Люба-Любовь. Потомку о моей жизни

Рождение

Маленькая Любочка

Любочка родилась 3 марта 1934 г., на 8 месяцев раньше меня в Ленинграде. Её родители жили тогда в квартире дома, расположенного напротив Александро-Невской Лавры. Дом был на месте, где теперь стоит гостиница «Москва». Номер квартиры она не помнит.

Её мама, Берта Абрамовна Штерн, родила двойняшек. Это были её первые роды.

Схватки начались раньше времени, дома. Николай Исаакович стеснялся ехать с ней в больницу на такси, потому что она кричала. А врач в поликлинике, к которой прибежала соседка, сказала:

– Я эту больную знаю. Ей рожать ещё не скоро. Ничего страшного. Подождёт.

Так что медицинская помощь запоздала. Первым родился мальчик-крепыш, но он не сделал первого вздоха, и никто не сумел заставить его задышать.

К моменту рождения второго ребенка – девочки, а это и была Любочка, квалифицированная помощь уже подоспела. Да и родилась она с криком. Поэтому хилый заморыш, появившийся на свет вторым, был успешно спасён и стал жить.

Эту историю любила рассказывать родная сестра Любочкиного отца тетя Лена (Геня Абрамовна Швабская), а вслед за ней и её дочь, Лиля (Елизавета Швабская), которая родилась раньше Любочки на три года:

– У неё были вот такие тоненькие ручки (она показывала, какие тоненькие) и вот такие тоненькие ножки (показывались и ножки толщиной со спичку). А маленькое личико было ну прямо, как у крысочки.

Конечно, Любочке этот рассказ о ней не нравился, особенно, когда она вступила в нежный возраст, тем более, что эта история рассказывалась каждому её кавалеру. Меня тоже не обошли вниманием, но мне это было рассказано уже после нашей свадьбы. Мне было абсолютно все равно, какие ручки-ножки и какое личико было у Любочки при рождении. Но мне было приятно, когда в ответ на бурный протест Любочки, тетя Лена с присущей ей грубоватой прямотой ответила:

– Молчи, дура! Зато, смотри, какая красавица выросла!

Она была права, Любочка, на самом деле, была удивительно красива, ну просто невероятно красива. А уж как обаятельна!

Впоследствии Николай Исаакович называл Любочку уже даже и не «крысочкой», а марафонской крысой. Но Любочка на него не обижалась. У нее с отцом сложился с детства и на всю жизнь душевный контакт.

А Любочка иногда говорила, что она живёт не только за себя, но и за того парня.

Довоенное детство

Из довоенной жизни Любочке запомнились четыре события.

Событие первое. Любочка с мамой приехала летом 1938 года в Чечерск, недалеко от Гомеля, где жил ее дед Абрам Исаакович Коган, отец мамы. Он был шорником, – делал конскую сбрую.

Жена его Либе, в честь которой и дали имя Любочке, к тому времени уже умерла. Именно после её смерти Марк Абрамович и забрал свою младшую сестру Берту в Ленинград.

Любочка смутно помнит невысокого старика, но зато ярко запомнилось другое. Петух во дворе догонял курицу и нападал на неё с явно определенными намерениями. Не понимая этого, Любочка, не задумываясь, закрыла её своим телом, – четырехлетний ребенок бросился на защиту курицы. Петух не испугался малолетней защитницы, но, видимо, осерчал на неё, и клюнул нашу Любочку прямо в темечко. Любочка испугалась, но, тем не менее, была горда, что, не побоявшись грозного петуха, защитила слабую курицу.

Событие второе. Детские игры между могилками на кладбище Александро-Невской Лавры.

Кладбище было довольно сильно «заселено», но это не мешало маленькой девочке играть здесь в дочки-матери. Зато она рано осознала, что люди заканчивают свою жизнь именно здесь, и это вполне естественно. Никаких иллюзий. Все там будем.

Событие третье. «Три поросёнка» была любимой книжкой Любочки. И на её маленькой чашечке были нарисованы три поросёнка. Словом, для Любочки назвать кого-нибудь поросеночком было то же самое, что сказать: «Как я тебя люблю!».

Любочке лет пять:

– Ой, папа, – сказала она, думая, что отцу будет приятно, – какой ты чистенький и красивенький. Ну, прямо, как поросёночек!

