Глава 1
– У вас пять минут, – холодно бросил полицейский, захлопывая за собой тяжелую дверь допросной. Металлический щелчок замка прозвучал как приговор.
Алеста едва сдерживала дрожь в коленях, когда опускалась на жесткий стул. Комната была крошечной, с серыми стенами, пропахшими потом, страхом и ложью. В мерцающем свете люминесцентной лампы лицо Тимура казалось почти прозрачным – синяки под глазами, пересохшие губы, взгляд, устремленный в одну точку на столе, будто там была единственная нить, связывающая его с реальностью.
– Тимур… – голос ее сорвался, и она сжала кулаки, чтобы не расплакаться. – Что произошло? Почему тебя обвиняют в киберпреступлении? Во что ты влип на этот раз?
Он медленно поднял на нее глаза – стеклянные, пустые.
– Я не виноват.
Его пальцы судорожно сжимались и разжимались, оставляя на столе влажные следы от пота. Он выглядел так, будто его перемололи в мясорубке – помятая футболка, всклокоченные волосы, тени под глазами, глубже, чем сама ночь, что он провел здесь.
– Меня подставили. – Он говорил тихо, словно боялся, что стены подслушают. – Я познакомился с ребятами в сети. Такие же, как я – программисты. Они предложили поработать вместе… над системой защиты.
Алеста почувствовала, как по спине пробежал холодок.
– Все было чисто. Мы сделали работу, получили деньги. Но вчера… один из них написал, что поступили замечания, попросил проверить код.
Он резко вдохнул, словно даже сейчас, вспоминая, чувствовал ловушку, в которую попал.
– Я зашел… а через пятнадцать минут меня уже прижимали лицом к полу. Еще через пятнадцать – оказался здесь.
Алеста сглотнула ком в горле.
– Их не нашли?
Тимур горько усмехнулся.
– Вирус в моем компьютере. Взлом провели через мой IP. А директор компании, который подписал с нами договор… исчез. Вместе с документами. Переписка стерта. Нет ничего.
Она резко встала, стул звякнул об пол.
– И ты хочешь сказать, что тебя сделали крайним?
– Да. И у них все доказательства.
Сердце бешено колотилось в груди. Она наклонилась, схватила его за плечи.
– Слушай меня. Не признавайся. Ни в чем. Я разберусь. Скажешь, что твоим адвокатом буду я.
За дверью раздались шаги. Время вышло.
***
Алеста бежала, и каждый вдох обжигал лёгкие, словно она глотала не воздух, а крошечные осколки льда. Сердце колотилось так сильно, что пульс отдавался в висках глухими ударами, будто кто-то молотком бил по натянутой коже.
Пальцы сжимали телефон с такой силой, что суставы побелели. Время её опоздания неумолимо росло с каждой секундой. В горле стоял ком – горячий, плотный, как будто она проглотила раскалённый камень.
Автоматические двери компании «CyberLore» шикнули, впуская её внутрь. Воздух пах кофе, холодным металлом и чем-то острым, синтетическим – возможно, новым пластиком от игровых контроллеров, ещё не распакованных из коробок. Где-то в глубине офиса щёлкнул и затих катушечный 3D-принтер, отливая корпус для VR-шлема следующего поколения.
Слева мерцал логотип последней RPG-игры – неоновый дракон, застывший в мгновении перед выдохом огня. По стенам – концепт-арты: королевства, замки, фантасмагорические существа. Рядом торчал странный автомат с надписью "LOOTBOX": за символическую монету можно было вытащить случайную плюшевую мини-фигурку.
Но что-то было не так. Коридоры, обычно наполненные будничным гулом клавиатур, шагов и вежливых приветствий, сегодня словно звенели от напряжения. Работники не спешили к своим рабочим местам – они стояли группами у кофейных автоматов, у стеклянных перегородок, перешёптывались, бросая встревоженные взгляды по сторонам. Некоторые смотрели в экраны смартфонов, где явно уже гуляли какие-то внутренние переписки, а другие пытались сохранять видимость работы, постоянно оглядываясь.
Ладони вспотели, и сумка выскользнула из пальцев Алесты на мгновение, прежде чем она судорожно перехватила её.
