Идеальное столкновение
- -
- 100%
- +
Сделав глоток, Баровски убирает руку со стаканчиком от лица и предоставляет возможность «полюбоваться» его наглой улыбочкой, с которой, приподняв брови, он неторопливо и словно оценивающе проходится по мне с ног… и зависает на груди.
Опускаю лицо, замечая, как ворот халата беспардонно разъехался. Эта часть обнаженной кожи груди молниеносно «краснеет», и я дергано поправляю воротник, запахиваясь чуть ли не до подбородка.
Мерзавец.
На мерзкой физиономии расцветает довольная ухмылка, и мое желание стереть ее с лица этого придурка зашкаливающее.
– Забыл спросить, как у тебя дела… – подает он голос с мелодичной интонацией акцента с удлинёнными гласными. – Ты вчера так поспешно убежала, – Баровски оборачивается и подхватывает предназначенный для меня стаканчик с кофе. – Держи. Вижу, ты нуждаешься… – протягивает его мне.
Зло взвиваюсь. Нуждаюсь? Я? Да кем он себя возомнил? Всевидящем оком?
Понимаю, что это моя проблема – увидеть в его словах второе дно, но… это же надо?!
Видит он!
Слишком много уже успел разглядеть, а еще даже сутки не прошли с нашей встречи. Это и бесит. В крови еще промилле, но осознаю трезво – преимущество у него, а ведь адвокат среди нас – я.
Капризно не двигаюсь с места.
Пусть засунет заботушку себе в одно место.
Но когда Баровски, стянув с себя бейсболку и отправив ту на стол, выпрямляется, а я понимаю, что он собирается сделать, жалею, что сама не забрала этот чертов стаканчик.
Двух гигантских шагов бывшему мужу достаточно, чтобы оказаться рядом со мной за десятую долю секунды.
Подбородок приходиться задрать настолько, что чувствую хруст в шее.
Господи, он что, всё это время рос? Я без понятия, чем он занимался в последние семь лет, и, если плохому танцору мешает известно что, то этому… каково с таким ростом? Разумеется, если его не поперли из клуба, и он до сих пор играет.
Когда мы познакомились восемь лет назад, он был подающим надежды двадцати двухлетним футболистом. Его выкупил какой-то титулованный московский футбольный клуб, суля молодому форварду блестящую карьеру. Не знаю, все ли на данный момент с его карьерой блестяще, ведь после развода я запретила себе интересоваться его жизнью, а потом… потом я сделала ему подарок – мне просто он стал не интересен в принципе.
Баровски снова пихает мне кофе, на который смотрю выразительно недоверчиво.
– Да бро-ось… – тянет он со своим дурацким акцентом, скользящим смычком по моим натянутым нервам, – если бы я хотел тебя убить, я бы не стал травить.
Изгибаю брови.
– Да? А что бы ты сделал? – спрашиваю с каким-то доставляющим удовольствие вызовом. Будто безумно интересно узнать, как меня хотят убить.
– Придушил, – отвечает с нарочитой мягкостью. – Нежно…
Я давлюсь кислотой, вмиг заброшенной из пустого, накануне закиданного алкоголем, желудка.
Пульс оглушительно подскакивает, хоть я и понимаю, что все сказанное Баровски в мой адрес – ядовитая издевка и приветы из прошлого, но я, как и любая другая женщина, слышу то, что мне хочется… Но мне ведь не хочется? Так какого чертова хрена?
– Как мило, – со злостью выдергиваю из его лап «свой» стаканчик и, глядя ему в глаза цвета кофейных зерен, делаю большой глоток напитка, а потом показательно провожу языком по верхней губе, собирая вкус пенки… чёрного американо без сахара… Моего. Любимого. Кофе…
Слишком интимно. Слишком для бывших.
Мое безрассудное дразнящее действие и его взгляд… на моих губах.
И я не знаю, что задевает сильнее – этот взгляд или понимание, что он помнит. Помнит, какой кофе я люблю.
Зачем? Стило ли столько времени держать в голове информацию о предпочтениях женщины, у которой нет «ни морали, ни совести»?
– Какая гадость… – поморщившись, будто сглотнула не кофе, а редкостное говно, заблюриваю момент «слишком интимно» и отхожу от Баровски на добрых несколько метров. К столу, на котором ранее он просиживал задницу, и от греха подальше. Вдруг мне захочется выплеснуть содержимое стаканчика прямо в ухмыляющуюся рожу, а ведь кофе вкусный. И кислоту во рту гасит за здрасьте.