Такое сравнение не было понято. Сравнение с поросёнком, хотя и чистеньким, и красивеньким, отцу не понравилось. Для набожного еврея упоминание о свинье всегда было тяжким оскорблением. У папы, хоть он уже в эти времена и не ходил в синагогу, полученное в детстве традиционное еврейское, глубоко запрятанное воспитание, видимо, сохранилось на всю жизнь.

Любочку поставили в угол, да не в комнате, а в коридоре их коммунальной квартиры. Немного постояв в углу, Любочка залезла на сундук, над которым на вешалке висела верхняя одежда. Под неё Любочка и спряталась.

– Пусть теперь поищут, – слёзы душили ее. Она не понимала, за что её наказали. Она сидела и сидела за одеждой, – но про неё забыли. Потом, видимо, спохватились и вышли посмотреть. Не увидели за одеждой и ушли. А Любочка осталась там сидеть:

– За что?? – ребёнок не понимал.

Событие четвертое. 15 декабря 1940 г. в семье Штернов родился мальчик. Его назвали Владимир. Вовочка, Володенька. У почти семилетней Любочки появился младший братик.

Но Любочка сначала не приняла его, – она хотела девочку. Даже с подружками по дому вынашивала планы, как от него избавиться. Потом полюбила.

До начала войны между Германией и Советским Союзом оставалось полгода.

Эвакуация или бегство?

А потом началась война, немецкие войска быстро наступали вглубь Советского Союза и подступили к Ленинграду. Уже с начала июля началась массовая эвакуация жителей города, в основном, детей.

Берта с двумя детьми, и тётя Лена с двумя детьми 7 июля отправились на поезде с детьми в Татарию. Взрослых не брали, но Лену остановить было невозможно, – она добилась того, что в последний день кто-то смилостивился и разрешил. Взяли и её, и Берту.

Любочка вспоминает, как мама собиралась. Приехала бабушка помочь собраться. Мама расстелила на полу пикейное одеяло, побросала туда самые необходимые вещи и завязала узлом. Потом принесла из кухни маленькую кастрюльку и со словами «пригодится, Володе кашу варить», – воткнула ее ручкой в узел, так что сама кастрюлька торчала снаружи.

А где же в это время был папа? Он после окончания Библиотечного института им. Крупской в Ленинграде был направлен на работу в Мурманск. Когда началась война, его призвали в армию, и в эти июльские дни он уже воевал.

В Угличе была пересадка на теплоход. Но тут Володя заболел. У него была диспепсия. Это такое заболевание у маленьких детей, когда и еда, и вода вызывает рвоту. Организм быстро обезвоживается, и ребенок становится похожим на маленького старичка. Официальная медицина от лечения в таких случаях сразу отказывается. Выживал один из тысячи.

– На лице у Володи был виден «смертный треугольник», – вспоминает Любочка. Кто-то, видимо, сказал это, а Любочка услышала и запомнила. А, может быть и сама его увидела, и это её поразило.

Берта побежала к какому-то врачу, и тот поставил Володе синтомициновую свечу (хорошо, что они у него были, ведь тогда это было большим дефицитом). Кроме того, он велел купить на базаре живую курицу и сварить бульон. Этот бульон, видимо, и спас маленького Володю.

Но происшествия на этом не закончились. В туалете на теплоходе Берта выронила пакет со всеми документами в сливное отверстие. Все документы на себя и детей – свой паспорт и метрики детей, хлебные и продуктовые карточки, по которым выдавали продукты на месяц, а также аттестат мужа, который давал ей право ежемесячно получать 600 рублей, все оставшиеся деньги, всё уплыло и, видимо, утонуло. Правда, капитан распорядился повернуть теплоход и поискать пакет, но это ничего не дало. Семья осталась без каких-либо средств к существованию. Даже поселиться нигде не было возможности, так как без документов не прописывали.

В татарском селе Актаныш

Их высадили на пристани Аязкуль в Татарии, и они добрались до села Актаныш, где проживало тысячи полторы жителей, большинство которых не говорило по-русски.

Но это был районный центр, и там был военкомат, куда Берта, как жена военнослужащего обратилась за помощью.

Несколько ночей Берта с Любой и Володей ночевали на столах в политотделе военкомата, потому что без паспорта никто не имел права их приютить. Спасибо военкому, что разрешил. В военкомате пообещали восстановить документы, но это оказалось делом не одного дня.

В конце концов, получив документы, семья поселилась в одной комнате, разделенной печкой надвое. В одной части жили хозяева – татарская семья – женщина с двумя девочками, в другой – Берта с детьми.