Каблуки гулко стучали по полированному полу из тёмного камня, отражая разноцветные панели интерфейсов на экранах, за которыми уже сидели программисты, дизайнеры, саунд-инженеры. Кто-то пробежал мимо, неся коробку с надписью: «Модели NPC: проверка тряски анимаций».
Алеста свернула направо, к стеклянному лифту. На табличке светились слова: "Юридический отдел" – строгий, деловой контраст к анархичному хаосу игровых этажей.
Она нажала кнопку. Лифт открылся мягко, бесшумно, как в футуристическом фильме.
Пятый этаж. Отдел, где закон встречался с безумием. Где каждый аватар, каждый диалог, каждая текстура проходила через неё и её команду, чтобы не стать поводом для судебного иска от обиженного конкурента или международного гиганта.
Со всех ног она неслась к начальнику. Больше всего она мечтала что попросит у начальника повышение за все бессные ночи, что она провела в офисе, и испорченные нервы, но теперь она лишь надеялась что Николай Арсеньевич не откажет ей в помощи, ведь у него были хорошие связи и он мог помочь вытащить брата намного быстрее.
Дверь кабинета начальника оказалась тяжелее, чем обычно. Или это её руки дрожали?
Она толкнула её. Но то что она увидела заставило её сердце замереть.
Денис.
Он сидел в кресле директора. Нет, не сидел – развалился, как хозяин, которому всё позволено.
– Доброе утро, Алеста.
Его голос был мягким, как шёлковый шарф, обвивающий горло.
Это нереально. Это сон.
Но нет.
Он здесь.
Кровь ударила в виски так резко, что перед глазами поплыли чёрные точки.
– Что… ты здесь делаешь?
Её голос звучал хрипло, будто её душили.
Денис поднял бровь. Его пальцы медленно обхватили чашку кофе – длинные, уверенные, без единого намёка на дрожь.
– Теперь это мой кабинет.
Ложь!
Но папка с приказом лежала перед ним. Буквы на документе казались выпуклыми, как шрамы.
– Ты… подстроил это.
Её пальцы сжались в кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Боль была острой, почти приятной – хоть что-то настоящее в этом кошмаре.
Денис рассмеялся.
– Подстроил? Я понятие не имел что ты здесь работаешь вплоть до вчерашнего дня, – хищная улыбка мелькнула на его лице.
Гнев подкатил к горлу. В глазах помутнело.
Снова ложь!
– Ненавижу тебя, – прошипела Алеста сквозь стиснутые зубы.
Денис улыбнулся.
– Зато я обожаю тебя.
Его глаза блестели, как лезвие.
Убить. Сейчас же убить.
Но вместо этого она развернулась.
Дверь захлопнулась с таким грохотом, что стеклянная перегородка задрожала.
Её ноги несли сами – быстро, резко, почти бегом. В груди кололо, как будто кто-то вонзил туда нож и медленно поворачивал.
Не сейчас. Только не сейчас.
Но слёзы уже подступали, горячие и предательские.
Денис наблюдал, как она уходит, и его улыбка стала чуть жёстче.
***
– Марин, это катастрофа, – прошептала Алеста в трубку, прижимая стаканчик с кофе к груди, как спасательный круг. Руки дрожали, она старалась держаться, но в каждой ноте чувствовалась паника, сквозь которую пробивалась усталость.
– Что случилось? – отозвалась Марина, явно ещё в полусне. В её голосе проскальзывали зевки и хруст подушки. – Ты вообще видела, сколько времени?
– Прости. Но мне жизненно необходимо с тобой поговорить. – Алеста шагнула в сторону окна, прикрыв собой логотип «Комната отдыха» на стеклянной перегородке. – Это… это кошмар. Брат. Уголовное дело. Денис Чацкий. Всё вперемешку. Как будто кто-то решил протестировать мой нервный ресурс на прочность.
– Стоп. Какая ещё уголовка? И… Ты сказала Чацкий? – голос подруги внезапно ожил, зевота исчезла. – Не может быть. Тот самый Денис? Из садика, школы и, прости Господи, даже универа?
– Ага, он. Словно привидение из прошлого, только с зарплатой повыше и усмешкой ядовитее. – Алеста говорила быстро, сбивчиво, оглядываясь через плечо всякий раз, когда дверь тихо щёлкала, впуская очередного сотрудника в зону отдыха.
