Лето придёт во сне. Запад

– Сигнальные? – с сомнением протянула я и потянулась к сумке Ральфа. – В первый раз слышу. И не помню я там никаких красных наконечников.

Яринка светила мне фонарём, пока я доставала колчан и вытряхивала на асфальт россыпь тонких серебристых стрел. Серебристых… кроме нескольких, кажущихся более тёмными, которые при ближайшем рассмотрении оказались медного цвета. Их наконечники не были красными, как написал Ральф – скорее, бордовыми, – но в том, что речь в письме шла именно о них, сомневаться не приходилось.

Я подняла одну такую стрелу, показала Яринке:

– Попробуем?

– Сейчас? – почему-то испугалась она. – Но мы же ещё не на месте. Колесо – вон оно где…

– Мы не доплывём до берега с арбалетом! – пожалуй, чересчур резко ответила я, удивлённая внезапным замешательством боевой подруги. – Или здесь, или нигде.

– Подожди. – Яринка каким-то старушечьим жестом начала массировать виски. – Ещё немного. Надо же подумать! Ведь это… это слишком…

Слишком неожиданно, хотела сказать она? Да уж, неожиданнее некуда: я сама чувствовала себя так, будто лечу в пропасть, у которой не видно дна. А всё привычное, всё любимое, все надежды и планы последних дней, месяцев, лет летят вместе со мной. С таким трудом собранная картина мира разбилась вдребезги, больно поранив осколками, и вокруг снова образовалась зияющая пустота.

Но, в отличие от подруги, меня это только подтолкнуло к немедленным действиям. Пустоту нужно было срочно чем-нибудь заполнить. Хоть чем!

У меня нашлась зажигалка, но я взяла походные негасимые спички из кармана Дэновой куртки. Не потому, что они больше годились для такого случая – просто хотелось, чтобы Дэн тоже принял участие во всём этом. Яринка перестала хныкать и подсказывала, заглядывая в письмо Ральфа:

– Нужно держать наконечник в огне, пока он не начнёт потрескивать. А затем сразу стрелять вертикально вверх.

Я кинула ей коробок. Вложила медного цвета стрелу в ложу арбалета, взвела тугую тетиву… Вот так: Пчёлке всё-таки предстоит сделать решающий выстрел, ради которого она ко мне вернулась.

В темноте загорелся жёлтый огонёк: Яринка чиркнула спичкой, поднесла её к поблёскивающему наконечнику. И смотрела, как пламя лижет его, пока мы обе не услышали отчётливый треск, похожий на тот, с которым в приюте разгорались праздничные бенгальские огни – одна из маленьких радостей, иногда доступная его воспитанникам.

– Отойди!

Яринка отпрыгнула в сторону, а я вскинула арбалет, вжимая приклад в плечо и до хруста изгибая поясницу. Вертикально вверх… Палец надавил спусковой крючок. Я даже успела порадоваться его мягкому ходу, когда белая комета разгорелась в темноте, заставив нас зажмуриться, и с яростным шипением рванулась в небо.

Мне с трудом удалось удержаться на ногах. Из-за отдачи в неудобной позе и кратковременной слепоты я неловко просеменила боком несколько шагов, выронила Пчёлку и присела. А когда выпрямилась, услышала, как Яринка негромко смеётся.

– Загадала! – с совершенно детским восторгом выкрикнула она, будто мы с ней играли во дворе приюта, а не ожидали своей судьбы на разрушенном мосту, меж двух враждебных берегов. – Я загадала желание!

У меня перед глазами всё ещё плавали пятна неожиданной вспышки, но сквозь них удалось разглядеть, что подруга стоит, запрокинув голову, хлопает в ладоши, а по её лицу скользит призрачный белый свет. Прищурившись, я посмотрела вверх.

Сияющая комета, сорвавшаяся с тетивы Пчёлки, теперь плыла в вышине над нами и рассыпалась, рассыпалась в разные стороны веером серебряных искр, рассекающих небо короткими пронзительными росчерками. Падучими звёздами.

– Загадывай скорее! – крикнула мне Яринка, выглядевшая совершенно счастливой. – Звездопад!

Да, это был звездопад. Наш с ней долгожданный звездопад, заслуженный, выстраданный. И я мысленно заметалась, пытаясь из десятков желаний, начиная от совершенно мелочных и глупых, заканчивая глобальными, касающимися мироздания в целом, выбрать одно – самое главное, самое заветное… Но не успела. Белая комета, уже опускающаяся, уже завершающая свой полёт, вдруг снова вспыхнула, с треском разбрызгав вокруг себя целый сноп искр-звёзд, и медленно погасла, став сначала тускло-жёлтой, затем оранжевой и, наконец, исчезнув совсем.

