Сказания Древней Японии. Мифы и легенды. Коллекционное издание

Урасима Таро

В давно минувшие времена седой глубокой древности жил-был в провинции Танго, в местечке Мидзуное, рыбак по имени Урасима Таро.

Как-то вечером, когда он, выйдя, по обыкновению, на рыбную ловлю, направлялся было уже обычным своим путем-дорогою с морского берега домой, он наткнулся на группу детей в возрасте восьми-десяти лет приблизительно. Самому старшему из них было разве что лет одиннадцать-двенадцать.

Собравшись кучей, дети таскали взад и вперед пойманную ими молоденькую Черепаху. Они теребили ее, забавляясь ею, как игрушкой, наконец, начали бить ее камнями, колоть палками, мучая беднягу, как только могли.

Доброй души был Урасима, сострадателен был он. Увидев, как дети мучат Черепаху, он проникся жалостью к ней.

– Эй, вы, вы! Что вы так мучите ее… Ведь умрет, смотрите, коли вы так ее… – обратился он к детям.

Однако шаловливы, непослушны дети в этом возрасте. И слушать не захотели они его речи.

– А и пусть помирает себе! Нам любо это, вот и все. А ну-ка ее! Ну!.. – И они начали мучить ее еще больше, еще безжалостнее.

Урасима призадумался.

– Слушайте! – сказал он им. – Право, вы ведь хорошие ребята. Не отдадите ли вы мне Черепаху?

– Эге, что выдумал! Ни за что! Разве не мы сами поймали ее?

– Ну конечно, конечно! Это верно. Что и говорить! Только ведь я вовсе не прошу ее у вас даром. Я дам вам малость деньжат за нее. Ну, так что же? Отдадите ее мне? Ладно, что ли? А на эти деньги вы можете купить себе, что сами захотите. Недурно ведь это! Право, недурно! Ну, решайтесь же, решайтесь! Я ведь знаю, вы славные ребята! Идет, что ли?

Бесхитростны дети. Как только Урасима заговорил с ними ласково, приветливо, они сейчас же послушали его.

– Ладно, дядя! Мы отдадим тебе Черепаху. Ну а ты дай нам денег за это!

Мена совершилась тут же. Дети отдали Черепаху и, в свою очередь, получили малость мелочи.

– Ну, ребята! Валим теперь! – закричали они и моментально куда-то скрылись. Урасима остался один. Поглаживая рукою панцирь Черепахи, он заговорил в раздумье:

– Да! Жаль тебя, бедную. Говорят, что цапля живет тысячу, а черепаха – десять тысяч лет. Тебе суждена самая долгая жизнь во всем этом мире. Однако недалека же была ты от смерти, когда поймали тебя эти балованные детишки. Но вот, видишь, вышло так, что я как раз случился тут, выручил тебя из беды горючей. Оно и взаправду, значит, суждено тебе таки долголетие. Ну-ну! Я отпущу тебя. Возвращайся-ка ты поскорее домой к себе, пока не захватили тебя опять. – Он нарочно вернулся опять на берег моря и, спустив Черепаху в воду, сам отправился к себе домой.

На следующий день Урасима уселся, по обыкновению, в свою лодку и, отплыв подальше в открытое море, прилежно занялся рыбной ловлей.

Ловит да ловит он себе рыбу… как вдруг кто-то окликнул его:

– Господин Урасима! А господин Урасима!

Перепугался Урасима.

«Что за диво! Лодки поблизости нет, людей ни души. Кто же мог бы звать меня?» – подумал он и пытливо начал оглядываться кругом. Но вот откуда ни возьмись около лодки показалась Черепаха. Урасима пришел в изумление.

– Да неужто ты это звала меня? – спросил он.

– Я, я! – отвечала Черепаха, высунув голову из-под чешуи и почтительно склоняя ее. – Вчера вызволил ты меня из беды, спас от смерти. Глубоко благодарю тебя за это, и вот явилась я теперь сюда выразить свою благодарность, свою почтительную признательность.

– Вот оно что! Это очень мило с твоей стороны. Ну что же? Полезай сюда в лодку. Предложил бы я тебе курнуть малость, да ты ведь Черепаха. Не куришь, пожалуй? Ха, ха, ха!

– Хе, хе, хе! Нет, не курю. Будь водочка… ну дело другое! Водочки я не прочь бы! А табаку? Нет, не потребляю я табаку.

