Сказания Древней Японии. Мифы и легенды. Коллекционное издание
- -
- 100%
- +
– Ну, что, каково тебе? – спрашивал он, нажимая все сильнее и сильнее.
Бенкей и раньше заметил уже и дивился, как силен этот ребенок, на которого, казалось бы, не стоило даже обращать внимания, но теперь, когда Усивака прижал его так, что даже нельзя было и шевельнуться, он окончательно был поражен и изумлен.
– Ну и диковинная штука! – говорил он. – Да кто же ты такой, в самом деле? За это время противников у меня было немало. Но такого сильного и удалого, как ты, я встречаю впервые. Как хочешь, но ты или оборотень, или леший, но только вряд ли из людей.
Усивака рассмеялся.
– А что, Бенкей? Каково чувствуешь себя? Чувствуешь страх передо мною?
– Чувствую, почтительный страх чувствую!
– Покоряешься мне?
– Покоряюсь!
– Будешь, значит, служить мне?
– Да, да! Я же ведь покорился тебе, буду, значит, слугою, дружинником твоим. Но скажи мне, кто ты такой?
Видя, что уже теперь можно, Усивака освободил Бенкея, поднял его и сам сейчас же стал держаться по-иному.
– Теперь я не стану скрывать от тебя ничего. Я восьмой сын Саманоками Иоситомо. Мое имя Усивакамару, а из рода я Минамото.
Бенкей был поражен, когда услышал это.
– Так ты молодой господин Усивака, сын светлейшего Иоситомо! Ну, теперь понимаю. Мне и сначала казалось, что такое искусство, каким обладаешь ты, не присуще простым смертным. Раз ты из такого знаменитого, славного рода, то я сам прошу тебя, соизволь принять меня на службу к тебе, не отказывай, пожалуйста! – говорил Бенкей.
Затем они уговорились подробно, и с этих пор Бенкей стал дружинником на службе у Усиваки. Усивака был радехонек, что ему удалось привлечь на свою сторону и сделать своим самураем удалого силача – монаха Бенкея. Однако так как сам он не пришел еще в возраст, да притом вдвоем только нечего и думать было вступать в борьбу с Тайра, он решил запастись еще терпением и выжидать удобного случая для начала действий. Так шло время. Но вот до него дошли слухи, что в Осю есть некто Хидехира из рода Фудзивара, потомок знаменитого Хидесато Тавары Тоды. О нем говорили как о витязе и военачальнике, равного которому нет нигде в Осю.
Усивака решил отправиться к нему, объяснить все дело и постараться привлечь его на свою сторону. Посоветовавшись с Бенкеем, он вместе с ним тайно оставил столицу и, не теряя времени, направился в Осю. По дороге он сделал еще одно дело. Он зашел в храм Ацута совершить поклонение богам. И ввиду того что не годилось уже больше оставаться под детским именем Усивака, он совершил в этом храме обряд перехода в зрелый возраст[123] и дал себе соответственно этому новое имя – Иосицуне Генкуро. Он был восьмой по старшинству сын, и более подходящим для него было имя Хациро, но Циндзен Хациро назывался его родной дядя, поэтому он нарочно назвал себя, в отличие от него, Куро [124].
От столицы до Осю им пришлось пройти добрых триста ри[125], пока они добрались до места, где жил Хидехира. Прибыв туда, Иосицуне обратился к Хидехире с просьбой дать ему приют. Хидехира был очень расположен к роду Минамото и, конечно, не отказал. Наоборот, он был даже рад приходу Иосицуне и приютил его у себя в доме, приняв в нем самое горячее участие.
Прошло несколько времени, и в Осю стало известно, что Иоритомо, старший брат Иосицуне, сосланный раньше Хейцами в ссылку в провинцию Идзу, собрал теперь множество сторонников и поднял боевые значки против Хейцев, неся им кару. Сам не свой стал Иосицуне, узнав об этом. Живо набрал он себе рать и во главе ее явился в ставку брата своего, Иоритомо, в Идзу.
– Уважаемый брат! – сказал он. – Я, Куро Иосицуне, явился на помощь тебе.