Дима разворачивается ко мне лицом, и теперь я опираюсь поясницей о край стола, а он стоит на моем месте. Эта пертурбация наших позиций хоть и сомнительна, но отчаянно дает мне шанс уравнять счет. Который, судя по проблеску восторга на лице Баровски, имеет значение лишь для меня, а его всё устраивает.
Делаю очередной глоток кофе, давая себе секунды для того, чтобы еще раз поглазеть на бывшего муженька.
Загорелая шея бесспорно подсказывает, что свой летний отпуск он провел не в Москве. Под однотонной футболкой четко прорисовывается развитая мускулатура груди и, судя по всему, времени Баровски не терял – он в отличной физической форме. С досадой приходится признать этот неутешительный факт.
На запястье бывшего мужа фитнес-браслет, а длинные ровные ноги упакованы в черные прямые джинсы. Хорош гад…
Он тоже не теряется, разглядывает меня в ответ, и я позволяю ему это действие. Я после сна, с похмелья, не накрашена, не расчёсана, не умыта, но безумно довольна собой в том, что могу позволить подобную вольность, когда рядом бывший. Пусть малодушное «если девушка красиво одета, у нее сногсшибательный макияж и от нее приятно пахнет – значит где-то рядом ее бывший» катится к черту!
– И всё же… что ты тут делаешь? – закончив осмотр, задаю вполне закономерный вопрос.
– Я же сказал – узнать, как у тебя дела, – сдержанно повторяет Баровски и приваливается плечом к стене.
– Как видишь, у меня все прекрасно, – сообщаю, раз уж ему так интересно. – Я же не развожусь, – пожав плечами, не гнушаюсь вставить ядовитую шпильку.
Дима оценивает её по достоинству. Расплывается в понимающе-принимающей улыбке.
Кажется, вот сейчас я точно уравняла счет.
– Развод – это не всегда что-то плохое. Иногда это спасение, – выдает он.
Мои брови карикатурно уползают наверх.
Ну ни хрена себе Фалес Милетский!
Желание поржать от души купирую восторженным изумлением:
– Баровски, ну надо же! И где ты познал эту истину? В мужской раздевалке после неудачного матча?
Или так удачно прилетело мячом по голове? Мне прямо зааплодировать ему захотелось – как сказал хорошо.
– Это опыт! – шаловливо подмигивает он. – Ничто так не добавляет жизненного опыта, как собственный развод. В моем случае первый, – заявляет с триумфальной наглецой в глазах и смотрит так вызывающе-кричаще, типа «чем крыть будешь?».
А я буду! Мне есть чем. Потому что этот его намек на наш с ним развод я принимаю за личное оскорбление!
Но в руках себя держу, когда прямолинейно объявляю:
– Выход там, – киваю ему за плечо в сторону, откуда явился.
Баровски лениво оборачивается, смотрит на дверь с секунду, но выметаться не торопится.
Дааа… упертость всегда была его вторым именем. Стряхни его с плеч, а он на руки полезет.
Повернувшись ко мне с невозмутимым выражением на лице, наставляет на меня свой кофейный стаканчик:
– Кстати… тебя не просто было найти, – сообщает внезапно, – я искал Ольгу с датой твоего рождения. И какого было мое удивление, когда нашел Ольгу Баровски, – делает акцент на последнем слове. – Ты не поменяла фамилию? – улыбается самодовольно.
Закатываю глаза.
– Вот только не романтизируй, ладно? И не надумывай себе ничего. Мне было просто лень менять документы. И к тому же, было бы глупо избавляться от известной фамилии бывшего мужа-футболиста, – растягиваю губы в фальшивой улыбке.
Кажется, мой ответ снова удовлетворяет Баровски.
– Ну конечно! – улыбается он. – И пригодилась?
– Твоя фамилия? – уточняю. Получив утвердительный кивок, сообщаю: – Конечно.
– И как же? В магазине тебе бесплатно «продают» пиво и сухарики? —предполагает он, намекая на набор диванного футбольного болельщика.
– Нет. В аптеке – мышьяк, а в оружейном – огнестрельное, – парирую, с трудом удерживая губы на месте, чтобы не расхохотаться, потому что Баровски уже ржет в голосину и не парится.
Это такой идиотизм. Чистой воды детский сад – то, чем мы занимаемся. Тридцатилетние идиоты, дергающие друг друга за косички.
