Кадук

Глава 9

Марина стояла в квартире профессора. В ушах легонько звенело – словно где-то вдалеке кто-то провёл пальцем по тонкому стеклу. Но это ощущение быстро растворилось, и, будто ничего странного не происходило, она спокойно наблюдала за Твердовским. В его движениях было что-то завораживающее: размеренность, внимательность, почти ритуальная точность, будто каждое действие имело скрытый смысл.

Старик сидел, склонившись над столом, словно над древней реликвией, и всё это время водил толстым, чуть дрожащим пальцем по блеклым надписям на пожелтевшей карте. Губы его беззвучно шевелились – будто он читал не вслух, а прямо вглубь бумаги, разговаривая не с людьми, а с самой историей.

Лампа над столом потрескивала, бросая неустойчивый, жёлтоватый свет, и от этого лица присутствующих казались вырезанными из воска. Тишина тягуче давила, и только дыхание Твердовского нарушало её.

– Простите, профессор… – неуверенно произнесла Марина. – Вы говорили о каком-то «цикле»… и что кто-то уже здесь?.. Что вы имели в виду?

Старик не отреагировал. Его глаза блестели – то ли от волнения, то ли от ужаса. Рука, которой он водил по карте, заметно дрожала.

Зеленцев нахмурился, переглянулся с Мариной и, наклонившись ближе, тихо сказал:

– Не нравится мне всё это. Старика надо отвлечь, у него и так сердце ни к чёрту.

Он мягко положил руку на плечо профессора:

– Дружище, тебе надо успокоиться. Давай чайку попьём, передохнём, а потом вернёмся к карте. Мы же никуда не торопимся, правда, лейтенант?

Марина поспешно кивнула, но Твердовский будто не слышал. Он всё сильнее сжимал карту, словно боялся, что её отнимут.

– Это… метка… вот она… всё повторяется… – прошептал он, и голос его вдруг сорвался. Старик прижал ладонь к груди, сдавленно охнул и начал хватать воздух ртом.

– Быстро, звони в скорую! – рявкнул Зеленцев, подхватывая Твердовского. – Ух, тяжёлый чёрт… держись, профессор, держись!

Он уложил старика на пол, наспех расстегнув ворот рубашки. Марина уже диктовала адрес в телефон, лихорадочно шаря глазами по комнате. В спальне на тумбочке она заметила аптечку и баночку с таблетками.

– Валидол! – выдохнула она, и, не теряя ни секунды, помчалась обратно.

Полковник уже подложил под голову профессора подушку, стараясь удержать его сознание. Твердовский смотрел на них мутным, неподвижным взглядом, дыхание рвалось из груди хрипом.

– Давай мне таблетки и принеси воды, – коротко бросил Зеленцев.

Полковник ловко открыл упаковку и дал профессору несколько таблеток. Когда Марина принесла воды, профессор уже перестал глотать ртом воздух. Марина поднесла кружку к губам старика. Он сделал глоток, закашлялся, но немного ожил.

– Вот и славно, – облегчённо вздохнул Владимир Петрович. – Я уже думал, всё. Нельзя тебе так волноваться, дружище. Сердце – штука коварная.

Твердовский некоторое время молчал, потом хрипло произнёс:

– Помогите мне… подняться.

– Даже не думай! – отрезал полковник. – Сейчас приедет скорая, и ты поедешь с ними. Без споров.

– Нет… – выдохнул профессор. – Вы не понимаете… Мне нужно ещё раз взглянуть на карту. Мы… мы в опасности. Всё уже началось.

Марина и Владимир Петрович переглянулись.

– Друзья, – он обвёл их взглядом, в котором сверкала почти безумная решимость, – мир, который вы знаете, рушится. Цикл запущен.

Он попытался подняться, но силы окончательно покинули его. Марина осторожно придержала его за плечи, чувствуя, как дрожит старческое тело.

Во дворе раздался вой сирены. Свет фар скользнул по стенам комнаты.

– Слава богу, приехали, – выдохнула Марина.

Профессора бережно уложили на носилки. Доктор – мужчина лет сорока, усталый, но собранный – быстро осмотрел пациента, проверил давление, пульс.

