверь и увидела их.

Во всей красе.

На нашей кровати.

Он был сзади, она стояла на корточках, время остановилось. Пьер медленно вышел из нее и сел на кровать. Она тоже села, схватилась за край простыни и прикрылась.

Мы молчали. Казалось, прошла вечность. Я не помню ни единой своей мысли, и вряд ли смогла бы потом объяснить произошедшее, но из моих рук выпали садовые перчатки, и я начала снимать рабочую кофту. Через секунду ко мне подлетел Пьер и начал помогать с пуговицами, а еще через мгновение подбежала маленькая, хрупкая Ариэль.

Мы сплелись воедино. Не было слов, только чувства и действия. Руки, груди, ноги, волосы, пот, другие жидкости. Мы были единым организмом и больше не хотели расставаться.

Да, это повторилось. И еще раз. Потом еще. Никто не собирался останавливаться. Нам было хорошо и это было главное. Из постели мы перетекли в ванную, потом в гостиную, потом в кухню. Были даже на крыше, но это не оправдало моих ожиданий. Иногда мы с Ариэль были вдвоем, Пьер наблюдал. Порой я смотрела за ними, наблюдала из шкафа или приоткрытой двери в ванной. Это была прекрасная игра.

Помимо прекрасного секса, мы неплохо проводили совместный досуг. Ходили на завтраки в кафе, ездили на велосипедах на воскресный рынок, гуляли в парках, выпивали в барах. Мы гармонично вписывались в парижскую жизнь. По субботам Ариэль пекла божественный яблочный штрудель с корицей, а после мы выбирались втроем загород, куда-нибудь в спокойное место, где читали вслух книжки, много разговаривали, и целовались. Это было счастье на троих, и никто из нас не хотел этого терять.

Пьер называл ее bon∙bon, конфетка по-французски. Она и правда была сладенькой. Я полюбила Ариэль всем сердцем. Ее милый французский, и как она пела на нем детские песенки. Ее смех и как она умела всему удивляться. Ее маленький нос, волосы цвета осенней листвы и родинки на руках. И ее совершенно безумный внутренний огонь, не потухающий ни на секунду. Она быстро загоралась любым новым занятием, будь то готовка, игра в шарады, и, конечно же, секс. Она была восхитительна! Гибкая, проворная и ненасытная. Я не испытывала ничего подобного до встречи с этой маленькой француженкой.

Своим появлением она склеила наш с Пьером брак. Мы открывали друг друга заново, теперь с новой стороны, и влюбились сильнее, чем в предсвадебные времена. Время, проведенное вдвоем, теперь ценилось больше, мы берегли друг друга, потому что знали чуть больше, чем все остальные. Мы открыли новую любовь, ни на что не похожую. Это лето было наполнено смехом, страстью и любовью.

А потом Ариэль исчезла. Внезапно, как и появилась. Утром, незадолго до нашего отъезда из Парижа, мы нашли на столе письмо, короткое и сухое. В нем толком не было информации, скомканное «простите/надеюсь, что вы поймете/никогда не забуду/прощайте».

Мы с Пьером были в недоумении, но ничего не могли сделать. О своих личных делах она рассказывала мало, мы даже не знали ее адрес. Известно было только, что она выросла в маленьком городке на юге Франции, но никто из нас не помнил в каком. Обсудив все, мы решили, что будем уважать ее выбор и не станем предпринимать попыток ее найти.

Через пару недель мы вернулись домой, жизнь начала входить в прежнее русло, летние воспоминания понемногу стирались. Со временем образ Ариэль стал схож с картинкой из снов – нечеткий, но очень приятный. Иногда я даже задаю себе вопрос: а было ли это все на самом деле?

Томная новелла

Ник устал. Он сидел в старом кожаном кресле родительского дома. Голова была опущена, а руками он сжимал виски, пытаясь утихомирить пульсирующую боль. Внутри было так много всего, что, казалось, его разорвет.

