Кадук

Глава 4

Майор потратил гораздо больше времени, чем рассчитывал, чтобы добраться до нужной деревни. Дорога тянулась дольше, чем показывала карта, да и электричка опоздала, – поэтому к моменту, когда он наконец ступил на остоянную землю, солнце уже скрылось, раскрашивая небо приглушёнными лилово-оранжевыми тонами, и день неумолимо клонился к вечеру. Белов медленно спустился по металлическим ступенькам пригородной электрички, захлопнув папку с делами, которые успел пересмотреть в дороге, глубоко вдохнул свежий, чуть сыроватый деревенский воздух и на мгновение улыбнулся себе. Как бы странно ни выглядело это поручение, оно дало ему короткую передышку от пыли и шума города, от однообразных кабинетов и бесконечных бумаг – и он этим наслаждался, несмотря на холодок в груди.

Нащупав в кармане свой старый кнопочный мобильник, майор посмотрел на индикацию сигнала и выругался – антены не ловили сеть. Придётся обходиться без связи. Вчера он допоздна сидел над материалами дела, пытался не заснуть за очередной чашкой кофе и, по-видимому, стукнул телефон о стол – теперь тот, похоже, приказал долго жить. Он мысленно пожалел о собственной небрежности и пообещал себе по возвращении купить нормальный аппарат, который не будет стыдно вытянуть перед подчинёнными.

– Давно пора было поменять эту развалюху, – пробормотал он вслух, шагнув на просёлочную дорожку, и привычно принялся сверять записки в блокноте. – Где это видано, чтобы телефон был старше виски… Вернусь – и сразу новый куплю.

По обе стороны дороги простирались низкие изгороди, сквозь которые виднелись курные дворы и покосившиеся сараи; на горизонте – редкая череда берёз и темнеющая тень леса, за ним – болота. В одном из дворов возле колодца он заметил старика, который лихо махал топором, раскалывая полена: движения у него были неспешные, но точные, руки крепкие, как у человека, который всю жизнь жил физическим трудом.

– Добрый день! – окликнул майор, подходя ближе и показывая записку с перечислением болотных деревень. – Не подскажете, как добраться до этих мест?

Старик, не убирая инструмента, поднял на него взгляд. Его лицо было морщинистым, кожа загорелая, нос курносый, а седая борода, небрежно взлохмаченная, спадала на грудь. Он не выпустил топор из рук; при взгляде на листок тихо бросил: – «Недалёко это», – вернулся к колодке и, не торопясь, ударил по полену с характерным хрустом.

– Мне бы туда до темноты успеть, – сказал майор, глядя на уже опускающееся солнце. – Через пару часов стемнеет. Можете, подсказать дорогу?

Старик снова взмахнул топором, вонзил его в колодку и подошёл ближе. Он назвался: – Леонид Степанович… а по-нашему – Степаныч, – протянул руку. Его ладонь была тёплая, плотная, с грубой шершавой кожей.

– Денис, – представился майор и крепко пожал руку.

Старик почесал затылок, бросив оценивающий взгляд на горизонт, где последние лучи солнца играли на верхушках деревьев. – Вижу, ты пешком собрался, – сказал он, и голос его был сухой, привычный к ветру и работе. – Если идти в обход – будет долго. А по лесу напрямик – быстрее, но заблудиться легко, если не местный. Сразу можешь след потерять. Заблудишься – и всё. Лес у нас растёт плотно, не как у вас около города. Не местному дорогу держать трудно, след потеряется в два счёта.

Майор нахмурился: – Но дорога вроде широкая, приличная, если поспешу, успею до темноты, нет?

Старик потянулся за новым поленом и, задумчиво глядя на сумерки, мрачно ответил: – Так-то оно так. Только как ни спеши, лес у нас большой и хитрый. Солнце скоро сядет, а после заката туда лучше не лезть. Зазывку увидишь – и всё, обратно не вернёшься. В глушь лесную она тебя заманит да погубит.

– Зазывка? – майор улыбнулся, искренне полагая, что это очередная деревенская выдумка. – Это кто, какая-то местная байка?

