L’appel du Vide

В детстве я, как и многие, любил фэнтези. Зачитывался произведениями Толкина, Желязны и множества других авторов. Мой разум будоражили волшебные миры, созданные их воображением. Возможно, тогда я впервые попытался представить тот, что бы меня олицетворял. Я задумался: как бы он выглядел? И твёрдо решил создать своё самое сокровенное святилище.

«Детская чепуха», – скажете вы. – «Негоже взрослому человеку витать в придуманных мирах». Но задумайтесь: а почему бы и нет? Сколько прекрасных произведений было подарено нам мечтателями? С незапамятных времён сотни людей творили целые вселенные, населённые вымышленными существами и наполненные невероятными историями. Быть может, нет ничего страшного в том, чтобы иногда помечтать? Разве создание собственного мира – это не обустройство безопасного пространства для исследования собственных чувств?

Все мы живём в выдуманном нами пространстве, подчиняясь законам нашего воображения. И в нём все барьеры – плод нашего разума. Каждый из нас должен решить для себя важный вопрос: что такое реальность? Лишь пассивно наблюдаемая нами вселенная или что-то, в создании чего мы участвуем? Именно этот выбор и задаёт смысл всей затее. Красная или синяя таблетка… Предпочтёте ли вы остаться щепкой в бурном потоке или рискнёте созидать?

Шли годы: десятки набросков моего тайника появлялись и исчезали в небытие. Всё так и осталось бы очередной незавершённой идеей, если бы не одно происшествие.

Добро пожаловать в моё убежище. Если быть честным, то долгое время оно ограничивалось лишь одной постройкой на морском берегу и небольшим прилегающим к нему участком земли. Позже то, что я считал детской игрой, стало полноценной новой реальностью и выросло до соответствующих этому званию размеров.

Как всякое пространство, созданное человеческим воображением, оно представляет собой место, где хотел бы существовать его автор. Здесь я не буду оригинален, поскольку пейзаж навеян прежде всего моим детством и родными краями. И если уж совсем упрощать, то это – идеализированное черноморское побережье. Здесь, над лежащим у подножия отвесной скалы пляжем, на ее вершине, наполовину скрываясь в листве, находится мое убежище. Что в нем такого особенного? Я привел некоторые детали в соответствие своему вкусу: создал пляжную гальку удобного мне размера и формы, оборудовал небольшой грот-святилище за водопадом маленькой речушки – одно из моих любимых убежищ для раздумий и, по совместительству, тайник.

Сейчас уже не вспомнить, когда зародилось то изначальное смешение чувств, что позже получило воплощение в виде «Пустоты». Быть может, оно существовало всегда, таясь на задворках сознания, пока не накопило достаточно сил, чтобы выйти из тени. В юности мной владели наивность, сострадание, доверие. Эти чувства можно представить как чистые ручейки, впадающие в маленький водоем дружбы. Если продолжить визуализацию во времени, вскоре станет ясно: в изначальном виде он сохранился недолго, уступив место более мрачной инкарнации.

Детские годы полны обид и несправедливости; сейчас уже сложно вспомнить, какой ручей загрязнили первым – это положило начало циклу осквернения и самоочищения моего «Дружеского» озера. Но как бы ни была велика обида или загрязнение одного из ручьев, ничто не могло запятнать водоем на их пересечении – поток незамутненной воды всегда исцелял его своей чистотой. Так продолжалось какое-то время.

Позже я не раз задавался вопросом: послужила ли эта «грязь» зародышем того, что в итоге уничтожило не только вышеописанное озеро, но и положило начало разложению всего. Породило Разлом.

Закончив чтение, я еще несколько секунд в смятении пялился на текст, раздумывая, как на него реагировать, и попутно пытаясь унять желание вызвать «неотложку». Похоже, либо из-за алкогольного опьянения, либо по каким-то иным, таинственным причинам, я вчера переоценил своих новых подруг. Неужели она действительно хочет, чтобы я поверил в этот бред только потому, что за окном море и я дал ей вызванное гормональным всплеском обещание? Написано неплохо, не спорю: идея кажется интересной и детализированной, но этого явно недостаточно, чтобы допустить даже возможность подобного.

– Хороший текст, но тут какая-то ошибка. Я специалист по нумизматике, а не издатель, – перешел в наступление я, глядя на Марго.