– Срочно в больницу, – сухо сказал он. – Состояние тяжёлое. Любая задержка может стоить жизни. Сейчас подготовим носилки и заберём его. Доктор быстрым шагом направился во двор к стояшей машине.

Твердовский вдруг сжал руку Марины, по-детски слабо, но отчаянно.

– Прошу… дайте мне карту… хоть на минуту…

– Потом, – мягко ответила она, чувствуя, как горло сжимает странное чувство – жалость, смешанную с тревогой.

– Нет, не потом! – выкрикнул старик неожиданно громко. – Вы должны знать! Метка на карте – это не просто точка, это врата! Если они откроются, всё начнётся заново! Демоны, духи – называйте как хотите! Они уже чувствуют места, где тонка грань!

Его голос стал прерывистым, и он снова осел на подушки, положеные на пол под спину ослабшего профессора.

– Володя… Марина… найдите Волхалово острие… только оно может остановить Апокалипсис… – прохрипел он, и глаза его закатились. Зеленцев, прижимая руки к груди старика, пытаясь нащупать пульс.

В комнату вошли врач с санитаром с носилками в руках. Увидев задыхающегося профессора, доктор тут же кинулся к Твердовскому и немедленно сделал укол. Через минуту дыхание Твердовского выровнялось, но глаза остались закрытыми.

– Что случилось? Его состояние было стабильно, почему опять приступ? – сурово спросил он, держа руку профессора и слушая пульс.

– Разволновался, – коротко сказал Зеленцев, глядя на врача.

– Одно такое волнение – и его уже не спасёшь, – строго произнёс доктор. – В больницу немедленно.

Когда носилки выносили к машине, Марина стояла у двери, сжимая карту в руках. Ей вдруг показалось, что бумага под пальцами чуть теплее, чем должна быть, будто сама жила своей жизнью.

Доктор подошёл к ним:

– Кто-нибудь родственник?

– Нет, но мы близкие друзья, – ответил полковник. – Мы хотим знать о его состоянии, если можно.

– Узнаете, как только придёт в себя, – кивнул врач.

Зеленцев взял доктора под руку, отвёл чуть в сторону, что-то говорил тихо, но настойчиво. Марина воспользовалась моментом. Подошла к карете, где санитар уже закрывал двери.

Твердовский лежал бледный, с повязкой на руке, но глаза его вдруг открылись. Он смотрел прямо на неё, губы беззвучно шевелились.

Марина склонилась ближе.

– Что? Что вы сказали?

Губы старика едва шевельнулись, и еле слышно сорвалось:

– Стрыга…

Слово показалось чужим, будто произнесённым не человеком. Холод прошёл по коже.

Всё вокруг поплыло, линии мира размылись, белая машина, свет фар, лица – всё смешалось в мутной дымке.

Последнее, что Марина ощутила, – как в груди гулко отозвалось то странное слово, будто его отзвуком дрогнула сама реальность.

Глава 10

Голова кружилась, тело ломило, будто по костям прошёлся ток. Руки сводило судорогой, и Марина поначалу даже не поняла, что снова чувствует собственные пальцы. Воздух был тяжёлым, пропитанным сыростью и запахом гнили. Когда сознание прояснилось, она осознала, что больше не висит прикованная к потолку – теперь она лежала на куче старой соломы. Кисти больше не были связаны.

Девушка несколько раз сжала и разжала кулаки – мышцы отозвались болью, словно из них выкачали жизнь. По венам медленно разливалось неприятное покалывание.

Она с трудом приподнялась и облокотилась о холодную, влажную стену. Камень был шероховатым, липким – как будто покрыт чем-то живым.

Последнее, что она помнила, – человек в маске, чьи глаза светились из-под козлиного черепа, и блеск ритуального ножа. Затем – тьма.

Когда глаза привыкли к полумраку, Марина смогла различить своё новое «убежище»: каменные стены, пол, железная дверь с маленьким глазком, зарешечённое окно под самым потолком, через которое проникал бледный лунный свет. Всё выглядело, как в старинной тюрьме, только слишком тихо. Даже шорохов мышей не слышно.