Он встал, открыл дверцу буфета и достал хрустальный графин с жидкостью карамельного цвета. Плеснув ее в кофейную кружку, он вернулся на место. Ему было все равно, что это виски, бурбон, да хоть компот! Он сможет себя убедить, что это поможет.

Его мать ставила чайник на кухне. Несмотря на возраст, Софи была в хорошей форме: занималась теннисом, каталась на велосипеде и обожала пешие походы. Ник восхищался матерью. Она была для него почти святой, их отношения всегда были теплыми, но в меру сдержанными.

И вот сейчас в первую очередь он прибежал к ней. Ну, не сразу конечно, сначала в бар. На трезвую голову он бы вообще не смог это переносить. А кто бы смог? Такие истории всегда происходят с другом соседа/мужиком из газеты/парнем из сериала, да с кем угодно, кроме тебя. У тебя жизнь другая. Устроенная.

Он считал себя состоявшимся человеком, и вполне себе имел на это право. В свои неполные 33, Ник занимал должность креативного директора крупной компании, был лучшим бомбардиром любительской футбольной лиги и только что переехал в собственный дом. Его уважали коллеги и родные, а он сам обожал свою жену и гордился их отношениями. Они планируют завести детей, собираются провести отпуск на маленьком итальянском острове и обсуждают новый цвет стен в спальне. И-ДЕ-АЛЬ-НО. Все спланировано, расписано, подсчитано и ждет своей очереди. Жизнь идет по правилам, по предписанным правилам, и шла бы дальше, если бы не один этот проклятый вечер.

После бара он взял такси и поехал в единственное место, где бы он хотел оказаться – к маме. Софи встретила его на пороге – он уже не мог вставить ключ в скважину, к тому же ливень выбивал из него последние силы. Когда она открыла дверь перед ней стояла пьяная мокрая копия ее сына, но лица на нем не было, лишь маска страдания и отрешенный взгляд. Он поднял на нее глаза и сказал: "Мира мне изменяет", а затем прошел в дом.

В душе он немного протрезвел, и моменты этого вечера кадрами всплывали в его голове, словно в замедленной съемке. Он разбивает телефон об пол и разворачивается к выходу. Мира хватает его за руку, но он ее отталкивает, хватает пиджак и открывает дверь. Она что-то кричит ему вслед, но это неважно. Все теперь неважно.

Нужно выпить.

Да, это точно не компот. Карамельная жижа из кружки обжигает ему горло, Он кашляет, задыхается, но тепло растекается по его телу и снимает напряжение. Все же интересно, что он пьет. Может домашнее крепленое вино от подруг матери, а может тот странный скотч, который подарили отцу его коллеги. Хотя нет, скотч точно должны были уже выпить. Отца нет с ними уже 3 года, а подарок был еще раньше. В любом случае такой напиток лучше бы закусить, иначе утром голову уже ничем не склеить.

Он встал, чтобы подойти к корзинке с фруктами и остановил взгляд на фотографии в буфете. Свадьба родителей, 75 год. У мамы короткая прическа и ромашка за ухом, отец в сером костюме и галстуке в горошек. Они всегда были забавными, умели веселиться и всегда были вместе. И даже когда отец уже не мог подняться с постели из-за болезни, мама был с ним до последнего дня. Ну почему у него все не так?!

Ник всегда жил по правилам. И не то что бы родители его так воспитывали, скорее жизнь подкидывала такие обстоятельства. Он был убежден, что если следовать правилам, то тебе за это воздастся.

Впервые он понял это в школе. Его одноклассника сбила машина, когда он ехал на велосипеде не соблюдая правил, после чего он 2 летних месяца провел в больнице с переломом обоих ног, не имея возможности купаться, веселиться и гулять с друзьями. В учебе Ник был одним из лучших, выполнял все задания, его хвалили учителя и давали хорошие рекомендации к колледжу. С девушками он тоже всегда себя вел по правилам. Дарил цветы, водил в кино, делал сюрпризы, и уж точно никогда не изменял. Ведь это же правило! Есть муж, есть жена, и они будут вместе до конца. Он был в этом уверен всю свою жизнь, а теперь все пошатнулось.

