- -
- 100%
- +
Филипп остановился, словно ожидая ответа.
Но ответа не последовало. Маркиз в молчании внимательно смотрел на молодого человека; в его глазах поблескивал зловещий огонь, в уголках губ застыла презрительная полуусмешка.
Андре-Луи потянул друга за рукав:
– Филипп!
Де Вильморен смахнул его руку и продолжал с еще большим фанатизмом:
– Неужели вы не замечаете, что собираются тучи, предвещающие бурю? Вы, вероятно, полагаете, будто Генеральные штаты, созываемые господином Неккером и обещанные на будущий год, станут заниматься только изобретением новых податей для спасения государства от банкротства? Если так, то вас ждет разочарование. Презираемое вами третье сословие докажет, что сила на его стороне; оно найдет способ покончить с язвой привилегий, разъедающей нашу несчастную страну.
Маркиз слегка шевельнулся на стуле и наконец заговорил.
– Сударь, – сказал он, – вы обладаете опасным даром красноречия. И источник его скорее в вас самих, чем в вашем предмете. В конце концов, что вы мне предлагаете? Разогреть блюда, приготовленные для обтрепанных энтузиастов из провинциальных клубов, чьи головы набиты обрывками из ваших вольтеров, жан-жаков[19] и прочих грязных писак? Ни у одного из ваших философов не хватило ума понять, что мы представляем собой сословие, освященное древностью, что за нашими привилегиями – авторитет веков!
– Гуманность, сударь, – возразил Филипп, – древнее, чем институт дворянства. Права человека родились вместе с самим человеком.
Маркиз рассмеялся и пожал плечами:
– Иного ответа я и не ожидал. В нем звучит бредовая нота, которую тянут все философы.
Но тут заговорил господин де Шабрийанн.
– Вы слишком долго ходите вокруг да около, – с нетерпением упрекнул он кузена.
– Я уже у цели, – ответил ему маркиз. – Я хотел сперва все уточнить.
– Черт побери! Теперь у вас не должно оставаться сомнений.
– Вы правы. – Маркиз встал и повернулся к де Вильморену, который ничего не понял из короткого разговора двух кузенов. – Господин аббат, вы обладаете очень опасным даром красноречия, – повторил он. – Могу себе представить, как оно увлекает людей. Если бы вы родились дворянином, то не усвоили бы с такой легкостью ложные взгляды, которые проповедуете.
Де Вильморен недоуменно посмотрел на маркиза.
– Если бы я родился дворянином, говорите вы? – медленно и слегка запинаясь переспросил он. – Но я и родился дворянином. Мой род и моя кровь не уступают вашему роду и крови в древности и благородстве.
Маркиз слегка вскинул брови, по его губам скользнула едва заметная снисходительная улыбка, темные влажные глаза смотрели прямо в лицо Филиппу.
– Боюсь, что вас обманули.
– Обманули?
– Ваши взгляды свидетельствуют о том, что ваша матушка не отличалась скромностью.
Жестокие, оскорбительные слова растаяли в воздухе, и на устах, произнесших их невозмутимо, как пустую банальность, появилась спокойная усмешка.
Наступила мертвая тишина. Андре-Луи оцепенел от ужаса. Де Вильморен не отрываясь смотрел в глаза де Латур д'Азира, как бы ища объяснения. И вдруг он понял, как жестоко его оскорбили. Кровь бросилась ему в лицо, в мягких глазах вспыхнул огонь. Он задрожал, с уст его сорвался крик, и, подавшись вперед, он наотмашь ударил по ухмыляющейся физиономии маркиза.
В то же мгновение господин де Шабрийанн вскочил со стула и бросился между ними.
Слишком поздно Андре-Луи догадался о западне. Слова де Латур д'Азира были не более чем ходом, рассчитанным на то, чтобы вывести противника из себя и, вынудив его к ответному ходу, стать хозяином положения.
На белом, как полотно, лице маркиза медленно проступил след от пощечины де Вильморена, но он не произнес ни слова. Теперь пришел черед шевалье выступить в роли, отведенной ему в этом гнусном спектакле.
– Вы понимаете, сударь, что вы сделали? – ледяным тоном спросил он Филиппа. – И разумеется, догадываетесь о неизбежных последствиях своего поступка?
