Отто

Глава 1

Смутное предисловие

Сегодня я снова с неизменной печалью и глубоким уныньем вспоминаю Отто. Почему с печалью и почему с унынием я раскрою дальше, ну а почему вспоминаю? Ответ на этот вопрос можно подыскать сразу, даже не задумываясь над всякими тонкостями и подробностями. Вспоминаю оттого, что вместе с Отто – другом моего детства, я вспоминаю и всё остальное, целую жизнь, всё, что было так или иначе связано со мной. Не буду лицемерить и попытаюсь объективно рассматривать всё описываемое. Вспоминать Отто есть за что, но и об этом тоже я буду говорить дальше. Этот маленький весёлый человечек с густыми чёрными бровями, прямой линией скатившимися прямо к воровским глазам, исподполья подсматривающими за окружающим миром, казалось, большую часть времени молчали, и, совершенно ничего не выражали, будто намеренно скрывая истинное отношение ко всему. Губы его постоянно были натянуты в улыбку, отчего всё лицо зачастую казалось простым и глупым, но выразительным. Этот шарм даётся от Аллаха, когда, не имея ничего особенного в отдельности, человек в общности представляет собой нечто неповторимое, неординарное. Когда сочетание маленьких косоватых глаз, прямых бровей, широкой улыбки, сутуловатых плеч и медвежьей нескладной походки придаёт индивидуальности, добавляет обаяния и вызывает интерес. Всем своим видом Отто напоминал типичного персонажа из посредственного комического фильма. Раскидистый в движениях, свободный в словах и мыслях, что тогда, в годы моей молодости, было немного в диковинку, он создавал вокруг себя невидимую тёплую ауру, к которой все тянулись. Кто за серией интересных анекдотов, кто за каким-нибудь вымышленным рассказом, выделяющимся не столько содержанием, столько манерой автора его излагать. Память о нём – о моём друге, всплывает во мне отрывками, как бы сама по себе, собираясь в одну долгую историю, иногда доводящую меня до сильной сердечной боли. Я пытаюсь ни о чём не думать, пытаюсь, как-то забыться в других воспоминаниях, погрузиться в нечто иное, но не получается. Каждый вечер, несмотря на то, что уже прошло больше десяти лет, душа наполняется новыми и порой непонятными мне чувствами – страшными угрызениями совести, тоской, тревогой, обидами, болью и я начинаю задыхаться в окружающих меня со всех сторон моральной пустоте и житейском одиночестве. Интересная вещь, однако, чувства – их невозможно передать, изобразить, описать более точными словами и самое главное, их невозможно преодолеть, избавиться от них, искупить вину. Чувства, в моём случае, стали моей совестью, моим вторым «я», стали отзвуком прошлого, тенью, жестоко преследующей меня всю жизнь. Они независимы, живут сами по себе, отдельным миром, нередко напоминая мне о своём существовании во всех своих проявлениях. И я не могу примириться с ними, ужиться с ними в одном теле, в одной душе и жить как миллионы людей – только сегодняшним днём, просто и спокойно. Иногда думаю, может, всему виной моя слишком тонкая натура, мой огромный недостаток – принимать всё близко к сердцу, много и глубоко думать, но сам отвечаю на все свои вопросы и понимаю, что за жестокость к ближнему, за неумение слушать и слышать, и, самое главное, за ошибки прошлого рано или поздно приходиться расплачиваться.

Последние годы жизни, которые я провёл в Европе, я стал задумываться, чем занять себя, учитывая все свои способности, найти подходящее хобби и не представлял себе, что мой маленький дневник – исповедальня станет моим первым литературным шагом в огромный мир искусства. Признаюсь, что этот мир мне был неведом, до тех пор, пока я стал чётко осознавать, что мне тяжело жить с грузом воспоминаний, которые я тщетно волок из прошлого и не расставался с ними ни на минуту. Это был один из типичных шумных испанских вечеров, когда, окончив все привычные, и до глубины души наскучившие, дела, связанные с моей нелёгкой работой, я отложил в сторону стопку цветных газет и, убежав от городской суеты и шума, сел за свой письменный стол и решил поделиться с бумагой маленькой историей своего прошлого, связанного с Отто…