Дверь открылась, вошла мать. Она села в кресло напротив сына, держа в руках чашку чая. Она смотрела на него теплым взглядом, полным сострадания.

– Как ты узнал? – спросила она.

– Увидел СМС у нее на телефоне.

– И что там было?

– Хочу еще покусать твои сладкие булочки. От Арэна, парня с ее работы.

– И все?

– Она не стала ничего отрицать. Только начала нести чушь про то, что я не так должен был это узнать, что надо поговорить и прочее.

– Но разговаривать ты не стал?

– О чем нам с ней разговаривать, мама? Она кормит Арэна своими сладкими булочками, я не хочу больше ничего знать!

Он сделал щедрый глоток из кружки и резко встал.

– Кстати, что это за пойло стоит в графине в шкафу?

– Это особый скотч твоего отца. Помнишь, нам подарили на 35-летие свадьбы?

– Я думал, что вы давно его прикончили.

– Отец был немного занят своей болезнью, а я никогда не питала страсть к крепкому алкоголю. Но ты быстро с ним справишься такими темпами.

Он сел обратно в кресло.

– Ты упрекаешь меня?

Она вздохнула.

– Нет. Конечно, нет. Прости. Я просто хочу тебе помочь, облегчить страдания, а скотч всего лишь даст этому отсрочку, и обернется зверским похмельем на утро.

– Может это именно то, что мне сейчас и нужно.

Он сделал еще глоток.

Она молчала. Софи понимала, что ему нужно время, и просто ждала.

– Я просто не понимаю, – начал он. Почему? Что я сделал не так? Чем я хуже него?

– Милый, может быть ты тут вообще не при чем.

– Что значит не при чем? Я ее муж. Мы должны быть вместе, пока смерть не разлучит нас. Идеально, как у вас с папой.

– Что? – прыснула она.

– Почему ты смеешься? Или это все тоже было ложью? Может ты и не любила его никогда?

– Конечно, любила. И люблю до сих пор. Мы с твоим отцом прошли долгий путь, и нам было хорошо вместе, но идеальным наш союз уж точно нельзя назвать.

– Это почему же? Вы были вместе больше 36 лет, он тебя обожал, ты при нем вся светилась, Вы не расставались вплоть до дня его смерти. Что с вами было не так?

Теперь встала она. Сделав несколько шагов по комнате, она повернулась к сыну и спросила:

– Я когда-нибудь тебе рассказывала про наше лето 82-го в Париже? Нет? Видимо, время пришло.

…

– К чему все это сейчас? В смысле, не подумай, я всегда рад послушать эротические байки про своих родителей, просто … что ты пытаешься мне доказать, что изменять это нормально? Или хочешь, чтобы я к ним присоединился?

– Я ничего не пытаюсь тебе доказать, просто рассказываю тебе историю. Важную историю из своей жизни. Что ты можешь взять из этой истории – решать тебе. Если не захочешь, можешь все это выкинуть из головы. Только помни, история меняет сюжет, если сменить ракурс. А все правила написаны людьми, в попытках зажать всех в рамки и разложить по полочкам. Но все люди разные, любовь у всех разная и правила им тоже нужны разные. Ты вправе жить по своим правилам, дорогой.

Они снова молчали, все уже было сказано.

– Я пойду спать, – сказал Ник

– Хорошо, я провожу тебя

Они поднялись в спальню, и перед самой дверью Ник развернулся, кинулся в объятия матери и разревелся.

На самом деле ему это и было нужно, а не скотч.

Семейная драма

Софи тихо закрыла дверь в комнату сына и тихо возвращалась в гостиную. Она уложила его спать в кровать, накрыла одеялом и выключила свет в его прежней комнате. Совсем как в детстве, с той лишь разницей, что ему за 30, он чертовски пьян и на грани развода. Да, тяжелый был вечерочек. Надо сделать чай.

