Фара. Путь вожака

Мысли Алисы лихорадочно метались, натыкаясь на глухие стены логики и страха. «Нужно что-то, что нельзя проверить, но во что можно поверить. Что-то, что играет на их собственных, глубинных страхах, на их неуверенности…»

И в этот момент тишину комнаты, натянутую как тетива перед выстрелом, разорвало резкое, порывистое движение. Рея, мирно спавшая клубком у тёплой батареи, вдруг вскочила. Всё её тело напряглось в один миг, уши насторожились, превратившись в два живых локатора. Затем она, отчаянно виляя хвостом с такой силой, что казалось, вот-вот сорвётся с суставов, ринулась к двери. Тихий, счастливый, почти человеческий скулеж вырвался из её глотки – звук чистейшей, ничем не омрачённой надежды.

Фаровцы замерли в изумлении.

– Рея? Что с тобой? – испуганно позвала Ника, пытаясь ухватить собаку за ошейник.

Но Рея была неуловима. Она металась у двери, поскуливая и царапая дверной косяк когтями.

За дверью послышались шаги. И голос Леры, напряженный и сбивчивый:

– Салем, подожди! Объясни, что происходит? Почему мы ушли? Что еще за делегация, и откуда ты знаешь, где она расположилась? Ты что, правда связывался с «Мирным»?

Но Салем не слышал ее. Кровь гудела в его ушах, заглушая все звуки. Ладони, сжатые в кулаки, были мокрыми и холодными. Он стоял в двух шагах от двери, за которой были они.

Что им сказать? Как объяснить? Как рассказать о завале, о сломанной руке, о Лере? Как растолковать это безумное совпадение, из-за которого они теперь все оказались в одной ловушке? Мысли неслись вихрем, не находя выхода, не находя ответов.

Эти люди, ставшие его семьей. Те, кого он оставил с холодным расчетом, оправдываясь высокой целью. Они были здесь, в самом сердце вражеского лагеря. На расстоянии вытянутой руки. Но мог ли он теперь ее протянуть? Имел ли право, после всего?

Алиса, услышав имя Салема, сорвалась с места на автомате, повинуясь слепому порыву. И вот он. Перед ней стоял Салем – не призрак, не мираж, порождённый тоской и страхом, а плоть и кровь. Тот самый человек, который когда-то вытащил её из когтей смерти, вернул свет в глаза сестре и дал хрупкий, но такой явный смысл жить дальше. Он казался немного потрёпанным, осунувшимся, с тенью непрожитой боли в глубине серых глаз, но – живой. Настоящий.

Все в комнате замерли, будто время остановило свой бег, заворожённое этой внезапной картиной.

Немая сцена развернулась на пороге, насыщенная молчаливыми вопросами и болью. Позади, за столом у карты, застыли в непонимании Павел и Ваня. У окна, прижав ладонь к стеклу, стояла Ника.

А в центре этого шторма – Алиса. Она смотрела на Салема все тем же взглядом, который он ловил на себе перед своим уходом. Два черных омута, в которых по неосторожности можно было найти и погибель, и спасение. И сейчас в их глубине, в уголках ее темных глаз, наворачивались и медленно скатывались по бледным щекам капельки кристальных, беззвучных слез. Она не произносила ни слова.

Всё ещё не веря в реальность происходящего, медленно, с опаской, будто боясь спугнуть это хрупкое видение, она протянула к нему руку. Её взгляд, словно сканер, скользнул по его лицу – потемневшему, осунувшемуся, покрытому недельной щетиной, задержался на грязноватом гипсе, сковывавшем его руку. И в этот миг её сердце сжалось так больно и остро, будто невидимые путы, сдерживавшие всю её боль, тоску и обиду, разом лопнули, освобождая бушующий поток.

Волна облегчения, пронзительной нежности, горькой обиды и безумной, всё затмевающей радости накрыла её с головой, смывая все сомнения, страхи и расчёты. Он здесь. Жив.

Она не помнила, как оказалась рядом, как её тело, повинуясь воле сердца, преодолело эти несколько шагов. Она заключила его в объятия, стараясь не задеть повреждённую руку, и прижалась мокрым, распухшим от слёз лицом к его груди, к его знакомому, родному запаху пыли, металла и чего-то неуловимо своего. Рыдания вырывались наружу – сдавленные, горловые, исступлённые, прерывающиеся лишь на короткие, судорожные вздохи. Её слёзы, горячие и солёные, словно капли раскалённой лавы, просачивались сквозь ткань его куртки, прожигая кожу и падая прямо в самое сердце, выжигая в нём стыд и вину.