Старик обвёл его явственно уставшим взглядом и сказал с упрёком в голосе: – Вы, городские, шибко умные. Думаете, раз у вас технологии да мобильные телефоны, вы хозяева жизни, а мы тут, в глуши, ни сном ни духом. Стоит нам слово сказать – «байки», – и всё. А что вы по телевизору смотрите? Про суперлюдей в масках в обтягивающих цветастых костюмах или трусах поверх трико, которые мир спасают? Мне внук этих героев показал – так я два часа плевался, – старик рассмеялся хрипло, но в голосе слышалось раздражение и усталость одновременно. – Разве это мужики? А главное, вы думаете, что в городе вам ничего не угрожает. А в болоте, где ни сети, ни карт, только пахота да луга – что тогда? Страх, суета, паника. И не поможет тут никакой супергерой.

Он сделал паузу, махнул рукой, будто отгоняя видение телевизионных клише, и продолжил тише, настороженно: – Духи природы – другое дело. Про них давно не говорят, а если встретишь их на дороге – не знаешь, что делать. А зазывка… Это девка красивая, волосы длинные, наготу её скрывают, а сама – как магнит. Путник, глядя на неё, забудет про свои дела и обязательно за ней в лес увяжется. А уж, если сойдёшь с дороги, то всё – обратно уже не вернуться. Лучше держаться тропы, не сворачивать.

Его слова звучали просто, но в них было что-то невообразимо старое: не удивление, а отжитое знание, аккуратно натёртое годами и страхом. Майор прислушался к тону, к глазам старика – в них была не суеверная глупость, а твердая, многолетняя уверенность. И чем дольше он смотрел, тем труднее становилось улыбаться.

– Хорошо, – кивнул майор, – убедили. Пойду по дороге и не буду сворачивать. Спасибо, Степаныч, постараюсь не поддаться чарам лесной красавицы, чем бы она меня там не заманивала.

Старик хмыкнул, но в его улыбке не было насмешки, скорее – сожаление и лёгкая жестокость опыта: – Всё равно вижу, что не веришь. Жалко тебя. Заманит нечистая – и пропадёшь. Если работы не боишься, помоги-ка мне поленья в воз побросать. Я их как раз завтра хотел свояку отвезти, да вот – лишние руки не помешают. А если доброму человеку не помочь, то какой я после этого человек? – усмехнулся старик, но усмешка вышла усталой.

Белов кивнул.

– Дело хорошее, – сказал он, – и время не впустую потрачу.

– Ну вот и ладно, – оживился Степаныч. – Ты свои вещи возле дома на лавку положи, чтобы не мешали. Топор второй тут лежит, телега вон там стоит, видишь? Тут коли а туда туда бруски скидывай, сам разберёшься, что к чему. Видно, что не дурак, хоть и из города приехал.

Денис положил вещи на лавку и принялся за работу. Воздух наполнился глухим стуком топора и треском ломающихся волокон. Запах свежесрубленной берёзы смешался с дымом от старого кострища – тяжёлым, с ноткой смолы. Пот струился по вискам, оседая на шее, и майор, сам не заметив, как, начал втягиваться в ритм: взмах, раскол, взмах, перекат полена, и снова – звонкий удар.

– Степаныч, заметил я, – сказал он, передавая старику очередную охапку поленьев, – что у вас тут много домов пустует. Тишина такая, будто и людей в деревне нет.

Старик поставил топор и опёрся на рукоять.

– Мало нас осталось, – проговорил он негромко, словно разговаривал с самим собой. – Одни старики век доживают, а молодёжь всё уезжает. Кому нынче огород копать да дрова колоть охота? Все в город подались – думают, там жизнь. А жизнь, она тут, – он кивнул на землю, под ноги, где под каждым корнем будто дышала сама память. – А всё равно уходят. Вот и пустеем. Вон видишь дом через дорогу? Там баба Нюра жила – добрая, как солнце. Так сын к себе в город забрал, да через месяц померла. Не вынесла стены и шум. А дальше по улице – три избы сгнили, крыши провалились, и всё. Конец. Остались мы только старые, кто по старинке живёт да за могилками следит.

Он говорил спокойно, без жалобы, но в голосе чувствовалось что-то давящее, будто под этими словами скрывалась не просто тоска, а страх – старый, как сама земля.