– Никакой ошибки нет, поверь. Я понимаю, как всё это выглядит, но хотя бы на секунду допусти мысль, что я не вру, – Марго продолжала настойчиво. – По сути, мы как будто оказались в мистической клетке с эпицентром в доме. При попытке выбраться за определенные границы мы снова возвращаемся обратно. Быть может, мы участники какого-то мерзкого эксперимента или домашние зверушки в чьем-то зоопарке. Но всё же мы с сестрой склонны верить тому, что сказано в тексте.

– Да брось ты эти бредни! Прошу тебя, ну не смешно же, – заерзав на месте, взмолился я в надежде на её капитуляцию.

Она же игнорировала мои мольбы и продолжала:

– Мы уверены, что именно дом является сердцем всего происходящего и хранит гипотетическую замочную скважину, которая позволит нам выйти. Мы действительно думаем, что ты являешься к ней ключом…

– Давай так: я спокойно тебя выслушаю, а потом ты провожаешь меня к воротам, – перебил я, надеясь, что угроза моего ухода заставит её прекратить этот фарс.

– Идет, – не моргнув глазом, согласилась она, игнорируя мое желание поскорее распрощаться. – Мы даже придумали своеобразный ритуал, чтобы вводить тебя в курс дела максимально безболезненно. Поверь мне: гораздо приятнее объясняться с тобой вот так, чем в ночном лесу доказывать разъяренному мужику все то, что я успела донести сейчас. Единственное отступление от правил – это глупая выходка с притворством.

– То есть вечер был всего лишь постановкой? – я задохнулся от возмущения.

Она принялась убеждать меня с новыми силами: – Пойми, ты приходишь сюда далеко не впервые. Честно говоря, мы давно сбились со счета и не знаем точное количество твоих посещений. Каждый раз ты появляешься в новой ипостаси: то риелтор, то курьер, а теперь вот коллекционер. Но твои личности всегда имеют кое-что общее: восприятие, кругозор, проницательность. К тому же ты начитан, одинок, немного циничен и в меру скептичен. Даже города, из которых ты якобы к нам приезжаешь, постоянно чередуются – сейчас ты нумизмат из Питера, а четыре дня назад был таксистом из Москвы.

– Отлично! Теперь я ко всему прочему еще и чей-то клон. Как приятно! – уже смирившись с тем, что придется дослушать ее россказни до конца, констатировал я.

Марго бросила на меня укоризненный взгляд, словно я сморозил жуткую глупость. Немного переведя дыхание, она продолжила рассказ:

– Сначала мы были просто невольными наблюдательницами твоих появлений, затем – единственными собеседницами; постепенно подружились. Хоть сейчас ты этого не осознаешь, но пусть даже с новой личностью ты остаёшься тем же самым человеком, к которому мы обе успели привязаться.

Шаг за шагом, день за днём мы пытались найти силу, заставляющую нас участвовать в этом странном представлении. Вместе мы заметили: каждый раз, проводя отведённое тебе здесь время за исследованием дома и окрестностей, ты словно читаешь окружающее – находишь десятки знаков, маркеров и подсказок. Ты чувствуешь ментальные связи «Создателя» и мира вокруг нас; каждая из них будто пробуждает в тебе что-то новое и ведёт куда-то. Иногда это места или вещи, временами – неожиданно нахлынувшие воспоминания или чувства, отсылающие к новым тайникам.

Мы пришли к выводу: это путь к пониманию происходящего. Мы уверены, что всё окружающее – своего рода лабиринт; пройдя его от начала до конца, ты доберёшься до выхода.

– И в чём же финал? Что же такого я должен найти? – если уж играть роль доверчивого слушателя, то до конца; надеюсь лишь, что бедная девочка поймёт: я ей ни на йоту не поверил.

– Ответственного за происходящее мы зовём «Создатель». – На её лице ясно читалось недоумение по поводу моей недогадливости. – Кто сможет объяснить всё лучше него?

– Стоп! А куда же делись все мои так называемые предшественники? – проникаясь интересом, я немного подался к ней вперёд.

– Каждый раз ты проводишь здесь три дня; ровно в четыре часа на четвертое утро исчезаешь, чтобы на следующий вечер вернуться с новой личностью. И всё было бы ничего, если бы не одна жуткая деталь: с каждым твоим появлением (мы называем их циклами) всё окружающее разрушается; каждый раз это старит и убивает мир. – На краткий миг она замолкла, словно выдерживая театральную паузу; с неподдельным страхом в голосе закончила: – Это жутко! И поверь мне – не приведёт ни к чему хорошему.