Иоритомо был очень рад и принял его радушно. Но хотя они были и братья, однако, после того как разбит был в бою и погиб их отец, они рассеялись повсюду. Видеть друг друга им никогда не приходилось, и эта встреча была первой. Иоритомо совсем не знал, что такое его брат, силен ли он духом, слаб ли, это ему было совершенно неизвестно. А он сам был осторожный, мудрый военачальник, и потому он решил немного испытать брата. Он приказал слуге принести лохань, налитую кипятком, и поставить ее перед Иосицуне.
– Ну-ка, попробуй опустить руку в кипяток! – сказал он, обращаясь к нему.
Но не испугался этого Иосицуне, не таков он был.
– Слушаю! – отвечал он и, засучив с горделивым видом оба рукава, спокойно опустил руки в кипяток и держал их неподвижно в кипящей и булькающей воде.
Иоритомо просто диву дался.
– Да, на тебя можно положиться. Страха ты не знаешь! Я назначаю тебя отныне своим помощником, главным сподвижником своим. Смотри же, только старайся изо всех сил! – сказал он и, назначив Иосицуне главным начальником всей своей рати, приказал ему начать действия против Хейцев. Иосицуне был очень доволен. Сейчас же начал он готовиться к походу и во главе нескольких десятков тысяч воинов выступил на Киото.
Там в это время укрепился было поднявший успешно восстание против Хейцев полководец Иосинака Асахи. Иосицуне сразу же разгромил его. Затем он обратился против самых Хейцев и после битвы при Ицунотами, из которой он вышел победителем, окончательно разбил их в морском сражении при Данноуре. Тайра были совершенно уничтожены, все до последнего. Такие подвиги показал Иосицуне. С этого времени славное имя Кура Иосицуне разнеслось по всей Японии, всем стало оно известно, и не было да и теперь нет никого, кто бы не знал о нем[126].
Свадьба крысы
Давно тому назад жили-были в некотором месте богатые крысы – супруг и супруга. На радость и на утешение им была у них единственная и прехорошенькая дочка, Оцю по имени.
Красива она была, что и говорить. Но ни одной только красотой благословила судьба ее. Она была и умна, и талантлива, и родители любили ее без памяти, души просто не чаяли в ней. Они берегли ее как зеницу ока: и ветерком чтобы не продуло, и твердого, грубого чего не скушала бы. Для обучения письму и чтению они давали ей грызть корешки «Исе моногатари»[127], «Кокинсю» [128], одним словом, самых выдающихся, самых знаменитых по стилю и содержанию произведений.
Учили ее и изящным искусствам, и немало перегрызла она струн у кото и сямисэнов[129]. Да это ли только? Не упущены были и чайная церемония, и искусство подбора цветов. Утащив что нужно для этого в свое жилище, они обучали ее, как только можно лучше, всем этим церемониям. Благодаря этому из нее вышла такая благовоспитанная, такая образованная молодая особа, что среди ее подруг не находилось ни одной, которая хоть чуточку могла бы равняться с нею.
Но вот вошла Оцю в возраст и стала невестой. Надо, значит, выдавать ее куда-нибудь замуж. Супруги стали держать совет. И красива их дочь, да и характером хороша, и образованна, да и благовоспитанна она. Как отдать такую прелестную особу, да еще горячо любимую дочь, все утешение свое, замуж куда ни попало?! Жаль даже и думать об этом. Как-никак, а надумали они непременно отдать ее за самое могущественное, что только ни на есть на всем свете.
– Что же, однако? – говорили они. – Самые могущественные на всем свете ныне – это Солнце и Месяц. Но Солнце больно уж ослепительно, не подойдешь к нему даже близко. А вот Месяц как раз впору. И блеск у него мягок, да и нежен он, как кажется. Такой жених как раз годится нам, – порешили они, и Цюбе, отец Оцю, недолго думая, покатил прямо к Месяцу.
– А что, светлейший Месяц! Ты ведь не женат еще. Не соизволишь ли взять в жены Оцю, дочь нашу? – обратился он к Месяцу. Месяц даже ахнул от изумления:
– Ну и сказал же ты штуку! Да ведь как ни обширен этот мир, а нет никого в нем, кто мог бы иметь меня зятем своим. Ты с такой любезностью предлагаешь мне в жены горячо любимую дочь свою… Я, конечно, благодарен, очень благодарен… Но извини уж! Впрочем, вот что: у меня есть могущественный противник. Это – Облако. Оно часто не позволяет мне выходить, когда я хочу этого. Так вот… А меня уж извини, пожалуйста!
