Хрустальные Маски

2

Что будет, когда Джон вернётся домой? Прямо-таки надо сознаваться ему в чём-то таком, что сама Лорелей не знала, как именно произошло? Быть искренней любой ценой необходимо, чтобы они продолжали жить вместе как можно лучше?

Вопросы мучили Лорелей, даже когда она вела машину в дорожном потоке Манхэттена. Эти вопросы заставляли сомневаться, чего раньше не было, расшатывали остатки её убеждений. В конце концов, ей всего двадцать восемь лет, и в семейных взаимоотношениях опыта у неё немного, и нет уверенности, что она находит правильные ответы.

Из раздумий её вырвал звонок телефона. Лорелей нажала кнопку на приборной доске и включила громкую связь.

— Привет, Лорелей. Как жизнь?

— Давиде! – обрадовалась она. – Как я рада. Давненько не звонил.

— Да, верно, так ведь и сама могла позвонить.

— Да знаешь, мне было недосуг, и свадьба Ханса из меня все соки выжала. Да и желание выходить замуж в придачу, если Джон попросит руки когда-нибудь.

На другом конце провода хохотнули:

— Всё та же история про лису, что никак не дотянется до винограда…

— Да ну тебя, не смейся! Сам-то расскажешь что-нибудь?

— Да… есть кое-что.

— Не тяни!

— Дело серьёзное, и предпочитаю поговорить при встрече, если не возражаешь…

— Идёт, мне тоже хотелось бы посидеть поболтать с тобой.

— Если свободна, можем увидеться завтра после обеда у тебя дома.

— Давай в три?

— В три.

Лорелей выключила телефон и с грустью вспомнила тонкие черты лица и улыбчивость Давиде. Ей не хватало тех дней, когда они были парой, особенно во время учёбы в университете, и прекрасных беззаботных моментов, которые он дарил ей.

Ничто не вечно, и, как часто бывает, чем что-то дороже, тем оно недолговечнее.

Лорелей рывком нажала на тормоз и выругалась, вцепившись в руль: ехавшая впереди машина резко затормозила, и Лорелей чуть не врезалась ей в багажник.

Чёрт меня подери! Обычно она соблюдала расстояние безопасности. Она сколько-то постояла, перевела дух, и, как только заслышала гудки остановившихся сзади машин, поехала дальше.

Всё-то все куда-то торопятся! Лорелей иногда вспоминала с сожалением любимый Цюрих: такой там порядок, так спокойно. Так он не похож на бешеный, наэлектризованный Нью-Йорк.

По лобовому стеклу заморосил дождик. Лорелей фыркнула: забыла взять зонтик. И ведь знает, что в октябре погода переменчива.

***

На следующий день после обеда Лорелей надела простенькие джинсы, блузку в тон цветом и тканью и вышла из дома. На улице у подъезда её ждал друг Давиде.

Едва подошла, она бросилась ему на шею, обняла и долго не отпускала.

— Сколько радости! – отозвался он и тоже обнял её.

— Мы никогда так надолго не расставались, – стала оправдываться она, когда разжала объятия. – Ну, куда пойдём?

— Солнышко сегодня, можем прогуляться.

— Идёт!

Лорелей поправила сумку на плече и взяла Давиде за руку, но через несколько шагов остановилась.

— Не вздумай вытаскивать бумажник, – сказала она, подняв указательный палец. – Сегодня плачу я, договорились?

— Страшные расходы для таких как ты!

— На что намекаешь? – спросила она, уперев руки в боки. – Ну, я жду.

— Твои родители… в общем, не в нужде живут.

— Богатые, так и скажи. Но ко мне это не имеет никакого отношения.

— Знаю, Лорелей, не заводись, я же шучу.

— Давай не будем об этом, лучше расслабимся немножко. Как бы ты ни решил провести время, мне всё годится.

Ничего выдающегося Давиде делать не собирался. Они оставили машину на стоянке и пошли погулять в Корона-парк. Осенним днём в парке народу было немного; деревья и лужайки окутала приглушавшая звуки тишина и редкое марево. Под наполовину опавшими кронами лежал многоцветный ковёр из листьев и, несмотря на семейки ещё не увядших цветов от ярко-жёлтых до фиолетовых, напоминал о томном, тоскливом очаровании осени.

