И ЭТОТ БЕССМЕРТНЫЙ
Поздно кричать: где ты? Всё известно! Ветер на своих крыльях принёс демонов гор, и я понял – что с ними брат! Прохладный воздух в высоте, холоден и мягок, как пальцы смерти. Смешно проскакивать сквозь ворохи туч, но как плох этот смех! Орлы сторожко спускаются ниже, к вершинам в оковах из льда. Пейзаж поразительно необъятен, холодные души проморожены до адского пламени, в полёте безысходны, стремительны в желании ничего.
Пора возвращаться! Впечатления разделить ни с кем, сказать что-нибудь никому; тоску обидеть безразличием. Пригласить ветер к столу и угостить его водкой. Танец во сне окончен!
Можно открыть глаза, а ты приоткрой! Тогда увидишь белесую стену грез, о которых никто не мечтал и не помечтает. Увидишь – и лучше молчать.
Всплеск волос – волосы из воды или льда, тело из снега и облаков. Дай ей немного тепла и своих красок, и вы станете одинаковы! Так как никого рядом нет, значит, вы совершенны! И влюблены! Она нежна до прозрачности движений, выдуманная девушка. Белые густые волосы, спадающие на плечи, локоны достают ягодиц. Она плачет внутрь – слёзы вместо крови. Неуязвима. Под твоей защитой.
Ты смотришь в прорези шлема на средневековые улицы, где идет бой. Щит тяжёл, меч смертоносен. Ты – должен остаться один. Рыцарские доспехи как лед. Каменная мостовая как луг, цветы камней как тюльпаны. Война как жизнь, жизнь как смерть, смерть словно бессмертие.
Белые волосы из льда ломаются, тепло и цвет уходят, я разбираю веник, мастерю ей новые локоны, чтобы они были такими же – покрываю их инеем. Они – лучше! Она – прекрасней! Отсылаю её в свой далекий замок – пусть ждет меня из похода! Лечу в горы, где ждут братья! Мы носимся по скалам, рвем в клочья облака, умираем и рождаемся, каждый день.
Я возвращаюсь к ней, в замке есть мой соперник. Он также любит её. Мы должны решить всё в поединке. Я готов за неё умереть! Он готов помочь мне умереть за неё! Двуручные мечи скрещены, мы начинаем высекать искры.
Вот уже сто раз, кончается всё ударом в мою грудь, и я умираю, истекая кровью. Умираю ровно полтора часа; успеваю, как всегда, отогнать ворона – он всё равно потом расклюёт мне лицо.
И вот я упал, лежу, прилетел ворон и медленно подбирается. Мне удаётся метнуть камень в него, в этот раз я взял камень потяжелее и, кажется, попал в ворона!
Она, как обычно, приходит красивая, и говорит то же самое.
– Я люблю тебя, а не его! Поэтому буду повторять ваш бой до тех пор, пока ты не победишь!
– Странно! – я заметил, что мой камень придавил ворона, и тот никак не может выбраться из-под него, – сегодня как-то всё иначе!
– Что именно?
– Хотя бы то, что ты никогда не говорила: «что именно?»
– Я придумал тебя! – добавил я, – и приказываю тебе больше не приходить, это жестоко! Не будь так эгоистична, что у меня других дел нет, кроме как умирать?!
– Я не хочу, чтобы ты умирал! Я хочу, чтобы умер он!
– Ну и славный же вы народ – женщины! Обязательно, чтобы кто-то умер!
– Но я тебя люблю!
– Ещё бы не любила! Я же тебя придумал!
– Не хотела тебя огорчать, но меня придумал не ты!
– Что?! А кто? – удивился я.
– Тот же, кто придумал тебя!
– Не может этого быть! – возмутился я, приподняв туловище, ворон, копошащийся под камнем, затих. Я готов был держать пари, что он сдох!
– Кто дал тебе красок и тепла? А? Кто сделал тебе волосы из веников и инея? Когда сломались ледышки, так кто и ледышки-то сделал?
– Просто, тот, кто придумал нас, дал тебе много, мне мало, у тебя было лишнее, ты увидел, что у меня ничего нет, и дал немного!
– Немного! – вскричал я, вскочив на ноги.
– И вот она, женская благодарность! Оказывается это – немного!
Иди отсюда! Чтоб духу твоего здесь больше не было! Не мешай мне спокойно умереть! Поняла? – я легонько толкнул её в сторону замка, а сам, улегшись на своё место, помассировал рану, кровь сегодня текла как-то медленно.
– Но я не хочу уходить! – заплакала она кровью. Это я сделал, чтобы в венах у неё текли слёзы, а кровь, куда было девать? Пришлось поместить вместо слёз.