Я взрослая, самодостаточная женщина, профессионал свое дела, опытный адвокат, умеющий в десяти заповедях найти тринадцать лазеек, стою тут с этим зарвавшимся верзилой и разбрасываюсь глупыми шуточками… Это как вообще? Нормально?
Кстати, да. Шутки в сторону.
– Между прочим, я собираюсь применить это оружие… – предупреждаю, приняв серьёзный вид. Баровски скрещивает ноги в щиколотках, давая понять, что весь внимание, но выражение его лица подсказывает – он все еще навеселе. И тогда я решаю пустить первую пулю: – я буду представлять интересы Алины в суде в качестве ее адвоката.
Сюрпри-из…! Не всё же ему довольствоваться выражением моего лица от внезапно сваленных «сюрпризов». Я тоже хочу, и эффект не заставляет себя долго ждать. Что-то меняется в Диме. В его расслабленной позе, перерастающей в напряжённую. В лице, с которого стекает привычная наглеца.
Не ожидал?
Не ожидал…
А что он хотел? Что, поджав хвост, я стремглав схлопнусь и дам ему лишний раз потешить его грандиозное эго тем, что спустя семь лет он хоть как-то на меня влияет? Нет уж, не для того я в себе стерву растила.
Но стоит признать, я сама от себя в легком шоке.
Мы сталкиваемся взглядами, и сейчас это не просто бесполезные гляделки, а зрительный бой, и я выдерживаю его упрямо, сигнализируя, что ни черта не шучу.
Недобро усмехнувшись и качнув головой, Дима опускает лицо. Смотрит вниз, на свои брендовые кроссовки с секунду, пока меня буквально трясет от распирающего желания не только увидеть, но и услышать его реакцию.
– А деньги не пахнут, да, Оль? – поднимает ко мне глаза.
Ждала реакцию? Получила? Распишись.
Ребра стягивает до боли. От этого несправедливого обвинения и обличительного упрека. От этого взгляда, полного тихого разочарования. Во мне. Как тогда. Семь лет назад. Когда смотрел в глаза «алчной суке».
Нет-нет-нет… даже не смей меня обвинять! Не смей смотреть с этим хлестким презрением, оседающим в горле кисло-горьким осадком и заставляющим снова почувствовать себя той самой «алчной лицемеркой». Вспомнить всё. Вспомнить. Всё.
К черту…
– Да, Дим, – сглотнув вязкий прогорклый комок, отвечаю. – Ничего не изменилось…
Ничего. Он всё также про деньги, а я снова о другом.
– Ничего не изменилось… – повторяет за мной каменно, глядя прямо в глаза, а потом улыбается. Криво так, словно под муками. – Снова играешь против меня?
Это тоже пуля. Только мне. Ответная, хлесткая, разрывная. Отбрасывающая на семь лет назад, где я не осталась в долгу. А сегодня это другое. Там – я любящая девчонка, от горькой обиды наделавшая кучу ошибок. Там – он ударил больно. Там – я ударила больнее.
– Я делаю свою работу. То, ради чего сюда прилетела. Князева – моя клиентка, а ты – лишь ее муж, – ни больше, ни меньше. – Но ты можешь считать иначе, – показательно равнодушно пожимаю плечами.
Мое лицо горит. Кровь в венах, кажется, тоже.
Я так сильно стараюсь выглядеть отстраненно и убедить нас обоих в непредвзятости, что нагоняю себе температуру.
Жалящий взгляд карих глаз носится по мне зигзагами. Сжигает. Забивается под кожу иголками, пока жду… сама не знаю что именно. Просто мне… больно. Оказывается, до сих пор.
– Объявляешь мне войну, Баровски? – ухмыляется бывший, глядя на меня исподлобья.
Как пафосно. Но окей.
– Предлагаю тебе сразу сдаться, – веду плечом, – Баровски.
– Звучит как вызов, – он сухо усмехается.
– Как пожелаешь.
Сталкиваемся взглядами. Дима молчит ровно секунду, пока дребезжу внутри себя как старая, полуразваленная вагонетка, а потом объявляет твёрдо:
– Я принимаю его. С тобой свяжется мой адвокат, – жестко роняет Баровски и, развернувшись, устремляется к двери, которую прикрывает за собой невыносимо бесшумно.
Три, два, свисток…
Это моя игра, и я ее выиграю. В нападении, в защите, как угодно, только на своем поле.
Глава 7.
Дмитрий
– … мы можем подать ходатайство на отвод, основываясь на личной заинтересованности Ольги Валерьевны в исходе дела и её предвзятости, – предлагает Володя. – Гнуть за нарушение норм адвокатской этики и…
– Не надо, – жестко обрубаю его.
