Память ангелов (сборник)

Память ангелов

Всё! Есть! Я сделал их!

Падаю в мягкое кресло, откидываю голову на высокий подголовник. Дома тепло и спокойно, на плечах большое любимое полотенце, еще влажная от душа спина ощущает холодок старого велюра. Выдергиваю пробку, наливаю в рюмку любимый коньяк.

Оп его залпом! Не терплю всех этих западных прибамбасов с нюханьем и цедилкой сквозь зубы.

Лимошка, хорошо-то как!

Я вставил этот спортивный «Понтиак» надутым московским лошкам! Придурки! Почти шесть литров движок! Пускай теперь прокормят эту корову! Сорок восемь тысяч «зеленью»! Каково! Получил, добрался до дома, жив, здоров, не верится даже! В сухом остатке двадцать пять штук, ну, чуток меньше! Но каково!

Ну, ещё разок! Опа! И опять лимончик следом. Лепота!

Семья приедет завтра. Они у матери. Возможно я переосторожничал, когда сообщал по телефону, что приеду позже, но, бережённого Бог бережёт, сколько нашего брата сгинуло на просторах милой Родины.

Ну, третью, опа! Голова приятно тяжелеет.

Жму кнопочку пульта, звук, изображение, «Новости»? Ну и чёрт с ними, пусть «Новости».

Хе, вот и президент родимый нарисовался. Цветочки к памятнику возлагает.

Добавил звук, наливаю ещё рюмашку, хмель берёт слабо, так всегда после перегона.

Диктор, слегка проглатывая слова, поясняет, что главы двух государств, возложили венки к могиле героев революции 1956 года.

Это он в Венгрии? Цветочки на могилу «героев»? Вот знал, что не надо «Новости» смотреть!

Я грязно ругаюсь. И совесть есть у них? Настроение портят! Герои? Да.

Иду на кухню, закуриваю, пить больше не хочется, комкаю сигарету и ложусь спать.

Сплошная темнота глубокого сна нарушается спокойным светом, он струится сверху, он тёплый, ласкает лицо.

Низкий, уверенный мужской баритон: «Я расскажу тебе, как всё было. Во сне, твоём сне это произойдёт с тобой, меня уже нет, а мёртвые не лгут».

Я хочу проснуться, пытаюсь встать, встаю, включаю ночник на знакомом месте, шлёпаю босыми детскими(?) ножками на холодный пол, Господи – это не моя комната. Но почему-то знаю, что я в Венгрии и идёт 1956 год. Оглядываюсь.

Большая уютная комната, высокие потолки с лепниной – белые ангелочки, просторная кровать, никелированные спинки, пуховая подушка. На соседней, почти такой же постели, спит мой младший братишка. Тепло и уютно. Вдруг мелко задрожала массивная люстра, оставшаяся от предыдущих жильцов, и бабахнуло так, что заложило уши. Застучали автоматные очереди и следом хлёсткие винтовочные выстрелы. Проснулся и захныкал в своей кровати братик, я подбежал к нему, сел на край постели, прижал к себе его белобрысую головку. В комнату влетел отец – бледный, но уверенный: «Быстро одевайтесь».

Мой папа – подполковник, у него почти двадцать медалей и орденов за войну с немецкими фашистами, а на спине и груди огромные шрамы. И ещё один – длинный и извилистый от виска к подбородку. Мы живём в Венгрии, где служит отец.

Оделись моментально и уже спускаемся по парадной лестнице вниз, на первом этаже распахнулась входная дверь, в проёме толстый нелепый человечек с автоматом и повязкой на руке. Толстяк вскидывает автомат, но выстрелить не успевает – папа ногой выбивает оружие, хватает его за голову, выворачивает её в сторону и очень плавно проводит рукой по горлу.

«Шушера мадьярская!» – сквозь зубы бросает отец.

Он несколько мгновений держит дёргающегося венгра в руках, а потом плавно опускает его на кафельный пол. Мужичишка ещё взбрыкивает ножонками в сапогах с нелепыми белыми отворотами, из горла струёй бьёт кровь. Автомат в руках отца, нож он кладёт в карман.

«К чёрному выходу!» – отец протягивает руку в направлении другой двери. В приоткрытую парадную вкатывается граната с длинной ручкой. Отец сбивает с ног маму и братика, подминает их под себя. Я стою чуть поодаль. Он пытается дотянуться до меня, я падаю…. Остальное я узнал уже ТАМ.