Для прогулки Лорелей и Давиде могли выбрать и Центральный парк, он просторнее и ближе к дому Лорелей, а не ехать через весь бóро Квинс, но она знала, что Давиде не любит слишком обширных пространств и людных мест. По правде говоря, ему не нравится бывать и там, где распоряжается богатство, а прежде всего те, кто за этим богатством стоит, думала Лорелей, шагая рядом с Давиде. Из его друзей только она была человеком состоятельным.

Когда ноги начали побаливать от усталости, Лорелей с Давиде присели на бордюр вокруг Унисферы – огромного стального монумента, изображающего земной шар. Лорелей рассказала про свадьбу брата и про то, что случилось с ней ночью, но имени мужчины, с которым оказалась в постели, не назвала: пока что не готова была назвать имя даже другу. Давиде как будто понял её и выспрашивать не стал, но на лбу у него залегла морщинка, которой до этого не было.

— Знаю, что думаешь, – сказала Лорелей, глядя ему в небесно-голубые глаза, которые словно укоряли её. – Я сама готова себя отхлестать по щекам. Джонни не заслужил от меня такой подлости, и не знаю, как из этого выпутаться и не ранить его.

— Никак не решишь, говорить ему или нет, верно?

— Боюсь, что он не простит. И никак не наберусь храбрости… – она на секунду отвела глаза.

— Если он знает тебя так же хорошо, как я, поймёт, что на трезвую голову ты ни за что бы не переспала с тем типом.

— Легко тебе говорить!

Во взгляде Давиде проскользнула досада.

— Это всегда нелегко. Думаешь мне легко было признаться тебе в измене? Я страшно боялся потерять тебя навсегда, в том числе как подругу. Но ты поняла меня…

— Мне всё равно было больно, хотя я сильно не подавала вида. Я потом много лет про парней и знать не хотела: мне важно было только учиться и заниматься фигурным катанием.

Он вздохнул:

— Много воды утекло, но вижу, что и тебе горестно, когда вспоминаем об этом.

Лорелей тряхнула головой:

— Прости, Давиде… – она провела рукой ему по щеке. – Я горюю не из-за прошлого, а из-за настоящего.

— Я только что сказал, что об этом думаю.

— Взвешу, обещаю, – заверила она и закончила разговор на эту щекотливую тему.

Лучше поговорить о чём-нибудь другом.

Она взглянула на него так, будто только теперь вспомнила о чём- то важном.

— Кстати, о признаниях: ты ещё не сказал, что за новость упомянул по телефону, – Лорелей уселась поудобнее. – Слушаю и обещаю, что не пропущу ни слова.

Давиде успокоился и улыбнулся.

Подсел поближе, помолчал несколько секунд и выдохнул хорошую новость:

— Через столько лет… и стольких поисков, думаю, что я нашёл себе родственную душу. Может, через несколько месяцев станем жить вместе.

Лорелей распахнула глаза:

— О, господи, да ты не знаешь, как я рада! – она возбуждённо захлопала в ладоши и обняла его. – А как зовут?

— Зовут Андреа, мы познакомились в лечебнице: эта родственная душа привела ко мне свою собаку.

— Я так рада, знаешь, правда!!

— Спасибо! А мне немножко страшно.

— Я знаю, как себя чувствуют, особенно в начале.

— Вот я и пришёл поговорить с тобой. Хочу знать, как у тебя всё было с Джоном. Как ты себя чувствовала.

— Ну… могу сказать, что поначалу было как-то неловко, я не знала, как себя вести. Боялась, что буду докучать ему, что бы я ни сделала. Надо было держаться спокойно, относиться с пониманием и шире смотреть на вещи, чтобы принять и то, как привык поступать и думать он. Бывало, мне хотелось то надавать ему пощёчин, то обнять. Днём раньше благодарила небеса, что встретила его, а на следующий день хотела бы, чтобы мы никогда не встречались. Тебе много раз покажется, что такая жизнь не для тебя, и пожалеешь, что потерял свободу, но уверяю, что потом всё наладится.

— Так вот что ты чувствовала к Джону? – удивлённо прервал её Давиде.

— Клянусь, что я нисколько не жалею, – но пока отвечала, подумала, что если она и вправду не жалеет, то почему же не может учесть того, что только что сказала другу, и этим ободрить и саму себя.