Он прикусывает язык слету. Молчит, хоть и на его слащавой роже миллион вопросов, которые он хотел бы озвучить, если бы я разрешил.
Я молчу, а значит, не разрешаю. Уверен, в его заумной башке сейчас сбой микросхем – с хрена ли я все усложняю. Он годные вещи предлагает, а я палки в колеса.
Молчу, значит так надо. А зачем – я еще сам не решил.
Лебедев косится на меня исподлобья, всматривается. Ищет признаки деменции?
Может, и найдет, я уже ни в чем не уверен. Три дня жестко дрейфую. Несет меня от берега к берегу. С того момента, как Володя назвал имя-отчество нового адвоката моей благоверной. А дальше как в тумане.
Оленька… Баровски.
Усмехаюсь про себя, но Лебедеву с каменной рожей поясняю:
– Без разницы, кто за Алину будет впрягаться, – стараюсь звучать убедительно, поскольку мне глубоко не насрать, и если уж обвинять кого-то в личном интересе, то только меня. С личным интересом я тоже пока не разобрался. Для чего, зачем. Просто так хочется. – Скорее бы покончить с этим дерьмом…
Под дерьмом я подразумеваю развод. От него также попахивает. Да и сезон у меня через две недели. Некогда потом будет во всем этом вариться.
– Я понял, – отзывается мой юрист. – Тогда работаем в штатном режиме?
– Ага, – отвечаю, морщась. Вытянув вперед левую ногу, растираю колено. Ноет, собака. Четыре года назад мне его штопали, но, судя по всему, мениск снова мозги делает. – Володь, и соглашение о неразглашении подготовь, – поднимаю к нему лицо, – как для Алины делали, – уточняю.
Стоя у окна отельного номера, в котором третий месяц живу, Лебедев смотрит на меня и улыбается. Непрошибаемый, блин. Всегда в одном расположении духа. Я, когда с ним познакомился, некоторое время считал, что у него лицевой нерв защемило, по итогу оказалось он просто сам по себе такой. Типа дружелюбный. Без понятия может, оно и нормально в его деле – выглядеть дуриком, просто у меня практически каждый день перед глазами двадцать два мужика с напряженными рожами, поэтому мне странно, а так парень толковый. Фриковатый снаружи, но в целом меня в нём всё устраивает.
– Для Баровски Ольги Валерьевны?
Ага, блин, для пани Баровски.
– Для нее, – подтверждаю.
– Согласно кодексу профессиональной этики законодательно адвокатская тайна…
– Володь… – пресекаю душнилу.
Я знаю, что такое адвокатская тайна, знаю, что за ее утечку адвокат несет ответственность, но я не уверен, что Олюшка Валерьевна о ней когда-либо слышала.
– Сделаю, – лаконично рапортует Володя. За это его уважаю – всё строго по делу. Никаких лишних телодвижений. В душу не лезет. Нормальный у нас коннект. Я с ним полной грудью вздохнул – сам решаю когда и сколько раз мне помочиться сходить. Он третий год со мной работает, надеюсь, продолжим в том же духе.
Больше никаких агентов. Нахер… Я уже серьезно поднялся: от сперматозоида до капитана команды, могу себе позволить принимать решения самостоятельно.
Провожаю Лебедева спустя пятнадцать минут. Прошу его связаться с Олей и договориться о встрече с последующим предоставлением мне координат «где и когда».
Закрываю за Володей дверь.
Прихрамывая, волочусь на кухню. Нисколько сейчас от колена, сколько от каменных мышц. Икроножная вибрирует. Даже пружинит. Каждая связка в ногах натянута до предела.
Сегодня Коппола стегал нас на предсезонной тренировке как паршивых овец.
За дело, так что без претензий.
После того, как обосрались на товарищеском матче с командой, вышедшей из второго эшелона лиги, я тоже своим парням лещей наподдал. Хотя и с меня вчера тоже было толку мало. И если мужикам можно свалить на лето, то моя причина слишком противоречивая. Олюшка, блин, Баровски. С утра успевшая перебаламутить во мне всё, что можно. Поднять на поверхности то, что, казалось, уже забыто и прочно осело на дно. Но говно же не тонет. И у меня оно всплыло сразу, как только увидел: чувство вины, перемеженное с желанием придушить, обида, присовокупленная к разочарованию. Обида… Тут смешно. Взрослый мужик, а всё туда же. На обиженных куй кладут, но меня, судя по всему, это мало волнует.