На запястьях – следы от верёвок, кожа местами содрана. На ладони – странный ожог, в форме треугольника, будто кто-то выжег его каленым железом. Марина не помнила, откуда он.

В углу стояла жестяная кружка, миска с кашей и кусок черствого хлеба. От голода к горлу подкатывала тошнота. Девушка схватила миску и, не раздумывая, начала есть, запивая густую массу водой. Еда пахла прогорклым жиром, но в тот момент это не имело значения.

– Эй! – раздался приглушённый голос из-за стены. – Там кто-то есть?

Марина вздрогнула, чуть не выронив кружку.

– Дима?.. Это ты? – прошептала она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы облегчения. – Значит, мы вместе здесь?

– Да, – отозвался голос. – Не знаю, где именно. Последнее, что я видел, – этот жрец подошёл к тебе с ножом. Потом всё плыло, как во сне. Он что-то сделал – кажется, снял с тебя верёвки, потом подошёл ко мне и влил какую-то мерзость прямо в рот. После этого – тьма. Очнулся уже тут.

Марина обхватила колени, пытаясь собраться с мыслями.

– Я помню только его маску и нож… а потом – будто я провалилась куда-то. Сначала подумала, что это сон. Но всё было слишком реально. Я чувствовала холод, боль, запахи… всё. Словно я была в двух мирах одновременно, и оба – настоящие. Только я не знаю, какой из них – мой, – голос дрожал, и Марина старалась не заплакать.

– Возможно, это не просто галлюцинации, – откликнулся Дима. – Кадук, о котором говорил профессор, умеет искажать реальность. Это его сила. Этот жрец, скорее всего, использует зелья и ритуалы, чтобы пробудить в тебе воспоминания. После того как он дал мне выпить свою дрянь, у меня тоже прошла боль, даже рана затянулась.

Марина провела пальцами по плечу – глубокий порез, оставленный ритуальным ножом, выглядел свежим, но не болел.

– Как будто там действительно какой-то анестетик, – пробормотала она. – Но я чувствую, что дело не только в химии. В этих зельях есть что-то другое… живое.

Она попыталась вспомнить момент, когда теряла сознание, и её будто пронзила вспышка – перед глазами мелькнуло лицо профессора Твердовского и карта с непонятными знаками.

– В этих зельях что-то, что открывает память, – сказала она, глядя на свои руки. – Но зачем жрецу мои воспоминания? Что он ищет?

– Уверен, он хочет знать то, что ты сама забыла, – сказал Дима. – Ты, наверное, не замечала, но когда отключаешься, начинаешь что-то бормотать. Всё, что видишь, всё, что чувствуешь. Как будто тебя заставляют рассказывать правду, – он кашлянул, а потом добавил: – Похоже на сыворотку, только древнюю.

Марина кивнула.

– Да… я видела карту. И Твердовский говорил про артефакт… и про демона Кадука. Но я не понимаю, почему я здесь и что всё это значит. Иногда мне кажется, что стоит закрыть глаза – и я проснусь в другом месте. Но каждый раз я просыпаюсь здесь, в этом кошмаре.

Она взглянула на зарешечённое окно – оттуда пробивался узкий луч лунного света, падая на стену. Камень был исписан странными символами, похожими на руны.

– Мы должны принять, что это реальность, – сказал Дима. – Нас похитили адепты культа Кадука. Им что-то от нас нужно. А от тебя – особенно. Ты видела слишком многое.

– Но почему именно я? – прошептала Марина.

– Потому что ты держала в руках карту, – ответил Дима. – Помнишь, я рассказывал тебе про контейнер, который нашёл в болоте? Там был медальон и записная книжка немецкого офицера – барона Людвига фон Майзера.

– Из тех, кто занимался оккультизмом во время войны?

– Именно. В его записях говорилось, что подразделение фон Майзера занималось поисками древних сил, чтобы подчинить их Третьему рейху. После нескольких удачных экспериментов в Европе они отправились на восток – на советские земли. По каким-то древним источникам они нашли упоминание о демоне, заключённом в белорусских болотах.

– Кадук, – прошептала Марина.