— Этого мне достаточно, – Давиде весело рассмеялся и взял её руки в свои. – И у тебя всё устроится, вот увидишь; надо просто очень захотеть, верно?

— Ну и … же ты.

Он накрыл ей рот ладонью:

— Эй-эй-эй… нельзя такие слова говорить, – улыбнулся он. – А теперь лучше пойдём выпьем чего-нибудь.

Они взяли по прохладному напитку, пробежались по Музею науки и техники и решили, что настало время найти какой-нибудь спокойный ресторанчик поужинать. Солнце тем временем уступало место луне, и вскоре на небе взошёл пятнистый лучезарно-серый диск, краем прятавшийся за облаками.

Лорелей и Давиде насытились лёгким ужином: всего из двух блюд и маленькой порции чизкейка с фруктами. К счастью, температура опустилась не настолько, чтобы отказаться от прогулки по Манхэттену, и только когда и впрямь устали, они увидели, что давно перевалило за полночь. Лорелей почувствовала себя виноватой оттого, что так надолго задержала Давиде, и пригласила переночевать к себе домой: ей было приятно побыть в ним ещё немного.

***

Лорелей ещё нежилась в постели, когда почувствовала руку у себя на плече. Она повернулась и приподняла веки: ожидала, что увидит лицо Давиде, но глаза, в которые взглянула, оказались слишком темными: это не друг на неё смотрел, у него-то глаза голубые.

— Джонни! – она приподнялась на локтях. – Ты когда приехал?

— Я вчера вечером послал тебе эсэмэску: не прочитала?

— Извини, я не видела.

— Слишком занята другими делами? Я в гостиной с Давиде столкнулся. Он уходил.

— Мы вчера вместе провели вечер, стало поздно, и я пригласила его к нам, – она уселась на кровати. – Пойду попрощаюсь с ним.

— Не ходи, – он остановил её, положив руки на плечи. – Он просил, чтобы я попрощался за него. Он торопился.

Лорелей собралась возразить, но Джон склонился к ней и заткнул ей рот долгим поцелуем. Тогда Лорелей обняла любимого за шею и тоже ответила поцелуем.

Когда она увидела, как Джон спешно стаскивает с себя рубашку и брюки, она одним махом сбросила ночнушку, и Джону предстало нежное белокожее тело.

— Я раздевался под душ залезть, но теперь… – сказал он.

Лорелей окинула его взглядом: волосы всклокочены, измождённое лицо, будто он силится снова овладеть своими чувствами. Карие глаза словно зовут её решиться поскорее. Лорелей почувствовала, как губы сами расплылись в лукавой улыбке, а руки потянулись к нему, ухватили на воротничок уже расстёгнутой рубашки и притянули к груди.

Сегодня утром завтрака точно не будет, а, может, и обеда тоже, но её это не волновало – теперь ей нужен только любимый мужчина.

Лорелей подождала, пока Джон уснёт и выскользнула из-под простыни. Натянула черную атласную комбинацию, взяла мобильник и пошла в гостиную. Села на диван и набрала номер.

— Алё, Лорелей! – как всегда весёлый голос Давиде.

— Прости за сегодняшнее…

— Да ничего. Я обалдел, когда увидел, что он заходит, как-то не по себе стало, да и ему в общем, и я решил скорее ретироваться. Жаль только, что не успел попрощаться с тобой.

— Мне тоже жаль. И я всё ещё не знаю, как поступить…

— Мы уже говорили вчера. Я уверен, что поступишь правильно.

Лорелей же нисколько не была в этом уверена.

— Обещай, что приедешь снова, как только сможешь.

— Обещаю. Может и ты могла бы приехать сюда ко мне.

— Подумаю, клянусь.

— Ловлю на слове. Значит, скоро увидимся.

— Приятного воскресенья, Давиде.

Не успела Лорелей отключить звонок, как вошёл Джон в сером спортивном костюме.

— Уже встал? – Лорелей думала, что он спит. – Как там родня?

— Неплохо. Мама, как всегда, прихварывает, но ничего страшного.

— А дочка? Наверное, прыгала от радости, когда увидела тебя.

Он улыбнулся и кивнул.

— Мне хотелось бы, чтобы ты когда-нибудь взял и меня с собой, познакомил с ними.