Она впервые рассказала ему про Ариэль и то лето 82-го. Стало ли ей легче – да. Все ли она рассказала – нет. Она просто не могла. Не сейчас. Нужно еще немного времени. Пьера уже с ними нет, и она единственный человек на планете, кто знает эту историю целиком.

После возвращения из Парижа, жизнь вошла в прежнее русло. Ну, почти. Их брак сильно изменился, они заново полюбили друг друга и уже не хотели проводить время порознь. Они продолжили свой летний роман на родной земле и чувствовали себя восхитительно. Им было хорошо вместе, и они не хотели ничего менять, и так бы они и умерли вдвоем в один день, если бы не одно обстоятельство. В один день им в дверь позвонил адвокат.

Это было в сентябре 83-го, в воздухе еще стоял зной, а он стоял на пороге в костюме – тройке и фетровой шляпе. Француз. В руках он держал кожаный дипломат, на лбу выступали капельки пота, которые он быстро убирал с помощью носового платка. Он начал с «Bonjour», а дальше так резво продолжил, что его сразу пригласили в дом. За прошлое лето Пьер так и не натаскался во французском, а Софи продолжила изучение, хоть и не очень активно. Предложив гостю чая, она схватила блокнот и карандаш и была готова взяться за перевод. Из всего потока, сказанного французом, отчетливо было только слышно «Ariel» и «l’enfant». Софи стало дурно.

Выпив воды и пригласив соседку-француженку, они выяснили следующее. Ариэль сбежала, потому что забеременела. Она не знала, как на это отреагируют Пьер и Софи, и растерялась, сочинила нелепое письмо и уехала к родителям на юг Франции. Отношения с ними складывались не очень, поэтому она решила вернуться в Париж, но плод развивался не полноценно, роды были сложными, спасти можно было только одного. В общем, родился мальчик, Ариэль умерла. В дополнении к младенцу она оставила 2 вещи: кругленькую сумму на счете для воспитания сына и пожелание – пусть он вырастет в любящей семье Пьера и Софи Лебински.

Софи не слышала и половины сказанного, все было не важно. Ариэль умерла. Ее Ариэль, маленькое счастье с персиковой кожей. И у нее остался ребенок. Очевидно, ребенок от Пьера, но Пьер ее муж! Да, они любили друг друга все втроем, но дети – это другое. Это что-то серьезно. Она не была к этому готова, по крайней мере не так. А теперь ей нужно забрать младенца из комнаты для ребенка, чтобы растить его как своего. Ребенка своего мужа от другой женщины! Можно ли к этому вообще подготовиться?

Адвокат оставил им все бумаги, адрес детского дома, где находится мальчик, и вежливо попрощался. Они остались с Пьером вдвоем, но разговаривать они не могли, надо было отдышаться. Софи поднялась к себе в спальню, чтобы сесть в кресло и все обдумать. Чуть позже вошел Пьер. Тихо, почти на цыпочках чтобы не спугнуть ее мысли, он опустился на колени рядом с ней, и смотрел ей в глаза снизу вверх как самый верный пес.

– Я приму любое твое решение, – начал он.

– Кажется, решение уже принято за нас, – ответила Софи

– Еще нет. В документах сказано, что если мы не заберем его в течение 30 дней, он просто останется в приюте, а письмо они «потеряют»

– Как ты можешь так говорить? Это же твой сын!

– Да, но я тоже не подписывался на это. Конечно, мы могли бы это предусмотреть, но видимо я просто забыл, что так может быть.

Софи кинула на него резкий взгляд.

– Прости, – сказал он. Я не хотел.

Она отвернулась к стене и закрыла глаза, чтобы не пропустить подступавшие слезы. Софи была бесплодна. Они узнали об этом давно, но не придали этому значения. Никто из них не стремился стать родителем, они считали, что планета и так перенаселена, и вообще век пожертвования в пользу общества прошел, нужно жить для себя. Какое-то время назад они обсуждали вариант усыновления, но Пьер слишком не доверял генам и боялся, что ребенок не полюбит его на самом деле, как родного. Или он его. И вообще, зачем это все? Если хочешь развлечься, заведи собаку, Софи. Так и порешали.