Де Вильморен ни о чем не догадывался. Бедный молодой человек поддался порыву и, не задумываясь о последствиях, поступил так, как велела ему честь. Но, услышав зловещие слова де Шабрийанна, он все понял, и если пожелал избежать последствий, на которые намекал шевалье, то только потому, что духовное звание запрещало ему улаживать споры таким способом.
Филипп отступил на шаг.
– Пусть одно оскорбление смоет другое, – глухо ответил он. – Преимущества в любом случае на стороне господина маркиза. Он может чувствовать себя удовлетворенным.
– Это невозможно. – Шевалье плотно сжал губы. Теперь он был сама учтивость и одновременно непреклонность. – Удар нанесен, сударь. Думаю, я не ошибусь, сказав, что с господином маркизом еще не случалось ничего подобного. Если его слова оскорбили вас, вам следовало потребовать сатисфакции[20], как принято между благородными людьми. Ваши действия только подтверждают справедливость предположения, которое вы сочли оскорбительным, что, однако, не избавляет вас от ответственности за них.
Как видите, в задачу шевалье входило подлить масла в огонь и не дать жертве уйти.
– Я не стремлюсь избежать ответственности, – вспылил молодой семинарист, поддаваясь на провокацию.
В конце концов, он был дворянин, и традиции его класса оказались сильнее семинарских наставлений в гуманности. Честь обязывала его скорее умереть, чем уклониться от последствий своего поступка.
– Но он не носит шпагу, господа! – в ужасе воскликнул Андре-Луи.
– Это легко исправить. Я могу одолжить ему свою.
– Я имею в виду, господа, – настаивал Андре-Луи, негодуя и опасаясь за друга, – что он не привык носить шпагу и не владеет ею. Он семинарист – будущий священник, ему запрещено участвовать в том, к чему вы его принуждаете.
– Ему следовало подумать об этом, прежде чем ударить господина маркиза, – вежливо заметил де Шабрийанн.
– Но вы спровоцировали его! – гневно ответил Андре-Луи. Затем он несколько успокоился, но отнюдь не потому, что заметил высокомерный взгляд шевалье. – Господи! Что я говорю! Какой смысл приводить доводы там, где все заранее обдумано?! Уйдем отсюда, Филипп. Неужели ты не понимаешь, что это ловушка!..
Но де Вильморен оборвал его:
– Успокойся, Андре. Господин маркиз абсолютно прав.
– Господин маркиз прав?..
Андре-Луи беспомощно опустил руки. Человек, которого он любил больше всех живых существ, попался в тенета всеобщего безумия. Во имя смутного и крайне превратного представления о чести он сам подставлял грудь под нож. И поступал так отнюдь не потому, что не видел расставленной ему западни, но потому, что честь заставляла его пренебречь ею. В эту минуту он показался Андре-Луи поистине трагической фигурой. Возможно, и благородной, но очень театральной.
Глава IV
Наследство
Господин де Вильморен пожелал немедленно приступить к поединку. К этому его побуждали причины как объективного, так и субъективного характера. Поддавшись эмоциям, недостойным священнослужителя, он спешил покончить с этим делом, прежде чем вновь обретет подобающее семинаристу расположение духа. Кроме того, он немного боялся самого себя, точнее – его честь опасалась его натуры. Особенности воспитания и цель, к которой он шел не один год, лишили его значительной доли той воинственности, что самой природой заложена в каждом мужчине.
Маркизу также не терпелось завершить начатое, и, поскольку рядом были де Шабрийанн, действующий от его имени, и Андре-Луи, свидетель де Вильморена, ему ничто не препятствовало.
Итак, через несколько минут детали поединка были улажены, и мы застаем всех четверых на залитой солнцем лужайке позади гостиницы готовыми приступить к осуществлению зловещего намерения. Там им никто не мог помешать. От случайного взгляда из окна их скрывала плотная стена деревьев.