– Но почему тогда моим так называемым предшественникам просто не оставить обо всём записи? Не облегчить поиски другим? – сам не замечая, как увлёкся историей, я даже начал уточнять некоторые детали.

Обрадованная моим интересом, Марго бросилась пояснять: – Они пытались не раз! Но с каждым новым циклом всё будто стирается. Единственный способ передавать весточки – это мы с Алисой; как ты понимаешь, этим я сейчас и занимаюсь. Ты должен пройти весь путь за один раз, иначе никак.

– Кстати, а где твоя сестра? Почему не участвует в промывании мозгов? – поинтересовался я, ожидая услышать очередную фантасмагорическую чушь.

Марго вздохнула. – Скажем так… Она менее терпелива, более капризна и резка; ей тяжело даются все эти бесконечные доказательства того, что очевидно для нас. Как только ты выйдешь за порог, это станет таким же очевидным и для тебя.

– Иными словами, её здесь нет, чтобы с горяча не огреть упёртого «спасителя» чем-нибудь тяжёлым или не придушить? – Я веселился, получая удовольствие от того, что явно срывал их планы и не давал ни на секунду ввести себя в заблуждение всеми этими бреднями.

Встрепенувшись, словно вспомнив что-то важное, она заговорила:

– Кстати, ещё одна деталь: хотя твои записи не переживают смену цикла, предметы, уже находящиеся здесь – например, это послание – будучи уничтоженными, пропадают навсегда. Так однажды брошенный в камин «Волхв» Джона Фаулза исчез – стёрся из предстоящих циклов, и этот мир скудеет с каждой такой потерей.

– Ты вообще понимаешь, как звучит всё это? – спросил я после некоторого молчания.

– Ещё бы… Неверие… Мы это проходили, – вздохнула она. – Чем раньше ты с ним справишься, тем больше времени будет на важные вещи. Далеко не при каждом твоём появлении ты был с нами дружелюбен; пока мы пытались разобраться в происходящем, ты считал нас кем угодно: скучающими миллиардершами или бесчувственными учёными, проводящими зловещий эксперимент. Однажды ты даже с пеной у рта доказывал, что мы с Алисой – некая инфантильная муза Эрато.

– К примеру, я соглашусь играть по вашим правилам. Какие мои действия? – стало смешно от того, что я вообще допускаю эту мысль. – Мне бродить по дому и медитировать у каждого предмета?

– Поверь мне, у нас накопился определённый опыт; мы с сестрой обязательно поделимся им. Мы стали подмечать места и предметы наибольшей важности; они дают сильнейший отклик. Для этого мы здесь – чтобы помогать тебе.

Я поднялся. Марго замолчала; я же воспользовался паузой, обдумывая абсурдность ситуации. С одной стороны, мне правда полюбились обе девушки: в них смешалось столько родного и удивительно знакомого вместе с чем-то необычным. Они поразили меня своей непредсказуемостью и расшевелили во мне давно забытое чувство глубокой симпатии. Нет, правда! Когда ещё в этой жизни доведётся провести немыслимый вечер в окружении не только красавиц, но и близких по духу людей? С кем я смогу обсудить хотя бы десятую часть тем из наших бесед и быть услышанным? Стоит упомянуть: моя вчерашняя влюблённость абсолютно закономерна; я ведь встретил девушек, в которых несложно влюбиться. Разве могла затянувшаяся утренняя шутка перевесить это?

Вдруг меня осенило: выход из положения оказался до ужаса простым. Всёго-то нужно выйти во двор, где она не сможет с той же уверенностью вещать мне о сказочном мире и прочих несуразностях. Придав себе вид безразличного к скорому расставанию человека, я машинально спрятал письмо в сумку и заявил:

– Пришла пора выполнять обещание. Проводишь? Мне здесь действительно жутко понравилось, но всё-таки дела есть дела.

– Провожу, конечно! Фома, ты наш неверующий. Подкрепим разговоры чем-то более существенным, – с печальной нежностью улыбнулась она.

– А где Алиса? Могу я её увидеть? – я забеспокоился; уйти, не попрощавшись, было бы крайне невежливо.