– Я вот, слава Богу, крепок, – продолжал Степаныч. – Дрова поколю, свояку отвезу. Мы друг другу помогаем, кто как может. А не помогать – нельзя. Иначе не только дома сгниют, а и память людская.

Работа шла быстро. Старик, несмотря на возраст, двигался ловко и точно, будто каждое движение было отточено годами. Когда телега наполнилась, старик нырнул в избушку и вернулся с бутылкой самогона и рюмками. Денис возмутился было, но отказаться было нельзя – обидеть хозяина означало нарушить устоявшуюся деревенскую вежливость; они выпили по стопке, закусили хрустящими огурцами, и внезапная усталость, что копилась в плечах майора за день, словно отошла в сторону. Денис умылся у жестяного рукомойника, глянул на себя в мутное зеркало – и, удивляясь, усмехнулся: «И сантехнику менять не надо, и с трубами никаких вопросов.».

В это время Степаныч вывел из конюшни лошадь. Тёмная, с густой гривой, она казалась почти чёрной на фоне закатного неба, где алый свет уже тонул в синеве. Пока старик запрягал её, Белов собрал свои вещи – аккуратно, без суеты.

Он ещё раз оглядел деревню: пустые дома с тёмными окнами, забитые колодцы, покосившийся забор у последней из изб. За всем этим, словно немой стеной, тянулся лес – неподвижный, настороженный.

Майор глубоко вздохнул, поправил ремень и шагнул к Степанычу.

Тот молча кивнул, взялся за вожжи и лёгким движением ладони пригласил его взобраться на телегу.

Когда они тронулись, колёса заскрипели, и долгий вечерний свет растёкся по дороге, как мед. С обеих сторон мелькали заборы, старые дома, кое-где зияющие пустыми окнами, словно глазницы черепов.

– А зачем тебе туда, за лес, да ещё на ночь глядя? – спросил старик, не оборачиваясь. – Если бы родня там жила – знал бы дорогу. Значит, по другим делам едешь?

– Из милиции я, – ответил Белов, доставая из папки фотографии. – Люди пропали, нужно разобраться. Может, видели кого-то из них?

Старик взглянул на снимки.

– Нет, этих не видал, – сказал он после короткой паузы. – У нас, впрочем, люди пропадали и раньше. В лес ходили – и всё, как сквозь землю. Потом находили – мёртвых, да и не всех. Болота – они хитрые, могут и тело спрятать, и душу затянуть. Может, твои другие дорогой шли.

– Подожди, как – пропадали? И что, вы ни разу не сообщали в район или область? – нахмурился Белов.

Степаныч хмыкнул, глядя на дорогу.

– А кому сообщишь? Тут все знают: если пропал – нечистые забрали. Это у вас там власть, начальство, протоколы… а здесь – лес. Лес – он старше власти, – сказал он глухо. – Вы вот привыкли всё по бумажкам решать: подпись, печать. А с духом как поступишь? В какой рапорт его впишешь? Не арестуешь ведь, не посадишь.

Он посмотрел на Белова, прищурившись, словно хотел понять, как далеко тот готов зайти в своём неверии.

– Пропал человек – значит, идут знающие искать. Только не каждый день можно ходить, не всякий час. Есть время, когда тропы открыты, а бывает – вообще нельзя в определённые места заглядывать. Пойдёшь искать – и пропажу не найдёшь, и сам пропадёшь.

Слова звучали так же буднично, как рассказ о том, где кто живёт. Майор слушал молча – спорить с укоренившимся мироощущением старика было бесполезно; он понимал, что для него такое объяснения страшных исчезновений – единственная утешительная модель мира. Но где-то на краю сознания тёплое, практичное чутьё милиционера не отпускало: за поверьями скрывались реальные следы, и задача была в том, чтобы найти их, не растворяясь в легендах.

Некоторое время они ехали молча. Лошадь медленно шла вперёд, телега поскрипывала, а где-то в густых кронах зашуршало, будто кто-то прошёл параллельно дороге, держась в тени. Старик ничего не сказал, только слегка прищёлкнул поводьями.