Отбросив формальности, они не стали измерять шпаги и обследовать место поединка. Маркиз отстегнул портупею с ножнами, но остался в камзоле и туфлях, считая излишним снимать их ради такого ничтожного противника. Высокий, гибкий, мускулистый, он встал против не менее высокого, но очень хрупкого де Вильморена. Последний тоже пренебрег принятыми в таких случаях приготовлениями. Он прекрасно понимал, что ему совершенно ни к чему раздеваться, и встал в позицию в полном одеянии семинариста. Его лицо было пепельно-серым, и только над скулами горел болезненный румянец.
Де Шабрийанн стоял опершись на трость – шпагу он уступил де Вильморену – и со спокойным интересом взирал на происходящее. Напротив него, по другую сторону от противников, стоял Андре-Луи. Из всех четверых он был самым бледным, его глаза лихорадочно горели, влажные пальцы судорожно сжимались и разжимались.
Все чувства Андре-Луи восставали против поединка, внутренний голос призывал его броситься между противниками и попытаться развести их. Однако, сознавая бесплодность благого порыва, он сдержался и попытался успокоить себя мыслью, что эта ссора не может иметь серьезных последствий. Если честь обязывала Филиппа скрестить шпагу с человеком, которого он ударил, то благородное происхождение де Латур д'Азира требовало от него не губить юношу, которого он сам спровоцировал на оскорбление. Маркиз считался человеком чести, и едва ли в его намерения входило нечто большее, чем преподать урок, возможно и жестокий, но долженствующий принести пользу противнику. В этих соображениях заключалось единственное утешение Андре-Луи, и он упрямо держался их.
Противники сошлись, зазвенела сталь. Слегка согнув колени и передвигаясь быстрыми пружинистыми движениями, маркиз держался боком к противнику, тогда как де Вильморен стоял к нему лицом, представляя собой отличную мишень. Ноги его одеревенели. Порядочность, благородство, правила честной игры возмущались против такого неравенства сил.
Разумеется, поединок длился недолго. Как всякий дворянин, Филипп в детстве и юности обучался фехтованию, но дальше азов в этом искусстве не пошел. А для поединка с таким противником, как маркиз де Латур д'Азир, азов было явно недостаточно. После третьего перевода в темп маркиз слегка согнул правую ногу, скользнул по влажной траве, грациозно подался вперед и, сделав выпад, рассчитанным движением вонзил шпагу в грудь Филиппа.
Андре-Луи бросился вперед, подхватил друга и под тяжестью его тела опустился на колени. Поникшая голова Филиппа склонилась на плечо Андре-Луи, руки безжизненно повисли, хлынувшая из раны кровь заливала платье.
С побелевшим лицом и подергивающимися губами Андре-Луи снизу вверх смотрел на де Латур д'Азира, который, стоя поодаль, с печальным, но безжалостно-непреклонным выражением наблюдал дело рук своих.
– Вы убили его! – крикнул Андре-Луи.
– Естественно. – Маркиз вытер шпагу тонким шелковым платком и, выронив его из рук, добавил: – Я же сказал, что у него был слишком опасный дар красноречия.
Предложив Андре-Луи столь исчерпывающее объяснение своих действий, он пошел прочь.
– Трусливый убийца! Вернись! Убей и меня тоже, тогда ты будешь в полной безопасности! – крикнул ему вдогонку Андре-Луи, все еще держа на руках обмякшее, истекающее кровью тело Филиппа.
Маркиз обернулся. Его лицо потемнело от гнева. Тогда, желая удержать кузена, де Шабрийанн взял его за руку. Несмотря на то что он усердно подыгрывал маркизу, случившееся привело шевалье в некоторое смятение. Он был гораздо моложе де Латур д'Азира и не отличался его высокомерием.
– Уйдемте. Малый не в себе. Они были друзьями.
– Вы слышали, что он сказал? – спросил маркиз.
– Ни он, ни вы, да и вообще никто не может отрицать, что я сказал правду, – выпалил Андре-Луи. – Вы сами признали это, сударь, назвав причину, из-за которой убили Филиппа. Вы боялись его! Боялись – и убили!
– Допустим, вы правы. Что дальше?
– И вы еще спрашиваете? Неужели все ваши представления о жизни и гуманности сводятся только к умению носить камзол и пудрить волосы?