Итак, Отто…

Наверное, уже давно пора представиться и приступить к самому рассказу. Начну с того, что родился я в маленьком тёплом Баку. Вы слышали когда-нибудь о Баку? Я уверен, что слышали. Начинается Баку с берега таинственного Каспийского моря, с зелёных поселков и сёл, живущих своей своеобразной жизнью, потом двадцати минутной дорогой он тянется к центру, оставляя по обе стороны дороги могучие корявые стволы вековых сосен, проскальзывает между высоких зданий, между спокойных парков, спящих под шипенье стройных фонтанов, между готических облицовок и мраморных плит, обгоняя современные автомашины, автобусы, по брусчатке он уходит к соседствующим рядом с новостроенными высотками средневековым легендарным башням и снова уходит в Каспий, оставляя позади себя тени кораблей и толпы расхаживающих по Приморскому Парку людей. Я глубоко вздыхаю и чувствую, как тяжелеет сердце. Стоит лишь закрыть глаза и представить… Надеюсь, когда-нибудь мои труды дойдут и до моего читателя – соотечественника и никто, кроме него не сможет оценить и понять то, что в данную минуту переживает моё сердце, находящееся вдали от родного Баку. Не хочу никого утомлять многословием и поэтому перейду к конкретике и обобщённости. Детство моё, как и детство многих моих друзей – бесшумно и тепло прошло в живописном прибрежном селении Мардакяны, в нескольких километрах от центра города, там, куда на всё лето переезжали дачники и гости города. И лето – было самой интересной порой времени нашего посёлка. Всё свободное от школьных занятий время мы – мальчишки двора, проводили вместе, придумывая разные игры, и помогая друг – другу вести хозяйство. Мардаканы раскинулись на самом берегу знаменитого Каспия и очень отличаются от всех остальных многочисленных селений, посёлков города. И дело совсем не в том, что я родился и вырос в Мардаканах, просто, действительно, наш посёлок отличался от всех селений города. И народ здесь какой-то особенный, и деревья и воздух, и земля плодороднее и даже морской берег резко отличается от всех остальных берегов своим необычным золотистым оттенком. Мардаканы – большой посёлок, но, несмотря на это все жители друг – друга по именам, фамилиям и по родословным знали, почитали и все дружили как – то особенно тепло и долго. Начиналась дружба чуть ли не с детского сада и до глубокой старости. Такая же дружба началась и у меня с Отто. Отто – Тамерлана мы все любили, всей нашей большой дворовой семьёй. Да и не любить его было невозможно, он всегда был душой нашей компании. Мистер улыбка и колкий юмор. Прозвище «Отто» Тамерлан придумал себе сам и никогда не отзывался, если кто-то звал его по имени. Очень уж оно ему не нравилось.

– Предки, просто, были не в себе, когда выбрали мне это огромное, холодное и жестокое имя. Назвали бы меня как-то покороче, наверное, и жить легче было бы! – объяснялся он, оскаливая свои мелкие, белые зубы и прямо устремляя взгляд в собеседника. Последняя строчка вызывала в нём особые эмоции, доводя его до громкого смеха. Сам не знаю отчего, но я так ярко и так хорошо запомнил самые короткие подробности, связанные с Отто. Может, потому, что такого друга, как Отто в моей жизни больше не будет и ему только и остаётся, что жить в моей глубокой и яркой памяти.

– Вот ты послушай, Амир, тебе кажется, что мы будем вечны, что будем постоянно сидеть вот здесь, покуривать эти дешёвые сигареты, болтать ни о чём и просто проживать скудно выделенное время, сколько придется – нет, это не так. Ты ошибаешься. Настанет миг … момент.

– Ну, я понял. Не надо повторяться… и все мы окажемся непонятно где, – я постоянно перебивал его на этой повторяющейся строчке.

– Нет, понятно. Мы с тобой понятно, где окажемся – то.

– Мы можем поговорить о чём-то более весёлом, более реальном?

– Более – менее. А в чем разница? Разве то, что говорю я, не кажется тебе реальным? Весёлым? Такова наша сущность, таков наш предел. Я поэт, мыслитель и, получи ещё два класса среднего образования, мог бы и докторскую работу защитить в области философии. Я рождён для великих дел, для громких подвигов, но видишь, обстоятельства сыграли не в мою пользу и из-за моментного подросткового перелома жизни приходиться весь день подпирать этот забор, но мы с тобой отнюдь не бездельники. Жизнь ещё уделит нам внимание, пробьёт наш час, и мы займём предопределённое нам судьбой место. О нас ещё хвалебные оды писать будут.