Примчался вчера утром как придурок. И опять же – на черта, зачем? Связи подключил, нашел в какой гостинице она остановилась. Просто узнать – как дела? Просто еще раз полюбоваться, пока не успела сбежать, как семь лет назад? Может, и так, я ж говорю, шатает меня от берега к берегу.
По итогу, парни с Балтики, доселе не игравшие в вышке, раскатали нас со счетом три-ноль, как сопляков. Диво, мать твою, дивное. Так что тренер Каппола не без причины с нами жестил. Да и без проигрыша он у нас психованный. Чистокровный итальянец. Он с нами четвертый год нянчится, но русский так и не осилил. Зато русским матом овладел за три дня. В принципе, нам с парнями этого достаточно. Кратко, ёмко, по делу.
Прохрустев шеей, осматриваюсь. Где-то бросил мазь для колена, а где – не найду.
Номер у меня понтовый. Апартаменты. С собственной кухней. Я готовить люблю, но за последнее нездоровое время делал это от силы пару раз.
Я, как с квартиры, где мы жили с Алиной, со шмотками съехал, сразу в отель переместился. Думал, на недельку, а вышло, что вышло. Хату снимать смысла нет. В конце августа начнется сезон, по большой части обитать я буду на тренировочной базе и в гостиницах на выездных матчах.
Не найдя мазь, беру бутылку с водой. Ржу. Это как в анекдоте про двух эстонцев с похмелья. Просыпаются, у обоих башки с бодуна гудят, во рту сушняк. Один другому говорит: «Возьми деньги, сходи воды купи». Тот уходит. Через полчаса возвращается и говорит: «Воды не было, я тебе печеньки купил».
Так и я.
Забуриваю в гостиную.
Маятно. Тут посидел, там посидел. Так и дрейфую. Три дня места себе не нахожу.
Заваливаюсь на диван. Врубаю «Матч». Смотрю в плазму, а вижу её.
Оленька… Баровски. С глазами чистыми-чистыми, а в руке за спиной нож…
Глава 8.
Ольга
Ничего.
Пусто.
И ведь даже не удивительно, что в интернете нет ни слова о разводе известного футболиста и модели, а все равно бесит.
Принципы неискоренимы, да, господин Баровски? По-прежнему слишком конфиденциально, слишком спрятано… до маниакальной степени!
Раздраженно захлопываю ноутбук и отпихиваю его от себя. Вместо него подтягиваю большую пачку чипсов, предусмотрительно прихваченную в супермаркете за углом отеля. Когда я жую, мне лучше думается. А подумать есть над чем.
Забравшись в постель, подтягиваю к груди колени и снова погружаюсь в содержание брачного договора, копию которого мне предоставил Звягин.
Вчера я встречалась с ним, и мы заключили юрсоглашение. У меня до последнего рука не поднималась подписывать, но, вспомнив, с каким презрением на меня смотрел Баровски перед побегом из номера, всё встало на свои места, и я чиркнула подпись. Звягину же было до лампочки, с кем, где и что заключать. Он выглядел так, будто внизу его ожидал личный джет на Бали, а я тут приперлась со своими проблемами.
Звягин пихнул мне документы, оставшиеся от прошлого юриста, у которого вести дальше процесс не хватало компетенции, и сделал мне ручкой. Я даже не успела ни о чем его расспросить. А вопросов много. И прежде всего их желательно, да и по факту, получить от самой Алины, но у меня блок. Я малодушно оттягиваю момент, чтобы позвонить Князевой. Не думаю, что в мире найдется большое количество женщин, которых трахал один и тот же мужик, готовых вот так запросто завязать разговор. Кого угодно можно обманывать в беспристрастности, но только не себя. Адвокат – человек без эмоций и чувств, это всё понятно. Но когда ситуация такая щекотливая, сложно оставаться бесстрастным. Это как раз то, о чем я талдычила Айматову. Мне неприятно. А позавчера оказалось, что еще и больно расчехлять свои старые чемоданы и копаться в чужих.
«Но ты же профессионал!» – скажет Айматов. Профессионал, да. А еще женщина. А это всегда противоречиво.