– Подожди, – Марина, кажется, села, потому что в трубке послышался скрип кровати. – Так он теперь работает с тобой?
– Он не просто работает. Он теперь мой начальник. Руководит направлением, которое напрямую пересекается с моим отделом. Утреннее совещание будет как встреча выпускников, только в аду. Я думала, что навсегда ушла от его издёвок, от этой фамилии, от всей его гламурной семейки. А теперь он в моём офисе. На моём этаже. В моей реальности.
– Мда… – протянула Марина. – Ну, с другой стороны, это даже кинематографично. Встреча через десять лет, разные пути, судьба, искры…
– Искры? Скорее короткое замыкание в черепной коробке. – Алеста хмыкнула, но быстро вновь потускнела. – И всё это – в тот момент, когда мне больше всего нужна поддержка. Я надеялась, что старый начальник поможет. Хоть что-то посоветует. А теперь всё – на мне.
– Тимур… Боже, как же так? Он всегда был импульсивным, да, но чтобы взлом, обвинения в хакерстве?.. Это уже не обычная шалость. Ты уверена, что всё так серьёзно?
– Увы. – Она тяжело вздохнула. – Всё подтверждено. Его хотят сделать крайним. Родителям даже не знаю что сказать. Я одна, Марин. Совсем одна.
– Не совсем. Я поговорю с дядей. Он хоть и вредный старикан, но раньше выручал. Может, и сейчас подскажет, как вытащить Тимура из этого дерьма.
– Спасибо… – голос Алесты задрожал, но она тут же постаралась взять себя в руки. Слабость – слишком большая роскошь в этом офисе. – И прости, что вырвала тебя из объятий отпускной неги.
– Всё нормально. Кофе сварю – и снова стану человеком. А ты держись. Кстати, а ты Сергею рассказала?
– Нет, он сейчас в командировке, на сообщения не отвечает.
– Ты знаешь, что он мне не нравится, но сообщи ему как можно скорее. Он мужик в конце концов пусть подключается. Созвонимся позже, ладно?
– Договорились.
Она отключила звонок и опустила телефон на стол. Сделала глоток кофе – он успел остыть, горчил, как утренние новости. За окном лениво моросил дождь, превращая город в серую акварель. Асфальт блестел, как масло, отражая неоновые буквы логотипа компании на стеклянной панели.
В комнате становилось тише. Коллеги расходились. Одна из дизайнеров что-то искала в автомате с закусками, кто-то листал планшет с мокапами героев новой игры. Где-то за стенкой звучала музыка —, возможно, фон трек для будущего релиза. Но всё это казалось приглушённым, далеким.
Алеста так глубоко ушла в мысли, что даже не заметила – она была не одна.
Из-за стеклянной стены на неё внимательно смотрел Денис. Рука в кармане, привычная полуулыбка на губах.
К обеду новость о назначении Дениса распространилась по офису. Люди шептались в коридорах, особенно после того, как он отменил два старых проекта и заявил о масштабной "реорганизации процессов".
Воздух густел от напряжения, как сироп в раскаленной сковороде. Солнечный луч, пробившийся сквозь жалюзи, разрезал кабинет пополам – ровно так же, как их вечная война делила пространство на "его" и "её".
Алеста ворвалась без стука. В её руках – папка, скомканная в бессильной злобе.
– Вот ваш отчёт, ваше высокоблагородие. – Она небрежно положила документ на стол. – Специально упростила – вдруг буквы больше трёх слогов попадутся.
Денис даже не поднял глаз. Его пальцы медленно перелистывали страницы, будто разглаживая невидимые складки.
– Благодарю. – Голос его был сладким, как отравленный мёд. – Как мило, что вы, наконец, освоили короткие слова. В детстве ведь с этим были проблемы.
Он, наконец, посмотрел на неё. Глаза – холодные, как лезвие ножа.
– Помнишь, как "репрезентативный иск" у тебя на олимпиаде вышло?
Алеста щёлкнула ручкой у виска. Её ноготь – алый, как капля крови – оставил крошечную вмятину на пластике.
– О, а ты помнишь, как в девятом классе весь актовый зал ржал, когда ты "драконический эффект" вместо "диахроический эффект" выдал?