Какой была жизнь эвакуированных, хорошо известно. Устроиться на работу было очень трудно. Берта продала (или обменяла на продукты) все вещи, которые у неё были с собой. Всё время искала любую работу, хотя бы на пару часов, чтобы было, на что выкупить хлеб, купить какие-нибудь продукты и расплатиться с хозяйкой за угол.

Учиться? Нет, сидеть с ребёнком!

Любочке пришлось всё время сидеть с Вовой. Он родился в декабре 1940 года и осенью 1941-го ему не было еще года. Сентябрь она просидела с ним дома и в школу не пошла.

В начале октября она всё же пошла в первый класс школы, но начались дожди, а подходящей обуви у Любочки не было, да и мама не могла без неё обойтись. Пришлось школу бросить.

Зато она освободила маму, которая могла заняться добыванием минимальных средств, чтобы купить хоть что-нибудь. Аттестата от мужа (примерно 600 руб.) хватало только на то, чтобы выкупить хлеб и крупу по карточкам.

В Актаныш приехали бабушка и дедушка с дочкой Соней

Когда я спрашивал Любочку, когда в Актаныше появились бабушка и дедушка с тётей Соней (тётя она для Любочки), она мне отвечает, что бабушка, дедушка и тётя Соня приехали уже зимой.

Так получилось, что бабушка и дедушка остались в Ленинграде. С ними была их дочь Соня. Теперь уже никто не вспомнит, почему они своевременно не эвакуировались. То ли не захотели, надеялись переждать в Ленинграде, то ли тётя Соня не могла оставить работу. Теперь можно только гадать об этом. Но в первые месяцы блокады им помогло выжить то, что Соня в блокадном Ленинграде работала и получала рабочую карточку и, видимо, подкармливала своих родителей.

Бабушка и дедушка с Соней приехали в Актаныш в начале зимы 1942 г. Их вывезли из блокадного Ленинграда по «дороге жизни» через Ладожское озеро, когда озеро замёрзло и лёд окреп настолько, что выдерживал машины. Немцы постоянно обстреливали трассу, машины гибли от обстрела, проваливались под лёд и тонули, но «дорога жизни» продолжала работать. Она спасла жизни сотен тысяч людей.

Тётя Соня, приехав в Актаныш, сумела устроиться на работу. Она работала то ли в детском доме, то ли в госпитале. Любочка помнит, как на каком-то концерте самодеятельности Соня танцевала.

Ей было в ту пору года 22—23. Она окончила французское отделение иняза, и конечно, работы по специальности в Актаныше не могло быть.

Тараканий борщ

У тёти Лены денег было больше, чем у Берты. Во-первых, она их не теряла, как Берта, во-вторых её муж Гриша Швабский посылал больше, чем мог послать Любочкин отец. Поэтому у семьи Швабских было чуть больше возможностей купить продукты, чем у Берты, и тётя Лена иногда подкармливала их, как могла.

Присылала изредка Берте продуктовые посылки и Юдифь, жена брата Берты Израиля, которая со своими детьми была в эвакуации на Урале.

Любочка запомнила один печальный случай, связанный с едой. Однажды тётя Лена пригласила всех на борщ.

– Возможно, говорит Любочка, – это было в день приезда бабушки, дедушки и тёти Сони.

Тётя Лена наварила большую кастрюлю борща. Все сели за стол и приготовились есть. Но когда открыли крышку, увидели таракана. А когда пошевелили ложкой борщ, оказалось, что в кастрюле тараканов очень много.

Тараканий борщ есть не стали. Так и остались голодными.

Холодная и голодная зима 1941—1942 гг.

Наверное, первая зима была самая трудная. Личные вещи, захваченные впопыхах с собой в эвакуацию, закончились, больше продавать или менять на продукты было нечего, надо было работать, чтобы заработать хоть немного денег на покупку продуктов и в оплату хозяйке дома за угол.

Теплых вещей они с собой не взяли, ведь обещали, что война быстро кончится, – думали к холодам вернуться домой. Любочка на улице мерзла, руки и ноги коченели, и их приходилось оттирать. Да и дома было холодно. Хозяйка топила печь в основном соломой. Заслонку закрывали раньше времени, чтобы сохранить побольше тепла. Это приводило часто к тому, что все угорали. Любочка помнит, как они сидели в мороз на крылечке и глотали свежий воздух.