– Вишь ты какая! Ну извини уж, водочки, сама знаешь, тут нет. Залезай, однако. Все же подсушишь свою чешую перед тем, как отправляться отсюда.

Так обменивались они любезностями и шутками, как вдруг среди разговора Черепаха обратилась к Урасиме с вопросом:

– А что, господин Урасима! Доводилось ли тебе когда-нибудь видеть дворец Дракона?[88]

Урасима отрицательно покачал головой.

– Нет! – отвечал он. – Хотя целые годы провожу я на море из года в год, но видеть дворец мне не случалось. Да ведь далеко где-то он там!

– Так, так! Ну, что далеко, так это другой разговор. Как-нибудь там далеко, а со мною близко окажется. Если хочешь поглядеть его, то я могла бы проводить тебя туда.

– Да что ты? Ты берешься проводить? Спасибо, большое спасибо! Одно только, видишь ли… Тебе-то оно в привычку, а я ведь не умею плавать по-твоему, так что…

Черепаха и договорить не дала:

– Помилуй, Урасима! Что ты говоришь такое? Тебе вовсе незачем плыть самому. Сядешь мне на спину и отличнейшим образом будешь доставлен туда.

– Вот тебе и раз! Да разве я помещусь на твоей такой маленькой спине. Как это так?

– А так же! Усядешься, да и только. Смейся потом, сколько хочешь. Вещи пробой узнаются. Попробуй-ка! Садись, не смущайся!

А пока она говорила, ее панцирь, чудное дело, тут же на глазах стал делаться все больше и больше и сделался таким, что на нем свободно мог уместиться человек.

– Чудеса, да и только! Удивительная ты штука! – молвил Урасима. – Ну, с твоего позволения. А ну-ка! Гоп! – воскликнул он, забираясь на щит к Черепахе.

Черепаха не шелохнулась.

– Ну, значит, отправимся помаленьку, – сказала она и смело пустилась по бурным волнам, держа свой путь ко дворцу Дракона.

Долго ли, коротко ли они плыли, но вот впереди показались красивые ворота.

– Черепаха! А что оно такое там, впереди? Я как будто вижу что-то вроде больших замковых ворот.

– Это? Да это и есть ворота дворца Дракона. А вон там большая кровля, что видится дальше, – это самый дворец.

– Эге! Так мы, значит, и прибыли уже ко дворцу Дракона?

– Прибыли, прибыли! А что, скоро небось?

За разговорами незаметно они добрались до самых ворот.

– Ну, вот мы и на месте. А теперь уже потрудись, пожалуйста, пройти немножко пешком! – сказала Черепаха и пошла впереди Урасимы проводником.

– Эй, стражи, привратники! – закричала она. – Я привела гостя из Японии, господина Урасиму Таро. Доложите, пожалуйста.

Привратник Дабохадзе[89] тотчас же нырнул во внутренние покои и доложил, как было велено.

Вслед за тем вышли навстречу Урасиме главнейшие придворные чины: Тай, Хираме, Карей[90] и другие – и степенно, по церемониалу, начали приветствовать его:

– Добро пожаловать к нам из далеких мест, почтеннейший Урасима Таро! За честь считаем принимать тебя здесь, у нас. А тебе, благородная госпожа Черепаха, большое спасибо, что взяла на себя труд привезти гостя сюда к нам. – Затем они повели его во внутренние покои.

Хотя Урасима и не мог дать себе отчета, что такое творится вокруг него; хотя и не мог представить себе, что его ожидает впереди, но смутиться не смутился и спокойно, приняв равнодушный вид, проследовал в палаты.

Там навстречу ему вышла в сопровождении громадной свиты придворных дам сама хозяйка дворца, богиня Отохиме, пышно разодетая в богатые парадные одежды. Завидев ее, Урасима собирался было приветствовать ее по всем правилам, но, прежде чем он успел сделать это, Отохиме подошла к нему, взяла за руку, повела и усадила его на почетное место.

– Благодарю, что соизволил пожаловать, господин Урасима! – сказала она. – Вчера ты спас жизнь Черепахе, сердечно благодарю тебя. И вот, чтобы выразить свою благодарность, я завлекла тебя сюда. Невежливо это по отношению к тебе, но извини, прошу! Сделано это только для того, чтобы предложить тебе здесь угощение и от всего сердца высказать благодарность свою. Бедна моя хижина, ничего нет здесь особенного, но будь как дома, располагайся здесь, как лучше находишь, отдыхай себе!

Так говорила Отохиме, и понял Урасима, что он желанный гость здесь, что нечего стесняться и смущаться ему.