Он заканчивал свою долгую, вдохновлённую речь и лицо его наполнялось искренним умиротворением. Взгляд становился прозрачным, а мысли резко отдалялись за пределы нашей улицы и даже города. Отто явно представлял себе картину своего будущего, переживал все трепетные и дорогие моменты, а когда спускался на Землю и всё же осознавал реальность, лицо его злостно ухмылялось, выражая каждым кусочком своё недовольство. В эти мгновения я старался не обращаться к нему, не заводить разговора, ничего не спрашивать, я оставлял его с самим собой, потому что и сам совсем не отличаясь от него, также погружался глубоко в себя, в такие же мысли, но, наверное, более реальные, более серьёзные. В тот момент, мы вполне бы могли встретиться с Отто в наших раздумиях, но он как-то резко вздрагивал, от чего лицо его принимало серьёзное и суровое выражение, глубоко вздыхал и, выходил из транса, а я всё также оставался в своих крохотных мыслях – мечтаниях, свойственным любому молодому человеку из пригорода нашего старого Баку. Всего нас -товарищей, тесно общающихся друг – с другом, было человек пять. Мы все вместе учились, в одной и той же школе, вместе сбегали с занятий, вместе проводили летние каникулы. Однако, к моменту окончания нами средней школы, всё стало терять свой прежний смысл, мир стал заметно меняться, и нужда в друзьях стала какая – то эгоистичная, потребительская. Помнится, одноклассник мой и сосед по двору – Сулейман женился и быстро отошёл от нашего общего безделья. Служить ему не довелось, хотя парень он был напыристый, всё бил себя в грудь, доказывая свой патриотизм и отчаяние, но серьёзные проблемы со зрением сделали его инвалидом. Он погрузился в себя, в нескончаемые бытейские дела и забылся нами, забыв нас. Оставив свои мечты за толстой оправой оптических очков, Сулейман стал смиренным жителем этой планеты. Смешно, но мы даже здороваться перестали, то он, задумавшись, пройдёт, и не обратит на нас внимание; то я его не замечу, то ли сделаю вид, что не заметил. Акпер же был на год младше меня и Отто, но несмотря на всё и даже на свой маленький рост – он с колыбели отличался тонким умом и тихим нравом. С ним не слишком то пообщаешься. Почти всегда он общению с нами предпочитал книги и потому, по окончанию школы, немного постаравшись, он поступил в университет, удостоившись общественной похвалы. Если не ошибаюсь, тогда этот факультет назывался востоковедением. Акпер стал красным знаменем наших родителей. Вот, мол, мальчик учился вместе с вами, всего добился сам, а вы – сидите теперь как крепостные и с нетерпением ждите тысяча восемьсот шестьдесят первого года. Конечно, любую радость и любое горе мы разделяли поровну и для этого не нужно было звать на помощь и о чём-то напоминать. Это была давняя традиция не только нашего селения, но и всего города и всего Азербайджана в целом. Наша восприимчивость, гостеприимство, отзывчивость, ответственность всегда будет объектом зависти многих народов. Дружба, мне всегда казалось, понятие случайное и приходящее. Мы дружим по надобности. Какого-то отдельного определения и значения у этого слова нет. Мы дружим и общаемся с тем или иным человеком исходя из какой-то случайности, к примеру, мы можем дружить с соседом по двору, с коллегой, и с любым человеком, с которым нас связывает что – то временное. А потом уже дружба перерастает в приятельские отношения. Когда становиться неудобно отказать и стыдно не ответить. Я не предавал дружбе столь глубокого значения как Отто, не копался в её смысле и надобности. Всё это представлялось мне как зря потраченное время. Человеческие отношения любого рода всегда казались мне эгоистичной потребностью, корнями упирающуюся в нашу сущность. Всё же, человек – существо общественное. Тут и любовь, и дружба и даже ненависть. Человеком всегда движут только и только его интересы. Человек никогда не поступится собственными желаниями и тщеславием. Я думал так исходя из собственных размышлений и тех конкретных фактов, свидетелем которых всё часто приходилось становиться мне самому. Но это уже другая тема. А снаружи я всячески старался оставаться таким же простофилей и простодушкой, хотя теперь понимаю, что изобличить меня было совсем не сложно. Не знаю, почему мне всегда казалось, что я опаздываю, что я не успею, что я и без того очень многое упустил. Мне становилось страшно и грустно от этого чувства, я скрипел зубами и вырисовывал своё новое выдвижение из казалось бы обыденной и утрамбованной жизни, уверяя себя в удаче. А надеяться мне, как и многим моим товарищам, было не на кого. Жизнь не открывала перед нами своих благ, не раскрывала свои карты, не манила нас в изобилие и достаток. Она как из-под тяжёлой театральной завесы лишь просвечивала свои возможности, хитро намекала на что-то и снова скрывалась. Это была её тактика. Кто-то улавливал намёк, а кто-то камнем скатывался вниз, превращаясь в нечто существующее, робко радующееся малейшей благосклонности судьбы. Пополнять ряды этих существ, увы, мне совершенно не хотелось. Никого не хочу обидеть, но такова реальность и современной жизни. Сильные, ловкие, увертливые восходят к небесам, остальные же отбывают предначертанный срок в строгих рамках предписаний, в каком -то безвыходном кругу. Однако, это были мы и таким образом проходили наши дни, также проходили и целые месяцы, и мы – оставшиеся, всё также безызменно продолжали наше посредственное существование, ещё не определившись с нашим жизненным назначением, и рассчитывая на какое – то движение вокруг нас, на чей – то толчок! Вот она слепая молодость!