Уголок его рта дрогнул.
– Зато теперь я владелец ювелирной мастерской. – Он откинулся в кресле, и кожаный подлокотник тихо заскрипел. – А ты всё ещё сотрудница. В моём подчинении.
Тень пробежала по её лицу.
– Боже, правда? – Она притворно ахнула, приложив руку к груди. – А я-то думала, мы тут на равных – ты просто случайно в моём детстве, моей школе и теперь моём офисе вертишься.
Денис встал. Медленно, как хищник. Его тень накрыла её целиком.
– Верчусь? – Он ударил ладонью по подлокотнику, и звук гулко разнёсся по кабинету. – Милая, это ты в моём городе…
Он сделал шаг вперёд.
– …и, кажется, в моих мыслях последние лет пятнадцать.
Алеста замерла. Капля пота скатилась по её спине, скрывшись под шелковой блузкой.
– В мыслях? – Её голос дрогнул. – Это когда ты в пятом классе за моей косой, как маньяк, бегал?
Денис рассмеялся. Звук был тёплым, как кофе в зимнее утро, но в его глазах читалось что-то опасное.
– Нет. – Он наклонился ближе. – Когда в универе специально на юрфак перевёлся, чтобы спорить с тобой на парах. Но ты даже это не заметила. Как и то, что я специально нанял тебя сюда.
Алеста побледнела.
– Что?
Денис ухмыльнулся.
– Ой. Кажется, слишком длинное предложение.
ЩЁЛК!
Степлер просвистел в сантиметре от его виска.
– Идиот!
Денис поймал степлер на лету. Его пальцы сомкнулись вокруг металла с тихим щёлчком.
– Зато твой идиот. – Он подмигнул Алесте. – По трудовому договору.
Глава 2
Квартира пахла одиночеством. Не тем романтическим, что бывает в кино – с ароматом свечей и дорогим вином, а горьким, затхлым, как пыль на нераспакованных коробках.
Она сидела в полутёмной кухне, подсвеченной лишь мягким, тёплым светом от лампы над плитой. Ее пальцы все еще сжимали телефон – пластик стал теплым, почти живым, за этот бесконечный день.
Не отвечает. Опять не отвечает.
Экран вспыхнул, показывая: «Сброшенный вызов. Николай Арсеньевич». Пятый за сегодня.
За окном моросил дождь, ленивый и вязкий, как её мысли. Кружка с недопитым чаем стояла перед ней, остывшая, как и её вера в то, что кто-то придёт и всё решит.
Она нажала на видеозвонок. Ожидание. Лицо Сергея появилось на экране – уставшее, загорелое, с фоном отеля за спиной.
– Алеста, привет. Прости, у меня тут всё по минутам. Я как раз между встречами.
Темные волосы, чуть растрепанные после долгого дня, падали на высокий лоб. Резкие скулы, будто выточенные из мрамора, подчеркивали строгий овал лица. Губы – тонкие, поджатые, привыкшие держать эмоции под контролем. Но сейчас в его карих глазах, обычно таких уверенных, мелькнуло что-то тревожное.
– Ничего, – выдавила она. – Я быстро. Мне нужно с тобой поговорить.
– У тебя всё в порядке? – Он прищурился, вздохнул, поправил воротник рубашки.
– Не совсем, – она замялась, потом выдохнула. – Тимур… его арестовали.
– Что? – он напрягся, но тут же отвёл взгляд. – Слушай, это… серьёзно?
– Очень. Его обвиняют в хакерстве. Я уверена, он не виноват.
Он провёл рукой по лицу, и на мгновение его безупречный образ дал трещину: в уголках глаз собрались морщинки усталости, тень легла на щетину, которую он, видимо, не успел сбрить с утра.
– Чёрт. А ты уже связалась с адвокатом?
– Я сама юрист, помнишь? – голос дрогнул. – Но мне нужна поддержка. Я… думала, что хотя бы ты…
– Алеста, ты же знаешь, как у нас всё устроено. – Он перебил её, тихо, но резко. – Моя семья – под прицелом. Мы не можем позволить себе светиться в таких историях. Любая грязь – и мы теряем контракты, связи, всё. Это не только моя репутация, это бизнес отца.