Узнав со слов Месяца, что Облако могущественнее, сильнее Месяца, Цюбе отправился к нему:
– Здравствуй, почтеннейшее Облако! Ты, говорят, могущественнее самого Месяца. Так вот не желаешь ли стать нам зятем, женившись на нашей дочери, Оцю?
Облако задумалось.
– Верно! – отвечало оно. – Я бываю немалой помехой Месяцу. Могущественно-то я могущественно, что и говорить! Но, опять же, у меня есть противник, да и не из последних. Это Ветер, и, когда я задумаю выйти, он раздувает и прогоняет меня… Так что прошу уж извинить меня за мой отказ.
Цюбе нашел, что Облако отказалось от его предложения совершенно правильно, и направился теперь к Ветру. Он пошел к самому богу ветров.
– Вот что, могучий Ветер! – сказал он. – Ты еще не женат, не соблаговолишь ли взять в жены нашу Оцю?
– Очень благодарен тебе за твое любезное предложение. Только, видишь ли, почтеннейший Цюбе… Извини меня, сделай милость! Никак нельзя! – отвечал бог ветров, похлопывая по мешку, в котором заключены были все ветры.
– Как? И ты тоже? Да почему же?
– Почему? Ты сам поймешь, если подумаешь. Изволишь ли видеть? Как только я задумаю дунуть как следует, с шумом и гулом, так натыкаюсь на эту самую подлую Стену. Она для меня неодолимое препятствие. Как ни бьюсь, ничего не выходит.
– Так, значит, Стена посильнее тебя, могущественнее?
– Да еще как! Мне нечего и думать тягаться со Стеной.
– Ну так я пойду сватать Стену! – сказал Цюбе и отправился к ней.
– Послушай, Стена! – сказал он. – Женись на нашей Оцю!
– Нет! Отказываюсь. Прошу прощения! – со степенной важностью сдержанно отвечала Стена.
– Вот тебе и раз! Ты-то почему же не хочешь?
– Само собою понятно почему. Как бы там успешно ни сопротивлялась я Ветру, не давая ему хода, но я не могу устоять против вас, крыс. Вы сейчас же изгрызете меня и понаделаете во мне дыр.
– Да, ты права. Так оно и есть. Ну так я пойду домой теперь. Надо будет пообдумать да предпринять что-нибудь другое, – сказал Цюбе и направился к себе домой после всего своего безуспешного сватовства.
А дома супруга давно уже с нетерпением поджидала его.
– Ну что? Как? Нашел жениха? – закидала она мужа вопросами.
Цюбе поднял кверху свои усы.
– Радуйся, жена! – ответил он. Самое могущественное во всем мире и есть мы, крысы, никто другой.
– Ой, что ты! Самое могущественное мы, крысы? Да неужели во всем мире таки?
– Именно. Вот подумай-ка! Светлейший Месяц пребывает на небе. Можно, пожалуй, подумать поэтому, что он могущественнее всех. Ан не тут-то было! Выйдет Облако, и Месяц в страхе прячется, забивается куда-нибудь подальше. Облако, в свою очередь, бежит без оглядки перед Ветром. Но и Ветер разбивается об Стену. Ну а Стена… Да разве наша братия не изгрызает эту самую Стену? Вот и выходит, значит, что Облако могущественнее Месяца, Ветер могущественнее Облака, Стена сильнее Ветра, ну а мы посильнее и самой Стены, и самое могущественное во всем что ни на есть мире, значит, именно мы, крысы. Поэтому, вместо того чтобы отдавать нашу дочь замуж зря, куда-нибудь на сторону, куда лучше будет выдать ее за кого-нибудь из наших же крыс.
Выслушав подробное объяснение Цюбе, супруга его вполне согласилась.
– Ну, если так, – сказала она, – то, конечно, выдадим ее за кого-нибудь из наших. Кто же, однако, будет самым подходящим для нас?