Майор хотел спросить, кто это был – зверь или человек, – но в этот момент солнце окончательно опустилось за лес, и всё вокруг окутала странная тишина, в которой не слышно было даже стрекота сверчков.

– Был у нас случай в деревне, – продолжал он, опираясь на вёдра и глядя куда-то в сторону, как будто снова возвращался в то давнее утро. – Толик… хороший был парень. Простоватый, работящий. С невестой своей поругался, знаешь, по-мельочи, как у молодых бывает. Не знаю, что там у них конкретно творилось, но люди говорили – будто бес попутал. Мол, гулящая стала, да ещё и не стеснялась, по ночам по дворам шастала. Кому такая невеста нужна? Так вот, прознал про это Толик и напился в первый раз в жизни. Глотал, да всё не мог успокоиться. Ходил по деревне и кричал, что жить не хочет. А это – первый звоночек для нечистого: коль человек сам жить не желает, его душу легче увести. Злые духи тут как тут: то болезнь какую пошлют, то обманут, то просто выманят в лес и погубят.

Ходил Толик, ходил – и вдруг раз, и всё утихло. Наутро мать его побежала по двору, голосит, мол, Толика нет. Никогда так надолго он не пропадал. Народ стал вспоминать: говорили, что, как стемнело, видели его у опушки, шёл, бормотал себе под нос. Мать так и завопила: «Нечистая, нечистая, попутала сына!» – и начала Гальку, его невесту, обвинять во всех смертных грехах. Та, бедная, в слёзы и убежала, а деревенские мужики собрались и на рассвете пошли искать. Вот дом, где жила Галька, – — Степаныч махнул рукой в сторону покосившейся избы на окраине и машинально крестился.

– С ней что случилось? – переспросил Белов, и в голосе его ощутилось то, что всегда чувствует человек, взявшийся за чужое горе: осторожность и холодный профессионализм.

– И с Толиком, и с ней… – старик глубоко вздохнул, и в этой паузе Денис услышал запах сгоревшей травы, будто память о давней деревенской трагедии вырывалась наружу. – Парня мы нашли в лесу почти к вечеру. Лежал – бездыханный под соснами, свернулся клубочком, как щенок. Сначала думали – простудился, замёрз. Но нет, как осмотрели, – следы были странные: будто обвивала его какая-то змея, и укусы – много их, по всему телу, словно целый клубок гадов его искусал. Ты скажешь – змея ядовитая укусила – он и умер.. А я тебе так скажу: никогда у нас столько змей ядовитых не водилось, чтобы вот так сразу так искусать. Знающие люди – те, что старые обряды помнят – сказали сразу: попал он на ужалок.

– «Ужалок»? – усмехнулся про себя Белов, но вслух произнёс: – Это вы так ужей называете?..

– Духи это, – старик сказал тихо, ровно как усталый священник, не желающий ломать чью-то веру, но и не способный её отрицать. – Сверху девицы с длинными волосами, а снизу – хвосты у них змеиные. Красивые, да обманчивые. С виду безобидные, но под ними – полно гадов: ядовитых, злых. Толик же спьяну не понял, на что напоролся. Подошёл – и всё. Платой заплатил жизнью.

Денис почувствовал, как по спине пробежал холодок: звучало невероятно, но в его охотничьей практике и правда встречались дела, где естественные причины почему-то не ложились в привычные рамки. Он собирался что-то возразить – мол, пьяный человек мог и замёрзнуть, и укуситься его змеи могли – но решил промолчать. Лучше выслушать.

Взгляд на мир у таких людей, как Степаныч, давно устоялся, и попытка поспорить могла только разгневать старика. Конечно, гораздо проще объяснить многие преступления с помощью духов и чудес. Пропал человек – лихо забрало, утонул – водяной под воду затянул. Хотя, с другой стороны, старик прав: привлечь к ответственности лихо и водяного достаточно затруднительно.

– Так вот, – продолжил Степаныч, и в его голосе скрипела древняя усталость, – через пару дней после похорон Гальку повешенной нашли. Местные бабы сразу начали шептать, мол, Толик не простил и мстил. Ночью мёртвый являлся, говорили. Мать слышала, как девка в своей комнате плакала, просила прощения, а войти в ту комнату боялась – будто какая-то сила мешала даже руку к ручке приложить: дрожали руки, сознание мутнело. Такие истории люди потом разносят долго – ими пугают детей, ими же себе и объясняют непонятное.