– Бизнес отца? – она почти рассмеялась. – Я говорю тебе, что моего брата могут посадить, а ты думаешь о контрактах?
– Это не так просто! – вспыхнул он. – Если бы дело касалось чего-то другого…
– Но это касается меня! – с нажимом сказала она. – Я тебе не просто коллега по жизни. Или я ошибаюсь?
Он замолчал. А потом с отстранённым лицом произнёс:
– Прости, но я не могу в этом участвовать. Надеюсь, ты справишься.
Экран потемнел. Она осталась одна – в тишине, нарушаемой только дождевыми каплями, барабанящими по стеклу. Алеста откинулась на спинку стула, чувствуя, как внутри поднимается не боль даже, а какое-то упрямое, колючее разочарование.
Она вспомнила, как всё начиналось. Сергей казался ей тихой гаванью – вежливый, уравновешенный, взрослый. Стабильный. Не герой романа, но мужчина, рядом с которым можно было выдохнуть. Или, по крайней мере, она так думала. Только в последние месяцы этот "покой" стал душить.
Он уехал в командировку именно тогда, когда она больше всего нуждалась в его поддержке. И это уже не в первый раз. Всегда находились причины быть "далеко": встречи, выставки, важные переговоры с клиентами его родителей.
Родители Сергея – из породы тех, кто с младенчества носит деловые костюмы. Галина Владимировна и Борис Львович Малаховы – владельцы сети бутиков элитной мебели. Глянцевые улыбки, смех с паузами, как будто даже эмоции в их семье были частью делового этикета. Они изначально смотрели на неё как на случайность, допущенную их сыном в пылу юношеской самостоятельности.
– Главное, что ты юрист, – как-то сказала Галина, протягивая ей дорогое печенье. – А там, может, и вырастешь в кого-то посолиднее.
Тогда Алеста только усмехнулась. А потом – упрямо оформила ипотеку, отказавшись от предложения Сергея «временно пожить в его квартире», где на стенах висели портреты его родителей в рамочках с гравировкой.
Её квартира была небольшой, но своей. Каждый миллиметр – оплаченный ночами с кодексами и переговорами. Там не было родительских тапок, разложенных журналов с логотипом "интерьер премиум-класса", и именно поэтому там дышалось легче.
Теперь же, зная, что брат в беде, и осталась она, по сути, одна – ей особенно остро хотелось этой независимости. Хотелось не просить. Не зависеть. Ни от семьи Сергея, ни от его "семейных интересов", ни от людей, которые в нужный момент говорили: "Это слишком рискованно для нашего бренда".
Семья Алесты была другой – тихой, сдержанной, без глянцевого лоска. Её родители – успешные, но непубличные люди: отец, ведущий научный сотрудник в закрытом институте, мать – главный врач частной клиники. Они дали детям всё: частные сады, лучшие школы, свободу выбора… и полную самостоятельность с первого курса. Никаких связей, протекций, "позвоним знакомому". Только честные правила: "Ты справишься. Если нет – позвонишь".
Поэтому она молчала. Не звонила отцу, который мог бы решить проблему одним разговором. Не писала матери, чьи связи в медицинских кругах открывали любые двери. Гордость? Да. Но ещё – благодарность. За то, что они научили её стоять на своих ногах. За то, что не лезли с советами, не давили "опытом".
Она понимала Тимура – его юношеский максимализм, его желание доказать, что справится сам. Но в отличие от него, она уже знала: настоящая сила не в том, чтобы отказаться от помощи, а в том, чтобы принять ее вовремя.
Дурак, – мысленно бросила она, но тут же улыбнулась. Потому что сама была такой же. И именно поэтому она не оставит его одного в этой яме.
Если всё пойдёт под откос – она скажет родителям. Но сначала – попробует сама.
***
Алеста пыталась держаться – сжав зубы, стиснув кулаки. Но стоило на секунду расслабиться, как волна накрывала с головой. Мысли прорывались сквозь железный контроль: Тимур в камере. Сергей, который даже не смог скрыть раздражение. Чацкий, чьи слова теперь звучали в голове как насмешка.
А потом – снова пустота.
***
Зеркало в потрескавшейся раме отражало призрак. Размазанная тушь превратила голубые глаза в два темных пятна, каштановые волосы – в гнездо из спутанных ниток. Она села на край ванны, и холод кафеля пронзил кожу, будто иголки.
