Проект Синее пламя

Глава 2. Я твоя сила

– Алё, бабуль, ну ты как? Собираешься?

– Да, Оленька, платье вечернее привезли из химчистки. Как думаешь, лучше упаковать или в руках нести?

Оля на мгновение замерла. В голове снова спутались образы и догадки, мысли, одна за другой: зачем я влезла в это расследование? Что я буду искать в этом Кирове? Почему всё вдруг стало так сложно?

– Вечернее? Ты серьёзно, Ба? Мы едем расследовать, а не в театральный клуб! – раздражение прорвалось сильнее, чем хотелось.

– Честно, я вообще не понимаю этой авантюры!

– Главное – уметь совмещать работу и удовольствие, – невозмутимо ответила бабушка.

– Даже в сложных делах нужно оставлять место для радости.

Рената Васильевна и в восемьдесят один оставалась женщиной с азартом к жизни: причёска, макияж, элегантность даже дома, строгие списки дел и обязательный отдых. Маникюр и поездки к морю она считала не роскошью, а базовой необходимостью.

Оля усмехнулась, но у нее не было ни сил, ни желания следовать за этой логикой.

– Угу, главное правило номер 137542, – съязвила она, но бабушка не отреагировала.

– Никаких сомнений! Лучший план – на месте разберёмся. Собирайся, через пять часов вылет, а через час чтобы была у меня. Конец связи! – и телефон издал характерный звуковой сигнал.

– Пиии-пииии-пииии, – передразнила Оля, листая свою гардеробную и закидывая вещи в чемодан.

– О да! Бытует мнение, что если в семье есть психолог, а в моем случае – психиатр с учёной степенью, на минуточку, то все проблемы решаются до того, как они возникнут! Но нет! Нееет! Даже слушать никто не стал! А почему? – она скомкала футболку и с раздражением швырнула её.

– Потому что Рената Васильевна просто засиделась дома и хочет выгулять платье.

Зло захлопнув крышку чемодана, Оля снова включила ноутбук.

Прошедшую неделю после встречи с Захаром Петровичем всё её свободное время уходило на поиски в сети.

Она отписала редактору, что уезжает в творческий отпуск для работы над новым проектом и будет почти не доступна.

Та, привыкшая к странностям писателей, лишь пожелала вдохновения и прислала очередную пачку правок по сданной книге, которые Оля с тоской отложила в дальнюю папку.

Теперь её поисковый запрос звучал куда мрачнее.

Всегда тщательно готовясь к расследованиям, она пыталась найти хоть какие-то упоминания о «чудесах», похожих на случай с Кириллом и Сергеем, и объяснение тому, что происходит с ней самой.

Шарлатаны. Безумцы. Теории заговора. Враньё и мракобесие. Ничего, за что можно зацепиться.

Она в который раз перелистывала страницы всех Пчёлкиных в соцсетях, тщетно выискивая хоть малейший след.

В голове всё пульсировало одно и то же: лицо Катерины, её взгляд, руки, холод и тот миг, когда время будто остановилось.

– Я схожу с ума… Екатерина Пчёлкина… – пробурчала Оля себе под нос. – Что ты со мной сделала? Почему в моей голове твоё прошлое? И где ты теперь, чёрт бы тебя побрал?

Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, позволив себе снова провалиться в то видение.

Но вместо ответов перед внутренним взором вспыхнули образы собственного детства: искры костра, гул, похожий на шаманский бубен, и горячие мамины руки, прижимающие её замёрзшее тело.

Что-то важное мелькало в огне и растворялось в языках пламени.

Фрагменты не складывались в картину. Чем больше она пыталась, тем сильнее путалась.

Оля резко выдохнула, щёлкнула по клавиатуре. Новый запрос: «случаи сенсорного влияния на человека».

– Не то.

«Телесный контакт с последующей психосоматической дестабилизацией у человека. Внутренние повреждения. Внешних следов нет. Эффект наблюдается при тактильном взаимодействии».

– Да что ж это такое! – Оля ударила ладонью по столу.

– Ну должно же быть хоть какое-то объяснение! Я ведь ввязываюсь в какое-то дерьмо!

Голова гудела, нервы звенели, глаза щипало от усталости. Чтобы отвлечься, она набрала номер мамы – вдруг удастся выяснить: действительно ли её «видения» связаны с прошлым?