– Да. Демон, который управляет временем, пространством и сознанием. Он может заставить видеть то, чего нет, и забыть то, что было. Фон Майзер хотел подчинить его, найти артефакт, который удерживал Кадука в плену. В дневнике было сказано, что этот предмет способен и усилить власть демона, и уничтожить его.

Марина замерла, вспоминая карту, которую держала в руках у профессора.

– Значит… карта указывала на место, где спрятан артефакт. И жрец хочет, чтобы я вспомнила, где именно он. Но я ничего не помню! – она в отчаянии обхватила голову руками.

– Спокойно. В записях фон Майзера не было карты, но он писал, что артефакт охраняют древние создания. Стражи. Возможно, тот, кого упоминал профессор, – один из них.

Марина с усилием попыталась вспомнить: «Страж… или… имя? Что-то вроде… Стыг…»

– Нет, не могу. Всё, как в тумане. Продолжай, пожалуйста.

Дима вздохнул.

– Мы знаем, что всё это началось давно, задолго до нас. Жрец пытается завершить то, что начали нацисты. Он хочет вызвать Кадука, и ты – ключ. Он ищет артефакт, а ты видела карту. Вот почему ты здесь.

Марина долго молчала. Только капли воды из ниоткуда – может, из щелей потолка – тихо падали в миску у стены.

– Послушай, – продолжил Дима, – как к тебе попала карта?

Девушка медленно подняла взгляд.

– После всего, что я видела, тебе покажется, что я сошла с ума. Но… её мне дал старичок. Маленький, сгорбленный, с бородой, в старинной холщовой рубахе. Сказал, что это очень важно… и исчез. Просто растворился в воздухе.

– Домовой, – тихо сказал Дима.

Марина хотела что-то ответить, но тело вдруг обмякло. Силы стремительно уходили. Всё плыло, звук голоса Димы удалялся, как будто из другого мира.

– Марина! – донёсся его крик сквозь гул крови в ушах.

Но она уже не могла пошевелиться. Лунный свет на стене вспыхнул ослепительно белым, и комната исчезла.

Глава 11

Белов приоткрыл глаза. Первое, что он увидел, – тяжёлые тени, скользящие по потолку из грубо оструганных брёвен. В глаза ударил тусклый свет – не электрический, а живой, дрожащий, будто от пламени свечи или лучины. Воздух пах сухими травами, дымом и чем-то тёплым, домашним. Судя по всему, он находился в деревенской хате.

Возле печки хлопотала девушка в длинном платье до пят, с закатанными рукавами и косой, перекинутой через плечо. Она аккуратно взяла ухват, достала чугунок, из которого сразу повалил густой пар. Пахло пшённой кашей, молоком и чем-то ещё – может, сушёными грибами или луком, – запах был до боли родной, как из детства. С таким ухватом, вспомнил Белов, когда-то управлялась его прабабка, у которой он каждое лето гостил в деревне.

Он попытался пошевелиться – тело ныло, голова гудела, но мысль, что он жив, уже казалась чудом после всего пережитого.

– Кхм… здравствуйте. Прошу прощения, не подскажете, где это я очутился? – голос его прозвучал хрипло, но уверенно.

Девушка вздрогнула, вскрикнула и едва не выронила чугунок. Повернувшись, с ужасом и удивлением уставилась на Белова, будто перед ней восстал покойник. Потом, не говоря ни слова, кинулась к двери.

– Батя, батя! Иди скорее, он очнулся! – раздался звонкий голос снаружи.

Белов сел на кровати. Под ним была плотная соломенная подстилка, застланная домотканым покрывалом. Он осмотрелся: изба оказалась чистой, светлой, каждая вещь на своём месте. На лавке у стены стояла глиняная посуда, над печкой сушились пучки зверобоя, а у окна тянулась вышитая занавеска с красными узорами. На печи, как в немом театре, развалился рыжий кот – массивный, ленивый, с белыми усами и хвостом, который время от времени лениво подёргивался. Тот наблюдал за майором с философским равнодушием.

– Ну здравствуй, котяра, – пробормотал Белов, – хоть ты живой, вроде без рогов.

