Югэн

Но она вырвалась – резко, грубо. Ей всё это надоело. Как дешёвый театр с хреновым режиссёром.

– Хватит, – холодно отрезала она.

Парень растерянно замолчал. Вслед за ним и все остальные. Арина обвела взглядом всю компанию – тяжёлым, спокойным. В каждом её слове звучал лёд:

– Никто из вас не выиграет спор.

Тот вздрогнул. Его лицо побледнело. Он метнулся глазами к друзьям, явно что-то соображая… и вдруг за Ариной вырос чей-то силуэт.

Высокий. Широкоплечий. Молчаливый.

– Что здесь происходит? – знакомый хриплый голос ударил ей в грудь, как ток, отозвавшись в сердце. Она затаила дыхание, боясь повернуться. Она даже не поняла… как он оказался рядом? Как он вообще здесь оказался?

Рэн в который раз вышел просто побродить по вечернему городу – без цели, без направления. Хотелось глотнуть воздуха, забыться, выпить. Осталось совсем немного до следующей связи с командованием. Возможно, уже в следующем месяце его снова перебросят в горячую точку. Мысли об этом он гнал, но они возвращались, настойчивые и тяжёлые.

Он шёл, не разбирая дороги, погружённый в себя. В последние недели только эти бесцельные прогулки и спасали – не давали окончательно развалиться изнутри. Единственный способ заглушить всё: усталость, бессонницу, глухую тоску. И то странное чувство, которое он никак не мог вытравить. Оно сидело глубоко, как заноза, и с каждым днём напоминало о себе всё сильнее. Съедало изнутри. В нём были её глаза. Её запах и тишина, в которой звенит её отсутствие.

Рэн вышел из бара и свернул в один из узких переулков – таких, что прячутся между домами, словно город сам стесняется своей тёмной стороны. Он бывал здесь часто. Здесь было проще: меньше людей, меньше звуков, меньше всего, от чего хотелось спрятаться.

Он заметил её сразу: знакомый силуэт, тонкий, хрупкий, будто вырезанный из того самого сна, что давно не давал ему покоя. Она шла быстро, с чуть опущенной головой, и каждый её шаг отзывался в нём болью.

Мужчина затаился в тени, замирая, будто любое движение могло разрушить это призрачное видение. Он смотрел, не мигая, впитывал её: походку, линию плеч, изгиб шеи.

Пока рядом с ней не возник какой-то тип. Один из тех самодовольных, гладко выбритых, что улыбаются чуть шире, чем нужно. Подошёл слишком близко. Схватил её за руку. Заговорил. Голос – вкрадчивый, слащавый. Тон – фальшивый, как дешёвое вино.

Рэн слышал каждое слово. И видел всё: как она напряглась, как выдернула руку. Как в её голосе прорезался лёд. И что-то внутри сорвалось.

Он не думал. Вышел из тени, словно вся его ярость, тревога и что-то куда более дикое, почти первобытное, сложились в прямой, неостановимый импульс. К ней.

– Что здесь происходит? – Голос Рэна прозвучал низко и глухо – как удар. Он остановился за её спиной, точно щит, точно тот, кто держит линию обороны. Руки остались в карманах джинсов, но кулаки в них сжались до побелевших костяшек.

Он всегда производил неизгладимое впечатление без лишних усилий. Но сейчас – в этой тени, с лицом, вырезанным из напряжения и стали – он был как хищник, вышедший из темноты. И это сразу почувствовали все. Парень, донимавший Арину, резко отступил. Побледнел и неуклюже осел на бордюр.

С веранды, где минуту назад стоял ленивый гул голосов и приглушённый смех, теперь доносился только шёпот – тревожный, отрывистый. Вся компания замерла, наблюдая за происходящим. Они и до этого притихли, прислушиваясь к диалогу Арины с парнем, но теперь – это была уже другая тишина. Та, что наступает, когда кто-то опасный входит в комнату. Некоторые инстинктивно отодвинулись, кто-то уже стоял, готовый вмешаться, но не решался. Рэн никого не трогал, не сказал ни слова лишнего. Но напряжение от него шло такое, что хотелось отвести взгляд.

Девушка же медленно запрокинула голову. Она и забыла, какой он огромный. Посмотрела на него снизу вверх. И вдруг – улыбнулась. Не с испугом. Не растерянно. А как-то… спокойно. Даже радостно. Как будто вернулся кто-то, кого она не ожидала, но безумно ждала.