– Алло, мам, привет. Хотела спросить кое-что…

– Ой, доченька! Как я рада! Очень соскучилась. Подожди, передаю папе трубочку, мне сейчас не очень удобно – на меня тут надевают акваланг.

– У аппарата, – прогремел счастливый родной бас.

– Папочка, привет, – голос Оли стал мягким.

– Как вы там? Домой собираетесь? Мы уже полгода не виделись.

– Козочка моя, здравствуй, радость! Я бы хоть сейчас вернулся, но маму одну не оставлю, ты же знаешь. У тебя что-то случилось?

Его слова неожиданно обожгли. Захотелось прижаться к нему и рассказать: про видения, про Катерину, про страхи. И получить уже эту чертову родительскую поддержку!

Но вместо того, чтобы поддаться слезам, подступившим к горлу, Оля сделала глубокий вдох, загоняя их обратно.

– Нет, пап, просто соскучилась, – тихо произнесла, стараясь, чтобы интонация не дрогнула.

– Ладно. Люблю тебя. Мамочке привет.

Не дождалась ответа, резко сбросила звонок.

Немного посидев, она прошла в ванную, включила свет и уперлась руками в раковину.

– Что со мной не так? – пробормотала она, плеснув в лицо холодной воды.

– Жила себе спокойно… и продолжала бы жить. Но тут появляется человек, который тянет меня на поиски каких-то странных людей. А потом эти видения… Допустим, это реально они. Как просто взять и забыть?… Да никак!

Оля разглядывала своё отражение в зеркале: вьющиеся рыжеватые волосы, зелёные глаза, оттененные россыпью веснушек, и стройная осанка. Она прижала волосы к вискам.

– А с другой стороны – отчётливое ощущение, либо я их найду, либо они меня. – заправив выбившиеся кудри в пучок, натянуто улыбнулась.

Она с силой вытерла лицо полотенцем, растирая последние следы сомнений.

Телефон опять оказался в её руках.

– Чёрт, ну и жизнь… даже поговорить толком не с кем. Вроде и семья есть, а ощущение, словно я бродячая собака, – пробормотала она, глядя на список контактов.

Её взгляд остановился на строке с именем «Тим». Тот самый человек, который когда-то понимал её без слов. Теперь – «бывший».

Всю неделю они не общались, и сейчас этот звонок казался криком о помощи, обращённым в прошлое.

Нельзя звонить.

И всё же…

Помедлив секунду, она разблокировала экран и нажала вызов.

После двух гудков сонный голос ответил:

– Слушаю.

– Алё, привет. Можешь поговорить? – Оля сильно старалась звучать спокойно.

– Ну что за вопросы, я же ответил, значит могу. Привет. Что случилось?

– Почему сразу «случилось»? – она попыталась скрыть волнение под лёгкой иронией.

– Может, я просто звоню. Или лыжи решила вернуть.

– Хорошая шутка, – Тимофей усмехнулся.

– Билась за них в мясо, а теперь вернуть? Точно что-то не так. Давай, выкладывай.

– Тим… мне хреново. Будто накрывает чёрным. Балансирую между истерикой, жалостью к себе и яростью. – голос всё же дрогнул.

– И ты знаешь, я не нагнетаю просто так.

– Женщина, я тебя боюсь! – рассмеялся он.

– Что ты собираешься делать с лыжами и со мной?

Помолчав, она произнесла твёрже:

– Тим, я серьёзно.

– Со мной происходит что-то странное. Всё вроде нормально: книгу сдала, в личной жизни тишина, родные живы-здоровы, я тоже. Я не голодная, выспалась, и это не ПМС. Но… что-то идёт не так.

– Может, кризис среднего возраста? – лениво протянул он.

– Тебе ж тридцать четыре… самое время.

– Да иди ты! Тоже мне эксперт по тётенькам, – слабо усмехнулась Оля.

– Я собираюсь в командировку в Киров. Надеюсь, ненадолго. Но там мутная история, и я хочу её проверить.

– Понял. Это всё из-за поездки? Там точно безопасно, или мне приехать и сжечь твой паспорт?

– Из-за неё тоже. Формально безопасно. Но ощущение… будто нельзя туда ехать. И в то же время – нужно. Чертовы качели.

– Давай по порядку. Зачем ехать?

– Во-первых, история на грани невозможного. Может получиться отличный сюжет.