Алина тоже не торопится со мной связаться. Закрадывается впечатление, будто она чувствует то же самое. С другой стороны, может, я слишком её идеализирую, ведь, кроме приятной внешности, я о ней толком ничего не знаю. Ее соц-сети – сплошной карнавал. Модные показы, шмотки, бьюти-тусовки, макияжи, распаковки, реклама и прочее. В общем, всё то, что свойственно модели и блогеру и ни одной фотки с мужем. Так что приходится довольствоваться той информацией, которую имею. А имею, на первый взгляд, не так уж и мало. Предыдущий юрист, к моему счастью, смотрел в правильном направлении и подготовил часть необходимых документов, а оставшуюся часть я заказала сама.
Сунув ладонь в пакет с чипсами, загребаю приличную пригоршню и сую в рот. Сажусь по-турецки.
Смотрю на свои пометки на полях копии контракта.
Они были в браке два года. Два. На полтора года больше, чем мы. Это что-то значит? Да. Значит, с ней ему было лучше. Настолько, что не возникло желания через полгода праздновать успешный исход матча между ног у какой-то футбольной фанатки.
Сглатываю привкус назойливой желчи во рту. Концентрированной. По-особенному гадкой и мерзкой. Привкус, который гасила долгие годы. Лечилась и вылечилась, и сейчас я ненавижу Баровски. Ненавижу Айматова. Потому что мне снова приходится отплевываться от этой горечи.
Вспыхнувшие воспоминания мешают сосредоточиться. Мутят текст перед глазами, делают содержание контракта белой простыней, с рассыпанными по ней черными буквами.
У нас не было никакого контракта. Мы нырнули в брак с разбега. Не зная друг о друге практически ничего, врезались на полной скорости. Одно свидание, и через месяц я стала Баровски. Нам было по двадцать два. Я – студентка магистратуры, он – вспыхнувшая на футбольном небосводе новорожденная звезда, потерявшая голову от обрушившейся на нее славы.
К черту…
В кипе бумаг, разбросанных по постели, отыскиваю исковое заявление, поданное Алиной.
«Отсутствие желание продолжать совместную жизнь у обоих супругов» – гласит описательно-мотивировочная часть заявления в качестве причины развода.
Нервно смеюсь.
Что, Баровски, снова не сумел удержать член в штанах?
Ощутив прилив знакомого разочарования, подтягиваю к себе ноутбук. Забиваю фамилию. За семь лет делаю это впервые – ищу профиль Баровски. Поисковик предлагает его первой строкой. Открываю.
Не раздумывая жму на последнее видео. Это небольшой ролик с матча. Баровски триумфально бежит вдоль ликующей, сходящей с ума от своего фаворита трибуны. Крупный план. Капли пота стекают по его напряженному лицу, волосы влажные и слегка вьются.
Сглатываю.
Сердце пинается. Как ребенок в утробе. Толкается, напоминая о себе, предупреждая, что оно не забыло. Оно всё ещё помнит, когда смотрю на бывшего мужа. Вытянув из выреза форменной футболки цепочку, он целует подвеску в виде монетки…
Глава 9.
Ольга
Восемь лет назад
Неглубоко затягиваюсь сигареткой. Курение убивает. Ага. То, что надо, чтобы убить хотя бы пять минут смертной скуки на этой тухлой вечеринке.
Я не обладательница вредной привычки, но иногда могу побаловаться. Вот как сегодня. Когда уже ничего не жду от этого вечера, кроме скорейшего завершения.
На черта Айматов притащил меня сюда?
Какой-то унылый квартирник в компании таких же пресных придурков. Они смотрят трансляцию матча на плазме и пьют пиво, даже музыку не включают. Дамиру нормально, а мне ловить нечего несмотря на то, что других девчонок всё устраивает.
Не знаю, кому принадлежат эти хоромы на двадцать втором этаже.
Перегнувшись через перила балкона, стряхиваю пепел и смотрю вниз – море мерцающих фонарных огней, отраженных мокрым асфальтом после дождя. Припаркованные тачки словно игрушечные машинки. Подо мной завораживающая высота, и дыхание снова сбивается. Скоро будет год, как я живу в столице, а так и не привыкла к её высотам. Но страха нет. Есть будоражащий восторг и ощущение себя парящей птицей над землей.
Сентябрьский сырой ветер подбрасывает мои волосы, забивается под тонкую кожаную курточку, запуская по телу волну легкой дрожи, которую гашу очередной затяжкой.
– Мне не нравятся курящие девушки.
Я вздрагиваю от скучающего глубокого мужского голоса с акцентом из-за спины.
Рука с зажатой между пальцами сигаретой замирает.
На балконе я одна, а значит, эта то ли претензия, то ли заявочка адресована мне.