То, что отец не закрыл меня своим телом, спасло мне жизнь. Венгерские «революционеры» приняли меня за убитого, вытащили за одну ножку и бросили на тротуаре, потом вытянули обезображенный труп папы, потыкали его штыками, выстрелили в голову, кинули поверх меня и принялись за маму и братишку. Они умирали долго и мучительно.

Десятка матросиков Дунайской флотилии, во главе с офицером, пробивалась к пирсу. Мадьяры постреляли и, боясь серьёзно сцепиться с «чёрной смертью», исчезли в тесных улочках. Моряки наткнулись на нас, перевернули на спину отца и обнаружили меня, Офицер проверил пульс и кивнул «первостатейному»: «Бери его, Лёша! Жив малец!»

Смерть в лице венгерских «повстанцев» отступила перед ангелом-хранителем в образе русского моряка с ППШ.

Мобильник настойчиво предлагает встать, открываю глаза. Мобильник? Откуда он здесь? Так это – мой телефон! Это – моя квартира! О, Господи, это – сон! Всего лишь сон.

И мне всего тридцать и я не мог быть там..

Выключаю надоедливую музыку, зацепил какой-то предмет, он падает на пол, нагибаюсь, на коврике маленький, короткий патрон с круглой головкой пули…

От ППШ?

Кручу в руках, ставлю на тумбочку и бреду на кухню, кофе, коньяк, сигарета.

Сон? Это понятно – впечатление от «Новостей», но патрон!

В замке входной двери поворачивается ключ. Моё семейство возвратилось! Отталкивая друг друга, смеясь, повисают на мне, целуют, обнимают, наперебой рассказывают. Мои милые пацаны, двое чудесных сорванцов, моя жена.

«Ты когда вернулся? А мы видно не поняли тебя, думали сегодня! Ты хоть поел? Опять кофе, сигареты и коньяк?» – жена весело смеётся, дети щебечут.

«Я приглашаю всех вас гулять и кутить! Составляйте список подарков! Я сегодня – Дед-Мороз!»

Накрываем стол, суматоха, веселье «Милая, ты здесь с тумбочки ничего не убирала?»

«Нет, а что там, помада или, что еще спрятать не успел?»

«Да не, так, железка маленькая от машины…»

Глаза воровато обшаривают пол, уголки комнаты – патрона нет. А может это просто показалось? Дорога, нервы, выпил малость: «Давай сюда, поближе, дорогая».

Дождь шелестит по опавшим листьям, ветер гоняет входную дверь на первом этаже.

«Мать звонила, просила приехать на несколько дней. Ты с нами поедешь?» – я чувствую, как в темноте жена смотрит на меня.

«Чуть позже подъеду, Толян „тачку“ обещал показать».

«Серёжа, может, хватит? Деньги есть, всех не заработаешь, чего тебе дома не сидится, я, слава Богу, работаю»

«Ещё раз, пока зима не подкатила, смотаюсь и шабаш до весны, а может и совсем. Хорошо?»

«Хорошо, а ты не врёшь, что всё?»

«Нет. Спи, зайчонок»

Глубокая ночь укутала город.

Посол СССР в Венгрии Антропов закончил совещание с сотрудниками, все вышли. Его лицо, за минуту до этого вмещавшее в себя горечь, гнев, трагедию, вдруг преобразилось. Оно стало спокойным, усталая и довольная улыбка человека, прекрасно выполнившего своё дело, пробежала по нему.

Резкий звонок телефона – Москва. Лицо посла моментально приняло прежнее выражение: «Слушаю Вас, Никита Сергеевич. Докладываю обстановку…»

Закончив доклад, он опять улыбнулся и потёр руки. Задумался.

Вы у меня умоетесь ещё кровавыми соплями! За всё умоетесь! Даже за мою идиотскую фамилию! Антропов. Под такой кличкой жить приходится.

Картины совсем раннего, беззаботного детства, няня, огромный каменный дом, отец, которого он вычеркнул из своей биографии. Мама – Евгения Карловна Флеккенштейн. Как звучит!

Ха – Антропов……… Сволочи! Я даже не могу жить под своей фамилией!

Бои шли по всему Будапешту, не имея чёткого приказа из Москвы, советский гарнизон нёс тяжёлые потери, оказывая врагу лишь пассивное сопротивление. Выкинутый «на ура» десант был практически истреблён. Пройдёт много лет и вот так же погибнет в Грозном Майкопская бригада.

Посол готовился к эвакуации, своё дело он сделал. Его ждали новые вершины в стране, которую он вряд-ли считал родиной и любил. По удивительному стечению искусственных обстоятельств он достигнет в СССР самого высокого поста, но завершить дело Герострата не успеет.