– Успела? – шепнула Яринка, сразу притихшая и погрустневшая, словно весь её детский восторг сгорел вместе с нашими падучими звёздами. – Загадала?

Я покачала головой, удивляясь, как сильно меня это расстроило. Будто не было у нас других причин для печали!

– Ничего… – начала утешать подруга и вдруг опять просияла. – Дайка! У нас же есть ещё такие стрелы! Мы можем снова устроить звездопад! Много раз!

Не дожидаясь моей реакции, она метнулась к россыпи стрел на асфальте, начала лихорадочно перебирать их в поисках нужной. Я, тоже обрадованная, хотела помочь ей, но заметила краем глаза проблеск света в темноте у руссийского берега. Повернула голову:

– Ярин…

Плечом к плечу мы медленно подошли к перилам, не сводя глаз с дрожащего жёлтого огонька. Огонёк слегка раскачивался вверх-вниз и, кажется, приближался.

Подруга сообразила первой.

– Лодка! – задохнулась она. – Эти… возвращаются!

Эти: Михаил Юрьевич, его «ребята» и Дульсинея Тарасовна, хотя нет, Дульсинею Тарасовну, скорее всего, оставили на берегу – несомненно, возвращались. Возвращались, удивлённые и встревоженные диковинной иллюминацией, устроенной нами над ночной рекой. Возвращались, твёрдо намеренные на этот раз забрать нас с остатков моста, пусть даже силой. Сделать это под видом заботы и нежелания оставлять двух малолетних дурёх на верную смерть в диком краю, а на самом деле – вновь преследуя свои цели и выгоды.

– Ну что, поплывём? – опять спросила Яринка, и на этот раз я ответила:

– Да!

Поплывём, потому что, несмотря на всё произошедшее, я не хочу стрелять ни в Михаила Юрьевича, ни в кого-либо другого. Поплывём, потому что, даже если впереди нас никто не ждёт, это лучше, чем возвращаться назад. Поплывём, потому что Яринка права, и мы в одном шаге от исполнения своей некогда заветной мечты – вырваться за железный занавес Руси, попасть на Запад… И ничего, что он вдруг оказался на Востоке.

У меня не было времени попрощаться ни с Пчёлкой, которая так и осталась лежать там, где я её выронила, ни с курткой Дэна, ни с самим этим скорбным местом, где мы в последний раз были вместе. И, наверное, к лучшему: очередного прощания я могла уже и не выдержать.

Яринка и я одновременно начали выбираться из платьев, из дурацких неудобных закрытых платьев, которые так раздражали нас, уже привыкших в Оазисе к совсем другой одежде. Под платьями благодаря всё той же руссийской чопорной «моде» были у нас ещё лёгкие комбинации, что сейчас радовало – иначе бы пришлось отправляться в опасный заплыв нагишом. Платья упали на асфальт, за ними последовала обувь, за обувью – колготки. Когда мы, босые, налегке, чувствуя голой кожей ласку ночной прохлады, побежали к краю моста, я впервые со времён нашего с Бранко путешествия на машине по бесконечным дорогам, почувствовала себя по-настоящему свободной.

Ой-ой-ой… Мысль, что мы слишком поторопились бросать обувь, пришла мне в голову, как это обычно бывает, опосля, когда узкие ступеньки-скобы больно впились в незащищённые ступни. Яринка, следовавшая за мной, тонко взвыла и заспешила вниз, чуть не наступая пятками мне на макушку. Так что получилось даже удачно: мы с ней спикировали к воде, как чайки, не успев испугаться ни высоты, ни темноты, которые, дополняя друг друга, делали этот спуск весьма рискованным.

И снова – ой-ой-ой! Вода Амура, казавшаяся такой спасительно прохладной при дневной жаре, сейчас обожгла холодом. Вода не привычного мне Чёрного моря, но северной реки, неласковой к ночным купальщикам.

Скобу, за которую держалась руками, я отпустила сразу, лишь только пальцы ног почувствовали влагу, и поэтому окунулась в реку с головой. Вынырнула, вытаращив глаза и молотя руками, хотела предупредить Яринку, чтобы погружалась постепенно, но дыхание перехватило от озноба. Так что подруга разделила мою участь и снова запищала.

