Проект Синее пламя

Оля проигнорировала его жест, подошла к креслу напротив и облокотилась на его спинку. Её губы тронула лёгкая усмешка – реакция на его «сожаление» о цене, которую она заплатила. Она ждала, когда же он перестанет рядиться в тогу благородного мудреца и наконец скажет прямо, что ему нужно.

– Человечество, Оля, – это неудавшийся эксперимент. Красивая, очень любимая мной, но трагическая ошибка…

– Придержите свои маниакальные фантазии. Если это лекция – я прослушала вводный курс. Теперь скажите, как мне забрать бабушку. Если хотите продолжить разговор, то отвечайте на мои вопросы, – перебила она, не дав договорить.

Профессор выдержал паузу, развалился в кресле и сложил пальцы домиком. В его взгляде вспыхнул азарт.

– Ты стала значительно увереннее. Мне это нравится. Именно такие люди нужны в команде. Задавай свои вопросы.

– Как вы связаны со смертью Кати? Это вы ее сбросили с крыши?

Захар Петрович снисходительно улыбнулся, закинул ногу на ногу.

– У меня другое предложение. Давай я расскажу про Ксению. Всё-таки с неё мы начали наше расследование.

Он поднялся и подошёл к столу, где стоял проектор.

– Я позволил себе привезти архивные материалы. Мы скрупулёзно фиксируем все этапы. Чтобы истина была не просто услышана, но и увидена.

Пыльный луч света выхватил из полумрака его неподвижную фигуру. Он щёлкнул переключателем. На стене появилась потёртая фотография: худенькая девочка-подросток в промокшем платье, с пустыми от отчаяния глазами.

– Шестнадцать лет. Голод. Холод. Отчим, который смотрел на неё как на женщину. Она сидела на вокзале, вся её жизнь сжалась в горький комок в горле. Мир предлагал ей лишь грязь и унижение. А я – помощь. Всего лишь за одно слово «Да».

– Договор? – Оля вспомнила список, где нумерация исчислялась миллионами.

Захар Петрович обернулся.

– Да. Мы называем это так.

Следующий кадр показал одутловатое лицо мужчины, замахнувшегося топором.

– Вот от этого монстра я её спас. Её отчим. Он напивался и гонял всю семью по деревне. – Он переключил слайд.

– А это её мать.

На фото была изображена женщина в рваном халате, со сбитым набок платком, её лицo искажала злобная гримаса.

– Я сказал ей: «Дай мне свою боль. Разреши убрать с твоего пути эту грязь. И ты получишь всё: учёбу, карьеру, уважение, семью». Она сказала «да». И получила. Стала сильной, уважаемой. Её боялись и ценили. Разве это не счастье?

– И почём вы берёте за это счастье? – с горечью ухмыльнулась Оля. – Недаром же?

– Цена? – Он мягко усмехнулся, как взрослый ребёнку. – Дорогая моя, я беру на себя ответственность за их жизнь. А взамен прошу лишь послушание и маленькую услугу. Разве это цена?

– Попутно освобождая их от совести?

– Это статистическая погрешность. Внутри каждого живёт зверь. И в тебе тоже. Я просто снимаю с него цепи.

– Вы делаете их зависимыми от своей воли! Она могла бы пройти свой путь, ошибаться, падать, вставать… и стать по-настоящему сильной!

– Это не зависимость, а контроль! Она никому не была нужна, кроме меня! Впереди у неё были годы боли, унижения и насилия. Я дал ей крылья, Оля. Она летала. В отличие от тех, кто так и остался ползать. Я никого не заставляю. У них всех есть выбор.

– Именно поэтому вы пытались приручить мой дар гипнозом?

– Я лишь пытался избавить тебя от этих душевных метаний.

– Жизнь Ксении рухнула! – парировала Оля, чувствуя, как холодная ярость подступает к горлу. – Выращенный вами «цветок» отравил всё вокруг. И вы называете это счастьем?

– Ты задаёшь правильные вопросы! – лицо Захара Петровича озарилось неподдельным интересом. – Любая система даёт сбой, и моя – не исключение. Именно поэтому мне нужны ты и твой дар. Ты поможешь людям окончательно освободиться от чувств и воли – то, чего не могу предложить им я.

– Для этого вы и охотитесь на таких, как я? Этот огромный список: «активированные», «ликвидированные», «утраченные»…

Профессор вернулся в кресло и с театральной неспешностью налил чай.

