Сейчас Вы откроете тайну своего свойства. А что будет, если откроете?

Моя личная история №1 – Голос

Я стал замечать это не спонтанно, ведь соответствующие события начались с самого раннего детства. Только думал я о них совсем по-другому и под другим углом.

Помню, как я считал, что у меня талант и я очень хорошо пою. Хотя на самом деле у нас с мамой были одинаковые голоса в самом детстве, а я просто научился петь также, как и она, а потом услышал в этом красоту и энергетически «превзошел мастера», что закрепилось волшебным микрофоном, хором в музыкальной школе и выступлениями в Красноярском государственном театре оперы и Балета. Я представил тогда, еще лет так в 6, как я исполняю песни Шатунова и Иванушек, а люди слушают и хотят, чтобы спел еще, хотят спеть вместе со мной. Мы с мамой часто пели под кассетный магнитофон вместе, а ей приходили идеи попробовать выступить с песней, которую мы почти выучили, где-нибудь.

Теперь, когда я могу дать такой же старт и своим детям, и своим братьям, я замечаю, что они-то уже так хорошо не поют. Это кажется каким-то даром. Голос один на 10000. «Тебе надо на голос идти, зачем ты чисто с нами только поешь?» – говорили в клубе Бомбардировщики СФУ, когда я решил там попеть уже чуть после самого разгара студенческой жизни.

Вернусь к сути: а началось все не к таланта к музыке, который я стал развивать. А с того, как мы с мамой начали в детстве петь вместе. Она действительно хорошо пела, но мне было несложно именно понять, как слиться с ней, сделать такой же голос. Я мог петь и не так, как она, но от природы голоса были очень похожи, а мне оставалось просто прислушиваться и петь.

Итак, многие бы сказали, что просто мне достался от природы талант, а мать помогла развить начинания. Но спешу дать совершенно другой взгляд. Дело в том, что я тогда снял с мамы «сливки». Я, имея в арсенале правильного человека, который полжизни пропел. Я больше скажу, я не думал об этом в детстве, но ведь другая моя бабушка пела больше, однако пел я именно маминым голосом, а не ее. Когда я сравнивал голоса, я сначала считал, что баба Люба поет больше и сильнее, но потом стал понимать, что ее пение больше походит на любительское, хотя солисткой хора бы ее взяли. У мамы был какой-то природный голос, меня удивлял резонанс голосов, когда я пробовал петь вместе с ней, а когда мы кричали с братом в тон, терцию или в секунду после игры в игрушки (да, мы так баловались довольно часто, когда мне было где-то года 4), мне нравилось слушать, что получается в итоге. Бабушка…. Ну бабушка просто пела, как песня нам строить и жить помогает. Про «вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!»…

У бабушки по маминой линии таланта к пению не было, она не попадала в ноты, и мне интересно было понимать, что я-то пою хорошо и могу спеть песню, которую она пытается напеть фальшиво. Например, про одинокую гармонь.

Моя личная история №2 – Роль Петера в спектакле «Под первой звездой»

Меня поставили в театре оперы и балета играть в спектакле Под первой звездой Лизу играли тогда сначала Даша Эрлих, затем Надя Томилина. Суть в том, что тогда я совсем не осознавал, какую роль я должен играть не в спектакле, а по жизни. И я понимал, когда Цюпа Вячеслав Олегович рассказывал, какие мои родители в спектакле две бочки жира… Что у Лизы свои заморочки, но для меня это такая же девчонка, как и я. Я не знаю ее проблемы, я просто хочу маленького братика и убежал от родителей, отдубасив девочку… И вот в этой самой сцене я каюсь после стольких эмоций и прошу взять ее меня с собой в лес…

Казалось бы… Ну играй роль экспрессивно, все рады, зрители в экстазе, спектакль удался. Но на репетициях мне не с кого было взять конкретный пример. Я мог все, но не понимал. зачем мне это выкладывать на репетиции, где режиссеру важно только то, чтобы я соответствовал роли, но не важно, как мне тогда искренне казалось, кайфануть здесь и сейчас от того увиденного, которое получилось на аванс-сцене в 628 кабинете. И я жестко недорабатывал. Дети называли меня немного чудаком, а Дашка Эрлих вообще говорила о том, что я же не справлюсь с ролью.

Когда на сцене я понял, что народу важно это всё прочувствовать, когда я выложился и сыграл так, как чувствовал, в шоке были все, потому что не ожидали. Народу, который со мной работал в детской труппе, показалось, что я перешагнул через себя и сделал что-то. И не просто что-то, а словно до этого был один большой прикол, я, дескать, специально издевался, будто не умею нормально выступать в сольной роли на сцене.