Увидев это, Ника, не раздумывая ни секунды, последовала за сестрой. Она приникла к его другому плечу, и её тихие, жалобные всхлипывания, смешавшиеся с рыданиями Алисы, создали странную, пронзительную симфонию горя и счастья. Она что-то беззвучно бормотала, уткнувшись в него, и в этом бормотании слышались и упрёк, и бесконечное, детское облегчение.

А Салем стоял, ошеломлённый и пригвождённый к порогу этим внезапным шквалом чувств. Он не поднимал глаз, не улыбался, не находил в себе сил ответить на их порыв. Даже когда Рея, отчаянно цокая когтями по голому полу, запрыгала вокруг него, тычась влажной мордой в его ноги, скуля и посылая ему целые водопады мыслей— «Скучала! Ждала! Волновалась!» – он стоял будто в ступоре, вкопанный в пол, не в силах пошевелиться. Его здоровая рука сжалась в белый от напряжения кулак.

Лера, наблюдающая за этой сценой со стороны, сделала молчаливый шаг назад, её лицо, обычно такое колючее и насмешливое, выражало лишь глубочайшее, почти физическое изумление. И… медленное, горькое понимание, поднимающееся из самых глубин. Так вот оно что. Вот ради кого он шёл на всё. Ради кого рисковал, ломал себя, торговался с Майором и с самим собой. Это и была его настоящая, единственная валюта, его главный стратегический актив, ради которого он был готов сжечь все мосты. Не знания о Зонах, не холодная ярость выживальщика, а они. Семья.

Павел и Ваня не спешили нарушать эту странную, вымокшую до нитки слезами тишину. Они оставались на своих местах, понимая, что для этого бурного, долгожданного излияния есть веские, глубокие причины, в которые им, возможно, не дано было полностью проникнуть.

И только тогда Салем, преодолевая оцепенение, медленно, почти неуверенно, поднял свою здоровую руку. Он не говорил ни слова. Его пальцы, обычно твёрдые и точные, с легкой дрожью коснулись сначала головы Алисы, затем – взъерошенных волос Ники. Он осторожно, с невероятной, несвойственной ему нежностью, начал поглаживать их, и в этом простом, бессловесном жесте было больше правды, понимания и покаяния, чем в любых, даже самых искусных оправданиях.

В этот миг до него с болезненной, ослепляющей ясностью дошла жестокая простота его ошибки. Он мыслил категориями выживания, глобальной стратегии, долгосрочных целей и жертв во имя будущего. Он измерял их безопасность километрами, укреплениями и запасами ресурсов. А они… они мерили её его присутствием. Теплом его руки. Возможностью обнять его и знать, что он рядом. Им, в своей простой и страшной человеческой правде, просто нужно было, чтобы он был рядом.

Ника и Алиса отлипли от его груди только спустя несколько долгих минут, когда рыдания постепенно сменились прерывистыми вздохами. Их лица были размыты слезами, но в глазах наконец-то появилось спокойствие. Тогда Павел и Ваня подошли, и в их крепких, немного неуклюжих объятиях было столько неподдельной радости, что Салем на мгновение закрыл глаза.

– Ладно, – тяжело и протяжно выдохнул он, осторожно высвобождаясь. Время на эмоции истекло. – Рассказывайте. Как вышло, что вы здесь?

Алиса, вытирая лицо рукавом, взяла на себя роль рассказчика. Голос её всё ещё дрожал, но слова были чёткими. Она говорила об архивах в университете, о тупике в исследованиях, о необходимости двигаться вперёд.

– Мы поехали на твоём «Паджеро», – продолжала она, избегая взгляда, когда речь зашла о причинах их миссии. – С Павлом и Ваней для прикрытия. Но нас перехватили на подъезде к «Причалу».

– А потом… потом я вспомнила про «Мирный», – её взгляд встретился с взглядом Салема. – Старалась думать, как ты. Это было первое, что пришло в голову. Сказала, что мы оттуда. С важным делом к Андрею.

Салем медленно кивнул, оценивая смелость и риск такого хода.

– А это… с кем ты? – спросила Алиса, наконец обратив внимание на Леру, всё это время стоявшую в стороне.

– Она из моей команды в Бухте, – Салем жестом подозвал Леру ближе. – Лера.

А это… – он обвёл взглядом своих людей, – …Алиса, Ника, Павел, Ваня. Моя… стая.

Кивки и сдержанные приветствия прошли по кругу. Лера смотрела на фаровцев с холодным любопытством.

– А что с рукой? – не удержалась Алиса, её взгляд снова прилип к грязноватой повязке.

Лера потупила взгляд, её плечи напряглись.