– На пробежке. Обычно тренируется по утрам, но порой алкоголь вносит свои коррективы. Тут волноваться нечего; обещаю, ты её определённо ещё увидишь, – произнесла Марго с улыбкой, и мы направились к выходу.

– Очень мило, – отозвался я. – Спортсменка, комсомолка… Случайно не мечтает стать космозоологом?

– Вот при встрече и поинтересуешься, – пожала плечами она.

Всего несколько минут молчаливого шествия по незапомнившимся мне с вечера коридорам – и мы оказались в уже знакомом холле. Вот только накануне сиявшее свежестью, лоском и богатством помещение словно постарело за ночь на пару десятков лет: куда-то пропал весь лакированный блеск, мебель поизносилась, появились слои вековой пыли; краска то и дело отставала от стен, а на потолке проступили уродливые ржавые пятна.

– Мне кажется, или вчера всё здесь выглядело несколько свежее? – Где-то глубоко внутри неприятно зашевелились воспоминания о последнем разговоре; с ними пришли ростки сомнений, но я задушил их в зародыше.

– Я бы ответила, но ты опять не поверишь и найдешь кучу отговорок, – констатировала Марго. – Пойдем на улицу, потом все вопросы.

Пока мы спускались по той же лестнице, которая выглядела довольно жалко по сравнению с вчерашним днем, а затем пересекали прихожую, я подмечал все новые признаки разрухи и запустения. Казалось, я по мановению волшебной палочки перенесся в отдаленное и не столь беззаботное будущее; ведь для того чтобы довести сиявший вчера великолепием дом до подобного состояния, потребовался бы не один десяток лет. Задерживаться мы не стали, и уже через несколько мгновений я вышел на крыльцо.

Сильно изменившийся двор, в котором тем не менее проступали черты вчерашнего сада, на этот раз выглядел как иллюстрация к популярному постапокалиптическому роману. Казавшиеся накануне неприступными ворота будто были вырваны наружу некой могучей силой – искореженные, они свисали на едва державшихся петлях. Окружающий территорию забор в нынешнем состоянии вряд ли смог бы удержать кого-либо от проникновения. Пышные ухоженные лужайки, клумбы и кустарники теперь либо вовсе исчезли, либо превратились в заросшие сорняком уродливые пародии самих себя.

За воротами виднелась широкая тропа из гранитной крошки, уходящая вправо; сразу за ней начиналась непроглядная лесная чаща. На фоне высился горный хребет, выглядевший так, будто пережил немалый катаклизм.

Я стремительно слетел с крыльца и, больше от замешательства, чем надеясь на скорое рассеивание наваждения, добежал до угла. Что я там увидел? Дом, в который я вошёл вчера под Петербургом, похоже, действительно оказался на черноморском побережье!

В бессильном негодовании – или в надежде на то, что окружающее мне мерещится – я повернулся к замершей на крыльце Марго.

– То есть всё правда?

– Теперь-то веришь? – ответила она с искоркой надежды в глазах.

– Да ни хрена я не верю! Я не знаю, что вы со мной сделали, но я выясню! – В груди бушевал огонь; хотелось крушить всё вокруг.

– Давай вернёмся в дом, ты немного успокоишься и выпьешь, – сохраняя каменное выражение лица, предложила она. – Эмоции пройдут. Я знаю, тяжело принять то, что видишь.

– Хватит! Насиделся! Тошнит уже от вашего проклятого дома! – С этими словами я быстро зашагал к воротам.

Марго пошла было за мной, но почти сразу вернулась на крыльцо, передумав меня останавливать. Я услышал:

– Тебе стоит побыть одному. Но ты сам прекрасно знаешь, что уйти далеко тебе не удастся.

– Подожди секунду, – окликнула она.

Я обернулся.

– Чтобы не терять зря наше общее время, советую сразу идти на пляж, – благожелательным тоном заявила она. – Слева за поворотом будет небольшая ниша в скале. В обмен на счастливое воспоминание тебе кое-что покажут. Потом – все вопросы.

Я промолчал и отправился в путь.

Выйдя за ворота, я осмотрелся. Выбор оказался невелик: ломиться неизвестно куда через не слишком дружелюбный лес не хотелось, поэтому я, недолго думая, отправился по единственной тропе. Пару сотен метров она извивалась под небольшим уклоном. Остатки былой декоративности ландшафта намекали на то, что когда-то он служил своего рода лесным прогулочным парком; ныне же пребывал в запустении. К счастью, день стоял солнечный и тёплый. Солнце лишь временами пряталось за небольшими облаками, чтобы через считанные минуты снова выглянуть, заливая всё ярким светом.

