Ты – мое «завтра»

Глава 1

«Тени прошлого»

Сны начались ещё в детстве: костёр, треск пламени, женский крик. Игнасио просыпался в холодном поту, и одна и та же картина возвращалась снова и снова.

Родные реагировали по-разному: отец отмахивался, мать гладила по голове и шептала, что всё пройдёт. Лишь бабушка смотрела на внука иначе – слишком пристально, с каким-то тревожным знанием в глазах.

Однажды, когда ему было четырнадцать, он случайно услышал разговор матери с бабушкой. Игнасио замер у дверей.

– Он снова кричал во сне, мама, – устало сказала мать. – Мне страшно за него.

Бабушка тяжело вздохнула.

– Это не просто сны. Это память рода.

– О чём ты говоришь? – мать понизила голос.

– Ты знаешь, кто были наши предки. Мы связаны с огнём. Наши фамилии стоят в списках инквизиции. Они подписывали приговоры, стояли у костров. Огонь кормил наш род, и огонь никогда не уходит бесследно. Иногда души тех, кто погиб, возвращаются. Они выбирают одного из потомков – того, кто понесёт их зов.

– Но почему именно он? – в голосе матери звенело отчаяние.

Бабушка посмотрела в сторону, и её голос стал почти шёпотом:

– Потому что имя его – Игнасио. Огонь. И в этом имени заключено то, от чего не уйти.

Игнасио стоял в темноте, и слова бабушки жгли сильнее любого пламени. В тот вечер он впервые понял: сны – не кошмары. Это зов.

С этого момента он начал искать правду. В архивах, старых хрониках, в документах, где находил фамилии своих предков рядом с печатями приговоров. Он видел подписи людей, чья кровь текла и в его жилах. И чем глубже он погружался в прошлое, тем сильнее ощущал: что-то тянет его туда, к кострам, к женщине, сгорающей в огне.

Поиски превратились в путь. Путь – в профессию. Он стал археологом, специалистом по истории инквизиции.

Теперь ему было двадцать восемь. Он сидел в самолёте, летевшем в Испанию- на родину предков. На коленях лежала папка с картами недавно обнаруженного заброшенного города.

История экспедиции сама по себе была почти чудом. Коллега заметил на спутниковых снимках едва различимые линии, похожие на улицы. Но именно Игнасио первым понял: они совпадают с планом, который он когда-то видел в одном из архивных документов. Старый лист, испачканный сажей, на полях которого рукой инквизитора был выведен знак пламени.

Совпадение? Вряд ли. Потом – ещё совпадения: нужное финансирование нашлось в последний момент, другая группа отказалась, и именно их команда получила право вести раскопки.

Коллеги радовались: перед ними открывалась возможность громкого открытия. Но Игнасио знал правду. Это не наука вела его. Сны снова звали его. И сердце подсказывало: именно там, среди разрушенных улиц, он найдёт след той, что каждую ночь сгорает в его памяти.

Он смотрел в иллюминатор на мерцающий горизонт, и в груди росло странное чувство – тревога и предвкушение, словно сама судьба подтолкнула его к этой точке. Он не знал, что ждёт впереди. Но был уверен: случайностей не бывает.

Глава 2

«Дом с портретом»

Самолёт приземлился в небольшом испанском аэропорту. Жара обрушилась на него тяжёлым дыханием, пахло раскалённым асфальтом, апельсиновыми корками и морем, которое отсюда ещё не было видно, но оно уже чувствовалось в воздухе.

Он взял чемодан и вышел к автобусу, что должен был отвезти экспедицию к месту раскопок. Коллеги – археологи и студенты – возбуждённо переговаривались: говорили о находках, о старых римских дорогах, о шансах найти артефакты. А он молчал, погружённый в свои мысли.

Через два часа дорога привела их к городу-призраку. Узкие улочки, выбитая каменная кладка, обрушившиеся арки и полуразрушенные башни. В воздухе витала тишина – та самая, что всегда окружает места, где давно никто не живёт, но где прошлое продолжает дышать.

Он ступил на землю – и сердце болезненно сжалось.