Ну и конечно, обнажать оружие против детей и священников? Да есть ли в вас разум, чтобы мыслить, и душа, чтобы заглянуть в нее? Или вам надо объяснять, что только трус убивает тех, кого он боится, и лишь трус вдвойне убивает так, как вы убили Филиппа? Если бы вы вонзили нож ему в спину, то показали бы, чего стоит ваша храбрость. Но то была бы откровенная гнусность. Поэтому, боясь последствий – при всем вашем могуществе, – вы и решили скрыть свою трусость под видом дуэли.
Маркиз сбросил руку кузена и, сделав шаг в сторону Андре-Луи, взмахнул шпагой. Но шевалье снова схватил его за руку и удержал на месте:
– Нет, Жерве! Нет! Ради бога, успокойтесь!
– Не удерживайте его, сударь, – неистовствовал Андре-Луи. – Не мешайте ему довершить начатое, иначе страх будет преследовать его.
Господин де Шабрийанн выпустил руку кузена. С побелевшими губами и пылающим взглядом маркиз двинулся было к молодому человеку, столь дерзко его оскорбившему, но вдруг остановился. Возможно, он вспомнил о родстве, которое, по общему мнению, связывало Андре-Луи с сеньором де Гаврийяком, и известную всем привязанность к нему этого дворянина. Возможно, он внезапно понял, что если не остановится, то окажется перед крайне неприятной дилеммой: выбирать между необходимостью вновь пролить кровь и поссориться с владетелем замка в тот самый момент, когда его дружба ему очень нужна, и отступлением, чреватым ударом по самолюбию и утратой авторитета во всей округе.
Как бы то ни было, маркиз остановился, с бессвязным восклицанием взмахнул руками, резко повернулся и зашагал назад.
Когда на лужайке появился хозяин гостиницы со слугами, Андре-Луи обнимал своего мертвого друга.
– Филипп! Филипп, ответь мне! Филипп… ты слышишь меня? О господи! Филипп! – в исступлении бормотал он.
Они сразу поняли, что ни врач, ни священник здесь уже не нужны. Щеку Филиппа, которую Андре-Луи прижимал к своему лицу, покрывала свинцовая бледность; его полураскрытые глаза остекленели, на приоткрытых губах проступала кровавая пена.
Подняв тело, слуги отнесли его в гостиницу. Спотыкаясь, почти ничего не видя от слез, Андре-Луи шел за ними. В маленькой комнате на втором этаже, куда принесли убитого, Андре-Луи опустился на колени перед кроватью, сжал в ладонях руку Филиппа и, дрожа от бессильного гнева, поклялся ему, что де Латур д'Азир дорого заплатит за это преступление.
– Твоего, Филипп, красноречия – вот чего он боялся, – говорил Андре-Луи. – Но если я сумею добиться правосудия, то твоя смерть не принесет ему того, на что он надеялся. Того, чего он боялся в тебе, он станет бояться во мне. Он боялся, как бы твое красноречие не подняло людей против него и ему подобных. Но оно поднимет их! Твое красноречие и твой дар убеждения наследую я. Они станут моими. Не важно, что я не верю в твою проповедь свободы. Я знаю ее от первого до последнего слова, а больше нам ничего и не надо – ни тебе, ни мне. И пусть все закончится крахом, но я облеку в слова твои мысли, и мы, по крайней мере, нарушим его гнусный план заглушить голос, внушавший ему такой страх. Хоть он и взял на душу твою кровь, он ничего не добьется. Ты не мог бы преследовать его с такой беспощадностью, как это буду делать я.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Мишле Жюль (1798–1874) – французский историк романтического направления. Главные сочинения Мишле: «История Франции» (до 1790 г.) и «История Французской революции».
2
Людовик Великий (1638–1715) – французский король с 1643 г. Сын Людовика XIII и Анны Австрийской. Французы дали ему прозвище «Король-солнце» и Великий. Ему приписывали знаменитое изречение: «Государство – это я!» Людовик XIV довел абсолютизм до своего апогея. Он вел большое количество победоносных войн, которые, хотя и принесли Франции славу, сильно истощили ее казну.