Вскоре дорога привела меня к своеобразному перекрёстку, где раскинулись три возможных направления; каждое из них сопровождал деревянный указатель. Все они блистали лаконичностью: уводящую вниз по склону тропинку обозначала стрелочка с грубо накарябанными морскими волнами; та, что указывала на постепенно поднимающуюся вверх тропу, судя по картинке, вела к горному хребту; ну а третья – как вы могли догадаться – предлагала погрузиться в сердце лесной чащи.

Я улыбнулся. Для полноты комплекта не хватало только демона перекрёстка да старой "Импалы" где-нибудь неподалёку. С привлекательностью путешествий по буреломам я уже определился ранее; карабкаться по горам особого желания у меня также не возникло. Думаю, никого не удивлю – спуск к морю показался мне наиболее разумной затеей.

Но меня посетила идея: а что, если выбрать наименее очевидный вариант? Недолго думая, я вернулся к воротам и с ухмылкой пошёл сквозь лес, который пару минут назад показался мне непривлекательным. Чащей это было только на первый взгляд – особого дискомфорта от передвижения вне троп я не испытал. Судя по направлению, я должен был удаляться от берега, что не могло не увеличить мои шансы выбраться.

Сколько прошло времени? Пять? Десять минут? В каких-то сотнях метров впереди за деревьями что-то замелькало. Я воодушевился и, испытывая гордость за столь удачное решение, прибавил шагу.

А теперь представьте глубину моего разочарования, когда передо мной вновь оказались те самые ворота, от которых я начал свой "побег"! Тут же вспомнились объяснения Марго, но я сразу отмел их и, сославшись на свою неподготовленность к такого рода прогулкам, решительно шагнул в лес снова.

На сей раз я не только старался запомнить хоть какие-то приметы пройденного пути, но и выбрал ориентир, благодаря которому стало легче следовать к своей цели. Им, вопреки школьным урокам ОБЖ – которые втемяшили в голову моего поколения правило искать на деревьях мох в любой непонятной ситуации – послужило небольшое облачко, парящее в небесах аккурат в нужном мне направлении.

Результат оказался немногим лучше: стоило мне только поверить, что на сей раз моё начинание ждёт успех, как я снова вышел к тем же пресловутым воротам. Злополучное облачко покачивалось на прежнем месте, ненавязчиво приглашая сделать новую попытку.

Ситуация всё более явно повергала меня в смятение. В голове вертелась назойливая мысль: можно быть сколько угодно скептичным по отношению к рассказанным мне басням, но упираться, словно баран, пытаясь игнорировать очевидные факты – идиотизм. По большому счёту, мне ничего не оставалось, как последовать советам Марго: бросить недоверие и попробовать разобраться в ситуации. Наиболее правильным решением было бы вернуться в дом и тщательно обо всём расспросить, уже с позиции вовлечённого в происходящее человека; попробовать составить хоть какое-то подобие плана действий.

К сожалению, поступить так гордость пока не позволяла. Ну что ж! Уверен: ничего страшного не случится, если я попробую немного собраться с мыслями в одиночестве.

Вернувшись на развилку, я двинулся в сторону моря. Тропа сразу скользнула в небольшое ущелье, укрывая от моего взора почти весь окружающий мир. Спустившись до нижней точки, я оказался у самого берега. Тропа заканчивалась на небольшом уступе с хорошо сбитой деревянной лестницей, по которой я с высоты около пяти метров попал на пляж. К счастью (или по счастливому стечению обстоятельств), это место оказалось не так уж затронуто общей разрухой. Тихий пляж шириной с десяток метров, с нависающей отвесной скалой, на вершине которой виднелся злополучный особняк.

Первое, что я сделал, оказавшись на берегу, – это совершил привычный ритуал любого попавшего к морю человека. Подойдя к кромке воды, я окунул в неё ладони, наслаждаясь мягкой прохладой морской стихии. Если честно, признавать, что всё вокруг вымышлено таинственным создателем, было некомфортно; это вызывало лёгкую зависть и беспокойство за свою дальнейшую судьбу.