Я уже был здесь.

Дежа вю накрыло его с головой. Треснувшие стены, обрывки готических окон, даже узор на арке – всё казалось знакомым. Нечто внутри него знало этот город лучше, чем все карты и схемы.

– Héctor, qué piensas? – профессор Гарсия, руководитель экспедиции, заметил, что он замер посреди площади.

– Я… – он сглотнул, не зная, что ответить. – Просто… чувствую, что здеcь есть что-то большее, чем руины.

Вечером, когда все разошлись по палаткам и общим домикам, он остался один. Бродил по улицам. И вдруг увидел дом. Старый, с обвалившейся крышей, но на стене ещё держался огромный потемневший портрет.

Он вошёл внутрь. Слабый свет луны проникал сквозь выбитые окна. Он поднял фонарь и шагнул ближе.

На портрете была женщина.

Чёрные волосы, взгляд, пронзающий сквозь века, и губы, будто готовые назвать его имя.

Сердце ударилось в грудь так сильно, что он едва не выронил фонарь.

Это была она.

Женщина из его сна.

– Кто ты?.. – прошептал он, не в силах отвести взгляд.

Но вместо ответа за окном завывал ветер, и старые стены загудели так, словно город сам пытался что-то сказать.

—

Глава 3

«Голос церкви и голос памяти»

Он долго не мог оторваться от портрета. Казалось, женщина с картины дышит вместе с ним, а её глаза следят за каждым его движением.

– Красивая женщина, верно? И даже на старой картине время не смогло уничтожить её красоту, hijo mío, – услышал он за спиной тихий, дрожащий голос.

Оборачиваясь, он заметил пожилого священника. Высокий, худой, с сухими руками, опирающийся на резной посох. Его сутана была вытерта временем, как и лицо, на котором глубокие морщины расходились сетью вокруг глаз.

– Простите, отче… – произнёс он, чувствуя неловкость. – Вы… знали об этом доме?

– Этот дом знают все, кто родился здесь, – старик подошёл ближе и перекрестился. – Но почти никто не решается входить. Потому что здесь жила она.

– Она? Кто?

Священник посмотрел на портрет и тяжело вздохнул. Его голос стал тягучим, словно он читал молитву:

– В XIII веке в этом городе была женщина. Красивая, как сама весна, но глаза её были глубоки, как ночь. Мужчины сходили с ума, едва взглянув на неё. Кардинал, главный судья, знатные дворяне – все искали её благосклонности. Но её сердце принадлежало только одному. Персидскому учёному, целителю и мыслителю, которого звали Азер.

Священник на секунду закрыл глаза, словно видел прошлое:

– Она не была ведьмой, hijo mío. Она лечила людей – травами, руками, словом. Излечивала то, что врачи того времени считали безнадёжным. Но именно это и погубило её. Люди всегда боятся того, что не понимают. Кардинал, не добившись её любви, обвинил её в колдовстве. Судья, пленённый её красотой, отвернулся от справедливости и подписал приговор.

Священник перекрестился снова, голос его сорвался:

– Её сожгли здесь, на площади. Перед лицом всего города. Но в огне она не кричала о пощаде. Она звала только одно имя. Азер.

У Игнасио по спине пробежал холодок. Именно это имя он слышал во сне – снова и снова.

Священник посмотрел на него внимательно, словно хотел проникнуть в душу:

– Знаешь, hijo, многие говорили, что душа этой женщины не ушла. Что её крик навсегда остался в камнях этого города. И что Азер клянётся ей в верности в каждом новом рождении.

Старик опустил взгляд и добавил почти шёпотом:

– Иногда я думаю… такие души находят друг друга всегда. Даже если для этого нужны века.

И он, не дожидаясь ответа, медленно вышел из дома, оставив героя одного наедине с портретом.

Тот стоял, не в силах пошевелиться.

Азер… – имя горело в его груди, будто он носил его в себе всю жизнь.

Глава 4

«Сон, который заговорил»

Этой ночью он долго не мог уснуть. В голове звучал хриплый голос старого священника, каждое слово будто прожигало сознание. Азер… – имя горело в груди. Почему оно так знакомо? Почему от него кровь стынет в жилах?