Это сделает ничтожный человечек, выдвинутый бывшим послом на советский олимп.

А в Венгрии продолжали гибнуть простые русские люди – военные и гражданские, взрослые и дети.

Противник пленных не брал.

«Вставай! Соня-засоня!» – жена весело теребит меня – «Завтракать пора, мы уезжаем, ты тут не хулигань без нас».

В ушах ещё ухало оружие.

Часы показывали девять, через час меня Толян ждёт.

«Ну, что, Серёга, берём „аппарат“ и в путь?»

«В путь? Да, в Будапешт».

«Всё шутишь? Ждут тебя там. В Первопрестольную».

«Я подумаю чуток. Лады? Позвоню тебе сегодня».

«Хозяин-барин, но долго не думай».

Я сел в машину, повернул ключ, приятно заурчал мощный дизелёк, вырулил со стоянки, на стекле оседали первые вестники зимы – мелкие мокрые снежинки. Припрёт в дороге зима, хотя чего нам впервой, что-ли. Вот не найду дома патрон – поеду, а найду – останусь. Я знал, что не найду и поеду. Подкатил к подъезду, шлепнул сигнализацию и побежал наверх. Ключ в замок, открыл. проскочил в спальню на тумбочке, прямо посредине, стоял патрон от ППШ. 3 присел на кровать, потёр лоб: «Значит – не судьба».

Достал телефон: «Извини, Толян, обстоятельства личные, я не еду».

Потом набрал номер жены: «Зая, я завтра к вам приеду, перегон отменяется».

«Ой, какой ты умница! Молодец! Сейчас детей обрадую!»

Ну и всё, покушать и спать, завтра встать пораньше и за часок доеду. И то с семьёй не вижусь, надоела эта гонка. Что-то зима в этом году рано наступает. Ладно, спокойной ночи.

Сон, сон, сон.

Я вернулся в ненавистную для меня Европу!

Жаль, что не в Венгрию, но зато на броне танка! Детская мечта – прогромыхать гусеницами по ожиревшей и погрязшей во вселенском грехе бабе-яге Европе сбылась в 1968 году. На предельной скорости шли мы по гнезду дьявола, откуда много раз начинались крестовые походы против моей Родины. Прокатиться бы на танке по столице самой подлой из них – Великобритании, но по её улицам пройдут солдаты не нашей армии. Жестокий это будет парад! Теперь я знаю, что с ними будет, но мне не жаль их.

А мы вкатывались в Чехию, страну, которая когда-то была славянской и вела кровавые войны с крестоносцами, но пали герои, их сменили лакеи, повара, официанты. Остатки смелого и гордого народа.

Колону остановили в районе маленького городишки, мы должны пропустить вперёд батальон армии ГДР. Одна за другой проходят по прекрасной дороге грузовики с немцами.

«Как дела, лейтенант?» – на моём плече огромная тяжёлая рука майора Петрова, нашего комбата – «Доволен броском? Наверное, о Венгрии мечтаешь? Не горюй, все они одним миром мазаны, хотя история у каждого своя».

От майора слегка тянет сладковатым запахом спирта. Он из осколка рода забайкальских казаков.

«Почему Вы так решили?» – я раздражаюсь, что кто-то читает мои мысли.

«Ты не ершись, сынок, это – от зависти. Я вот не смогу прокатится на танке по тем, кто мою семью изувечил. А что чехи, так не переживай, была бы печаль, кабы на Сербию с такой миссией шли. Хотя и с ней не всё ясно в твоей личной трагедии. Гнусно себя Югославия вела в 1956 году, а отвечать за подлость придётся, всем придётся, раньше или позже, а придётся. Всем ойкнутся русская кровь и слёзы. Ох, и ойкнутся! Не ведают они, что творят!» – он хлопнул меня по плечу и пошёл по обочине дороги, на мгновение остановился, повернулся ко мне и тихо сказал: «Я верю тебе, казак».

Мы снова двинулись на Прагу.

Последние дни осени, начинает вьюжить, мокрый снег налипает на лобовое стекло, покорно ложится под колёса, разлетаясь мокрой липкой кашёй. Знобит, я включаю печку, тёплый воздух заполняет салон, глаза начинают закрываться. Резкая дробь по боковому стеклу, обдав грязью и подрезав, вперёд уходит чёрный «Хаммер». Найдёшь, паскуда, свой гвоздь, на каждый молоток находится свой гвоздь, об который он уколется.