Осенью, когда мир вокруг становился единым серым комом дождя и ветра, большую часть времени, объединившись, мы прогуливались по пустым улицам нашей тихой деревушки, пока весь наш коллектив не превращался в толпу бездельников. Детское прошлое оставалось позади, серьёзное будущее взрослых ещё не наступило и поэтому, мы могли позволить себе безделье в этакий промежуточный этап нашей жизни. Этому было своё объяснение и всё имело сладкий будничний вкус.

– Как там Керим? Я давно его не видел – обратился ко мне однажды Отто.

– Не знаю, вроде он уехал.

– Уехал? Куда?

– Он ещё летом собирался в Москву. Помнишь? Даже нас приглашал – старался напомнить я, – Вечером, когда мы у Алиаги сидели…

– Ах, да! Уехал и не попрощался. Вот тебе друг детства, сосед, одноклассник. Как руки до заработка дотянулись так уже и не надо время на пустых людей тратить. Ничего, он же вернётся, вот я ему и припомню дружеский жест и почитание.

– Ну, не живи ты старомыслием!!! Сейчас всё намного проще в отношениях людей.

– В отношениях? Сейчас, вообще, никаких отношений не осталось. У нас с бездомными собаками лучше отношения, они хоть не лают, когда мы проходим, узнают – значит, почитают.

– Вот ты любишь драматизировать!

– Думай, как хочешь. Это не я драматизирую, это жизнь задрамачена как-то, и люди! Керим объявится, как в долг взять понадобиться. Тогда со всем талантом и красноречием он будет метаться вокруг наших дверей, напоминая, что он нам друг с детства, сосед и бывший одноклассник…

– Да, ладно, Отто. Ну, ты же не злопамятный и совсем не такой, какого сейчас из себя строишь. И потом каждый должен строить свою жизнь. Не будем же мы все вместе до ста лет блуждать вот так – безответственно и безвременно. Это тогда не жизнь у нас получается.

– Может быть.

– Эххх!

– Чего – то мне не хватает, – затягивая сигарету начал Отто,– Ну, не хватает многого, а так для души чего-то особенного. Не могу понять чего.

– Скорей всего Кого! – с ухмылкой, подшутил я, стараясь развеять накопившийся негатив.

– Да, ну тебя!!! – махнул на меня Отто и, ускорив шаг, направился в сторону своего старого дома, задумчиво опустив глаза. Я на него никогда не обижался. Я привык к его, в некоторой степени, строптивому характеру и своеобразности поведения. Меня не трогали и не раздражали его выходки, я их воспринимал как шаловливость маленького, разбалованного и капризного ребенка. Не более. Сейчас он обиженно торопился домой, а утром снова стоял у моих дверей, прося мою мам разбудить меня, и весь распорядок нашего дня начинался заново и в уже давно определённом до скукоты, порядке. Иногда я понимал Отто, я понимал, что он боится остаться один. Ему было тяжело осознавать и видеть, как на глазах, по одному исчезают наши друзья. Наверное, Отто стоило бы понять, что каждый должен строить свою жизнь, что ничто не вечно и всему когда-то приходит конец. Наверное, больше всего Отто боялся за себя, он боялся той жизни, которая ждёт его за пределами нашего посёлка, за пределами его дома, за пределами нашего беззаботного распорядка дня. Свою неподготовленность к взрослой жизни он компенсировал мной и ещё несколькими товарищами и потому нервничал, когда кто-то уезжал, кто-то женился, кто-то устраивался на работу. Мне самому порой становилось страшно – представить себе как же выглядит мир снаружи, страшно, но интересно, а вот Отто всегда было только страшно.