Но сон всё-таки накрыл его – тяжёлый, вязкий.

Он снова оказался там. Площадь, наполненная людской толпой. Крики, шёпот, звон колоколов. Воздух был густ от дыма и страха.

На помосте – она. Женщина с длинными чёрными волосами, свободно падающими на плечи. Платье обгорело на подоле, руки связаны верёвками. Но глаза… глаза горели сильнее огня.

Он чувствовал, что не зритель, а часть происходящего. Сердце разрывалось, грудь сдавило так, будто сам стоял под приговором.

– Азер! – крикнула она. Голос её пронзил пространство, как удар молнии.

Толпа вздрогнула, кто-то осенил себя крестом. Но для него это имя стало приговором. Он ощутил, что кричат его.

Женщина подняла взгляд в небо, и вдруг опустила его прямо на него.

– Найди меня… – её губы шевельнулись. Он услышал эти слова внутри себя, хотя огонь и треск должны были заглушить всё.

Огненные языки взвились выше, облизали её лицо. Но она не кричала. Только смотрела. Только он один видел в этом пламени не смерть, а обещание.

Он хотел броситься вперёд, но тело словно приросло к земле. Кричать не мог – из горла вырывался только хрип.

– Азер… – снова прошептала она, и в этот раз звук был похож на дыхание, на прикосновение к самому сердцу.

Огонь поглотил её, и он почувствовал, как боль прожигает его самого. Как будто сожгли не её – а его душу.

Он проснулся с криком, весь мокрый от пота. Сердце стучало так, будто готово было вырваться из груди. В комнате было темно, но он ясно ощущал: она была здесь.

Он прижал ладонь к лицу, но в воздухе всё ещё витал запах дыма и трав. И в ушах звучал её шёпот:

– Найди меня…

Игнасио снова проснулся в холодном поту. Ему снился тот же сон: костёр, огонь, крик женщины, зовущий имя, которое он не мог забыть. Сон возвращался с детства, но теперь он стал невыносимо отчётливым, будто сама память требовала ответа.

Глава 5

«Разговор со священником»

Он долго лежал в темноте, пока сердце не перестало биться, словно молот. Внутри жгло то самое имя, которое снова и снова разрывалось в ночи: Азер.

Не выдержав, он поднялся, оделся и вышел из дома. Ноги сами повели его к маленькой церкви на окраине города. Он чувствовал: там есть человек, который может помочь понять, что с ним происходит.

Старый священник сидел у окна своей кельи. В комнате пахло воском и старым деревом. На столе горела лампа, её колеблющийся свет выхватывал из темноты морщинистое лицо.

– Тебя очень заинтересовала та женщина с портрета, верно? – сказал он тихо, даже не удивившись приходу Игнасио. – Поэтому ты здесь?

Игнасио молчал и только кивнул.

– Мне снятся сны, – произнёс он с трудом. – Одни и те же. Всю жизнь. Костёр. Женщина. И её голос… Она зовёт меня. Зовёт по имени.

Священник внимательно посмотрел на него и кивнул, словно давно ждал этих слов.

– Её звали Элеа, hijo mío. О ней не пишут в хрониках, но её история жива в памяти этого города. Передаётся из уст в уста, из поколения в поколение, словно вечная рана.

Он вздохнул, будто впуская в себя призрак прошлого.

– Я не был свидетелем тех дней, – продолжал он, – но те, кто жил до меня, хранили её образ и передали мне. Так в монастырях хранится предание, которое не стирается временем.

Голос священника дрогнул. Он закрыл глаза и выдохнул- И тут мир словно растворился: слова старика стали мостом, через который Игнасио перенёсся в XIII век – в гул толпы, на каменную площадь, где над головами звенел набат и пахло смолой и огнём.

Их любовь стала вызовом церкви и власти.

Старик перекрестился, словно отгоняя тяжёлые воспоминания, которые, хотя и не его собственные, но жили в нём, как в сосуде.