Но уже тогда, не на спектакле, где все было супер, а на генеральном прогоне в 628, я действительно чувствовал, что мне просто не для кого взять пример и энергетику. На спектакле я точно не шел на протест, чтобы доказать, что могу. Скорее на репетиции я видел, как зрители-мамы ждут от своих детей результаты на этой аванс сцене, как все работают не совсем ради того, чтобы здесь и сейчас удивиться от увиденного и услышанного. Да, Наталья Владимировна Цюпа учила нас выкладываться на все 100% даже на репетиции, но я чувствовал даже столь мелкую фальш в этом, когда дети вокруг реально выкладывались, но энергетически не очень понятно вокруг было, какую красоту это несет, почему же это реально очень круто… Не понятно было, зачем и у кого взять эмоций. Их просто не хотелось именно тут, и все тут! А на сцене под овации и подготовленные цветы все было наоборот.

Моя личная история №3 – Научный руководитель

В 2015 году у меня умирает научный руководитель Патюков Виктор Георгиевич. В аспирантуре круглым отличником я был именно под его руководством. Начав выигрывать в аспирантуре гранты, которые, как позже выразился Панко Старший (Василий-то вроде обрадовался, когда я поехал во Францию и выиграл грант под это дело Eranet Mundus со стипендией 1500 евро в месяц), должны были мотивировать его аспирантов, а не меня…

Я стал действительно осваивать на практике те алгоритмы на векторном оборудовании, которые в нашем институте объяснялись как нечто очень сложное и непонятное. Мне стало интересно коллекционировать виды модуляций в голове так, словно я переключаю вкладки. Я стал видеть красоту в алгоритмах, но именно после того, как Виктор Георгиевич показал мне, как лихо можно при создании нового устройства оценки частотно-временных параметров вычислять ковариацию и свертку. Эти вещи быстро стали для меня не чем-то сложным по версии Панко Старшего, за что можно отчислить с университета. А стали красивым поводом для утренних рассуждений в голове под чашечку кофе.

Мне даже казалось, что результаты, которые все вокруг получают только через Матлаб, мне проще сначала представить в голове, а уже потом подтверждать в Матлабе или Маткаде. Люди вида Панкова старшего до последнего удивлялись тому, что я говорю какой-то бред и теории слабо доказаны, даже вносили продуктивную критику вида того, что неортогональные сигналы априори нельзя разнести на I и Q составляющие. Но это в их головах, а не в моей. В моей голове была та теория, на которую начали любить общаться ученые в кулуарах, которые узконаправленно занялись именно узкой темой и смогли чуть больше просто пояснить то, что крутилось в моей голове со всякими там логическими ошибками и неточностями.

Мне в итоге было даже проще не доказать, что мои мысли пустые, а в соответствии с постклассической философией просто не метаться и как факт принять свои догадки как один из возможных путей. И чем больше я общался с реальными профессионалами области, тем больше понимал, что таки-я прав. До докторской чуть не дотянул только потому, что еще больше надо было практических доказательств, а не пустых доводов и догадок в кулуарах, которые так-то подкреплены статьями этих профессионалов.

Моя личная история №4 – Бальные танцы и Румянцева

На занятия по бальным танцам я приехал на скейте и футболке, а остался потому, что не хватало мальчиков и не надо было платить за занятия, а меня зацепила атмосфера и то, что я стал понимать, чего не хватает в моих движениях.

Например, в румбе я стал шагать, и для меня стало настоящим инсайтом, что надо еще крутануть тазом, прежде чем начать шагать в противоположную сторону. Последовательность шагов в танце из 5 фигур мне показалась довольно сложной, но когда я увидел, что рядом то ли Гостев, то ли Настя, то ли кто-то там еще танцуют спокойно, даже не напрягаясь, я просто повторил и понял, что это несложно.

И только потом мне стали говорить, как это сложно, когда уже стало понятно, что я вроде как снял движения за одно занятие, которым учат 3—4 урока.

Позже Румянцева, руководитель танцев, так и начала мне говорить почаще «снимай движения, ну вообще элегантно получается же». И вот в этой ситуации я впервые задумался, что у меня есть некий дар. Не тот дар, что я в детстве на уроке рисования мог относительно хорошо повторить лица людей, которые недавно видел. Не тот, где я научился петь чуть лучше своей матери.