Должна была чувствовать холод. Но внутри – только пустота.
Мысли метались от брата – к Сергею, от Сергея – к Чацкому.
– Он… просто снова заявился в мою жизнь. Будто так и должно быть. – Голос сорвался, превратившись в хрип. Ком в горле рос с каждым часом, с каждой неудачной попыткой дозвониться бывшему директору. – Мой новый начальник. Мой личный демон из детства.
Три года. Три года я пряталась в другом конце города от этих глаз, от его ухмылки. И вот он здесь. В моей жизни. Опять. Надо было вообще уехать из этого проклятого города!
В зеркале по ее щеке ползла черная слеза. Она не стала ее стирать.
– Он даже не удивился. Смотрел на меня, как… как на глупую девочку, которая наконец-то поняла, что мир несправедлив.
За окном гас вечер. Неоновые вывески торгового центра окрашивали лужи в ядовито-розовый, будто город истекал краской. Где-то вдалеке завыла сирена – чья-то жизнь рушилась параллельно с ее.
Много лет назад
Детский сад. Игровая комната.
Маленькая Алеста, с косичками, туго перетянутыми красными резинками, сидела в углу и рисовала. В комнату ворвался шум – новый мальчик, Денис, с игрушечным роботом в руках.
– Эй, ты почему одна сидишь? – Он подошел слишком близко, заслонив свет. – Не хочешь поиграть?
– Я рисую, – ответила Алеста, не поднимая глаз.
Денис наклонился к ее альбому.
– Это что, кошка? У неё лапы кривые.
– Это не кошка! – Алеста вспыхнула. – Это дракон!
Денис рассмеялся – звонко, беззлобно, но для нее это прозвучало как приговор.
– Дракон? Да он больше на корову похож!
Алеста резко захлопнула альбом и ушла. Денис стоял, сжимая игрушечного робота, и смотрел, как Алеста убегает. Ему вдруг стало как-то не по себе – словно он съел слишком много сладкого, и теперь живот болит.
Почему она убежала? – подумал он, морща нос. Вчера, когда Сашка толкнул его на площадке, было понятно – щиплет ссадина, надо подуть. А сейчас… было странное чувство, будто в животе застрял колючий камушек.
Он потрогал своего робота – обычно такая классная игрушка, а сейчас почему-то не хотелось играть. Воспитательница Наталья Петровна говорила, что надо делиться и не обижать других. Может, он обидел Алесту?
Денис нахмурился. Ему вдруг очень захотелось сказать, что ее дракон самый красивый на свете. Даже красивее, чем у него дома в книжке. Но Алеста уже исчезла за дверью, а в группе зазвенел колокольчик – пора на полдник.
Реальность
Утро было серым, будто кто-то разлил акварель по небу и забыл дорисовать солнце.
Алеста стояла на пороге СИЗО, сжимая в руках папку с бумагами и кипой правовых актов, которые за ночь выучила чуть ли не наизусть. Под её каблуками хрустел промёрзший асфальт, ветер трепал воротник пальто, но она не чувствовала ни холода, ни усталости – только напряжение, тугое, как струна, натянутая где-то между сердцем и горлом.
В глазах оперативника на входе читалась усталость и отрешённость, с которой обычно смотрят на тех, кто приходит слишком поздно что-то менять.
– Озерская Алеста Дмитриевна. Я хочу представлять интересы Озерского Тимура Дмитриевича.
– Сейчас уточню. – Он исчез за бронированной дверью.
Прошло несколько мучительно долгих минут. Алеста стояла, стараясь не поддаваться дурным предчувствиям.
Когда дверь открылась вновь, охранник не смотрел ей в глаза.
– Ваш брат уже назначил себе защитника.
– Что? – голос дрогнул.
– Общественный. По его собственному заявлению. И… он отказался от свиданий. С кем бы то ни было.
У неё на мгновение перехватило дыхание.
– Он… что?
– Отказался. Письменное заявление. Извините.
Дверь снова закрылась. Глухо и неумолимо.
Алеста осталась стоять перед серым фасадом здания, который вдруг показался выше, холоднее, безнадёжнее.