Глава 6

«История Элеи и Азера (прошлое)»

Город дышал солнцем и пряными ветрами. Полдень расплавлял черепицу, из лавок тянуло розовой водой и медом, а у фонтанчика – суета: мальчик, спотыкаясь, прижал ладонью плечо – кровь сочилась через рубаху. Элеа уже наклонилась к нему, зажав рану чистой льняной тряпицей, когда рядом возник мужчина в дорожном плаще: высокий, сухощавый, с тёплой оливковой кожей и темными глазами – глубокими, как колодец, в котором прячется свет. Его профиль был тонок и чист – из тех, что лепят на античных монетах; аккуратно подстриженная тёмная борода оттеняла линию скул. Голос – мягкий баритон, с певческой плавностью интонаций. Тонкие длинные пальцы двигались уверенно.

– Соль… и чистая вода, – тихо сказал он, будто не ей, а самой ране. – Затем настой зверобоя. Подними свет к глазам – я вижу, ты не боишься.

Элеа невольно вскинула взгляд: в его глазах было янтарное тепло, и спокойствие человека, привыкшего слышать боль, а не спорить с ней. Он пах дорогой, сухими травами и сандалом.

– Вы врач? – спросила она.

– Я – ищущий, – улыбнулся он. – Меня зовут Азер.

Он помог перевязать плечо, показал, как закрепить бинт, чтобы не пережимать сосуды. Когда мальчик, смущенно бормоча «спасибо», убежал, они остались у фонтанчика вдвоём – между жужжанием пчёл и тонким перезвоном кувшинов.

– Ты лечишь верно, – сказал Азер, – но не по книге. У тебя – глаз и сердце.

– А книги часто не видят того, что видит сердце, – ответила она.

Он улыбнулся так, что в глазах проступили солнечные искры. И в это мгновение она ощутила странное узнавание – будто не встретила, а вспомнила.

Дни пошли друг за другом, и город вдруг оказался полон тайных тропинок, ведущих к их встречам. Они ходили в сады за городскими стенами – собирать тимьян и гвоздику, кору ивы и сонные головки мака. На базаре Азер выбирал стеклянные колбы – «для чистых настоев»; вечерами они разжигали лампы, и он показывал ей медные спирали змеевиков, учил ловить тонкую «душу» травы в каплях дистиллята.

– Мир лечится наблюдением, – говорил он. – Не страхом, не громкими обрядами, не яркими одеждами служителей. Наблюдением и терпением.

Он приносил свитки – имя Ибн Сины звучало, как песня; он цитировал, но всегда спорил, если опыт говорил иначе. Учился и у неё – её рука была точна, глаз не ошибался в дозах, а сердце не отступало там, где иные закрывали дверь.

Ночи приходили сами – без постановки и без слов. Он касался её так, будто молился: внимательный, бережный, узнающий. Её смех становился тише, дыхание – глубже, а тень от их тел на побеленной стене мерно качалась от фитиля лампы. Она легко училась его ритму – восточной неторопливости, где каждый поцелуй как вздох молитвы, а каждое касание – обещание. Утром они смешивали настои, а ночью – дыхание.

– Я люблю, когда ты слушаешь, – шептала она, – у твоих пальцев есть слух.

– А у твоей тишины есть голос, – отвечал он.

Азер учил её видеть причину, а не только следствие. Показывал, как розовая вода снимает жар, как дым мирры успокаивает, а кора ивы уводит боль. Объяснял темпераменты, пробовал соединять «хлад и жар» в равновесие. Вместе они делали мази и эликсиры, пробовали швы из конского волоса и тончайшего льна, промывали раны солёной водой – «чистота и свет, а не мрак и запах ладана поверх гнили», – говорил он. Элеа записывала аккуратно, перо у неё было быстрое, как мысль.

– Храмовый порядок достоин уважения, – признавал Азер, – но, когда обряд подменяет милосердие, он пуст. Бог не нуждается в посредниках, если страждущий плачет у порога.

Эти слова она запомнила. Её лечением восхищались – и шептались о «ведьминой руке».

Глава 7

«Письма»