– Да я и сам думал уже об этом по дороге. Кто ж бы это, в самом деле, мог быть? Ума не приложу просто. Ага! Ну а как, по-твоему, Дюмару, что живет на чердаке?
– Оно, конечно, господин Дюмару, пожалуй, был бы ничего, только там по соседству живет кошка. Ну а если случится грех какой? Не наплачешься ведь потом…
– Тогда Цюкуро из помойной ямы. Как находишь его?
– Что же? Господин Цюкуро хорош бы, да опять же неподалеку от него нора Хорька. Сам знаешь, опасно ведь такое соседство.
– Так! Ну, вот тебе Цюнен из старой буддийской кумирни?
– Да ведь он же из секты монто[130]. Они ведь там отделываются цветами при жертвоприношениях. Цветы у них постоянно в ходу, это правда; ну а если насчет чего посущественнее, так уж не взыщи, пожалуйста.
– В таком случае Дюами, который живет у ворот буддийского храма?
– Ну, там все из секты дзиодо[131]. Боязно уж очень: у них она живо переселится в рай.
– Положим, что правда. Но, однако, если будем так разбирать, то ничего не выйдет, ничего не придумаешь тут.
«Куда ни кинь – везде клин», – говорит пословица. Так вышло и с супругами крысами. Они не могли ничего придумать и были в большом затруднении. Вдруг жене пришла в голову мысль.
– А что я скажу тебе только! Толковали мы и о том, толковали и о другом. А ведь лучше выдать ее за нашего приказчика Цюске? Что скажешь на это? Цюске живет у нас с самого детства, и все время за ним не замечено ничего дурного. К нам он очень привязан, предан всей душою, да к тому же с самого детства он рос вместе с Оцю. Знают они друг друга прекрасно и уж, конечно, поладят между собою как нельзя лучше.
Цюбе только хлопнул себя по коленям.
– Так, так! – воскликнул он. – Цюске! Ну конечно, Цюске! Ведь вот поди же ты! Я думал все о других, а про Цюске совсем из ума вон. Уж предан он нам действительно всей душой, про это и говорить нечего. А я как раз думал в награду ему выделить его этим летом. Пусть откроет свою собственную лавку. Это как раз кстати! Отдадим за него. Конечно, за него!
Сейчас же позвали они Цюске и объявили ему свое решение. Цюске был вне себя от радости и заскакал даже. «Цю, цю!» – раздавался его ликующий писк[132]. Цюбе тоже был очень доволен. Затем родители сообщили Оцю, на чем они порешили, она также осталась довольна, что так вышло. Тут же, не откладывая надолго, обсудили они и все подробности свадебного торжества.
Итак, Цюбе решил наконец выдать свое ненаглядное детище, Оцю, за Цюске. Но все же оно казалось ему как будто не совсем удобным выдавать дочь за своего приказчика, который живет у них на хлебах, поэтому он немедленно помог ему устроить отдельное жилище и поселил его там. Затем начались приготовления к свадьбе Оцю. Наконец выбран был счастливый день, в который и состоялось торжество ввода невесты в дом жениха.
Жилище Цюске было напротив, в амбаре, и от Цюбеева дома отстояло довольно далеко. Когда наступил день ввода невесты, Оцю уселась в пышный паланкин и тронулась в путь, сопровождаемая спереди и сзади толпою провожатых. С дверных балок по стропилам, со стропил по оконным карнизам, с карнизов по свесам крыш в стройном порядке двигалась свадебная процессия. Все живущие поблизости крысы толпами высыпали отовсюду, чтобы поглазеть. С полок, из дыр в стенах, из-за перегородок, из щелей раздвижных дверей, отовсюду глядели они жадными глазами на шествие. Говорят, что когда бывает свадьба лисицы, то пригревает солнце и идет дождь. Но тут была свадьба крысы – погода стояла восхитительная, и свадебный поезд был так пышен и двигался так величаво и степенно, что все только ахали.
Прибыли к жилищу Цюске. Невеста вышла при помощи свата Цюдаю из паланкина и проследовала прямо в парадную горницу. А здесь уже стояли в порядке посреди комнаты симадай и чашечки[133]. Оцю села возле них, и сейчас же началось питье сочетальной чаши. Так и стала Оцю молодухой, женой Цюске.