Пальцы ослабли, бумаги выскользнули из рук и рассыпались по земле, как белые лоскуты её веры в то, что она ещё может быть полезна.
Он отказался. От неё. От помощи. От защиты.
Боль была странной – не острой, не громкой, а глухой, будто внутри что-то медленно треснуло, но не развалилось – просто пошло сетью трещин, незаметных глазу.
***
Алеста взяла отгул, решив посвятить день брату, но всё оказалось впустую. Ни встречи, ни диалога, ни шанса быть рядом.
Мысль о возвращении в офис, где теперь безраздельно царствовал Денис Чацкий, казалась невыносимой. Было чувство, что там её ждут не рабочие дела, а новый виток абсурда. А сегодня – пятница. Впервые за долгие годы она позволила себе слабость: не идти, не бороться, не изображать стойкость. Просто… отпустить.
Алеста вернулась домой, словно капитулировав. Скинула туфли у входа, не зажигая света, и прошла вглубь квартиры – как по инерции. Внутри всё ныло: не тело – душа. Эта незапланированная пауза, вместо того чтобы дать передышку, обрушилась лавиной – жалость к себе, злость, бессилие. Всё разом. Всё с удвоенной силой.
Она не плакала. Просто сидела в тишине, сжавшись в кресле, как будто хотела исчезнуть в нём. Как будто этот мир, этот день, эта жизнь – всё оказалось временным сбоем, от которого некуда сбежать.
Сумка с документами осталась на полу. В комнате стояла мертвая тишина. Лишь холодильник тикал старым мотором. Пальто сползло с плеча прямо на стул – она не поправила. Просто прошла в ванную, включила горячую воду и смотрела, как пар заполняет зеркало. Должна была плакать. Но не могла. Слёзы, видимо, закончились ещё на подъезде к СИЗО.
На экране телефона мигала иконка входящего сообщения. Сергей:
"Извини, не могу говорить. Ничем не могу помочь. Это касается семьи".
Сухо, как медицинская справка. Алеста перечитала раз пять, но эмоций – ноль. Ни сочувствия, ни поддержки. Ни слова о Тимуре.
***
На следующий день в квартире было особенно пусто. Телевизор молчал, и даже тиканье часов на кухне казалось навязчивым. Она не могла оставаться там дольше – схватила спортивную сумку и вышла, даже не проверив, взяла ли ключи.
Автобус был полупустым. Пожилая женщина с сеткой-авоськой, студент в наушниках, ритмично постукивающий пальцем по колену, мать с ребенком – девочка прилипла к стеклу, оставляя на нем жирные отпечатки пальцев. Алеста смотрела в окно, но вместо улиц видела только Тимура за решеткой и сжимала сумку так, что ногти впивались в ладонь.
Внезапно перед глазами всплыло воспоминание – в один из жарких летних дней десятилетний Тимур решил «спасти» котёнка, застрявшего на дереве во дворе.
Тимур, вечно лезущий куда не следует, уже карабкался по стволу старой березы к испуганному котенку. "Слезай! – кричала Алеста, – Ветки же тонкие!" Но он, конечно, не слушал.
Треск раздался неожиданно. В следующий миг Тимур уже висел над землей, вцепившись одной рукой в ствол, а другой прижимая к груди грязно-белый комок шерсти. Сердце Алесты упало – она ясно представила, как будет оправдываться перед родителями: "Ну я же за ним смотрела… Ну почти…"
И тогда этот он, вместо того чтобы звать на помощь, сквозь стиснутые зубы выдавил с торчащей во все стороны веткой в волосах и перекошенным от напряжения лицом: "Алест… фотик быстрее… я ж как Тарзан!"
Губы Алесты непроизвольно дрогнули в улыбке. Этот дурацкий момент она сфотографировала тогда – и сейчас мысленно видела каждый пиксель. Как же они потом смеялись, когда котенок, едва оказавшись на земле, дал деру, оставив на Тимуре лишь царапины и шерсть на футболке.
Но улыбка растворилась быстрее, чем возникла. Сейчас Тимур снова висел над пропастью – только ветка была тоньше, а падение страшнее. И никакого смешного финала не предвиделось.