Такими истрёпанными клочками в моих воспоминаниях всплывают мои деревенские дни в Баку. В моём родном городе. Сейчас я тоскую по нему, тоскую по тому, что уже никогда не вернуть, никогда не позвать и что никогда не отзовётся. Может быть, когда-нибудь, я найду в себе силы вернуться к родным местам, показать своему сыну родину его отца, пройтись по знакомым узким, просёлочным улицам как тогда много лет назад, постучаться в родные двери старых друзей и услышать приветливые и тёплые приглашения посидеть, попить чаю вместе. Наверное, нет. Я не смогу, хотя сердце стонет, сердце рвётся к моему городу. Городу, где я родился, где прошла большая часть моей жизни, где похоронен мой отец и мой друг, где похоронено всё моё прошлое…

Мысли перебиваются, толкаются, стараясь, опередить друг-друга, но всему свой черёд, не буду забываться, и отходить от темы. Одним словом, многие наши товарищи к тому времени уже давно определились, работали, получали высшее образование, даже семьи содержали, а я и Отто не могли расстаться с беззаботностью, не могли сделать выбор. Тогда нам казалось, что всё так и будет продолжаться, но жизнь шла своим чередом, время ограничивало и детство и юность, торопило нашу молодость, старило наших родителей и как мы ни старались с Отто задержаться вне давно определённых жизненных рамках – ничего не получилось…

Летом мы ушли в армию. Служить Родине.