– Он пострадал из-за меня. В катакомбах…

– Я сделал этот выбор осознанно, – резко, но без упрёка перебил её Салем. – Иного выхода не было.

На лицах фаровцев мелькнули понимающие улыбки.

– Да уж, это на него похоже, – хрипло усмехнулся Павел. – Всегда тянет всё на себе.

– Наш Салем, – тихо добавила Ника, снова беря его за руку, как будто боясь, что он исчезнет.

– Как дела в «Фаре»? – спросил Салем, меняя тему.

И полилось. Сначала Алиса, потом все понемногу начали добавлять своё. О Насте, которая должна была вот-вот родить, и все ждали пополнения. Об Ольге, которая не спит ночами, готовясь принимать роды. О Льве, который «держит всех в ежовых рукавицах». О щенках, которые уже вовсю носятся по двору. О новых компьютерах и их исследованиях.

Лера, наблюдая, как Салем слушает, как его внимательный, обычно холодный взгляд смягчается, а голос теряет привычную жёсткость, не могла скрыть удивления. Она видела его разным – расчётливым стратегом, яростным бойцом, сломленным болью человеком. Но таким… тёплым, вовлечённым, домашним – никогда. Все эти люди имели для него огромное значение.

Так прошёл час в совместных воспоминаниях. Салем, в свою очередь, коротко рассказал о Бухте, о Майоре, о своих задачах. Алисе он протянул маленькую флешку.

– Мои записи. Карты, наблюдения за Зонами. Думал, могут пригодиться. Как в воду глядел.

Спустя ещё полчаса Рея снова засуетилась, а Салем поднял голову.

– Таум пришёл.

Вошёл волк, величественный и бесшумный. Все принялись благодарить его, хвалить за помощь Салему в катакомбах. Но Таум пропустил похвалы мимо своих острых ушей. Его золотистый взгляд был прикован к Рее. Она мягко, с нежностью, лизнула его в нос, и они улеглись рядом в углу комнаты, погрузившись в свой немой, никому не ведомый диалог.

Ника наблюдала за ними, а потом её взгляд перешёл на Леру, и в нём вспыхнуло недоумение.

– Подожди… а она… – она кивнула в сторону Леры, – …она знает о Тауме?

Лера встретила прямой взгляд Ники, но ответил за неё Салем, его голос прозвучал ровно и обезличено, как доклад о вылазке.

– Она узнала, потому что была в моей квартире, когда Таум решил нанести визит. Через окно. – Он коротко взглянул на Леру, давая понять, что объяснений не требуется.

Салем почувствовал, как напряглись Алиса и Ника, и поспешил добавить, его голос смягчился, стал почти что оправдательным:

– После обвала… Рука была раздроблена. – Он кивнул в сторону Леры. – Она вызвалась помогать. Дежурила, еду готовила, перевязки делала. А Таум… он привык быть рядом. В тот день просто не уследили за окном, он влетел как вихрь. Пришлось объяснять, что к чему. Иначе было нельзя.

Он посмотрел на Алису, словно ища понимания.

– Без её помощи я бы не справился. Она могла бы доложить Майору, но… не стала.

Лера, слыша это неожиданное оправдание, чуть отвела взгляд. В её позе читалась неловкость, но и гордая уверенность в том, что она поступила правильно.

Алиса медленно кивнула, её подозрения немного поутихли, уступая место холодной логике. Да, в этом был смысл. Раненый Салем, необходимость ухода, случайное раскрытие тайны… Это звучало правдоподобно. Но в глубине глаз всё равно тлела невысказанная ревность – ведь это она должна была быть рядом, когда он был слаб.

Салем откинулся на спинку стула, и в его глазах зажёгся тот самый холодный огонь, который они все так хорошо знали.

– Андрей видел меня. Видел нашу «делегацию». И теперь он сидит и складывает пазл, – его голос был тихим, но каждое слово отчеканивалось, как гвоздь. – Он понимает, что его обвели вокруг пальца. Но он ещё не понял, насколько. И это наше преимущество.

Он обвёл взглядом всех собравшихся, и его взгляд заставил их выпрямиться.

– Мы не будем просить. Не будем искать компромисс. Мы выставим ультиматум. Требования, не подлежащие обсуждению. Иначе вся мощь «Мирного» – с его людьми, технологиями и тем, чего он больше всего боится, – обрушится на «Причал». И я буду во главе этого карающего меча.

Идея повисла в воздухе, смелая до безумия. Но в безумии этом была железная логика. Они играли ва-банк.