3
…от Фукидида до энциклопедистов и от Сенеки до Руссо. – Фукидид (ок. 460–400 гг. до н. э.) – древнегреческий историк. Автор «Истории» (в 8 книгах) – труда, посвященного истории Пелопоннесской войны (до 411 г. до н. э.), считающегося вершиной античной историографии. Энциклопедисты – французские просветители, во главе с Дидро участвовавшие в создании «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел» (35 томов, 1751–1780). Сенека Луций Анней (ок. 4 г. до н. э. – 65 г. н. э.) – римский политический деятель, философ и писатель, представитель стоицизма; воспитатель Нерона. Руссо Жан-Жак (1712–1778) – французский философ и писатель, один из видных провозвестников Французской буржуазной революции XVIII в.
4
Неккер Жак (1732–1804) – французский министр финансов в 1777–1781, 1788–1790 гг. Сыграл значительную роль в подготовке Генеральных штатов 1789 г. Частичными реформами пытался спасти государство от финансового краха.
5
Генеральные штаты – высшее сословно-представительное учреждение Франции в 1302–1789 гг., состоявшее из депутатов духовенства, дворянства и третьего сословия. Созывались королями главным образом для получения от них согласия на сбор налогов. Депутаты третьего сословия Генеральных штатов в 1789 г. объявили себя Национальным собранием.
6
Третье сословие – податное население Франции XV–XVIII вв. – купцы, ремесленники, крестьяне. С XVI в. – также и буржуазия, и рабочие. (В отличие от третьего сословия первые два – духовенство и дворянство – не облагались налогами.)
7
Сенешаль – в южной части средневековой Франции королевский чиновник, глава судебно-административного округа (сенешальство). На севере Франции ему соответствовал бальи. Должность сенешаля упразднила Великая французская революция.
8
Версаль – дворец в окрестностях Парижа, который с 1682 по 1789 г. являлся резиденцией королей Франции.
9
Œil-de-bœuf (фр. «бычий глаз») – так называлась освещенная через потолок комната для придворных перед спальней короля в Версале. Здесь в ожидании короля придворные обменивались новостями, пересказывали последние сплетни, затевали интриги.
10
Каин – в библейской мифологии старший сын Адама и Евы, земледелец. Убил из зависти брата Авеля – пастыря овец. Проклят Богом за братоубийство и отмечен особым знаком («Каинова печать»).
11
По действительному можно судить о возможном (лат.).
12
…тучный господин, который носит корону… – Имеется в виду Людовик XVI (1753–1793), король Франции в 1774–1792 гг.
13
…в полулиге от… – Лига – единица длины в Великобритании и США, равная трем милям. Морская лига – 5,56 км.
14
После уплаты… десятины церкви… – Имеется в виду церковная десятина – налог, взимаемый в пользу церкви в виде одной десятой части любого вида дохода. Особенно был распространен в католических странах, прежде всего во Франции; отменен во время Великой французской революции.
15
…кавалер орденов Святого Духа и Святого Людовика… – Орден Святого Духа давался только самым знатным вельможам. Знаком этого ордена была синяя лента. Орден Святого Людовика был учрежден в память о французском короле Людовике IX (1215–1270), причисленном католической церковью к лику святых (1297). Орден Святого Людовика – золотой мальтийский крест с белой окантовкой и золотыми лилиями в углах – давался за боевые заслуги военным, прослужившим не менее 28 лет. Его девизом было: «Награда воинскому мужеству». Орден крепился на красной ленте.
16
Шевалье. – В феодальной Франции титул «шевалье» носили обычно младшие сыновья дворян. Согласно правовым нормам тех лет они не могли рассчитывать на наследство и поэтому старательно делали карьеру.
17
«Боюсь данайцев, даже дары приносящих» – стих из поэмы римского поэта Вергилия (70–19 гг. до н. э.) «Энеида».
18
Боюсь данайцев, даже дары приносящих (лат.).
19
…вольтеров, жан-жаков… – Имеются в виду поэт, драматург, философ, один из крупнейших деятелей французского Просвещения Франсуа-Мари Вольтер (наст. фамилия Аруэ) (1694–1778) и Жан-Жак Руссо (см. примечание 3).
20
Сатисфакция – в феодально-дворянском обществе удовлетворение за оскорбление чести, обычно в форме дуэли с оскорбителем.