Здесь, под мрачной громадой разрушенного моста, в темноте и холоде, безумная идея добраться вплавь до берега уже не казалась такой осуществимой. Да и сам берег отодвинулся вдаль, стал тонкой чёрной полоской на горизонте, от которого нас отделяли десятки метров зловещей глубины. И теперь мы беспомощно барахтались, глядя друг на друга, не смея ни начать путь к намеченной цели, ни вернуться на мост, пока не стало слишком поздно.

За нас всё решило течение, силу и скорость которого мы недооценили. Пока я и Яринка восстанавливали дыхание после погружения в неожиданно холодную воду, нас уже незаметно отнесло в сторону. А мост, только что закрывавший небо над нашими головами, отодвинулся вбок и продолжил удаляться, покачиваясь на фоне звёзд.

И тогда я приняла решение:

– Поплыли!

Прежде чем рвануться к желанному берегу, я оглянулась назад, на Благовещенск. Огонёк приближающейся лодки по-прежнему светил из темноты, но ещё слишком далеко, чтобы её пассажиры могли нас увидеть или услышать. Это было хорошо, но одновременно пугающе. Если вдруг… Мне не хотелось об этом думать, но, если вдруг что-то пойдёт не так, лодка не успеет нам на помощь.

Сначала казалось, что течение помогает плыть, мягко подталкивая и поддерживая на поверхности. Оно могло бы быть потеплее, но сейчас благодаря движению холод почти отступил. Мы с Яринкой держались в паре метров друг от друга и не разговаривали, сосредоточившись на дыхании, на размеренных гребках, каждый из которых теперь был следующей маленькой промежуточной целью на пути к одной – самой важной, преследуемой нами с давней и такой же звёздной ночи, как сегодняшняя. Памятной ночи в сосновом лесу, когда мы впервые заговорили о Западе.

Сейчас эта цель была совсем близка, и её близость заставляла рваться вперёд с утроенной силой. Я думала обо всём, что произошло в моей жизни за прошедшие четыре года, гадала: а хватило бы той одиннадцатилетней девочке из соснового леса мужества встать на выбранный путь, знай она заранее, какую цену придётся уплатить? Через что предстоит пройти и сколько потерять?

«Лето придёт во сне», – пела я тогда, уверенная, что нужно лишь уметь терпеливо ждать, смиряясь с лишениями и невзгодами. Ждать, верить, надеяться – и рано или поздно желанное лето наступит, тепло растопит сугробы, и так некстати проснувшийся посреди зимы медведь выйдет под ласковое солнце, потягиваясь и зевая.

«Нет, мишка, – думала я, делая судорожные гребки к далёкому берегу, к заветной цели, к моему лету, – ты не уснёшь снова, ты просто погибнешь, если останешься в берлоге! Ты теперь шатун… иди на охоту!»

Оказалось, что лета нельзя дождаться. К нему можно только прийти. И я иду. Я уже иду, я совсем рядом!

– Дайка… – Голос Яринки прозвучал сдавленно, через силу. – Берег не приближается!

Я рванулась вверх, на миг выскочила из воды по плечи, тут же погрузилась обратно, и плеснувшая в рот и нос волна вызвала приступ кашля, но мне хватило времени увидеть, что подруга почти права. Желанный берег приблизился, но не настолько, насколько можно было бы ожидать, учитывая время и усилия, затраченные нами на пути к нему.

Зато мост был теперь далеко в стороне, как и дрожащий, почти невидимый огонёк лодки.

А коварное течение, усыпившее нашу бдительность, больше не помогало плыть: оно обволакивало, опутывало, как паутиной, стесняя движения.

А руки слабели. А вода уже не держала так прочно, как раньше.

И холод вернулся, вкрадчивый, зловещий, проникающий внутрь тела, делающий мышцы вялыми и стылыми.

– Ещё немного! – хрипло крикнула я Яринке явную ложь. – Осталось немного!

Она не ответила, но теперь я слышала её тяжёлое и быстрое, на грани паники, дыхание, время от времени прерывающееся фырканьем и кашлем, когда речная вода попадала подруге в открытый рот.

Стараясь не думать о том, насколько ещё хватит наших сил, я сосредоточилась на гребках. Следующая промежуточная цель… гребок… следующая… гребок… Почему ноги тянет ко дну? Цель… гребок… цель… гребок… Почему руки так устали, разве мы долго плывём? Далеко ли позади огонёк лодки? Нет, оглядываться нельзя, это лишняя трата сил. Только вперёд. Только чёрная полоска заветного берега перед глазами… по-прежнему далёкая. Только мириады звёзд наверху, среди которых ни одной падающей. Жаль, что я так и не успела загадать желание! И, как назло, теперь знала, что нужно было загадывать, теперь бы я…

– Дайка! – сбоку раздался беспорядочный плеск. – Нога! Ногу скрути…

Лицо Яринки с панически разинутым ртом было поднято к небу. В глазах вспыхнуло отражение звёзд – и тут же погасло, залитое водой.