В голове последний сон. Майор Петров? Казак? Чехословакия? А сколько мне тогда было лет? Это было в 1968-м, а я родился в 46-м. Двадцать два, училище едва закончил.

Что за чушь! Какой сорок шестой? Какое училище? Эти сны сведут с ума! Я – это я! А сны отдельно!

Включаю правый поворот, торможу, прижимаясь к обочине, выхожу, закуриваю, мокрый снег налипает на лицо, протискивается во все щели одежды, но освежает, сон уходит. Домой, к семье, они ждут, они у матери в деревне, осталось совсем не много.

Резко газую, вильнув задом на мокром асфальте, машина, покорная моей воле, рвет вперёд. Пурга разгулялась не на шутку, сворачиваю на просёлок.

Разбитый асфальт из-под тонкого снега подло подсовывает колдобины, дорога петляет среди засыпанных снегом деревьев, в белом коридоре сошедшихся сверху крон лесных великанов. Снегопад прекратился, сейчас опасный поворот, снижаю скорость, а прямо, уткнувшись капотом в могучий ствол, стоит чёрный «Хаммер».

«Что, долетался, соколик?»

Останавливаюсь, дверь в джипе открылась легко. Кожанка, бритый череп, золотая цепура на толстой шее, залитое кровью тупое рыло.

Я сразу узнал эту сволочь! Сколько раз я мысленно убивал эту гадину! Теперь он в моей власти! Вот он – Ваха! На «торпеде» спокойно стоит патрон от ППШ. Откуда он здесь? Почему не упал от удара?

Открываю защёлку бардачка под ним, пистолет – ТТешник, готов к работе, только снять затворную задержку. Через мгновение я спокойно стреляю в ненавистную башку, осколки черепа с мозгами разлетаются по салону, стекают по дорогой обшивке. Патрон ППШ падает и замирает на дипломате, что лежит на переднем сиденье. Значит это для меня, я забираю дипломат, пистолет, спокойно сажусь в машину. Ну, поехала, родная.

Через полкилометра мостик через речку, скидываю «пушку», она плюхается в чёрную воду, два пузыря, всё, открываю кейс. Вот так! Таких денег я никогда в жизни не видел!

Вытряхиваю содержимое и пустой дипломат, проплыв пару метров, идёт вслед за пистолетом.

Низкие тучи обрушивают на дорогу настоящую пургу.

Следов больше не будет.

Прошедший мимо нас немецкий батальон остановился, вкатившись в город на километр-полтора, на небольшой площади, вокруг которой теснилось несколько пивнушек. Тесное пространство сразу заполнилось лающим говором, командами, топотом армейских сапог. Через полчаса техника стояла стройным каре, внутри которого солдаты складывали ящики и мешки из грузовиков, устанавливали палатки, деловито вбивая крепления растяжек прямо в брусчатку площади. Худой солдатик в очках тщательно рисовал большим куском мела белую черту вокруг своего лагеря, окончив труд художника, он расставил по периметру небольшие стойки, натянул по ним шпагат и развесил таблички с надписью по-чешски «Стой! Стреляю!» Ближе к пяти вечера, прилично накачавшись пивком, вокруг лагеря начали собираться группы пёстро одетых недорослей.

Между ними мелькали вполне взрослые мужчины и женщины, дававшие указания и команды. Появились тележки с бесплатными бутербродами, жареной колбаской, колой и пивом, несколько ораторов, взобравшись на аккуратно сделанные передвижные трибунки, клеймили позором «цивилизованных и культурных» немцев, выполняющих приказ «красных, тупых иванов». Нафталиновых интеллигентов с редкими седенькими волосёнками сменяли накаченные джинсовые молодцы и девицы в юбках длиной с носовой платок. Публика вполне подогрелась. Над ней качались плакаты, в основном на английском. Центром внимания был человек с огромной кинокамерой и раскрашенная мадам с видавшим виды лицом и мужчин телом. Активистка трясла двухцветными волосами, выставляя вперёд острое коленце, бойко молотила по-английски, временами давая поговорить на камеру толпившимся рядом нафталиновым пиджакам и джинсовым костюмчикам. Отработав оплаченное время, ораторша дала команду поношенному мужичку, который взял плакатик с надписью «Go home», потряс им под гудёж накаченной пивом публики, оскалил подобие улыбки на измученной алкоголем физиономии и, выставив напоказ жёлтые зубы, направился к белой черте на мостовой. Он остановился прямо возле таблички, висящей на шпагате новой «границы» Германии, помялся с ноги на ногу, повернул давно не стриженую голову назад. Новые друзья, так здорово угощавшие его весь день, подбодрили его хором возгласов, и он шагнул за шпагатик. Пуля вошла ему точно между глаз.