– По рецепту твоей бабушки. Вкуснее я ещё не пробовал. Угощайся, не стесняйся. – Он пододвинул чашку к краю стола, будто предлагая лакомство дрессированному зверьку, и тут же продолжил.

– Ксения совершила роковую ошибку… – проигнорировал он её вопрос.

– Как ты верно подметила, она серьёзно повлияла на судьбы близких. Что закономерно при заключении договора со мной. Осознав это, она попыталась вмешаться в жизнь сына. Материнский инстинкт – страшная сила. – Он отставил чашку, и его голос зазвенел сталью.

– А терять контроль я не люблю. И Вселенная, в своей ироничной манере, предоставила ей альтернативу. В больницу, к подруге Ксении, попадает изъятая из семьи маленькая Катя Пчёлкина. Собственно, именно от Ксении я спустя годы и узнал о существовании Кати, – терпеливо растолковывал Захар Петрович.

Он поднялся, неспешно прошёлся по кабинету и присел на край пыльного стола, оказавшись теперь чуть выше Оли.

– Теперь про Катю, – потребовала Оля.

– Катя… – Он произнес это имя с лёгкой, почти болезненной нежностью. – Я предложил ей то же, что и тебе. Использовать свой дар, чтобы помогать людям. Стать моей соратницей. – Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание. – Но она испугалась лёгкости. Назвала сделкой с дьяволом. И предпочла прыжок. Я уважаю её выбор. Так же, как уважаю твой.

– Вы загнали её в угол! Это и есть ваше спасение? Ваши методы?

Воздух между ними звенел от морозной дрожи.

– Её сломали чувства, Оленька. Та самая «любовь». – Он подошёл к запылённому окну, глядя на мёртвые корпуса лабораторий. – Она влюбилась, забеременела, её предали. Она убила и не вынесла вины. Я предлагал забрать эту боль. Всё, что от неё требовалось – сказать «да». Это и есть настоящая любовь. А не то, чем это слово привыкли называть люди.

Лампа на столе мигнула, и стеклянный абажур с тихим щелчком покрылся паутиной трещин.

Захар обернулся на этот звук, и его взгляд скользнул по потрескавшемуся стеклу с нескрываемым удовольствием. Затем он пристально посмотрел на Олю, и в его глазах вспыхнула странная, почти отеческая жалость.

Он указал тростью на бушующую вокруг них метель, вызванную её гневом.

– Ты сейчас – как и они. Не справляешься. Смотри, как ты реагируешь, даже не желая этого. Ты же видишь это. В себе. В других. – Он сделал шаг к ней, и его тень накрыла её. – Эта свобода… она разрывает вас на части. Этот вечный вопрос «зачем?» – неподъёмная ноша. А я предлагаю понятный мир, построенный на чётких правилах.

Оля сжала спинку кресла, и бархат под её пальцами промёрз насквозь, крошась инеем.

– Ваших больных и извращённых правилах? Где люди превращаются в винтики тотальной системы?

Профессор проигнорировал этот выпад и, улыбнувшись, продолжил:

– Да, система. А что в этом плохого? Сейчас они только и делают, что бегут – в работу, в веру, в любовь, в безумие. Я просто предлагаю им перестать бежать. Обрести покой.

Оля выпрямилась во весь рост.

– Вы предлагаете им стать роботами!

– Я предлагаю стать совершенными, – парировал он, проходя вдоль стола. Он намеренно провёл пальцем по пыльной поверхности, оставляя чёткую черту. – Ты… ты сама – ответ на главный вопрос. Твой дар работает, потому что мир болен, а ты – его антитело. Примитивное. Ты увидишь вспышку боли и будешь пытаться её «заморозить».

Он резко остановился и посмотрел на неё прямо, его голос стал тише и проникновеннее.

– Я же вижу решение в отключении самого нерва. Ты можешь лишь предложить аспирин тому, кто нуждается в коме. Ты – паллиатив. Я – исцеление.

По стенам пополз иней, и воздух наполнился тихим, угрожающим хрустом. Сила внутри Оли бушевала, отвечая на его кощунство.

Он снова отступил к окну, к своей панораме умирающего мира.

– Я отлично помню… Когда-то всё было просто. И я стремлюсь вернуть этот покой. – его голос стал тише, почти заговорщицким. – Было Творение… и был Покой. Но Творение заразилось собственной сложностью.