Кот прищурился, зевнул и перевернулся на другой бок, будто соглашаясь: «Живой, но всё равно не твой».

Дверь снова открылась. Вошла девушка – а за ней крепкий седой мужчина в белой рубахе, перехваченной пояском, и с лицом, обветренным, как старая доска. Глаза у него были спокойные, глубокие. Он шагнул ближе и заговорил ровно, но с доброжелательной интонацией:

– Доброго дня, незнакомец. Расскажи, как звать тебя, откуда родом и что привело в наши края?

– Майор милиции Белов, – Денис встал, чувствуя лёгкое головокружение, и протянул руку. – Расследую обстоятельства исчезновения группы людей в вашем районе. Мне нужно срочно позвонить в Минск. У вас телефона не найдётся?

Мужчина нахмурился, словно не понял половины сказанного.

– Странные речи ты говоришь, добрый человек, – протянул он. – И одет чудно, и слова какие-то невразумительные. Нашли мы тебя на краю деревни, без памяти. Думали – мёртвый. Насилу в избу дотащил. Отогрел, на печь положил. А теперь вот живой передо мной стоишь. Я Михась, – он слегка поклонился, – а это дочка моя, Янина.

Девушка смущённо улыбнулась, прижимая к груди холщевый передник.

Белов внимательно осмотрел Михася. Всё в нём выглядело так, будто он сошёл со старинной литографии – вышитая рубаха, лапти, соломенный брыль в углу, берестяной короб с хлебом. Даже запах – смесь хлеба, дыма и полыни – будто донёсся из другого времени. Майор вдруг поймал себя на мысли, что не видит ни одной лампочки, ни выключателя, ни даже проводов. Ни грамма современной жизни. Всё вокруг – словно этнографический музей, только живой.

После вчерашней встречи с чертями и невестой из могилы даже эта странная обстановка показалась благословением.

– Я шёл через лес, – начал он, почесав затылок. – А там… такое…

– Через лес? – перебила Янина, и в её голосе звучал настоящий страх. Она непроизвольно прижалась к отцу.

Белов кивнул.

– Кто в лес попадает, живым не возвращается, – мрачно произнёс Михась. – Много люду там сгинуло, и всё без следа.

– Что значит – «сгинуло»? – насторожился майор. – Почему вы не сообщили властям?

– Куда сообщить, добрый человек? – Михась покачал головой. – Все знают и боятся. Силы злые землю нашу держат, ночью из хат выйти страшно. Нечистая заберёт, не успеешь крикнуть.

– Сыт я по горло вашей нечистью! – вспылил Белов. – Кто мне объяснит, что тут вообще происходит? Где я нахожусь? И дайте, наконец, телефон!

– Телефон? – Михась недоумённо поднял брови. – Что за зверь такой?

– Да вот же! – Белов достал из кармана мобильник и потряс им перед носом хозяина. – Вот, техника! Позвонить! Связаться!

Янина ахнула, будто он вытащил кусок волшебного металла. Мужчина же отпрянул, хмурясь, словно от колдовского предмета.

– Вы что, староверы? Или сектанты? – раздражённо бросил майор. – Без света, без связи… у вас хоть электричество-то есть?

Хозяева переглянулись. На их лицах было искреннее непонимание.

Белов прошёлся по хате – ни розеток, ни проводов, ни даже лампы. Он выругался себе под нос, сунул телефон обратно и выдохнул.

– Хорошо. Тогда начнём сначала, – он нарочито спокойно посмотрел на Михася. – Где я нахожусь и как сюда попал?

– Нашли мы тебя сегодня ранним утром, – ответила Янина тихо. – На краю села, в траве лежал, без сознания, бледный, как полотно.

– Да, это я помню, – кивнул Белов. – Шёл через заброшенную деревню. Там… появилась женщина. В белом платье, как невеста. Но глаза у неё были… мёртвые. Смотрела прямо в душу. Я… – он коротко вдохнул, сжав кулаки. – Пытался уйти, спрятаться. Всё потемнело. А дальше – ничего не помню. Очнулся здесь.

Он непроизвольно передёрнул плечом, чувствуя, как холод пробегает по спине от одного воспоминания о её лице.