Мирно и любовно зажили себе молодые новобрачные, и ни разу не случалось у них, чтобы они кинулись кусать друг друга, оскалив свои острые зубы. Между ними царило полное согласие. Делом своим они занимались усердно, отца и мать чтили, и царил в доме у них мир, и успех сопровождал их. Все, как есть все, шло у них по-хорошему. Цюбе нарадоваться не мог, глядя на их житье и думая: «Ведь вот же! И чего только было мне обращаться зря совсем и к Месяцу, и к Облаку, и к Ветру?»
– Самая подходящая партия – это свой своему, в своем кругу: конь – лошади, бык – корове, ну а крыса – крысе, конечно. Нет лучше, как заключать браки таким образом. А все же оно вышло для нас так, очевидно, благодаря содействию бога Дайкоку, в которого мы так веруем. Надо помнить это и не забывать! – внушал он молодоженам.
Новобрачные благодарили бога и с тех пор не пропускали ни одного праздника его, чтобы совершать поклонения местному Дайкокутену.
Примечания
1
Момо – значит «персик», таро – приставка к имени старшего сына.
2
Буци – значит «пестрый».
3
Масира – название породы обезьян.
4
Кигису – золотистый фазан.
5
Микото – почетный титул, прибавляемый к именам синтоистских божеств, приставка к их именам, означающая: «божество», «божественный», «почитаемый». Хико-Хоходеми может приблизительно значить «принц – огненная любовь». Это имя труднообъяснимо.
6
Ямасаци-Хико – «принц – счастливая охота».
7
Хико-Хеносусори – «принц – распространение огня».
8
Умисаци-Хико – «счастливая рыбная ловля».
9
Окина – старик, почетная приставка к именам известных чем-нибудь престарелых лиц. Сёдзуци-но-окина – «старец – соленая земля» (как, например, дно моря).
10
Кацура – багрянник японский (Сercidiphyllum japonicum).
11
Таманои – «нефритовый колодец». Нефрит в Китае и Японии считается волшебным, чудодейственным, благовещим камнем.
12
Химе – почетная приставка к именам знатных девушек.Тоётама-химе– «богатая принцесса», дочь Дракона, бога морей.
13
Тамаёри-химе – «принцесса, опирающаяся на жемчуг».
14
Саке – рисовая водка, выделываемая в Японии.
15
Кото – музыкальный инструмент вроде большой арфы.
16
Бонит (бонито) (Pelamus sarda) – вид рыб из семейства скумбриевых.
17
Тоса – провинция на Сикоку, где водится много бонито.
18
Двузубка (Diodontidae) – двузубые, или рыбы-ежи, из отряда иглобрюхообразных; кожа и внутренности ядовиты.
19
Коци (Platycephalus) – рыба из породы плоскоголовых.
20
Тай (Раgrus cardinalis) – пагр, или мрежник серебристый.
21
Дерево каки – японская хурма.
22
Мондзю – ученик Будды, известный своей мудростью.
23
Моления об умерших в Японии совершаются в течение 70 дней со дня смерти, через каждые 7 дней со дня кончины.
24
Три сокровища, эмблемы божества: меч, чудодейственный камень и металлическое зеркало. Зеркало, по мнению некоторых японских писателей, отождествляет само божество – богиню Солнца. Оно хранится в ящике, завернутом в бархатную материю, из которой никогда не вынимается, так что, когда материя истлеет, оно обертывается новой поверх истлевшей.
25
Сиро – «белка» («белая собака»).
26
Для каждого умершего делается табличка, в которую вписывается его посмертное, то есть особое, данное после смерти уже, имя и даты рождения и смерти. Особым религиозным обрядом душа умершего приглашается переселиться в табличку. С этого времени душа успокаивается, ибо делается сопричастной Будде, божеством. Перед этой табличкой совершаются моления, возжигаются курительные палочки и делаются жертвоприношения из цветов, плодов, печенья. Такая табличка называется ихаи.