Он повернулся, широко раскинув руки, будто заключая в объятия весь этот хаос.

– Оно породило этот кошмар – мыслящую материю, способную чувствовать боль. Весь этот мир – это один сплошной крик. Ты слышишь его?

Он замолчал, давая тишине вдавить в неё этот вопрос. В углу комнаты с грохотом упала и разбилась ледяная сосулька, наросшая на карнизе. Захар даже не вздрогнул.

– Я – тот, кто говорит: «Довольно».

– Что вы сделали с ребёнком Кати? – голос Оли был ровным, но комок льда в её груди рос с каждой секундой.

– Девочкой? – Он развёл руками с видом огорчённого непонимания. – Ну, у меня здесь, как видишь, не детский сад. Она осталась там, на крыше, вместе с матерью. Я, Оленька, не любитель драм, поэтому предоставил Кате сделать выбор самостоятельно.

Лёд с оглушительным треском вздыбился перед Олей – дверной проём наполовину перекрыли сросшиеся ледяные сталактиты. Её дыхание вырывалось густыми облаками пара. Захар смотрел на эту внезапную преграду с нескрываемым восхищением.

– Ты смотришь на меня как на сумасшедшего маньяка, Оленька, – тихо произнёс он, и в его голосе впервые прозвучала… обида? – А я всегда видел себя спасителем. Садовником.

– Вы – больной, закостенелый нарост на теле мироздания. Мутация, которая возомнила себя вправе что-то решать.

Оля подошла вплотную и ткнула пальцем в его грудь, вбивая каждый свой довод.

– Вы – воплощённая болезнь, что пытается поработить весь организм. Вы жалки. От изначального Порядка, от Закона в вас осталась лишь власть над слабостями и пороками. Вы не освобождаете – вы заковываете, порождая ещё больший хаос.

В этот момент входная дверь с грохотом распахнулась, и в проёме, грубо подталкиваемый, появился Тим. Он не удержался и рухнул на колени. Оля и профессор на шум вышли в холл.

– Ты пришла не одна, – заметил Захар Петрович. – Это показывает твоё… доверие. Или наивность.

Тим поднялся на ноги и попытался рвануться к Оле, но один из мужчин грубо заломил ему руку, заставив остановиться.

– Руки убери, урод! – крикнула Оля, делая шаг вперёд.

– Нет, Оля, не подходи! – тут же остановил её Тим, сжимая зубы от боли.

Профессор медленно обернулся, его взгляд скользнул по обезумевшей Оле и сжавшемуся от боли Тиму.

– Успокойтесь, молодой человек. Вы глупы и ослеплены чувствами. Не надо так волноваться. Оля здесь в полной безопасности.

В мужчине, державшем Тима, Оля вдруг разглядела знакомые черты. Это был тот самый водитель с красной «Лады». Его пустые, стеклянные глаза смотрели сквозь неё, будто она была пустым местом. Он методично выкручивал Тиму руку, заставляя того сдерживать стон.

Волна леденящего ужаса подкатила к горлу, сдавив дыхание.

Оля среагировала раньше, чем успела осознать происходящее. Резко развернувшись к Захару Петровичу, она с криком выбросила вперёд руку.

– Вы все чудовища!

Из её ладоней хлынула спрессованная ярость – слепящий ледяной смерч, способный обратить в хрусталь всё живое.

По полу покатилась ударная волна, взметая пыль и щепки. Мужчины вместе с Тимом мгновенно замерли, превратившись в ледяные изваяния. Смерч, докатившись до профессора, остановился в сантиметре от него, изогнулся, замер и, не найдя ни малейшей слабины, с шипением рванулся обратно.

Отдача была чудовищной. Энергия вернулась в Олю с утроенной силой, отшвырнув её через всю комнату. Её тело, словно тряпичную куклу, ударило о стену. В ушах взорвалась тишина – оглушающая, абсолютная. Прежде чем сознание успело осмыслить произошедшее, тёплые струйки крови выступили у неё из носа и ушей, алыми полосами стекая по коже.

Она тяжело рухнула на пол. Внутри всё звенело и гудело от колоссальной перегрузки.

Ледяные статуи мужчин сорвало с места и разбросало по холлу, как щепки в урагане. Они с грохотом врезались в стены, их замёрзшие тела разбивались о бетон, крошась на тысячи ледяных осколков. Тим, которого её сила подсознательно пощадила, остался лежать в эпицентре хаоса, недвижимый.