– Во-вторых, если всё окажется правдой – это опасно для людей, и нужно будет что-то делать с этим.

– В-третьих… это касается меня самой. Что-то во мне изменилось.

– Ты говоришь загадками. Уже хотел бы паниковать, но вспоминаю твои прошлые расследования и решаю просто волноваться. Ладно, следующий вопрос: почему не ехать?

– По тем же причинам, – усмехнулась Оля.

– Тогда соберись, тряпка, и вперёд за новыми историями. Если что – я на связи.

– Напомни мне, почему мы расстались? – полушутя, полусерьёзно спросила Оля, в голосе сквозила тень тоски.

– Потому что мне тридцать семь, я готов к семье и детям, а моя любимая женщина – нет. Шах и мат.

– Точно… Брак, дети… и твоя мама с нами под одной крышей. Да я даже кота завести не могу: дома меня почти не бывает, а если бываю – работаю! И твоя мама…

– Всё! Не начинай. Я всё это помню. Лети, моя птичка.

– Нууу, Тим, это был контрольный. Ты такой хороший. А я… какая есть. Ключи оставлю у консьержки, загляни на неделе. Целую.

– Пока-пока.

Оля отложила телефон и выдохнула. Мысли встали на свои места, даже ощущение давящего кома в груди словно притихло.

Она подошла к окну.

Снаружи – золотая осень, её любимое время года. Мир выглядел нормальным, как и всегда: яркие листья, дети внизу гоняют мяч, заходящее солнце играет бликами на машинах.

Стекло показалось мутным.

Она машинально провела по нему ладонью – и тут же дёрнула руку назад: на коже остался тонкий, колкий иней.

– Не может быть… – прошептала она, с силой вытирая пальцы о футболку.

В комнате резко похолодало, на зеркале за её спиной проступил слабый белёсый след, будто дыхание невидимого наблюдателя.

В следующий миг иней вспыхнул, словно ожив. На стекле проступили буквы, выведенные невидимой рукой:

НЕЛЬЗЯ ТУДА

У Оли сдавило виски, сердце ухнуло куда-то вниз. Она сделала шаг назад, но взгляд будто пригвоздило к окну.

Иней пополз дальше, сам собой складываясь в новый узор. Буквы вытянулись и сложились в надпись:

НЕ БОЙСЯ

Я ТВОЯ СИЛА

Лампа моргнула, и Оля на мгновение услышала – или ей только показалось? – низкий, бархатистый бой, точно удары по туго натянутой коже бубна.

Отшатнувшись, она почувствовала, как подкатывает тошнота. С силой зажмурившись, Оля сделала глоток воздуха и прошептала:

– Охренеть… Так, соберись… К бабушке. Срочно.

Глава 3. Говори

Полет продолжался около двадцати минут, когда внезапно раздался глухой, тяжелый удар – БАМ! – точно по пустой бочке ударили кувалдой.

Лайнер содрогнулся, и левый двигатель, видимый за крылом, на секунду захлебнулся, издав непривычный скрежещущий звук.

Олю охватил парализующий ужас – тот самый леденящий холод, что являлся ей в квартире, снова пробежал по коже здесь, в самолете.

– Дамы и господа, экипаж в салоне. Займите свои места, пристегните ремни. Мы возвращаемся в аэропорт, – командир говорил спокойно, но от этой будничности становилось еще страшнее.

Вибрация в несправном двигателе отдавалась в каждом нервном окончании.

Оля зажмурилась, вжимаясь в кресло, пыталась совладать с оцепенением.

«Это ты… Это ты сделала!? – мысленно крикнула она в пустоту. – Ты готова убить здесь всех, лишь бы не пустить меня?»

Внутри салона всё замерло.

Она рванулась к иллюминатору, вжалась лицом в холодное стекло, за которым бешено вращался захлёбывающийся двигатель.

Стекло помутнело.

Отстранившись, она увидела, как буква за буквой проступила и тут же начала таять от вибрации чёткая надпись:

ТЫ НЕ ГОТОВА

Параллельно с этим посланием её собственный разум захлёбывался, поверх гула двигателя и громкого плача ребенка сзади, ища хоть какой-то выход.

И тут её осенило.

Это был не ультиматум.