– Белая баба! – вскрикнула Янина, закрывая рот ладонью.

– Какая баба? – нахмурился Денис.

– Белая, – мрачно сказал Михась. – Кто её увидит – того скорая смерть ждёт.

Белов нервно усмехнулся:

– Ну прекрасно! Значит, по вашей логике, я теперь обречён?

– Этого никто не знает, – прошептала Янина. – Иногда она приходит не за смертью, а чтоб предупредить. Люди спорят… одни говорят – вестница зла, другие – хранительница. Но после её появления всегда беда приходит.

– Замечательно, – пробурчал Денис. – У меня сейчас голова взорвётся. В двадцать первом веке слушать такие сказки – это уже клиника.

Михась нахмурился, будто не понял слов.

– С волхвом тебе надо потолковать, добрый человек. Ведагор много знает и видеть тебя хотел.

– Волхв? – переспросил Белов, но в ответ услышал спокойное:

– А до века двадцать первого жить нам ещё несколько сотен лет, – произнёс Михась так просто, будто говорил о погоде.

Майор остолбенел. В груди что-то кольнуло. Воздух будто стал гуще. За окном тихо стонал ветер, и на мгновение ему показалось, что он слышит далёкий перезвон колоколов – старинный, низкий, как из глубины веков.

Глава 12

Проводив взглядом машину «скорой», увозившую пожилого профессора, Марина некоторое время стояла неподвижно, будто пытаясь осознать услышанное. В воздухе ещё витал запах антисептика и бензина, а в ушах гулко отзывался вой сирены, удаляющийся по пустынной улице. Солнце клонилось к закату, окрашивая асфальт в тусклое янтарное сияние, и тени становились длиннее, как будто сама реальность вытягивалась и тускнела.

– Владимир Петрович, – Марина обернулась к полковнику, – Твердовский сказал какое-то странное слово… «стрыга». Вы не знаете, что это – или кто?

– Стрыга?.. – протянул Зеленцев, нахмурив брови. Он почесал подбородок, задумчиво глядя в сторону, и покачал головой. – Нет, никого с такой фамилией я не знаю.

– Сейчас посмотрим, – девушка достала смартфон, экран коротко сверкнул в закатных лучах. Её пальцы быстро пробежали по клавиатуре. – Так… «стрыга» – в славянской мифологии ведьма или упырь, нечто вроде гарпии, питающейся жизненной силой людей… – она подняла глаза на полковника. – Владимир Петрович, может, это аллегория? Или профессор настолько увлёкся фольклором, что поверил в него всерьёз?

– Ты думаешь, он просто помешался на своих легендах, – хмыкнул Зеленцев. – Старик, конечно, был чересчур увлечён, но сумасшедшим его назвать нельзя.

Он вздохнул и посмотрел куда-то поверх её плеча, будто вспоминая что-то старое, неприятное. – Знаешь, Марина, за годы службы я видел такое, что и сам не всегда могу объяснить. Попробуй расскажи – сочтут за ненормального. Так что я бы не стал сбрасывать его слова со счетов. В его состоянии не до метафор – он назвал вещи своими именами.

– То есть вы считаете, он хотел, чтобы мы нашли это место на карте… – начала Марина.

– …и нашли там какой-то артефакт, охраняемый мифическим упырём, – закончил за неё полковник с усмешкой. – Да, звучит как бред, но в каждой сказке есть доля правды.

– Может быть, – пожала плечами девушка и пошла к своей машине. – Всё равно стоит проверить. Мне кажется, там что-то есть. Но с этой стрыгой профессор явно переборщил.

– Я знал Твердовского. Он не был фантазёром, – сказал Зеленцев, усаживаясь в «Шкоду». Дверь с тихим хлопком закрылась, и запах старого салона – пыли, бензина и немного кофе – наполнил воздух. – Я уже говорил, что и сам сталкивался с необъяснимым. Есть одна история…

Марина повернулась к нему, заводя двигатель.

– Вы думаете, стоит ехать туда прямо сейчас?

– Давай сначала заедем за моим джипом. По лесным дорогам на нём удобнее. А пока по пути расскажу тебе ту историю.