Из прошлого в будущее

со старыми Воспоминаниями

Наверняка, у читателя создаётся впечатление, что я и Отто были лучшими друзьями? Не хотелось мне использовать это жестокое сочетание «были», но без него в данном случае не обойтись. Да, были…лучшими…друзьями. А, вернее, он – Отто был лучшим другом, а я, как будет видно дальше, – нет! В определённое время, в определённый период нашей жизни, мы были и друзьями, и одноклассниками, и соседями, и всё было как никогда лучше до тех пор, пока жизнь стала раскидывать нас, как щепки в море. Мы отслужили воинский срок и вернулись домой уже взрослыми, немного философски настроенными людьми, вкусившими сладость самостоятельной жизни вдали от домашнего очага. Находясь вдалеке от дома, от родной мам и отца, от сестры, от Отто, от всего привычного, от всего моего города, я много думал. Думал, казалось бы, ни о чём, но все мои мысли, собравшись вместе, стали наброском моего будущего, и по приезду я стал более адекватно и вразумительно рассматривать все перспективы, выкладывал в голове вереницы планов на будущее, образно рисовал дальнейший ход событий. Жизнь состоит из этого. Она сама подталкивает нас принимать решения и самим выкладывать плиты своего грядущего. По приезду я с удивлением стал замечать за собой резкие изменения – мне расхотелось улыбаться, жить мечтами, тратить впустую время, верить в судьбу, ждать помощи, слушать чьи-то советы и терять время. Я не чувствовал усталости и всеми силами двигался вперёд, стараясь урвать у жизни всё возможное. Это была цель. И я шёл к ней без остановок, вдохновлённый успешностью. Высшего образования у меня тогда не было, да и тогда, в двадцать два года, бегать с тетрадями и со стопкой книг по занятиям, без постоянного заработка, было нереально. К тому же, по приезду я застал отца тяжело больным. Для меня это было невосполнимой травмой видеть его беспомощным и молчаливым, сидящим в инвалидной коляске, с подёргивающимися руками и усталым от всего взглядом, устремлённым куда-то далеко. Жизнь будто покинула его тело, сдавила в нём силы. Ему не хотелось ни говорить, ни есть, ни дышать. Весь день он сидел в коляске, задумчиво всматриваясь в окно нашей квартиры, выходящее на центральную улицу, смотрел на прохожих людей, на играющих во дворе ребятишек и о чём-то думал, иногда что-то размажисто прошептывая себе под нос.. Наверное, мысли его блуждали в воспоминаниях молодости, в тех годах, когда он как я теперь, засучив рукава, взял на себя огромную ответственность – содержание и заботу о семье. Я читал всё по его глазам. Тоска, которая теперь стала его сиделкой, проглядывалась в каждом его вздохе, в каждом болезненном движении. Глядя на отца, я часто задумывался о смысле жизни, о том для чего же всё же мы пришли на эту землю, для чего нужно столько борьбы, столько жертв, сил, мучений, дум. Я задумывался и плакал, как ребёнок, я оплакивал свои дни, я оплакивал необратимую безысходность, я оплакивал своё душевное одиночество, свою боль. Я не мог представить себе жизнь без кого-нибудь из членов моей семьи. Мне казалось, я никогда не смогу пережить боль утраты. И страх потери делал меня напряжённым, нервным и даже немного хладнокровным. Было тяжело видеть, во что стал превращаться мой отец, тяжело искать ответы на все вопросы, тяжело думать о будущем и теряться в прошлом, в воспоминаниях, в иллюзиях. Я знал, что рано или поздно папы не станет, я знал, что надо будет жить дальше, я знал, что ничего не смогу сделать, и я решил замолчать, успокоиться и сделать шаг навстречу новому дню, надеясь на себя и размышляя о лучшем. Дома постоянно был переполох – мам бегала из стороны в сторону, метаясь по квартире, как загнанный зверёк, приговаривая и постоянно призывая на помощь Аллаха. Я немного обижался на неё за столь долгое молчание об отце, но не подавал виду. Мам берегла мои нервы и моё здоровье. Это же мама! Разве можно в чем – то упрекнуть? Мам у меня неописуемый человек. Никакими словами, никакими тонкими наречиями я не смогу образно изобразить её. Одно я могу сказать точно, она всегда была на стороне своих детей, и на моей стороне в первую очередь. Её чрезмерно добрая натура, своенравный, но мягкий характер оставили на мне свой отпечаток. Я очень сильно люблю свою мам. Она корифей всех моих воспоминаний, смысл всей моей жизни. Сейчас относясь со всем вниманием к каждому пройденному шагу своей жизни, рассматривая каждое мгновение всех дней, я осознаю, что жил ради мам, что она двигала меня вперёд, давала сил, что ради неё я возвращался домой, стремился к большему. Я всячески старался возместить ей всё, в чём она была ограничена и обделена из-за нас, я хотел спокойствия, тепла, уюта и комфорта для мам и не пожалел бы ради этого ещё пять жизней. И сейчас, по прошествию стольких лет, находясь далеко от всех и от всего, я живу тревогами о мам. Я не нахожу в ней той сильной, мудрой, заботливой женщины, но я вижу эти неизменно тёплые и родные глаза. Вот уже два года как мам сильно болеет, тяжёлая болезнь приковала её к постели, годы изменили её лицо, отпечатав на нём каждую бессонную ночь, каждую думу, каждое беспокойство глубокой морщиной. Её руки стали бессильными и сухими, уста молчаливыми, мысли свободными, голос тихим и безжизненным. Иногда память подводит её, мам забывает моё имя, забывает даже кто я, тогда я понимаю, я понимаю, что моя любовь, моё наступающее одиночество, моя нужда в этом человеке, не задержит её здесь, в этой комнате, в этой стране. И я горюю. Я тяжело переживаю, предвидя перспективы дальнейшего. В своих тяжёлых, утомительных мыслях я погружаюсь в то прошлое, которое будет моим успокоением в будущем, будет единственным памятным отрывком, которое сможет вырвать из моей души искреннюю, тёплую улыбку. Я улетаю далеко за окружающие меня реалии, возвращаюсь в свой город, возвращаюсь в молодость моих родителей, в те дни, когда многое не ценишь, многим пренебрегаешь, упуская минуты счастья, тепла. Я хочу уснуть, и проснуться в своей маленькой квартирке, в своих Мардаканах, я хочу проснуться на голос мам, что пора завтракать, что папа давно ушёл на работу, я хочу, чтоб сестра подбежала ко мне с каким-нибудь старым учебником и попросила помочь решить задачку, я хочу, чтоб под окнами появились мои друзья и стали звать меня на рыбалку, я так хочу тех дней, того мира. Увы!!!