Оля сделала глубокий вдох, перестала бороться с пронизывающим нутро холодом и выдохнула, почти шёпотом, но с твёрдой решимостью:

– Я не прошу у тебя разрешения. Я принимаю свое решение. Если ты часть меня, значит, ты летишь со мной. А теперь отпусти нас и дай нам долететь.

Она не знала, сработает ли, старалась просто в это верить.

И в этот же миг вибрация прекратилась. Двигатель зарокотал ровно и уверенно, будто ничего не было.

– Дамы и господа… – в голосе командира сквозь маску профессионализма прорвалось удивление.

– Похоже, система стабилизировала работу. Приборы показывают норму. Продолжаем полёт. Всем спасибо за спокойствие.

В салоне хором выдохнули. В ушах отзывалось эхом собственное сердцебиение.

Рената Васильевна вытерла платочком лоб и надела наушники.

Оля откинулась на сиденье, не чувствуя своего тела – её договор с Силой сработал. Она не починила двигатель, а каким-то образом заморозила проблему, обманув металл и приборы.

И цена этого договора была теперь ясна и пугающе высока.

Ещё несколько минут по её телу пробегали колючие мурашки, возвращая онемевшим частям чувствительность.

Теперь она устроилась в тесном кресле эконом-класса, стараясь выбросить из головы тревожные мысли. Но они возвращались, заслоняя собой всё остальное: тот пронизывающий ужас, всепроникающая стужа и морозная надпись…

Она снова потёрла кончики пальцев. Нет, это не было ошибкой.

Бросила взгляд на бабушку…

Та сидела улыбающаяся, раскинувшись в кресле, и слушала музыку. Глаза были прикрыты, пальцы слегка отбивали ритм на подлокотнике.

На лице – выражение безмятежного покоя, точно в мире не было ни одной заботы.

«Её спокойствие – вот что мне сейчас нужно», – с завистью промелькнуло у Оли, и она осторожно положила руку на ладонь бабушки.

– Ба, давай поболтаем, а то ещё двадцать минут в этом аду молча я точно не выдержу.

– Опять за своё? Сама ведь сказала: «Возьми билеты, какие хочешь». А я туфли купила к платью на сэкономленные деньги.

– Да я не об этом. Ты случайно не замечала что-то странное после того, как Захар Петрович нам рассказал свою историю?

– Про саму историю? Ну да, странно. Но если честно, я полагаю, у Захара просто профдеформация – наш профессор, слегка заигрался в сыщика.

– А зачем ты туда едешь, если так считаешь? Хотя… не отвечай, я и так знаю. А что если это правда? Что если такие вещи существуют? Может, это вовсе не такая уж редкость?

– Оленька, я знаю столько диагнозов, способных всё это объяснить, – с улыбкой ответила Рената Васильевна, похлопав успокаивающе внучку по руке.

Оля снова сделала попытку, решив спросить напрямую:

– Ба, а во мне ты не заметила странного?

– Ах, вот о чём ты говоришь. Я даже и забыла. – с идеально поддельным удивлением соврала бабушка и пододвинулась поближе.

– Да, в детстве, примерно в твои четыре года, такое случалось.

Ты вернулась после путешествия по Алтаю. Спустя некоторое время я заметила, что ты стала вдруг как бы замирать. Зовёшь тебя – не откликаешься. В глазах – стеклянный блеск. Тело всё холодное. Посидишь так минуту-две, а потом опять становишься обычной Олей.

После таких состояний ты рассказывала удивительные истории о людях, – говорила бабушка, стараясь звучать привычно.

Немного помолчав, добавила:

– Напугала ты нас с дедом, конечно, очень сильно. Я показывала тебя невропатологам и психиатрам – консилиум собирали. Они сказали, что это мог быть испуг, потому что ты очень впечатлительная.

Оля почувствовала, как сжимается сердце. Обрывки воспоминаний – костер, гул бубна – всплыли с новой силой.

– А родители? Что они говорили?

– Родители? – губы Ренаты Васильевны искривились в горькой усмешке.

– Что они могли сказать! Мать твоя, кандидат философских наук, искала смысл жизни то в марксизме, то в теософии. То ретриты в Гималаях, то медитации в Тибете.

Отец молча таскался за ней по всем этим «шабашам», как он выражался. Их мир вращался вокруг собственных идей, а не вокруг тебя.

Рената Васильевна откинулась на спинку кресла.

Этот разговор был ей неприятен, и она старательно избегала его ранее, не желая настраивать внучку против её матери.