– Что ты, что ты? – заговорил он. – Я только могу благодарить тебя. Никогда в жизни не бывал я во дворце Дракона, и все здесь в диковину мне. Такого удивительного, такого интересного отроду еще не видывал я ничего.

– Ну и хорошо! Я довольна, что это так. От души рада! – отвечала Отохиме.

А тем временем, пока они разговаривали, подано было, как приказано, должно быть, раньше, угощение. Поданы были яства, подано было вино. Начались песни, началась веселая пляска. И разыгрался, зашумел, на славу пошел веселый пир, пошло ликованье.

Отродясь не видал Урасима пиршества такого, и любо было ему, и буйная радость, хмельное веселье охватили его, и чудилось ему, что во сне видит он все это.

Но кончен пир, замолкли песни. И пошли они гулять, пошли осматривать дворец, весь смотреть, от конца до края. Ведет Отохиме гостя своего, Урасиму, ведет и туда и сюда и показывает ему все, что есть только во дворце. А там повсюду кораллы, а затем везде жемчуг. Разубрано, разукрашено все ими до последка. И слов не хватает пересказать все это. Но что самое удивительное, так это сад! Перед изумленными очами были разом и весна, и лето, и осень, и лютая, суровая зима.

На восточной стороне там распускались, там цвели вишни и сливы, мешая цветы свои. Заливался там соловей в чаще, порхали мотыльки и бабочки. Лето было на южной стороне сада. Густо росли зеленые листья, и стрекотали цикады в темной зелени их, и звенели кузнечики. Осень ласкала глаз на западной стороне. И тихо шептались багряные листья клена, пышно расцветали хризантемы. А затем на севере – зима, лютая зима стояла на севере. Гладко залегали там снега, сверкая своей непорочной белизной, и льдом, как панцирем, одеты были все реки там.

Восторг наполнил душу Урасимы, никогда в жизни своей не видевшего ничего подобного, впервые попавшего в такие чудные, удивительные места. Забыл он о доме своем, забыл совсем о нем. И незаметно, как волшебный сон, пронеслись для него два-три дня здесь. Однако опомнился Урасима.

«О, о! Да что же делаю я! – подумал он. – Ведь там, дома, у меня отец, мать у меня там! Ушел я из дома тогда и до сих пор не возвращаюсь. Как же томятся они, поджидая меня! Нет, нет. Скорее отсюда, скорее домой». Быстро собрался он в путь, и такую речь молвил он Отохиме:

– Немало времени уже гощу я под радушным кровом твоим. Но надо идти мне. Прощения прошу, отпусти ты меня!

Однако стала удерживать его Отохиме, останавливать стала его.

– О господин мой, господин! Не любо разве тебе здесь? Хоть день один побудь еще! – просила она.

Но непреклонен был Урасима Таро. И уступила Отохиме:

– Ну, что же! Должно быть, уж так и быть должно, – сказала она. Я отпущу тебя, сегодня же отпущу. Но если так, то дам тебе я дар прощальный мой. Бери его, возьми с собою! – И она принесла красивую шкатулку.

Отказываться начал Урасимо Таро:

– Да как же можно взять мне еще и дар этот? Твоим радушием, твоим гостеприимством так пользовался я, а тут еще и дар! Ну, можно ли это? Но я беру его, беру потому лишь, что так хочешь ты. Возьму его с собой! Но скажи ты мне, что за шкатулка это такая?

– Таматебако[91] имя ее, и чудная вещь, драгоценная вещь содержится в ней. Но ты, мой господин, не подумай открывать ее. И что бы ни случилось, что бы ни было с тобой, никогда ни за что не вскрывай ты ее. Берегись же, смотри, быть беде, если вскроешь ее. – И еще повторяла, и еще напоминала, так строго наказывала Отохиме.

Ну вот, приняв таматебако, прощальный дар Отохиме, простился Урасима с нею и, опять поместившись на спине у Черепахи, вернулся на свой прежний берег.

Но что такое?! Берег как будто и по-прежнему тот же самый берег, то же взморье! Однако среди людей, что ходят на этом берегу, нет ни одного, решительно ни одного знакомого, прежде виденного лица.

«Странно что-то», – подумал Урасима и быстро зашагал к своему дому.

– Я вернулся, отец! – воскликнул он и хотел было уже войти в дом, но в доме оказались какие-то незнакомые ему люди.

«Ага! – подумал он. – Разве что переехали мои куда-нибудь во время моей отлучки». Неспокойно стало на душе у него.