Я специально посмотрел, какова токсичность угарного газа и нашел следующую цитату:

При содержании 0,08% СО во вдыхаемом воздухе человек чувствует головную боль и удушье. При повышении концентрации СО до 0,32% возникает паралич и потеря сознания (смерть наступает через 30 минут). При концентрации выше 1,2% сознание теряется после 2—3 вдохов, человек умирает менее чем через 3 минуты.

Угарный газ сохраняется в клетках в течение длительного времени, причем в клетках происходят необратимые изменения. Он губительно действует на все процессы энергообеспечения организма. Могу засвидетельствовать, что у Любы очень высокая чувствительность к угарному газу: при малейшей его концентрации в воздухе, её тошнит и рвёт, она теряет сознание. Мне, к сожалению, пришлось в этом убедиться в самом начале нашей совместной жизни, да и потом иногда бывало.

Любочка помнит, что голодно было всё время, но особенно голодной была первая зима, когда единственными продуктами был хлеб, немного крупы и жиров, выкупленных по карточкам. Она помнит, что ей часто приходилось ложиться спать голодной.

Конечно, она сразу повзрослела. Дети военной поры, познавшие голод и лишения, быстро становились взрослыми. Разумеется, она понимала далеко не всё, но быстро научилась варить суп из того, что было в доме. Немного крупы – уже суп. Одна картофелина – прекрасно. А если ещё удавалось достать головку лука – уже праздник.

Вскоре только она и была поваром в доме. Мама ей полностью доверяла. Есть капуста – вот и щи. Достали свёклу – варила борщ.

Так Любочка в свои семь лет стала маленькой хозяюшкой в доме. Научилась варить и экономить продукты, если это было возможно. Потому что завтрашний день спланировать было нельзя: то ли мама принесёт что-нибудь, то ли ничего не принесет.

Восьмой день рождения

Любочка впоследствии рассказывала нашей дочке, а потом и каждой внучке, когда они были маленькими, про один день из своей жизни – про свой день рождения 3 марта 1942 года.

Весь день она ничего не ела, еды никакой не было. А вечером две дочери их хозяйки сидели напротив нее на лежанке и, болтая ногами, ели горячий хлеб с маслом. Аромат только что выпеченного хлеба невыносимо разжигал аппетит, масло слегка подтаяло на горячем хлебе. Физически ощущался во рту вкус этого хлеба с маслом. Смертельно хотелось откусить от ломтя хоть маленький кусочек, ведь за весь день маковой росинки во рту не было.

– А ведь сегодня мой день рождения! – думала про себя Любочка, но и виду не показала, что она голодная. А потом пришла домой мама и никакой еды с собой не принесла.

В это время хозяйка внесла в комнату только что родившегося еще мокрого барашка. Любочка обняла его за шею и немножко поплакала в его шерстку, так чтобы никто не услышал и не увидел.

Спасение в огороде

Наконец длинная холодная и голодная зима закончилась. Весной 1942 года Берте выделили небольшой участок земли под индивидуальный огород.

Любочка не помнит, где они раздобыли семена для посадки, а вот как сохраняли картофельные очистки с глазками, которые потом посадили в землю, помнит.

Потом пришлось дважды полоть посадки, прореживать морковь и свёклу, окучивать картофель. Когда Люба прореживала морковь, выдранную морковку тут же очищала ботвой от земли и съедала. Было очень вкусно!

Огород помог выжить в две следующие тяжёлые зимы – 1942—43 и 1943—44 годов.

Второй раз в первый класс

1 сентября 1942 г. Люба снова пошла в первый класс.

Все уроки в школе с 1 по 4 класс проходили в одном помещении. Учительницей была молоденькая девушка. Любочка не помнит, как её звали, но помнит другое.

Люба рассказывает, что за учительницей ухаживал хромой физкультурник. Он воевал, был тяжело ранен, и его комиссовали.

Когда я спросил Любочку, как ты, маленькая девочка, могла определить, что он ухаживает за учительницей, Любочка ответила мне, что он, находясь в учительской на втором этаже дома, стучал в пол, чтобы вызвать её из класса на разговор.

Вот как маленькие девочки определяли, ухаживает молодой человек за девушкой, или нет.

Похвальная грамота в первом классе

В Актаныше Люба в 1941—42 учебном году в школе не училась, – не до того было, – нянчила брата, но в следующем году всё же пошла в первый класс, а в 1943 г. – во второй. Она училась хорошо. Девочка была развита не по годам, и ей школьная программа давалась легко.