– И до сих пор не пойму: это я в ней такую неприязнь к семье взрастила? Командировки, экспедиции… В итоге ты осталась с нами. Иногда, если очень упрашивали, отпускала тебя с ними. Ненадолго. Но после Алтая больше не брали тебя с собой.

Оля слушала, почти не дыша. В её памяти всплыли смутные образы: чужие лица у костра, запах дыма и трав, ощущение потерянности.

– А что помогло? Как это прошло?

– Я велела тебе записывать эти «истории». Так ты и начала писать. Где-то через год приступы прошли. Насколько я знаю, больше не повторялось, до встречи с Захаром.

– Не повторялось, – эхом ответила Оля.

Она не помнила этого.

Но тетрадь – старая потрепанная, с детскими каракулями – до сих пор лежала у неё на полке.

Как же ей хотелось сейчас перечитать её. Может, именно в этих историях скрыто то, что с ней произошло на Алтае.

– А почему ты интересуешься? Это еще раз повторилось? – бабушка с тревогой посмотрела на внучку.

– Нет… нет, всё в порядке. Просто пыталась разобраться, – соврала Оля, не готовая сейчас что-то объяснять.

****

Аэропорт города Кирова встретил их сонной прохладой и запахом дезинфекции.

Рената Васильевна окинула взглядом скромный, но уютный зал прилета, потянула носом воздух, словно могла учуять в нём привкус приключений.

– Всё мы на месте. Теперь-то и начнётся самое интересное.

– Ещё бы, – пробормотала Оля, машинально плетясь за ней. Затылок медленно раскалывался от перенапряжения, отгораживая её от реальности.

– Прямо как в сказке: чем дальше в лес, тем страшнее чудища.

– Оля, смотри-ка! А вот и наш Захар Петрович! – радостно махнула рукой Рената Васильевна, заметив у стойки высокую, подтянутую фигуру в строгом пальто.

Он опирался на трость с тёмным набалдашником, невозмутимый, как всегда.

Профессор обернулся. Его лицо озарила лёгкая улыбка, смягчившись на мгновение тёплой, почти отеческой складкой у губ.

– Прекрасно долетели? Отлично. Я подыскал для нас подходящее место – домик за городом. Уединённо, тихо. Мы не будем мешать друг другу – я размещусь на втором этаже, чтобы не стеснять вашего девичьего общества. Природой подышим, раз уж выбрались из Москвы. Надеюсь, условия вас устроят.

Дорога до домика заняла два часа.

Последние сорок минут они ехали по грунтовке.

За это время пейзаж за окном окончательно сменился – вместо аккуратных дач их теперь окружал густой, почти непроницаемый лес.

Колеса подбрасывало на ухабах, и Оля то и дело хваталась за поручень, чтобы не стукнуться головой о стекло.

– Надеюсь, ваш навигатор всё ещё понимает, где мы, – проворчала она, глядя на темнеющую чащу за окном.

Рената Васильевна, напротив, сидела удивительно спокойно, будто тряска на ухабистой дороге была частью её давно продуманного плана.

Место и вправду оказалось уединённым – старый, но уютный бревенчатый дом, затерявшийся среди раскидистых ёлок. Он стоял на отшибе, в шести километрах от ближайшей остановки.

– О, какая благодать! – воскликнула пожилая женщина, с наслаждением вдыхая запах хвои и сырости. – Прямо как в детстве, на даче!

Оля молча вытащила чемодан и оглянулась по сторонам:

«Ну и глушь. Захочешь сбежать – не получится».

Ей не было благодатно. Воздух казался густым и тяжёлым, а дом, ещё не согретый камином, пах старой древесиной и затхлостью.

Больше всего сейчас ей хотелось остаться одной, но бабушка привлекла её к обустройству дома.

Оля покорно помогала расставлять посуду по полкам и развешивать одежду в шкафу, отвечая на расспросы односложно.

Пока Рената Васильевна перебирала залежалые запасы на полках, проверяя, не завелась ли моль, Захар Петрович по её просьбе пытался растопить камин.

Дым сначала валил в комнату, но вскоре пламя уверенно разгорелось, и тяжёлый запах стал потихоньку отступать перед ароматом сухого дымка.

Вечером, за чаем, профессор разложил на кухонном столе блокнот, карту, выцветшие от времени вырезки из газет и распечатки.