Вот только теперь что-то не сходится. Есть муж, есть его ребенок, но какую роль занимает она? А что если гены слишком сильны и он не сможет ее полюбить на самом деле? Или она его? Мысли путались в голове, она знала, как надо поступить, но решимости не хватало.

Пьер положил голову ей на колени, она провела по его волосам своей рукой. «Одевайся» – сказала она.

Приехав в приют, они погрязли в бюрократии. Пьер ходил из кабинета в кабинет, тряс бумажками и что-то кричал. Она сидела в коридоре, смотря в одну точку, и уже даже не понимала, о чем ей надо думать. Наконец, какая-то женщина вышла из-за белой двери и сказала: «Ну что, хотите его увидеть?». Конечно, они хотели. Держась за руки, Пьер и Софи прошли в комнату, в которой было штук 20 детских кроваток. Во всех были дети, и почти все они кричали. «Господи, как в этом хаосе не потерять своего ребенка?» – подумала Софи. Но когда к ним подошла медсестра с младенцем на руках, не было никаких сомнений в том, что это не ошибка. Не розыгрыш, не подстава, все по-настоящему. У него были ее глаза, глаза ее маленькой bon∙bon.

С этого момента они учились жить заново. Опять втроем, но совсем по-другому. В доме был ребенок, было шумно, грязно, но очень весело. В тяжелые дни она вспоминала, что он ей никто. Когда часами ходила по комнате, не могла уложить его спать, когда не знала, что он хочет и чем ему помочь, у нее опускались руки. Она винила себя за то, что она плохая мать или даже и не мать вовсе. Часто срывалась на Пьера, а потом винила себя и за это тоже.

Время летело, он очень быстро рос. Первые зубы, первые шаги, первые слова. Она часто задавала себе вопросы. Как поступить сего будущем? Как она будет рассказывать ему про его мать и надо ли это вообще? А что, если он ее после этого возненавидит? Они с Пьером решили оставить эти разговоры до времени его взросления.

Она любила его все больше и гордилась им еще больше. На первом серьезном футбольном матче еще в школе, Ник забил решающий гол. Весь стадион ликовал, Софи тоже не удержалась и вскочила, прокричав: «Это мой сын!». На этом вопрос был закрыт.

После смерти Пьера, Софи была единственным человеком, кто знал всю правду. Воспоминания тенью ходили за ней. Много раз в своей голове она возвращалась к тому лету 82-го и всем последующим событиям. Она была не в силах все это держать в себе, ей хотелось рассказать сыну правду. Ник уже взрослый, он все поймет, он не перестанет ее любить, она это знала. Но каждый раз ей что-то мешало, и она просто не понимала, как начать такой разговор. И вот теперь она подошла максимально близко, но снова не смогла выговорить: «Я не твоя настоящая мать». Просто дурной день. Завтра она проснется, сделает завтрак, посмотрит ему в глаза (ее глаза) и попробует снова.

Фантастический очерк

Бескрайний космос. Такой огромный, что ни одному живому существу не вообразить. В беспросветной тьме летит прекрасный звездолет – яркий, только что покрашенный в малиновый цвет, со стразами вокруг иллюминаторов и серебряными полосами по обеим сторонам.

Внутри него все тоже новенькое, блестящее и отполированное. Леопардовые полы, кислотная барная стойка, веллюровый диван в винтажном стиле и прочее в таком духе.

За капитанским креслом сидит пантера. На ней салатовые очки и боа. Она удобно устроилась в кресле и доверилась автопилоту. Она знает куда направляется, тем более что уже была здесь, хотя и много лет назад. Сектор Альфа, Галактика Млечный путь, Солнечная система, планета Земля. Ее новенький сверхгалактический двигатель домчит ее через пару дней. Как раз вовремя.