Внезапно лошадь фыркнула и резко заржала; звук врезался в тишину, как порыв ветра в окне. Степаныч встал, будто прислушиваясь к чему-то невидимому, и успокаивающе погладил животное.

– Нечистое почуяла, – сказал он. Лошадь напряглась, ноздри раздулись, глаза стали блестеть, морда напряженно всматривалась в чащу, где листья едва шевелились.

– Дениска, э-э, ну-ка, слезь с воза, – попросил старик. – Но далеко не отходи, что бы ни случилось. Я пока кобылу успокою, а то понесёт – двоих нас погубит.

Степаныч гладил дрожащее животное с такой заботой, словно колыхал дитя. Его голос стал мягче, почти по-отечески:

– Тихо, милая, тихо, – ласково приговаривал он. – Я ж говорил – нельзя было ехать в такую пору. Чуял неладное ещё утром. Надо было тебя в хате оставить переночевать и поутру ехать. Так ты ж всё в лес рвался быстрее и меня не слушал, явно не верил тому, что я тебе про зазывку говорил.

Лошадь ещё больше занервничала, замотала головой. Степаныч, будто по привычке, дотронулся до узды и ловко натянул на глаза тёмную повязку – простой тряпичный намордник, завязанный крест-накрест. Он объяснил это просто: «Если увидит нечистого – испугается и понесёт без контроля, и мы окажемся в опасности». Такие приметы здесь воспринимались всерьёз; по повадкам скота порой судили о невидимом.

Майор послушно начал забираться на своё место и проверил ремни у вожжей, но в голове его уже роились вопросы: почему в этой глуши люди по-прежнему верят в «зазывок» и «ужалок», и есть ли у этих поверий какое-то основание?

Краем глаза он заметил движение у кромки леса: белел силуэт женщины, едва различимый в полумраке между стволами. Фигура казалась нереальной – то ли ткань, то ли туманное облако, плывшее между деревьями, – настолько плавно она скользила по опушке. «Сказки сказками, но в лесу явно кто-то ходит», – мелькнуло у Белова.

– Эй, здравствуйте! – крикнул Белов, вскинув руку. – Вам нужна помощь? – голос его звучал ровно, без паники. Белов сделал шаг к направленью едва различимой фигуры в лесу.

– Стой! Ты куда, быстро назад! Я так и знал!.. – с хрипотцой выкрикнул Степаныч, уже сидя в телеге и схватив вожжи. – Погубит она тебя! Вернись!

Крик старика прозвучал как предостережение и оказался достаточно сильным: лошадь повела мордой в сторону женского силуэта, вскинула голову, фыркнула в ответ и, внезапно, словно сорвавшись с привязи, рванула вперёд. Повозка дернулась, колёса поскрипели, и телега понеслась по просёлочной дороге.

Майор остался один посреди дороги. Сердце стучало в груди чуть быстрее обычного – не от страха, а от предчувствия, что он оказался на грани двух миров: города и деревни, закона и древней веры. Вокруг стояла тишина, нарушаемая теперь лишь отдалённым топотом копыт и скрипом телеги, уносящей старика в глубину сумрака. Белая фигура между деревьев не спешила исчезать: она, казалось, плыла среди стволов, словно ткань тумана, но в ней было что-то человеческое – изгиб плеч, покачивание волос. И это «что-то» держало взгляд майора, как если бы лес сам пытался пристальнее разглядеть гостя из города.

Глава 5

Видения рассеялись, словно кто-то тихо сдул туман, и Марина снова оказалась у себя в кабинете – всё том же, пропитанном запахом кофе, бумаги и тихого шума улицы за окном. Жрец в козлиной маске и странные, нелюдские силуэты, что мелькали в её видениях, будто растворились, стёрлись из памяти, оставив лишь смутный след. Голова ныла, мысли путались, а перед глазами ещё плыли тени – как от слишком яркого сна, который не хочет уходить.