ЧССР потеряла давно забытого ею непутёвого человека, а защитники демократии получили очередного героя, отдавшего жизнь в борьбе за их идеалы. А бедный человечек просто хотел халявского пива, на которое у него всегда не хватало денег.

Площадь опустела в течение нескольких минут, приехала полиция и тёмный фургон увёз в своём чреве очередную жертву борьбы за передел мира.

В Берлине инцидент не заметили, в Москве недовольно поморщились и выразили сожаление, в Вашингтоне с удовольствием потёрли руки, их пресса, естественно независимая, подняла стайный вой. А в Праге через неделю тихо закопали за муниципальный счёт безвестного борца за демократию. Проходила практическая обкатка будущих «цветных революций».

За окном весело шлёпает с крыши холодными каплями вчерашняя пурга, солнечные зайчики пляшут на посуде в старой «стенке».

Сколько лет этой мебели? Двадцать? Сорок? Или целая вечность? Я всегда помнил только её, другой не было…

Мать суетится у стола, накрывает поздний завтрак, дети уже на улице – меряют сапогами глубину луж. Умываюсь, усаживаемся.

«Мы вот тебе подарок приготовили, с Натальей выбирали, решили на праздник подарить» – в руках у матери ноутбук. Господи – это сколько она копила на него? Я целую маму, жену. Правда, очень приятно. А что за праздник такой вдруг? О-й-ой-й-ой! Как я забыл – мой день рождения!

Наташка жмётся к плечу: «Бросай свои гонки-перегонки, сиди дома, пиши книжки!»

Я поднимаю рюмку: «За всех нас! Обещаю, что больше никаких перегонов! Всё! Закончил!»

Безумно интересно, но у меня нет, ни малейшего угрызения совести после вчерашнего в лесу. Совсем ничего! Наоборот, висевшая постоянно на душе тревога, куда-то исчезла, легко и радостно, как в безоблачном детстве.

На круглом столе, посреди комнаты – мой «бук», а прямо на нём – патрон от ППШ!

Хорошо! Хорошо! Я понял! Я напишу, как смогу о том, что ты мне рассказываешь, слово в слово, неизвестный мне друг, что стал частью меня.

«Садись, капитан, вот дело по убийству вчерашнему, ну, знакомого нашего общего из Чечни завалил кто-то. Знал его? Я перед тобой душой кривить не буду, мы старые боевые друзья. На нём крови наших товарищей – полно. Тому, кто его грохнул, я готов руку пожать. Жаль не я это сделал. Так ты не переусердствуй, при раскрытии – висяком больше, висяком меньше. Сам понимаешь. Но, трудись, товарищ офицер, что бы пыль столбом, но не больше. Удачи!»

Вечер плавно перекатывался в ночь.

Для нас «поход» в ЧССР закончился быстро и без особых приключений. Так, мелоч, пару раз упирались в перегородивших улицу молокососов с плакатиками, Они визжали неокрепшими голосами, брызгали слюной, швыряли банки с дерьмом. Тогда вперёд выходил взвод разведки и, поигрывая сапёрными лопатками, шёл на «героев революции». Бросая наглядную агитацию, они моментально растворялись в узких улочках, а мы шли дальше. Лишь раз из проезжавшей легковушки вылетели две бутылки, разбились об идущий в конце колоны танк и подожгли его. Экипаж моментально сбил огонь, а террористы, видимо пересрав, воткнулись в фонарный столб, не проехав и двадцати метров. Двоих тут же поймали и, выбив зубы, отпустили домой, сушить портки. С их «Шкодой-105» поступили вообще гуманно – танк только дважды проехал по ней туда-сюда.

Через десять дней мы были на марше домой. Великая чешская революция закончилась. Я был частично удовлетворён, я видел, как разбегаются те, кто брызгал в нас слюной, я видел, как эти герои прудили в штаны и поджимали хвосты при самом слабом напоре, я впервые почувствовал специфический запах победы – запах обгадившегося врага, хотя мне ещё предстояло узнать и другие запахи победы – крови и гниющих трупов. Победа не всегда пахнет шампанским и женскими духами. У победы чаще суровое лицо.

«Мочить их надо было, как немцы!» – мрачно изрёк Петров, когда вечером, в городском сквере, мы тесной компанией пили пивко.