Джон мигом посерьёзнел.

— Пойду пробегусь, если не возражаешь.

Лорелей глянула на него разочарованно, но не подала виду.

— Нет, иди. Ещё и на пробежку есть силы? – спросила она, удивившись, сколько в нём энергии.

Он опять улыбнулся:

— Конечно.

— Когда вернёшься, перекусим чем-нибудь, и, если не свалишься от разрыва сердца, можем пойти прогуляться.

— Если готовить будешь ты, то я, скорее всего, свалюсь от пищевого отравления, и никуда мы не пойдём.

Лорелей схватила подушку с дивана и запустила в него.

Джон увернулся от подушки и вышел.

Оставшись одна, Лорелей прошла на кухню и захлопотала у плиты, хотя и так знала, что результат не приведёт Джона в восторг.

С Джоном она познакомилась, когда была практиканткой. Он дружил с Итаном, и Итан представил его, сказав, что это старый друг. Доброжелательное лицо, карие глаза, вежливые, но в то же время напористые манеры сразу покорили Лорелей; но познакомиться с ним поближе возможности не было до тех пор, пока она не встретила его снова как-то раз после полудня на стоянке около адвокатской конторы.

Лорелей пыталась завести машину, но машина никак не хотела заводиться. Попробовав раз-другой, но без пользы, Лорелей разозлилась и вылезла из машины, матерясь почти что как мужик. И тут она увидела Джона: он стоял и весело разглядывал её, скрестив руки и опираясь на багажник.

Недолго думая, Лорелей спросила, собирается ли он помочь или так и будет стоять наслаждаться зрелищем. Джон протянул руку, дав понять, что просит ключ. Она взглянула ему прямо в глаза и довольно нехотно протянула связку ключей.

Пара минут – и мотор зарычал.

— Чем отдам долг? – облегчённо спросила Лорелей.

— Можешь переписать на моё имя свой банковский счёт, – ответил он, вылезая из машины.

— Или?

Он взглянул на неё так, как смотрит человек, который знает, что уже победил.

— Или пойдём поужинаем вместе сегодня вечером.

С этого момента они стали парой.

3

Итан почти бегом прошёл мимо, словно торопился убежать из конторы.

— Эй, Лорелей!

Она перелистывала дело, задержалась и взглянула на него поверх очков в голубой оправе. Через руку Итан перекинул черный тренч, в руке держал шляпу, с которой не расставался – это означало, что он идёт в суд или к какому-нибудь подзащитному.

— Тебя шеф вызывает, – сказал он, на лице появилось сострадание.

— Что, подвох намечается?

— Я и сам не знаю, но когда сказал позвать тебя, он как-то странно улыбался…

— Значит, ничего хорошего меня не ждёт; на сколько спорим?

— Я ставлю, только когда рассчитываю выиграть точно. Ну, я побежал. Ни пуха, ни пера, – с этими словами он подмигнул и исчез за дверью.

Лорелей вздохнула. Вот сейчас Килмер подсунет ей большущую свинью, думала она, подходя к кабинету шефа рядом со своим.

Вошла и увидела Килмера: в тёмно-сером костюме, сидит за письменным столом. Килмер скривился в полуулыбке, больше похожей на оскал, и протянул Лорелей папку с документами, она взяла папку, не сводя с Килмера глаз.

Лорелей читала скупые записи, напечатанные на листках, и её брало зло, но читала дальше, стараясь казаться невозмутимой. Она уже узнала из новостей про вчерашнее убийство недалеко от дома, где жили её родители, и поразилась жестокости, думала об убийстве с отвращением. Родителей жертвы она знала в лицо: семья предпринимателей на пенсии, у них была единственная дочь. Хватало одной мысли, что придётся защищать человека, который отнял дочь у стариков, от этого у Лорелей сводило желудок.

Шеф смотрел на неё строго и пристально, будто вызывал на поединок.

— А почему именно я должна этим заниматься?

— Итан занимается другим делом, а Патрик на больничном. А кроме того тип, который позвонил нам и доверил дело, попросил именно тебя; видимо, предпочитает женщин, – Килмер усмехнулся, но тут же опять посерьёзнел. – Очень жаль…

Врёшь, не жаль тебе!

Килмер откинулся на высокую спинку черного кожаного кресла, спинка под его весом заскрипела.