***
Тренажёрный зал встретил ее гулом вентиляторов и запахом железа, резины и пота – странное сочетание, которое почему-то успокаивало. Просторное помещение с графитово-серыми стенами, зеркальными панелями и урчащими в углу вентиляторами дышало неравномерно: шум дыхания, удары по грушам, короткие команды тренеров, стук штанг. Здесь никто не задавал лишних вопросов. Здесь можно было исчезнуть.
Алеста стояла в углу зала, напротив груши, туго замотав бинты на запястьях. Каждый виток – как маленькое заклинание: на защиту, на стойкость, на молчаливую ярость. Волосы собраны в высокий хвост, щёки пылали, кожа липла от пота, и всё тело гудело от напряжения, как натянутая струна.
Она ударила – раз, два, три. Потом снова. И ещё. Груша качнулась, как будто пыталась увернуться.
Сергей. Его сообщение: «Разберись сама».
Левый хук.
Тимур. Не вышел даже посмотреть ей в глаза.
Правый апперкот.
Чацкий. Его ухмылка. Её беспомощность перед этим новым витком старой войны.
Двойной удар, локоть, снова кулак.
Пот стекал по лбу, капал на коврик. Дыхание сбилось, но она не останавливалась. Алеста не плакала. Не позволяла. Она выводила боль из себя через движения, через пульс в висках, через тупую отдачу в плечах и ладонях. Это был её язык боли. И выживания.
– Выгони это, – прошептала себе, снова атакуя грушу. – Выгони всех из головы.
Слёзы не текли – их заменили удары. Каждый – как запятая в письме, которое она никогда не отправит. Каждое движение – как признание, что она устала быть сильной. Но не знает, как быть другой.
Когда, наконец, силы кончились, Алеста опустилась на скамью, сгорбилась, упёрлась локтями в колени. В зале что-то щёлкнуло – тренер включил другую музыку, что-то ритмичное, механическое. А она слышала только собственное сердце. Оно билось громко, живо, упрямо.
И в этом грохоте – впервые за день – наступила тишина.
***
Телефон на прикроватной тумбочке завибрировал, вырвав Алесту из вязкой дремоты. Экран мигал знакомым именем. Она медленно провела пальцем по стеклу, поднесла трубку к уху, даже не поприветствовав – голос был хриплым от молчания:
– Да?
– Я знаю, что ты дома в одиночестве. И если не откроешь рот, я начну зачитывать тебе статьи налогового кодекса, – прозвучал бодрый, но тёплый голос Марины.
Алеста попыталась улыбнуться, но губы едва дрогнули. Она обняла колени, прижимая их к груди, устроившись на диване, укутанная в старый серый плед, который пах мятой и её детством.
– Мне кажется, – прошептала она, – я стала инертной массой. Пыльной, как антресоли в старом доме. Меня просто… выключили.
– Чёрт, – тихо выдохнула Марина. – Тимур?
Алеста кивнула, забыв, что её не видно.
– Он даже не вышел ко мне. Уже назначен общественный защитник. Я ему не нужна.
В трубке – шорох, как будто Марина встала, поправляя что-то.
– А ты знаешь, может, его заставили. Или он просто… сломался. Там, где он сейчас, даже сильные трескаются по швам.
Алеста смотрела на стену, где висел чёрно-белый постер с видом на Париж – когда-то вдохновлявший, теперь напоминавший о мечтах, что остались на потом.
– Или я недостаточно сильная, – прошептала она. – И всегда была. Не могу вытащить даже собственного брата. А ещё этот Сергей… – голос её стал острее. – «Ты сама разберёшься. Моя семья не может вмешиваться в такие дела».
Марина зашипела, как сковородка под каплей масла.
– Вот же гнида.
– Марин…
– Прости, но я скажу. Он всегда был надменным. Я терпела, потому что ты его любишь. Но он поступил, как трус. Сладко говорит – пока рядом тепло и красиво. А как тучи – сдулся. От дяди пока тоже новостей нет, прости.
Тишина между ними повисла тяжёлая, как зимнее одеяло. Где-то за окном дождь мерно стучал по подоконнику. На кухне тикали часы, отмеряя ничтожные секунды одиночества.
Алеста выдохнула и положила голову на подлокотник дивана. Ткань была прохладной, но сейчас – родной. Она ощущала себя старым деревом: срезанным под корень, но ещё живым.