Стоило немало постараться, чтобы разглядеть в этом пейзаже некую странность, но она была. Каждая отдельная составляющая окружающей меня реальности при ближайшем рассмотрении выглядела абсолютно естественно; сплетаясь в общую картину с прочими элементами, она создавала нечто цельное, в чём начинал проглядывать разумный замысел. Уж слишком всё было идеально прилажено друг к другу, словно штрихи на картине прославленного мастера-мариниста. Каждый блик, камушек или отсвет здесь не просто присутствовал – он был создан с одной целью: стать частью идеального полотна, коим всё окружающее и являлось для своего демиурга.

Я глубоко убеждён: любое место может быть красивым, только будучи безлюдным. Где бы ни появилась ненасытная толпа праздношатающихся – всё тут же будет опошлено. Из ранга чуда чувственного восприятия и уникального переживания низведено до уровня аттракциона, до аналога наполненной визжащей и хрюкающей толпой карусели. Этому пейзажу такая участь явно не грозила.

Память услужливо напомнила о просьбе Марго; было бы глупо её проигнорировать. Да и в той бумажке, что она мне всучила утром, кажется, упоминалось нечто подобное. Я огляделся: справа, насколько хватало взгляда, раскинулся лишь уходящий вдаль берег; слева почти сразу начинался выступ скалы. Значит, решено!

Аккуратно ступая по скользкой от налипших водорослей скале шириной всего в локоть и придерживаясь за камни обеими руками, я медленно её обошёл.

Мои поиски тут же увенчались успехом. По большому счёту, то, что я увидел, действительно нельзя было назвать гротом – это была обыкновенная неглубокая ниша несколько метров в поперечнике. Попасть в неё можно было лишь пройдя сквозь прикрывающий вход поток маленькой речушки, или, скорее, ручейка, образующего своего рода водяную шторку от внешнего мира.

Подойдя вплотную и убедившись, что за водяной завесой есть куда ступить (не расшибив впоследствии лоб о камни), я пригнулся, немного склонил голову, чтобы защитить глаза от влаги, и сделал шаг вперёд. Меня тут же обдало прохладной свежестью родниковой воды; на долю секунды даже перехватило дыхание.

Я огляделся: почти всё пространство внутри занимал небольшой пятачок гальки, на котором с трудом можно было разместиться, поджав ноги и облокотившись на скалу. Стоять тоже получалось лишь пригнувшись, а чуть дальше у стены – только сидеть.

Мой внутренний советчик не унимался, усердно убеждая провести здесь больше времени, чем хотелось бы. Я сделал несколько шагов вглубь, сначала присел на корточки, а затем вытянул ноги в сторону входа. Вопреки ожиданиям, камни оказались даже немного тёплыми, словно я занял только что покинутое кем-то место. С этого ракурса вход, обрамлявший лазурное небо и бирюзовую морскую гладь вместе с нисходящим потоком воды, выглядел как театральная сцена или экран.

Мне пришло в голову, что если бы стоило начать практиковать искусство медитации, то лучшего места для этого не найти. Марго сказала, что я должен отдать гроту счастливое воспоминание. Но как это сделать? Я задумался. Есть ли у меня такие воспоминания? В какой момент они обретают подобные качества? Должен ли я вспомнить что-то, что наполнило меня эйфорией в конкретный момент прошлого, или достаточно будет чего-то, что кажется таковым много лет спустя?

Сейчас, сталкиваясь с этой задачей, я с удивлением отметил: моя память касательно таких воспоминаний напоминает выжженную пустыню. Чувствовал ли я счастье, когда, будучи ребёнком, в воскресное утро вылетал из подъезда, предвкушая полный приключений день? Или счастливыми были возвращения после долгого отсутствия в родном городе? А как насчёт вчерашнего ужина или посиделок у маяка? Прошедший день ведь действительно казался истинным волшебством.

Погрузившись в воспоминания, я изрядно утратил связь с реальностью. Тем временем что-то происходило. В вечно текущей, хаотично меняющейся завесе из влаги возникло подобие порядка – словно водяные линии, вопреки гравитации, пытались изменить свой путь и сложиться во что-то им ведомое. Спустя несколько мгновений окружающая действительность, кроме постепенно заполнявшей взор водяной стены, будто начала расплываться. Сквозь этот импровизированный экран проступили первые, стремительно сменяющиеся картины.