— Если понадобится помощь, не робей, спрашивай у меня, – дружески продолжил он, но Лорелей сразу показалось, что шеф кривит душой.

И не подумаю! – мелькнуло у Лорелей. Она захлопнула папку и крепко сжала в руках.

— Если закончишь до закрытия конторы, заскочи ко мне, подведём итоги.

Заскочить к тебе?! Ещё чего! Она постарается закончить после закрытия, подумала Лорелей и согласно кивнула головой.

— Шевелись: твой новый подзащитный ждёт.

Натянуто улыбаясь так же, как улыбался Килмер, когда Лорелей входила, она вышла из кабинета: плечи расправлены, шаг уверенный, как ни в чём не бывало; но ей сильно хотелось напинать шефу под жирный зад.

***

Защищать человека, которого, по её мнению, защитить невозможно, никогда не входило в планы Лорелей, и она не считала такую защиту лучшим способом продвинуться по службе, так что никак не могла переварить доверенное ей дело. Ей хотелось отказаться, но почва у неё под ногами и так стала зыбкой, когда Лорелей воздержалась от защиты Лин Сорайи Десмонд, и отказываться снова она не могла. Килмер стал бы метать гром и молнии и ухватил бы на лету возможность выбросить её из конторы. Она всегда чувствовала, что он относится к ней несколько неприязненно, но в последнее время ожесточился ещё пуще.

Шеф претендовал, чтобы она выкладывалась с большей отдачей, больше, чем требовал от Итана. Лорелей подозревала, что это потому, что она с рождения оказалась в привилегированном положении: молодая женщина, которой при желании стоит лишь попросить. Килмеру же, чтобы добиться определенного положения, пришлось попотеть и скопить приличный счёт в банке, пахая как вол тридцать лет.

Поэтому днём раньше Лорелей пришлось принять неблагодарное дело, и оно не давало ей заснуть до поздней ночи.

Какую выискать зацепку, чтобы её подзащитный не провёл остаток своих дней в тюрьме? Тридцатилетний мужчина дома избил до полусмерти сожительницу и бросил её тут же умирать на полу, а сам пошёл разгуливать как ни в чём не бывало. Сколько ещё таких дел будет слушаться в залах судов? Не Лорелей судить, но как выстроить хорошую защиту, основываясь и на взаимном доверии с подзащитным, если она сама не чувствует никакого сопереживания к этому субъекту, никакого сочувствия.

Иногда она спрашивала себя, может, ошиблась, и надо было не на уголовных делах специализироваться. Может, это ей не подходит, и надо было заняться гражданским правом; или, может, просто пошла полоса неуверенности, столкновения с собственной работой. Кто знает…

Но Лорелей понимала, что, чтобы стать хорошим адвокатом, ей надо сделаться потвёрже.

В кабинете для допросов подзащитный заявил, что влепил сожительнице только пару оплеух и вовсе не убил её. Перед уходом он видел, как женщина в слезах поднесла руки к щекам. Она была жива и злилась.

Но убийца, который объявляет себя невиновным, вовсе не новость.

Официант поставил на стол заказанный Лорелей кофе, и она мысленно опять вернулась к делу: на газетной странице напечатали про убийство статью. Приводились имена обвиняемого и адвоката защиты – её имя.

Что за злобное извращение толкнуло человека избить до смерти женщину, которую он, якобы, любил? Или претендовать, чтобы она неотвязно оставалась при нём, когда женщина только и хотела, что освободиться от мучителя?

Про подобные случаи Лорелей наслушалась досыта, а есть наверняка и такие, про которые ещё никто не знает, потому что женщины часто терпят молча: большинство из страха, но бывает оттого, что привыкли безмолвно подчиняться. Лорелей вспомнилась одна университетская подруга, которая спаслась лишь потому, что вовремя заявила на своего парня, а потом обратилась к психологу и освободилась от чувства зависимости.

До каких пор жертва может считаться только жертвой, а не соучастником, потому что молчанием соглашается терпеть жестокость? К счастью, времена меняются, но недостаточно быстро. Пока нет.

Лорелей с досадой перевернула пару страниц и замерла, едва увидела заметку с фотографией высокого брюнета, выходившего из театра под ручку с рыжеволосой красоткой.

У Лорелей задрожали руки. Опять он!