Рэн ответил так же – чуть заметной улыбкой в уголках губ. Прошептал:

– Привет.

И не мог оторваться. Его глаза вгрызались в её лицо, будто пытались убедиться, что она настоящая. Что это не очередная игра воображения. А может, просто не верил, что так по ней скучал.

Её взгляд остался мягким, тёплым, будто она ждала его именно здесь, именно в этот вечер. В нём было столько света, что Рэн почти не поверил…

– Привет, – сказала она. Тихо. Почти шёпотом. И вложила в это слово всё: своё облегчение, свою радость и боль. Она не собиралась больше прятаться.

Мужчина кивком головы указал в сторону молодёжи:

– Что за спор? Помощь нужна?

Арина обернулась. Картина перед ней была жалкой. И странно – совершенно не трогала.

– Ерунда, – коротко бросила она.

Потом подняла голову. Глаза в глаза. Глубокий вдох.

– Хочу дойти до дома пешком. Проводишь?

Рэн растерялся. Не ожидал. Словно слова задели что-то внутри, хрупкое и важное. Он просто кивнул.

Сказать что-то – значило бы разрушить этот тонкий, как стекло, момент. Он боялся выдохнуть – как будто всё исчезнет. Поэтому, одарив напоследок всех тяжёлым взглядом, последовал за девушкой.

Они шли молча. Какое-то время. Он держался немного позади – словно сторожевой пёс, напряжённый и внимательный. Всё происходило слишком быстро, слишком резко. Мысли разлетелись, оставив только один инстинкт – идти за ней. Смотреть на неё. Запоминать. Он жадно впитывал каждый её шаг, каждое движение. Хрупкая, но упрямая. В её взгляде была сила, в походке – решимость. И от этого её хотелось ещё больше. Это желание доводило его до слепой боли, до рези в глазах. Хотелось коснуться. Задержать. Убедиться, что она – настоящая.

На светофоре девушка вдруг, поравнявшись с ним, повернулась и, задрав голову, озорно улыбнулась. Протянула руку:

– Арина. Или просто Рина.

Рэн чуть склонил голову. Улыбнулся своей ленивой усмешкой. Его ладонь – большая, тёплая – обхватила её руку бережно, почти несмело.

– Рэн, – просто сказал он.

Её имя зазвучало в нём странно мягко. А его – отдалось в ней мурашками, разлившись по коже, по пальцам, по шее. Она едва заставила себя отпустить его руку, когда загорелся зелёный.

– Так что за спор был? – Голос Рэна звучал спокойно, но в нём звенела сталь. Он не оставлял шанса отмолчаться.

Арина нахмурилась. И, секунду поколебавшись, начала рассказывать. С самого начала. Наверное, ей просто хотелось выговориться.

Рассказала, что приехала сюда получать второе высшее. Что она старше всех своих сокурсников. Что по сравнению с ними – более открытая, прямолинейная. Не по-японски. И поэтому – всё время чужая. И даже просто дружеских отношений у неё как-то ни с кем не вышло, только недопонимания.

Рэн вдруг замедлил шаг. Остановился.

– Сколько тебе лет? – спросил он. Руки в карманах. Кулаки снова сжаты, костяшки белеют. Взгляд – хищный, исподлобья.

– Двадцать шесть, – просто ответила она.

Он уставился на неё. Неверяще. В своей голове он прокручивал всё снова. Как он мог быть таким идиотом? Всё это время терзался, мучился – а всё, что нужно было, это… спросить. Она не только совершеннолетняя – она взрослая женщина. Уверенная, самостоятельная. И его страхи были пустыми, лишними, надуманными.

Арина, заметив, как в его лице промелькнуло смятение, торопливо вытащила из сумки свою интеграционную карту и протянула ему.

Рэн взял её на автомате. Не сводя взгляда с её «детского» лица, опустил глаза – прочитал имя и дату рождения.

«Арина Сатова». Он произнёс её имя едва слышно, как тайну, которую никому больше нельзя знать. Затем вернул ей карточку.

– Так… что за спор, всё-таки?

Они шли по безлюдному подземному переходу. Арина продолжила. Без утайки. Про то, что было в начале учёбы. Про тот разговор, который она случайно подслушала сегодня, пока все думали, что она ушла в туалет.

Мужчина напрягся. Всё тело сжалось в глухом бешенстве. А чем он сам лучше этих малолетних ублюдков?