Полночи Салем, Алиса и Ника корпели над листком бумаги, который должен был стать их оружием. Салем диктовал жёсткие, бескомпромиссные формулировки. Алиса, с её аналитическим умом, выстраивала их в юридически безупречные пункты. Ника, чуткая к эмоциям, предлагала фразы, которые били точно в болевые точки гордости Андрея, унижая его ровно настолько, чтобы вызвать ярость, но не настолько, чтобы он отказался от игры.

Документ рос, превращаясь в декларацию войны, обёрнутую в дипломатию.

Лера, наблюдая за работой троицы, молча подавала чай. Она видела, как Салем полностью преобразился. Усталость исчезла, его фигура будто бы увеличилась в размерах, заполняя собой всю комнату. Это был не тот человек, что сломленный лежал в постели в Бухте. Это был командир, хладнокровно перекраивающий карту мира.

Три столба. На них всё и держится. – Он взял чистый лист бумаги, и его голос приобрёл металлический оттенок диктатора, продумывающего будущий миропорядок. – Первый пункт – обезоруживающий. Полное прекращение деятельности у границ и нейтралитет. Мы отсекаем его амбиции одним ударом. Он больше не охотник. Он наблюдатель.

Алиса тут же начала набрасывать формулировки, её почерк, обычно ровный, сейчас был резким и угловатым.

– «…полностью и безоговорочно прекращает любую разведывательную, диверсионную и иную активность в пределах десятикилометровой зоны от границ Мирного…»

– Второй, – продолжил Салем, и в его глазах вспыхнул холодный огонь, – это меч, занесённый над его головой. Не просто угроза. Чёткий, неумолимый механизм. В случае нападения – принудительное объединение. Полная аннексия. Его поселение перестанет существовать, а он и его приближённые будут смещены. Это не оставляет ему пространства для манёвра. Либо подчинение, либо смерть.

Ника, бледная, но собранная, добавила:

– Нужно указать, что под «нападением» понимается любая агрессивная акция, включая вылазки мелких групп.

– Третий пункт – крючок, – Салем откинулся на спинку стула, сцепив пальцы. – Возможность. Не право, не гарантия. Рассмотрение. Мы бросаем ему подачку, чтобы у его гордости была хоть какая-то соломинка, за которую можно ухватиться. Он сможет убеждать себя, что это не полная капитуляция, а… сложные переговоры.

Лера, молча наблюдавшая, нахмурилась.

– Он может счесть этот «крючок» слишком слабым. Слишком унизительным.

– Так и есть, – без тени улыбки согласился Салем. – Он и есть унизительный. Мы даём ему понять, что его судьба, его «документ» имеют для нас ценность пыли. Их могут рассмотреть. А могут и выбросить. Это больнее, чем прямой отказ.

Они работали несколько часов, оттачивая каждую фразу, каждую запятую. Документ, рождавшийся в душной комнате, был подобен заточённому в клетку зверю – небольшой по объёму, но несущий в себе сконцентрированную угрозу.

Когда последняя точка была поставлена, Салем взял листок. Бумага казалась обжигающе тяжёлой.

– Всё. Теперь этот клочок бумаги дороже всех наших жизней, вместе взятых. – Он посмотрел на каждого. – Андрей или подпишет это, признав нашу силу и свою слабость. Или будет уничтожен. Третьего не дано.

Он положил документ перед собой, и в его взгляде читалась не только усталость, но и твёрдая уверенность стратега, поставившего всё на один ход. Он строил будущее. Жестокое, несправедливое, но – будущее. И в этом будущем его семья была бы в безопасности.

И был ещё один, скрытый слой в этом плане, о котором Салем не говорил вслух. Этот документ, подписанный Андреем, становился не просто победой. Это был пропуск. С этим ультиматумом в руках он, Салем, мог прийти в настоящий «Мирный» уже не как проситель, а как могущественный дипломат, фактически подчинивший себе Причал. Он создавал коалицию из трёх крупнейших сил региона: «Причала», «Бухты» и, опосредованно, «Мирного». Оставался последний, крупный и закрытый город, но и к нему он уже примерял ключи.

И тогда, оглянувшись назад, он увидел бы уже не хрупкое убежище в лесу, а настоящий конгломерат. Силу, способную защитить его семью, даже когда он уйдёт вперёд, навстречу новым угрозам. Он строил им крепость. Не из бетона и колючей проволоки, а из союзов, страха и взаимной выгоды. Это был его главный дар. И его величайшая жертва.

Под утро документ был готов. Он лежал на столе, и его вес, казалось, прогибал дерево. Не чернила на бумаге, а сгусток воли, хитрости и отчаянного действия.

– Всё, – Салем отложил ручку. Его лицо было бледным от усталости, но глаза горели. – Теперь осталось только вручить его. И посмотреть, прогнется ли Андрей. Или предпочтёт сломаться.