27
Ёсино и Цукигасэ – местности около Киото, знаменитые своими пышноцветущими сливами и вишнями. Японцы очень любят цветы сливовых и вишневых деревьев, особенно вишневых; от вишни (сакуры) и ценятся только цветы, плоды её несъедобны.
28
Даймё – в буквальном переводе «большое имя». Так называлось высшее владетельное феодальное дворянство Древней Японии.
29
Ханасака – «цветение цветов».
30
Тенно – титул японского императора, «небесный царь». Итидзё-тенно царствовал с 987 по 1011 г.
31
Иероглифы, обозначающие имя Райко, могут читаться также «Ёримицу». Японские иероглифы могут иметь по несколько чтений.
32
Четыре хранителя неба – в буддизме четыре бога: Дзикоку – хранитель востока, Дзоцио – юга, Колику – запада, Тамон – севера. Они защищают небо и весь мир от нападений дьявола. Четырьмя хранителями называют также четырех главных военачальников феодала.
33
Оеяма – «гора большой реки».
34
Сютен Додзи – «глотающий вино юноша».
35
Первый министр – древняя придворная должность. Таких советников было три: дайнагон (старший), цюнгон (средний) и сёнагон (младший).
36
Синтоизм – традиционная религия в Японии.
37
Хатиман – бог войны.
38
Симбенкидокусю – значит «божья помощь», «яд демонам», сю – «вино».
39
Сюро – вид пальмы из рода Trachycarpus.
40
Сета – длинный (около 800 футов) мост через наиболее узкую часть озера Бива в провинции Оми.
41
Стоног – возможно, имеется в виду cколопендра.
42
Микамияма («трех вершин гора»), или Мукадеяма («гора Стонога»), – конусообразная, поросшая густым лесом гора, расположенная недалеко от станции Нотогава по дороге из Киото в Токио.
43
Дракон (Рюдзин) – бог морей и вообще водной стихии, символизирует также верховную власть. Дворец Дракона (Рюгу) – мифический дворец на дне океана, в нем, собственно, живет богиня моря Отохиме – «дщерь бога морей».
44
Храм предков сёгунов в Никко – знаменит своим великолепием и красотой пейзажа.
45
Сазан – по-японски эта рыба называется генгоробуна; буна (фуна) значит «сазан»; Генгоро – собственное имя. Такое название сазан получил в память о некоем почтительном любящем сыне Генгоро, который отказался от всех удовольствий жизни и только ловил в озере Бива сазанов для своей матери, очень любившей их. Пример сыновнего долга по отношению к родителям. Таких преданий в Японии много.
46
Час Коровы (Час Быка) – так называется по древнему времяисчислению период от 1 до 3 часов ночи.
47
Кувабара – значит «тутовое поле». Заклинание, произносимое при грозе. По поверью японцев, поля, обсаженные тутовыми деревьями, не поражаются молнией.
48
Бени – красная краска, добываемая из одного сорта шафрана. Из нее делают румяна для женщин.
49
Ками – общее название синтоистских богов, хотоке – буддийских.
50
Штука материи – состоит из двух отрезов на платье, каждый отрез – 28 сяку (футов).
51
Тавара – мешок, сплетенный из грубой соломы (для риса, угля). В слово «Тода» входит тот же иероглиф, что и в слово «Фудзивара». Он читается «то» или «фудзи» и обозначает растение глицинию. Цветы фудзи пользуются в Японии большой любовью. Фудзивара значит «поле фудзи», а тода – «обилие фудзи».
52
Мии-дэра, называется также Ондзё-дзи, – буддийский монастырь в провинции Оми, в котором расположен храм богини милосердия Каннон.
53
Мусасибо Бенкей – герой XII в., известный своей силой. По преданию, Бенкей перетащил этот колокол на гору Хиеидзан, расположенную около Киото, к северо-востоку от него, и известную тем, что когда-то она была вся сплошь усеяна буддийскими монастырями. Но колокол затосковал по Мии-дэра и сам стал жалобно вызванивать, просясь туда. Тогда Бенкей пнул его ногой, и большой колокол покатился в Мии-дэра, где он и ныне.
54
Тануки – енотовидная собака. Это животное в Японии считается оборотнем.
55
Фудо-мёо – гневное божество в буддизме, сжигающее все «нечистое».