Я оказалась рядом с подругой в два отчаянных гребка (только не судорога, нет, это же конец!), больше похожих на прыжки, но она уже вынырнула на поверхность, хрипло втянула воздух, снова начала погружаться… Я схватила её за волосы, потянула к себе, но Яринкины руки взметнулись из воды и стиснули мою шею, утаскивая за собой вниз, под воду. Мир вокруг исчез, сменившись непроглядной темнотой, и это напугало меня больше, чем холодная вода, льющаяся в рот и нос. Подтянув колени к груди, я сделала то единственное, что было разумно в нашей ситуации, – обеими ногами с силой оттолкнула подругу от себя, разрывая душащее кольцо её рук. Вынырнула, жадно вдохнула…

От толчка Яринкина голова тоже показалась на поверхности, запрыгала, как поплавок, вверх-вниз, в отчаянных попытках удержаться над водой. К счастью, я знала, что делать. Ася и Вика, наши старшие «коллеги» в Оазисе, – спасибо им сейчас из далёкой Сибири – научили меня. Снова оказавшись рядом с тонущей подругой, я подхватила её под мышки, на этот раз – правильно, сзади, дёрнула вверх. Яринка мотнула головой, и её затылок врезался мне в переносицу, отчего в глазах вспыхнули белые огни, но я не выпустила брыкающееся тело. Перехватила второй рукой, попробовала запрокинуть Яринку на спину и закричала ей в ухо, хрипло и страшно:

– Ложись! Ложись на спину и расслабься! Как на море, помнишь?!

Наверное, она помнила: мы любили так качаться на пологих волнах прибоя, глядя в бездонное голубое небо. А ещё моя Яринка даже на краю гибели оставалась моей Яринкой, и она сумела побороть панику. Тонкое тело изогнулось в моих руках, выпрямилось и легло на воду: дрожащее, натянутое как струна, но неподвижное.

– Вот так, хорошо. – Я говорила еле слышно, словно громкий голос снова мог повергнуть подругу в панику. – А теперь расслабься. Вода держит, помнишь? Пусть течение само несёт нас. Сейчас полежим, отдохнём и поплывём дальше. Всё получится…

Я бормотала что-то ещё, при этом вытягиваясь рядом с Яринкой, сжимая её руку в своей. И только сейчас осознала, что свет, вспыхнувший в моих глазах при ударе Яринкиной головы, не погас. Он отражался от чёрной воды, от наших тел, танцевал белыми бликами на волнах…

– Там! – Подруга тоже шептала, боясь повернуть голову и лишь отчаянно кося глазом в сторону китайского берега. – Оттуда!

А прежде чем я успела увидеть и понять то, что уже увидела и поняла она, над рекой, в клочья разрывая ночную тишину, разнёсся далёкий ещё рёв. Рёв заводящегося катера, который уже какое-то время держал нас в луче своего носового прожектора. Разнёсся, подобно трубному гласу с небес, и начал приближаться.

Мы с Яринкой лежали на воде, в зыбком равновесии раскинув в стороны руки и ноги, мы были совершенно беспомощны и обессилены, и мы могли только надеяться, что на этот раз встретили друзей. Что сейчас к нам на помощь идут те, кто должен был увидеть посланный с моста сигнал. Что это люди Ральфа. Или беглецы. Или и те, и другие. Что это не проснувшиеся пограничники, стреляющие на поражение без предупреждения. Что это вообще настоящий катер и настоящий свет, а не милосердная галлюцинация мозга, умирающего сейчас под водой от недостатка кислорода.

Рёв нарастал, вода пробками стояла в ушах, и я не сразу расслышала слово, которое снова и снова повторяла Яринка, стискивая мою ладонь:

– Загадывай! Загадывай! Загадывай!

Не понимая ещё, чего она хочет, я повернула голову и увидела, как над китайским берегом, над чёрным зеркалом Амура, над несущимся по нему пятном света взлетает белая комета. Взлетает, такая же, как та, что была отправлена в ночное небо решающим и единственным выстрелом моей Пчёлки. Взлетает, веером рассыпая вокруг себя серебряные падающие звёзды.

И, глядя, как рождаются и тут же гаснут их короткие, но такие яркие жизни, я загадала.

Стихи моей читательницы в качестве эпилога

Лето (не) придёт во сне

( I )

Сон проходит, но лето здесь – только летнего больше нет.