Воздух в холле застыл, наполненный морозной пылью.

Захар Петрович не пошелохнулся.

– Напрасная трата сил, Оленька. Меня можно уничтожить, только уничтожив этот мир. – Он тихо рассмеялся. Звук был похож на скрип льда под ногами в лютый мороз. – Видишь? Ты не контролируешь это. Ты опасна без меня. Оглянись вокруг – это сделала ты. И с этим тебе предстоит жить.

Боль сжала сердце Оли острее любого ножа.

Он широко распахнул руки, будто приглашая в объятия.

– Я заберу твою боль. Она сожрёт тебя, как сожрала Катю. Не повторяй её ошибку.

Оля подбежала к Тиму, опустилась рядом на колени и прижала пальцы к его шее.

– Жив… – облегчённо выдохнула она, поднимая взгляд на профессора.

Захар даже не взглянул на него. Он лишь слегка повёл тростью.

Оля закрыла глаза. Боль, стыд, отчаяние – всё это провалилось куда-то вглубь, достигло дна и… переродилось. Превратилось в нечто иное, твёрдое и неумолимое.

Она медленно покачала головой. Холод внутри неё внезапно улёгся, сменившись абсолютной, кристальной ясностью.

– Нет! – крикнула она с такой силой, что задрожали уцелевшие стены, а стая ворон, взметнувшаяся в небо, ответила ей пронзительным карканьем. – Нет! Нееет!

– Твой отказ наивен. Ты думаешь, я – твой главный враг? Ты борешься с тенью, пока настоящее чудовище пожирает мир у тебя за спиной.

– О чём ты?

– Есть болезнь куда страшнее – вирус бесконечного роста. Он заставляет человечество бежать всё быстрее, потреблять всё больше, гнаться за призраком успеха, пока оно не рухнет замертво.

Они не предложат тебе партнёрство. Они подключат твой дар, как батарейку, к своей ненасытной машине, выжгут душу и назовут это оптимизацией. На их фоне моё предложение – акт милосердия.

Оля подняла глаза на профессора.

– Вы не садовник. Вы – червь, который уверяет яблоко, что гниль изнутри и есть его истинная сущность. Но я не дам вам его отравить.

Её прервал телефонный звонок, доносящийся из кармана его пальто. Профессор с лёгкой досадой поднял трубку. Не сводя с Оли взгляда, он выслушал короткое сообщение.

– Понял, – его голос был ровным, но в нём дрогнула тонкая нота раздражения мастера, которого отрывают от работы.

Звонок прозвучал как стук шахматных часов, заканчивающий партию.

– Кажется, наш уединённый диалог подошёл к концу. – Он развернул трость, и его поза вновь стала собранной и деловой, будто он покидал совещание, а не поле битвы. – На моей «эко-ферме» гости. Нежданные. И очень настойчивые.

Он бросил на Олю взгляд, в котором читалось не раздражение, а нечто иное… расчётливое разочарование.

– Ты видишь, Оленька? Хаос повсюду. Он стучится в двери даже самых упорядоченных систем. Жаль, что сегодня нам не удалось договориться. – Он сделал шаг к выходу. – Но я живу на этом свете не первую тысячу лет. И потому знаю точно: ты придёшь ко мне сама. И попросишь о помощи. Я не откажу. Запомни это. А пока… до новых встреч.

Он быстро направился к выходу, где уже зажигались фары чёрного внедорожника.

– До свидания, профессор, – тихо сказала она его удаляющейся спине.

Оля перевела взгляд с удаляющихся огней на Тима, лежавшего без сознания у её ног, а затем на свои руки.

В кармане куртки назойливо зазвонил телефон. Она с трудом вытащила его.

– Да, пап…

– Доченька, алло! Слышишь меня? – голос отца звучал взволнованно и приглушённо, будто из другого мира.

– Говори, я слышу.

– Я вспомнил! Шаман… тот старик… Он сказал, что будет ждать тебя. После того как сила проснётся, он будет ждать, чтобы научить тебя ею пользоваться. Алло! Ты слышишь?

– Слышу, пап… Спасибо.

Она бросила телефон на пол и наклонилась к Тиму, прислушиваясь к его прерывистому, хриплому дыханию. На мгновение закрыла глаза, ощущая всю тяжесть выбора и грядущего пути.

– Потерпи, родной, – тихо прошептала она, проводя ладонью по его щеке. – Я что-нибудь придумаю.