Ну, почти вовремя. Да, она опоздала на пару-тройку лет. Ну, то есть на 10. На 12, если быть точным. Но сейчас она точно примчится на его день рождения. Кстати, надо не забыть принять типичный для этой планеты облик. Ох, как бы вспомнить. Закрыв глаза, она начала искать в голове давно забытый образ. И вот оно! Средний рост, точеная фигурка, рыжие волосы и персиковая кожа. Она встала со стула и в одном боа прошлась по палубе в поисках зеркала. Да, это она, Ариэль. И где она взяла это имя? Конечно, использовать родное Нырылмаа было бы плохой идеей, но можно было придумать что-то более оригинальное, чем имя русалочки из мультика. Хорошо, что позже ей дали более созвучное bon∙bon. Ей потребовалось мгновение, чтобы вспомнить их имена. Пьер и Софи, милейшие люди. Ей на самом деле нравилось у них убираться и готовить, хотя трахаться нравилось больше. Ох, это лето 82-го в Париже, прекрасное было время! Но оставаться было нельзя, земляне не умеют разделять секс и чувства, а самое главное не умеют делить удовольствие с кем-то еще, им нужно чувствовать свою власть. К тому же на Бета-Ромео близился десятилетний фестиваль, а такого она пропустить не могла. Она же Гвод.

Если бы существовала номинация «главные тусовщики вселенной», Гводы ее определенно бы выиграли. Правда они бы не пришли на скучную официальную часть, а заехали бы только на автепати. Их жизнь была сплошной вечеринкой, и их зачастую обвиняли в праздности и инфантильности (к слову, небезосновательно). Гводы обладали способностью принимать образ любого живого существа и использовали ее только для одного – безудержного веселья. Они слонялись от планеты к планете, сквозь астероиды и туманности, чтобы посещать тусовки, прыгать с водопадов, знакомиться с новыми личностями, кататься на циклопах и все в таком духе. Они бы так и сгорали на просторах вселенной в вечном пожаре, если бы им не надо было возвращаться на Ргаа для подзарядки.

Это была маленькая планета в созвездии Мцыри на отшибе вселенной. Она подпитывала силу Гводов, без нее они могли навсегда застрять в текущей форме и потерять путь домой. На Ргаа было невероятно скучно все по той же причине – ее жители постоянно тусовались. Их не интересовала политика, градоустройство и построение устойчивого общества. Они прилетали на ночь раз в год-полтора, завтракали в единственной кафешке на планете и улетали по разным сторонам вселенной навстречу приключениям. И вот сейчас наступала пора bon∙bon подзарядиться, и, раз уж она в этом секторе, можно забрать наконец своего сыночка домой.

Да, тогда она залетела. Вот что бывает, когда трахаешься с одними и теми же людьми на протяжении нескольких месяцев. Но она не знала об этом! Или не хотела думать об этом, это же С-К-У-Ч-Н-О. А скуку она ненавидела больше всего. Читать школьные учебники по биологии не было в ее интересах, а людские половые органы в ее представлении выполняли только одну роль – получение удовольствия.

Она заметила, что немного прибавила в весе уже в пути на вселенскую вечеринку. «Ну, ничего. На всех этих яблочных булочках не сложно разжиреть. Хорошо, что это тело не навсегда» – пронеслось в ее голове. Она расслабилась в кресле и стала искать в голове облик, который ей бы хотелось принять. Она сосредоточилась на нем и бам! Ничего не произошло. Странно. Надо попробовать еще раз. Снова закрыла глаза, снова образ, более внимательное отношение к деталям, максимум сосредоточенности и бам! Снова ничего. И еще раз. И еще. Ничего не выходило. Подступала тошнота. Надо было звонить отцу.

Он всегда был занудой. Наверно потому, что его тоже поздно забрали. Гводы не сношались друг с другом (да, это скучно) и всегда искали любовников повсюду. Иногда эти приключения приводили к появлению их потомков. Дети гводов принимали облик другой расы и не проявляли никаких способностей до тех пор, пока их нога (рука, шупальца, не важно) не коснется планеты Ргаа. А это зачастую не происходило никогда, все по той же причине – гводы главные тусовщики во вселенной. Вот и получалось, гводы делали детей по всей бескрайней вселенной и бросали их в неизвестности.