И прожектором по глазам бьёт с границы смертельный свет,

И зелёная гладь тайги прерывается белизной —

Звёзды падают в темноте, «будь со мной, до конца со мной».

Но конец неприглядно скор, и смеётся его оскал,

Громыхает, хохочет зло над чужими детьми река,

Разрывает туман в клочки гулкий рёв и надсадный крик,

Вдалеке колокольный звон отдаётся дырой внутри.

Под холодной водой застыла невиданная беда.

Этот лёд на душе не тает – останется навсегда.

Значит, только осталось плыть, плыть отчаянно и вперёд,

И стрелять вертикально вверх в звездопадный небесный свод.

Бейте, бейте колокола! Пусть святыни огнём горят!

Это дети идут на бой, и в глазах у них стыль утрат.

Это руки у них в крови, слишком ранней для юных лет,

Если даже Господь им враг, перед кем им держать ответ?

Дети в пальцах чужих интриг, точно куклы, висят в цепях,

Но звенит под рукой металл – это гнев побеждает страх,

Наливается лютой силой внутри расписной груди,

Коли хочешь тепла и лета, сорвись с поводка. Иди.

И сменяется буйной зеленью убранная коса,

И взвивается пламя вверх, к невнимающим небесам.

Если лето ушло, не спи – выходи на смертельный бунт.

Вылезай из норы, медведь. Просыпайся, лесной шатун.

Litchi Claw

https://vk.com/thesingingiron

Послесловие авторки (о эти ужасные феминитивы, ужас, кошмар, конец скрепам, жопа традициям, гроб, гроб, кладбище!)

Я знаю, что сейчас многие из вас хотели бы меня придушить, и даже знаю почему. Вы ожидали совсем другого развития сюжета и уж точно другой концовки. Я пыталась, честно. Потому и не могла так долго закончить третью книгу. Я хотела вымучить из себя правильный сюжет и правильный финал. Что-то вроде а-ля-Сойка-пересмешница о том, как юная девушка вдохновляет на борьбу народ своей страны, становится его флагом и приводит к победе, попутно обретая свою первую и единственную любовь. Книг с такими сюжетами полно, те же «Голодные игры», «Дивергент», отчасти «Делириум», и это хорошие книги, я ничего плохого не хочу сказать об их авторах, которые смогли сделать то, чего не смогла я. Повторяю – я пыталась: писала черновики, накидывала синопсисы… Но герои сразу делались картонными, декорации статичными, а писать становилось неинтересно. В конце концов, стало ясно, что или книга получится такой, какой получится, либо я не допишу её вовсе. И я просто пошла за сюжетом. Куда он привёл, вы уже знаете, – оценка за вами.

Я отдаю себе отчёт в том, что в общем и целом трилогия получилась пёстрой как цыганское платье. Три книги, написанные совершенно о разном, объединённые только героями. Увы, ровное, изысканное, выдержанное в одном стиле повествование – это, видимо, тот уровень писательского мастерства, которого я ещё не достигла.

Но какой бы не получилась третья книга и сама история в целом, я бы не захотела написать её иначе. Так и тянет сказать народное и мудрое: из песни слова не выкинешь. Или: что было – то было. Забавно, но раньше, если я, читая интервью или автобиографии писателей, натыкалась на их признания о том, что это не они придумывают сюжет, что он приходит сам, а герои живут своей жизнью, то презрительно фыркала, считая такие слова неуклюжим пиаром, попыткой придать своему творчеству некую возвышенную основу. Мол, я – всего лишь перо и не могу знать, чья рука ведёт его по бумаге! Этакая романтизация будничного ремесла.

Но я была несправедлива. К третьей части «Лето придёт во сне» и мои герои обрели свободу воли и способность удивлять меня в каждой главе. Я не придумывала сюжет, я не писала набросков, черновиков и синопсисов, я даже не знала, что произойдёт на следующей странице, я просто рассказывала то, что в данный момент видела внутренним взором. Так можно на ходу описывать сюжет фильма, никак не влияя на его развитие.

Наверно, многие хотели бы узнать, будет ли продолжение, будет ли четвёртая книга, ведь третья закончилась весьма неоднозначно. Этого я тоже не знаю. Но если вдруг когда-нибудь мне и захочется вернуться во вселенную мрачной православной Руси вероятностного будущего, то точно не скоро. Поэтому здесь я оставляю своим читателям право самим додумать, что было дальше. Тем и прекрасны открытые концовки, что за ними может последовать всё, что угодно. Решать вам.

Прошу прощения у тех, кого разочаровала, но я, правда, не виновата! Что было – то было.