– Извините, пожалуйста! – обратился он к тем людям. – Я Урасима Таро. До этого времени я жил в этом самом доме. Куда переехали во время моей отлучки мои родные?

С удивлением начали вглядываться в лицо Урасимы Таро бывшие в доме люди при таком вопросе его.

– Что? Что? Ты говоришь, что ты Урасима Таро?

– Ну да! Я Урасима Таро.

– Ха, ха, ха! Шутник же ты. Что за чепуху ты мелешь! Здесь действительно жил человек, которого звали Урасима Таро. Это верно! Давно только было это, очень давно. Семьсот лет прошло с тех пор. Мудрено ему быть в живых теперь.

Урасима остолбенел от изумления.

– Слушайте, слушайте! Сами вы чепуху городите. Ну что это такое? Я и есть самый Урасима Таро. И каких там семьсот лет? Что за бессмыслица такая! Три-четыре дня всего только тому назад жил я в этом доме. Зачем вы издеваетесь надо мною? Расскажите лучше хорошенько, о чем прошу!

– Не знаем мы, действительно ли ты тот самый Урасима Таро, но наверняка знаем, что был такой семьсот лет тому назад. И если так, то ты, пожалуй, призрак его, – отвечали ему люди с глубокой искренностью.

– Нет, вы говорите что-то невероятное. Я живой, настоящий человек. Разве ноги у меня не ноги живого человека? – И в доказательство он гулко стукнул несколько раз ногою об землю.

– Да! Но что прикажешь делать? Урасима Таро жил семьсот лет тому назад. Верно говорим!

Они ни за что не хотели верить, и это угнетало Урасиму, причиняло страдания ему. Беспомощно начал он тут оглядываться кругом. И верно: все как будто значительно изменилось по сравнению с тем, что было прежде, в его время. И правы, пожалуй, люди те, если судить по этому. А может, они и верно говорят! Не мог он решить, так это или нет, не мог добиться, где же истина. Как во сне, с тяжестью на сердце безотчетно пошел он опять на взморье, унылый, грустный, угнетенный. Но вдруг он вспомнил о бывшей при нем шкатулке.

«Тогда, давая мне в дар ее, говорила Отохиме, что драгоценная вещь заключена в ней, не открывать, ни за что не открывать наказывала она. Но у меня теперь нет дома, никого нет у меня. Одинок я! Тяжко, невыносимо тяжко мне! Не снести мне этого. И что делать, куда кинуться мне? Открою я ее. А может, и сослужит службу она? Да, так! Да, так», – говорил он сам с собою.

Ой, быть беде, Урасима Таро! Но начал он развязывать шнуры таматебако, поднял он крышку, заглянул внутрь…

И совершилось диво! Тремя струйками потянулось из шкатулки фиолетовое облако вверх и коснулось лица его, и в тот же миг обратился он, двадцатичетырех-двадцатипятилетний Урасима Таро, в немощного, морщинами покрытого старца, и одряхлел он тут же, и вдвое согнулась спина его, чтобы не разгибаться никогда уже более, и ослабело дыхание жизни его.

Давно, давно то было.

Иссумбоси

Много времени тому назад в провинции Сетцу, в деревне Нанива, которая превратилась ныне в город Осака, жили-были старик да старуха. Жили себе старики вдвоем да поживали, одна только беда и была у них: детей не имели они, ни одного. Они только и думали об одном, только и желали одного – чтобы у них появилось дитя. «Не важно там, какое дитя, хоть бы с кончик пальца величиной, и то хорошо», – думали они. Но как ни желали они этого, как ни мечтали, а дитя нет как нет, не появлялось, да и только. Оставалось только одно – обратиться к божеству, просить его помощи. И вот, посоветовавшись между собою, отправились они на поклонение к Сумииоскому божеству[92], которое оба чтили, и, преклонив колена, вознесли ему горячие мольбы свои.

– Хотя бы совсем маленькое, с кончик пальца величиною дитя, но ниспошли, даруй его нам, боже! – молились они, распростершись перед божеством.

И, пожалев, очевидно, их, отвечал им Сумииоский бог:

– Вы так страстно желаете иметь дитя! Хорошо, я дарую вам дитя, милое дитя на утеху вам!

Радость охватила стариков, и, довольные, веселые, пошли они назад домой к себе.