С тех пор как мужчина чуть не умер от руки бывшей жены, его известность скакнула далеко вперёд, и про него узнали и те, кто до этого его ни разу не видел.

Коротенькую заметку Лорелей читать не стала; свернула газету и бросила на пустовавший соседний стул. Пошёл он к чёрту, этот тип!

Ей невыносимо захотелось расслабиться, а единственное, что могло отвлечь от работы – так это катание на льду. Да, можно, а почему бы нет? В этом месяце она ещё ни разу не сходила.

Лорелей допила кофе, расплатилась и остановила такси, чтобы доехать до дома и взять коньки и костюм. Она попросила таксиста подождать у подъезда, и не больше, чем за час доехала до Челси-Пирс в Гудзон-Ривер-парк.

Когда-то давно как раз здесь она впервые надела коньки. Тот день она отлично помнила, потому что в первый раз испытала, что значит упасть и, несмотря на страх, найти силы подняться.

Она с первого взгляда влюбилась в фигурное катание и стала отличной фигуристкой. Даже победила на нескольких соревнованиях местного значения, но, когда поступила в университет, тренировки пришлось сократить, а потом из-за несчастного случая она вынуждена была уйти из профессионального спорта. Начать кататься вновь оказалось нелегко, сковывал страх, что она снова упадёт и расшибётся; прежде чем вернуться на лёд, потребовалось много месяцев.

Но в этом сражении она победила.

Лорелей надела черный облегающий костюм из эластичной водоотталкивающей ткани и начала завязывать на крючочки крест-накрест шнурки. Она ещё не закончила скучную, но важную процедуру обувания, как зазвонил рабочий телефон.

Лорелей нисколько не хотелось отвечать, она не бросилась доставать телефон из рюкзака, а несколько долгих секунд сидела и слушала «Танец с саблями» Хачатуряна. Она собралась было не отвечать вовсе, пусть звонит, пока не перестанет, но по новому делу требовалось, чтобы с ней могли созвониться весь день.

Лорелей взглянула на дисплей: незнакомый номер.

— Привет, Лорелей. Побеспокоил? Ты на работе?

— Нет, нет… – она попыталась понять, кому принадлежит этот мужской голос; не хотела опозориться, но так враз по голосу никто из знакомых в голову не приходил.

— Если у тебя есть свободный часик, мне хотелось бы поговорить с тобой. В последний раз, когда мы виделись, возможности не было.

— Вообще-то я занята и… – у неё перехватило дух. – Сонни?!

Она произнесла имя, выдохнув весь воздух, сколько было в лёгких.

— Извини, я рассчитывал, что ты узнала меня.

— Мы никогда не созванивались, у тебя как будто немножко другой голос.

На секунду – растерянное молчание, потом он снова заговорил:

— Может, мне не надо было звонить.

— Да нет! Просто ты застал меня врасплох. Я сейчас на катке в Челси-Пирс, – она ни разу не давала ему своего номера. Ах да, ведь он звонит по рабочему телефону, а этот номер можно найти и в интернете.

— Ты одна или с кем-то?

— Нет, одна, – ответила она и сразу пожалела. Если не хочет встречаться с этим человеком, надо было сказать совсем другое.

— Тогда я могу подъехать, если ты не против. Я не так далеко от Челси: могу приехать через двадцать минут.

Лорелей на секунду задумалась. Рано или поздно придётся встретиться: лучше сбросить гору с плеч сразу и объясниться про ту ночь, и снова зажить всегдашней жизнью.

— Тебе придётся взять на прокат коньки: я выхожу на лёд, – если не умеет кататься на коньках, смотреть, как он передвигается еле-еле и падает, будет весело.

— Это я понял. Скоро подъеду.

Лорелей вышла из раздевалки – волосы собраны в хвост, на коньках пластмассовые чехлы – и зашлёпала к корту.

Она отметила, что лёд только что восстановили и довольно улыбнулась, но надеялась, что народа будет меньше, а главное, меньше детей, так как из-за них она страшно беспокоилась. Тогда она упала именно потому, что попыталась увернуться и не налететь на мальчонка. Заработала черепно-мозговую травму и травму шейных позвонков, отчего у неё снизилось чувство ориентации, и, хотя она давно поправилась, сзади в шее до сих пор побаливало.