«Даже ключ, выкованный из тьмы, может выбрать – открыть дверь или сломаться в тишине.»
Тени Дренора были длинными и голодными, словно клыки древнего зверя, впивающиеся в плоть мира. Здесь, среди пепельных ущелий и неба, пропитанного дымом вечных битв, рождались те, чьи первые крики сливались с рёвом боевых горнов. Гром’тар, орк с кожей цвета окаменевшей крови, появился на свет не в колыбели, а в кольце обсидиановых клинков, под хриплый гимн шаманов, возвещающих: «Ты – воин. Ты – кровь. Ты – топор в руках Орды».Его детство растворилось в уроках ярости. Юность сгорела в пламени тренировочных костров, где мальчиков бросали в бой друг с другом, чтобы выжил не самый сильный, а самый жадный – тот, кто чувствовал вкус битвы на корне языка, как специю, от которой темнеет в глазах. Гром’тар вырос, впитывая запах пота, металла и гниющих ран, его сердце билось в такт барабанам войны. Он рубил людей, эльфов, даже своих – когда приказы Старейшин звенели в его черепе, как жужжание проклятых ос.
Но в тот день, когда небо над долиной Ашрана разорвали крики валькирий, а земля захлебнулась кровью Альянса и Орды, Гром’тар увидел. Сквозь хаос сражения, сквозь рёв мамонтов и вой стрел, его взгляд зацепился за трещину в скале – узкий проход, чьи очертания пульсировали, словно живая рана. Пещера. Нет, не пещера – пасть. Она зияла в стороне от поля боя, неприметная, но внезапно… знакомая. Как сон, который он забыл, едва проснувшись.
Внутри что-то шептало. Не голос, а шелест – будто кости, скребущие изнанку реальности. И Гром’тар, орк, для которого честь была тяжелее лат, а долг – единственной правдой, дрогнул. Его ноги, привыкшие рваться в атаку, понесли его прочь от боя. Прочь от братьев. К трещине. К шепоту.
Первый шаг в пещеру пахнул гниющим мхом и медью. Воздух сгустился, превратившись в слизь, обволакивающую лёгкие. Гром’тар ощутил, как талисманы на его поясе – когти ворга, зуб гронна – начали вибрировать, словно испугались. Но отступать было поздно.
Где-то в глубине, в рваных тенях, мерцало оно. То, что ждало его с момента первого удара сердца. То, что знало его имя ещё до того, как шаман вырезал его на кости предка.
Пещера дышала. Стенки, покрытые бирюзовой плесенью, сжимались и разжимались, как гортань спящего дракона. Гром’тар шёл, ощущая под босыми ступнями не камень, а что-то теплое, пульсирующее. Талисманы на его поясе теперь жгли кожу, но сбросить их значило предать предков. Шёпот нарастал, превращаясь в гул – голоса мертвых? Демонов? Или тех, кто стал чем-то большим, провалившись в щели между мирами?
Внезапно свет – гнилостный, фиолетовый – вырвался из расщелины впереди. Орк замер, рука сама потянулась к топору, но… топора не было. Он оставил его в теле рыцаря Альянса, чьи кишки ещё дымились на морозе. Слабость, – прошипело в голове, но это был его собственный голос. Или нет?
Там, в свете, висело оно.Не существо. Не идол. Плоть, сплетённая с кристаллом, клубок жил и граней, излучающих дрожащий жар. Оно пульсировало, как сердце, и с каждым ударом на стенах пещеры проступали руны – не оркские, не демонические. Древнее. Те, что писались до того, как титаны вдохнули жизнь в камни Дренора.
– Ты пришёл за ответом. Или за силой? – спросило существо, не двигая ртом. Слова вспыхивали в мозгу осколками, царапая сознание.
Гром’тар почувствовал, как из его ноздрей течёт кровь. Честь велела разрушить эту абракадабру. Но внутри, под рёбрами, где прятался страх, зияла дыра. Тоска. То, что он глушил убийствами.
– Кто ты? – рыкнул орк, но голос звучал чужим, словно его связки перерождались.
Существо засмеялось. Стены пещеры содрогнулись, осыпая его слизью, пахнущей железом и забродившей плотью.
– Ты носишь имя Гром’тар, но это лишь шрам на истинном лике. Ты – дитя крови и пепла, но чьей?
На миг орк увидел: женщину с кожей цвета грозовой тучи, её живот разорван когтями, а из раны… нет, не ребенок. Тень с глазами как звёзды. Видение исчезло. Существо приблизилось, кристаллы в его теле звенели, как кости.
Кристалл притягивал, как пропасть притягивает падающее тело. Гром’тар протянул руку, и плоть существа зашевелилась, словно тысячи червей устремились к его пальцам. Прикосновение обожгло. Не огнём – холодом, который выжег нервы, оставив только белый гул пустоты. Талисманы на поясе орка лопнули. Коготь ворга рассыпался в прах, зуб гронна взорвался, впиваясь осколками в его бёдра. Но боли не было. Было только видение.
Женщина. Не орк. Не эльфийка. Её кожа – как ночь, усыпанная трещинами, из которых сочится мерцающая жидкость. Она кричит, но звук разрывает небо на части: это язык звёзд, язык, который режет слух. Из её рта выползают тени с крыльями, как у летучих мышей, но с лицами… его лица. Гром’тар видит себя – десятки, сотни версий. Одни в доспехах Пылающего Легиона, другие в шкурах дренорских шаманов, третьи – с глазами, как черные дыры, пожирающие свет.
– Ты дитя Прорыва, – прошипело существо, и теперь его голос был внутри, в костном мозге, в зубах. – Когда дренийские порталы разорвались, частицы Тьмы Вечной попали в утробы. Твоя мать не рожала – её распороли. Ты выпал в этот мир, как ошибка в полотне бытия.
Гром’тар рухнул на колени. Его кожа трещала, покрываясь узорами – точными копиями трещин на теле существа. Из-под ногтей полезли тонкие щупальца, чёрные и блестящие, как влажный обсидиан. Они чувствовали воздух, вкушали его кислотность.
– Ты не принадлежишь Орде. Не принадлежишь даже Пылающему Легиону. Ты – щель. Дверь. И теперь… – существо изогнулось, кристаллы в его теле засверкали ядовитым светом, – …ты проснулся.
Орк попытался зарычать, выплюнуть проклятие, но его голос превратился в рой жужжащих частот. Стены пещеры затрепетали, и он увидел – нет, узнал – что это не пещера. Это организм. Родной ему.
Внезапно земля дрогнула. Где-то сверху, сквозь толщу плоти и камня, донесся рёк боевых мамонтов. Орда. Они ищут его. Предателя, сбежавшего с поля боя.
Существо засмеялось, его форма начала распадаться, вливаясь в щупальца Гром’тара.
– Беги. Или останься и стань тем, кто сожрёт даже Тьму.
Щупальца впились в него, как корни в гниющую почву. Гром’тар хотел закричать, но его горло сплелось в узлы, вытянулось в трубчатый орган, издающий звуки, от которых трескались камни. Кожа лопалась, обнажая мясо, которое текло – не кровь, а черная смола, густая и бьющаяся в такт мерцанию кристаллов. Пещера сомкнулась вокруг, и он понял: это не поглощение. Это слияние.