После этого у старухи ровно на десятый месяц появилось дитя, появился младенец; но удивительное, странное дело: он был величиною ничуть не больше тех маленьких фигурок людей, что бывают в игрушечных миниатюрных садиках[93]. Старик и старуха изумлены были до крайности. Но сами же они просили в молитве к богу хотя бы маленькое, с кончик пальца величиной дитя, сами они были виноваты и, нечего делать, должны были теперь примириться со своей участью.

Они дали ему имя, назвав его Иссумбоси[94], что как раз и подходило к нему, и стали любить и холить его, стали воспитывать. Время шло да шло, а младенец все оставался таким, каким появился на свет, не рос больше, да и только. Прошло двенадцать-тринадцать лет, а Иссумбоси все такой же, ничуть не растет. Недовольство на бога появилось у стариков, уменьшилось уважение их к нему.

– Ну пусть даже и сами мы просили даровать нам хотя бы маленькое, хотя бы с кончик пальца дитя. Но ниспослать нам такого уродца, чуть не оборотня какого-то!.. Нет, это уж слишком! Переусердствовал уж очень бог! – говорили они, и ненавистен стал им в конце концов бог этот, злобу возымели они против него.

А тут еще и соседи! Они всячески издевались и потешались:

– Ага! Иссумбоси плачет!.. Вот, вот идет она, горошинка эта! – говорили они.

Старикам наконец стало невтерпеж. Посоветовавшись однажды друг с другом, они решили, что самое лучшее будет отослать Иссумбоси из дома куда-нибудь подальше, изгнать его совсем. Позвали Иссумбоси.

– Слушай, Иссумбоси! – сказали они. – Что это значит? По какой такой причине не растешь ты нисколько? Ведь время идет да идет, а ты ничуть не вырастаешь. Как твои родители любим, конечно, мы тебя, жалеем, но, надо правду сказать, сил нет иметь постоянно на глазах такого уродца и нельзя оставить тебя в доме. Как ни жаль нам тебя, но с сегодняшнего же дня оставь нас, уходи от нас куда-нибудь сам, куда знаешь.

Почтительным, послушным, покорным сыном был Иссумбоси.

– Слушаю, отец! – ответил он. – Если так изволишь приказывать ты, я уйду, уйду немедленно. Но соблаговоли, отец, пожаловать мне одну из иголок, которые матушка употребляет для шитья.

– Что такое? Дать тебе иголку?.. Да на что сдалась она тебе, иголка эта?

– Она будет служить мне мечом.

– Вот оно что! Ну, конечно, такой меч как раз по тебе.

Отец дал иголку. Иссумбоси сделал из соломинки рукоять и ножны и заткнул этот меч себе за пояс, а затем обратился к матери:

– А у тебя, матушка, попрошу я маленькую деревянную чашку и палочки, употребляемые при еде.

– Чашку и палочки? Зачем тебе это?

– Чашка будет мне лодкой, в ней и отправлюсь я.

– Так! Это как раз годится для тебя, такая лодка. – И она тут же передала Иссумбоси и чашку, и палочки. Он очень обрадовался.

– Ну, так прощайте, батюшка и матушка! Счастливо оставаться! – сказал он и, распростившись с родителями, навеки покинул свой отчий дом.

Обратив в лодку полученную от матери чашку, а палочки – в весла, он уселся в нее и начал грести вон из Нанивской бухты, начал грести, сам не зная, куда ему направиться, не имея никакой определенной цели перед собою. Но плыть так, куда глаза глядят, без всякой цели не было смысла, и Иссумбоси начал раздумывать.

«Я слышал, что есть город Киото, это столица всей Японии. Интересно бы отправиться туда. Да, конечно! Так я и сделаю!» – решил он. И, расспрашивая дорогу к столице, он поплыл в Киото, подымаясь вверх по большой реке. Не мог, конечно, плыть вперед быстро крохотный Иссумбоси в своей крохотной лодочке-чашке. Он ночевал, приткнувшись к мостовым столбам, останавливался на отдых в расселинах приречных камней. Так прошел месяц, и прибыл он наконец в столицу.

Киото тогда был то же, что Токио теперь, и в то время пребывал в нем микадо, сын богов. Это была столица всей Японии. Шум, движение и оживление, красота и величественность… ничего похожего на то, что было в Наниве. Иссумбоси был очарован. В восхищении, не замечая времени, бродил он по улицам и вот подошел к большим, красивым воротам. Это были палаты знатного вельможи, первого министра по имени Сандзио. Иссумбоси вошел в ворота и из ворот пробрался прямо в сени дома.