Арина это почувствовала – увидела, как изменилось его лицо, как взгляд стал жёстче. И поспешила продолжить, будто боясь, что он снова уйдёт в себя.

– Знаешь, что самое противное? – она остановилась, опустив взгляд на серый бетон под ногами. – Их лицемерие. Зачем было устраивать весь этот спектакль? Ни у кого не хватило мужества признаться честно, что им от меня нужно. Ни один даже не попробовал быть искренним. А я ведь такая же, как они. Из плоти и крови. Я бы поняла.

Последние слова прозвучали почти шёпотом. Но он услышал.

Она чуть улыбнулась, резко развернулась и пошла вверх по лестнице – будто сама испугалась того, что только что произнесла.

– То есть, – он говорил хрипло, напряжённо, будто с трудом сдерживал что-то, рвущееся наружу, – если бы тебе прямо сказали, что хотят тебя. Так сильно, что мысли путаются. Что больше ни о чём думать не могут…

Он шёл за ней по лестнице, ступенька за ступенькой, глядя, как поднимается перед ним её силуэт, как движется ткань чёрного шёлкового платья, обрисовывая изгибы. Напряжение между ними было почти осязаемым, как плотный воздух перед грозой.

– Если бы этот человек вызывал во мне такое же желание, – тихо сказала она и развернулась. Сделала шаг вниз, к нему. Их взгляды встретились. – Желание, от которого мысли путаются, – её голос стал тише, груднее. – Если бы он сказал… или сделал первый шаг… – она спустилась ещё ниже, их лица оказались на одном уровне.

И уже почти шёпотом, срываясь на дыхание:

– А не сбежал.

Она выдохнула это ему прямо в губы и, уперевшись ладонями в его грудь, легко прикусила его нижнюю губу – мягко, играючи, вызывающе.

В ту же секунду в его глазах что-то изменилось – осознание. Все эти слова, весь этот вызов, эта горечь, прятались не за абстрактным "кто-то", а били точно в цель. Вина вспыхнула внутри и сразу же сгорела в одном пламени с желанием. Он больше не колебался.

Его руки сжали её талию с такой силой, что у неё перехватило дыхание, и притянули к себе. Его рот обрушился на её с напором, будто хотел стереть сам факт того, что когда-то отпустил. Поцелуй был глубоким, жадным, беспощадным. Она не сопротивлялась – не могла. Только стон вырвался из её горла, и этот стон, кажется, окончательно сорвал с него последние остатки самоконтроля.

Он зарычал – настоящим звериным рыком – и прижал её ещё ближе, так, что не осталось ни воздуха, ни сомнений. Его язык был горяч, властен, двигался жадно, исследуя, прикусывая, сплетаясь с её. А её пальцы вцепились в его плечи под курткой, ногти оставляли следы сквозь ткань. Она таяла в этих объятиях, будто долгое ожидание наконец нашло выход, как вода, прорвавшая плотину.

Пока кто-то рядом не покашлял с демонстративным укором.

Они оба, будто вынырнув из глубокого сна, на миг замерли. Подземный переход, лестница, шум – всё вернулось одним резким ударом реальности. Они вспомнили, где находятся, но остались стоять лоб ко лбу, тяжело дыша, перегретые, расплавленные.

Арина первая очнулась. Вцепилась в его руку – сильно, решительно – и потянула за собой вверх, прочь из подземки.

– Мой дом в пяти минутах отсюда, – сказала тихо, почти не оборачиваясь.

Он усмехнулся. Та самая ухмылка. Чёртова ухмылка, от которой у неё в животе вспыхнуло пламя, и она прибавила шаг.

Они не говорили по дороге ни слова. Не нужно было. За них говорило всё остальное – взгляды, дыхание, шаги, напряжение, копившееся неделями. На каждом светофоре их снова накрывало – поцелуи, как короткие вспышки безумия, руки, скользящие по телу, голоса, срывающиеся на дыхание. Прохожие отворачивались. Кто-то ругался. Им было плевать.

Они не могли оторваться друг от друга, словно боялись, что, если отпустят, то всё исчезнет. Пропадёт.

Они не заметили, как добрались до её дома. У двери её пальцы дрожали – не от страха, от желания. Он нависал сзади, держал ладонями стены у её головы, вдыхал аромат её волос, шептал что-то неразборчивое, почти звериное. Его губы касались её шеи, уха, скользили невесомо, как шёлк по оголённой коже.

Она повернула ключ, и открыла для него дверь. И для всего, что должно было случиться дальше.