«Замахнулись, а не ударили, а это не есть хорошо, Отмоются и опять возьмутся за старое. А уж героев „борьбы“ с нами сколько расплодится! Да и хозяева ихние почти бесплатно репетицию провели. А социализм, капитализм здесь ни при чём. Ненавидят нас на Западе и всё дела. По – разному мы на жизнь смотрим. То в ней понимаем, что их убогими языками и не выскажешь» – майор допил пиво, поставил под лавочку пустую бутылку – «Ухожу я со службы, пора на пенсию. Всех благ тебе, казак! Ты парень умный и честный – разберёшься в жизни. Даст Бог – свидимся».

Мы пожали руки и расстались навсегда.

Казачий атаман Петров погиб в девяностые годы на Кавказе.

Как в калейдоскопе замелькали картинки сна – я стреляю в бандита из «Хаммера», а вот он, ещё живой, стреляет в раненного Петрова.

Тихий стук клавиатуры, настольная лампа, привычная с детства обстановка милого родного дома. Приятно, однако, изображать из себя писателя. А может я и вправду им стану? Мне есть, что рассказать, вот только закончу с этим делом….

Первые морозцы, зима уже. Темнеет совсем рано.

Спокойный, тихий вечер. Кручу ручку настройки пластмассовой «Спидолы», короткие волны, туповатые речи из Мюнхена, терзаются друзья о нашей трудной жизни, заботятся о процветании и счастье великого русского народа. Ой, ли? Плеснул себе ещё пол рюмки «беленькой», опрокинул вдогонку за первой, закусил чёрным солёным груздем. Лепота! Переключился на средние волны. Дорогой Леонид Ильич состарившимся баритоном пытается рассказать что-то о «сиське-масиське». А, это он про социалистические страны нам неразумным втолковывает. Тоже старичок всей душой о нас болеет. Да ещё проклятые империалисты совсем затрахали бедную Анджелу Девис. Ну, чтобы у неё всё было путём! Я отправляю третью следом за второй, с удовольствием пережёвываю несколько классных, хрустящих грибков, рука потянулась выключить приёмник, но задержалась. Кем то «уполномоченный» ТАСС заявил, что в Афганистане, после возвращения с Кубы, скоропостижно скончался их Президент. Беда какая! Пришлось пропустить ещё рюмочку за упокой его души. Соседи всё же, да и не воевали с ними никогда, а это ой какая редкость. То, что Президента скосил не грипп, а его просто задушили подушкой, мы узнаем значительно позже, когда специальная группа КГБ возьмёт штурмом президентский дворец и уничтожит нового Президента Амина, по совместительству убийцу предыдущего владыки страны.

А сегодняшний вечер остался спокойным и незамутнённым смертью, возможно хорошего человека, в каком-то далёком от нас по времени и культуре Афганистане.

За окном – улица маленького провинциального городка России, а дальше – огромная территория могучей Империи, заселённой совершенно разными народами, между которыми различий больше, чем общего.

«Ну, что, товарищ офицер, пора байки?» – я выключаю свет на кухне и потихонечку пробираюсь в спальню. Сегодня наша «двушка» пуста – жена с детьми уехала гостить к «любимой» тёще. Плавно опускаюсь на диван-кровать и быстро засыпаю, а над моей благополучной жизнью уже нависло новое испытание. С юга, из неведомого мне Афганистана, катились чёрные тучи. А где-то там, дальше, опять мелькнула сутулая тень посла из 56-го года. Его лицо-маска. Опять он!

Толян погиб! Разбился под Смоленском. Машина всмятку. Голова на нитке, сшивали всего..

Завтра похороны. Чёртова гололедица и пьяный урод на КАМазе неожиданно вышел на встречную. Лоб в лоб, без шансов. Три года вместе мы добывали на дорогах свой тяжёлый хлеб. Прощай, друг!

Я поднимаю глаза вверх. Спасибо тебе, мой Ангел-Хранитель, ты опять спас меня.

Санитарный самолёт пошёл на посадку, лёгкий толчок и большая машина покатилась по бетонке военного аэродрома.

Всё! Всё! Больше никаких войн! Осточертело! Долечусь и на гражданку!

Позади остался чужой и непонятый Афганистан, а я жив и почти здоров.

Дом, семья, дети, жена, родители.

«Всё! Всё! Больше никакой Родины! Чего здесь дожидаться? Моя страна – труп! Сгнить вместе с ним? У нас есть, на что и куда уехать!»