На столе лежали те же папки, монитор всё так же светился холодным экраном… только воздух будто дрожал, хранил эхо недавнего присутствия – того самого странного гостя, с которым она говорила всего несколько минут назад.

Встряхнув головой, и слегка помассировав виски, Марина собралась с мыслями. Взгляд сфокусировался.

Она стояла у стола, глядя на разложенную перед собой карту, оставленную загадочным старичком. Под лампой она казалась старинным пергаментом – желтоватым, потемневшим по краям, с потёртыми сгибами и пятнами, похожими то ли на воск, то ли на засохшую кровь. Это определённо была карта Беларуси, только вот выглядела она не так, как на стендах в их отделении или в школьных учебниках. Все надписи были выполнены на странном, неровном языке – будто рукой древнего летописца. Буквы напоминали старославянские, но некоторые выглядели совсем чуждо. Топонимы угадывались: где-то чудился «Минск», где-то – «Гомель», но рядом с ними стояли слова, которые не принадлежали ни одной известной Марине письменности.

Она прищурилась, водя пальцем по хрупким линиям рек, по крошечным символам, похожим на кресты и странные солнечные знаки. Несколько минут она пыталась разгадать их смысл, но чем дольше смотрела, тем сильнее начинала чувствовать лёгкое головокружение. Казалось, линии на карте двигались, искажаются – словно она смотрит не на бумагу, а в глубину воды.

Марина отстранилась, моргнула и резко выдохнула, стараясь вернуть ясность мысли.

– Так, – пробормотала она, – хватит на сегодня загадок.

Она аккуратно свернула карту и спрятала во внутренний карман пиджака.

Но вопрос не отпускал: почему именно ей передали этот странный предмет? Что знал старик, и зачем пришёл именно сюда?

«Надо сходить к дежурному, дед не мог пройти мимо него незамеченным», – решила она.

Дежурный Иваныч, как обычно, восседал в своей стеклянной будке у турникета и с предельно серьёзным видом смотрел вниз – будто решал государственное дело. На деле же, судя по лёгкому отражению на стекле, он изучал экран смартфона, где бесстрашный кот пытался одолеть пылесос.

Марина, стараясь не выдать лёгкого волнения, подошла и постучала по стойке:

– Привет ещё раз, Иваныч! Послушай, ты не видел тут странного старика с бородой? Маленького роста, одетого будто из прошлого века – лапти, кафтан, длинная борода?

– Старика? – он оторвался от экрана и хмыкнул. – Нет, Громова, таких экзотических персонажей я бы точно заметил. У нас тут максимум курьеры в кедах, да и те редкость.

– Да не может быть, – настаивала она. – Он был очень приметный, будто со съёмок исторического фильма сбежал. Может, просто прошмыгнул мимо, ты не заметил?

Иваныч насупился, но в голосе сквозила лёгкая обида:

– Громова, я тут сижу уже столько лет, что, кажется, врос в эту будку. Поверь, мимо меня даже мышь не проскочит, не то что дед в лаптях. Разве что по воздуху перелетел – как дух. Хотя и духов пролетающих, – он хмыкнул, – пока не наблюдал, – Иваныч опять с серьёзным видом уткнулся в телефон, решать дела государственной важности.

Марина, бросив взгляд на чрезвычайно «занятого» работой Иваныча, усмехнулась уголком губ. «Да уж, мимо него не пролетит и не проскочит», – подумала она но вслух ничего не сказала.

Стоя на ступенях отделения, она колебалась всего несколько секунд, затем достала телефон.

– Алло, Владимир Петрович? Это Марина Громова, Центральное РУВД. Не отвлекаю? Очень, нужна консультация. Ну прям очень-очень. Я понимаю… Да… Хорошо… Тут… интересная находка, хотелось бы вам показать. Да, вам удобно если через полчаса-минут сорок буду? Хорошо! Спасибо! До встречи!

Марина сунула телефон в карман и, чуть прикусив нижнюю губу, на мгновение задумалась. Мысли снова вернулись к тому, что произошло, быстро прокрутив в голове утренние события, она тихо выдохнула, расправила плечи и быстрым шагом направилась к машине, припаркованной у обочины неподалёку от отделения.