– Я не хочу умирать! Но умираю же! – начал гневиться я. – И ты будь терпимой! Уходи!
– Нет! – топнула она ногой, вытирая разбухшей губкой кровавые слёзы.
– Во-первых: не плачь! Во-вторых: у тебя упал один веник, а с другого осыпался иней! Ты скверно выглядишь! – сказал я, вздохнув, ворон издох, без него было как-то скучно! Он с таким наслаждением выклевывал мне глаза, что я радовался за него, как ребёнок, чисто, без задних мыслей – пусть птичка кушает!
Вдруг появился мой соперник, он шёл медленно на фоне угрюмых башен замка. Если она будет выглядеть так плохо, он откажется от неё! Я срочно лишил её возможности плакать: вывел кровь к мочевому пузырю, и она побежала в кустики. Затем, не дрогнув, достал из груди своё сердце, оно что-то слишком бодро тикало.
– Наверное, ещё целый час жить! – подумал я, открыл крышку на сердце. Секундная стрелка бегала, красной черты не было на циферблате! Я – ранен! Буду жить! О господи! Этого только не хватало!
– Что с тобой? – обеспокоился мой соперник.
– Я ранен и буду жить! – вздохнул я.
– Извини, я чуть промазал.
– Может быть, ты меня добьёшь? – с надеждой в голосе спросил я.
– Ты что! Разве можно!
– Ещё как! – почти предвкушал я.
– Нет! И не будем об этом! Я вообще, решил, больше не убивать тебя за неё! Ты согласен меня убить за неё?
– Что? – возмутился я – ладно умереть! Но убить за неё?! Нет!
– Почему? Что-то случилось?
– Ты знаешь, что она мне сказала?! Что её придумал не я, а тот, кто придумал меня!
– Она права!
– Неужели? – рассмеялся я.
– Да! Вас придумал я!
– Ть! – осёкся я, и продолжил сокрушённо: Зачем ты это сделал?
– Я хотел себе любимую женщину!
– С женщиной понятно, а я причём?
– Для пущего интереса, я спасаю ее от тебя, и мы…
– И мы, и мы! – я нервно вышагивал, вертя в руках своё сердце, затем в сердцах швырнул его в сторону.
– Что ты сделал! – закричал в испуге он.
– Ты же теперь будешь бессердечным!
– Бессердечным так бессердечным! – топнул ногой я и подошёл к бедняге-ворону. Он уже начал застывать, чёрные шарики глаз покрылись плёнкой.
Она возвращалась из кустиков, нагнувшись, что-то подобрала и пустилась бегом ко мне.
– Твоё сердце! Твоё сердце! – кричала она надрывно, – ты отдал его мне?
– Ничего я не отдавал! – возразил я, – я его бросил, швырнул!
– К моим ногам! – радостно завизжала она.
– К каким ногам?!
– К моим! Я его, конечно, подняла, и теперь твоё сердце принадлежит мне!
– Если оно так тебе необходимо, забирай!
– Ты отдаёшь ей своё сердце? Ты знаешь, что это значит? – вмешался мой соперник.
– Ничего!
– Как же ты будешь умирать, ведь бессердечные бессмертны!
Об этом я не подумал, а теперь было поздно это делать. Я оторвался от земли и полетел! Вначале было приятно подниматься в высоту, но я ещё не догадывался, как страшно будет падать. Вскоре это произошло, минуты наслаждения подъёмом оказались секундами самого жуткого падения с тех пор, как упал Икар.
Земля была уже перед моим носом, и я зажмурил глаза, замер в бесчувствии, очнулся от того, что по-прежнему летел, открыв глаза, увидел темноту, проносящуюся мимо, и понял, что лечу сквозь всю Землю!
Однако ошибся! Ударившись обо что-то мягкое, но достаточное препятствие для моего полного торможения. Мало-помалу я стал различать предметы вокруг.
Был какой-то коридор, путь по нему был долгим. Я, то карабкался вверх, то скатывался вниз по ледяной горке с шипами камней в самом конце. К первой просторной комнате я добрался ушибленным и сердитым. Всё озарилось, теперь мои глаза видели чьи-то портреты на стенах, облицованных чёрным мрамором. Плиты напротив дрогнули, из образовавшегося проёма вышла девушка в чёрном, с чёрными волосами до пояса и чёрными глазами. Она, не замечая меня, присела на вдруг появившийся диван, достала зеркальце и стала в него смотреть, совсем как обычная девушка. Но я угадал её! Красивую и молодую, пригожую и статную, недоступную, но единственную, которую дождёшься даже если не будешь ждать.
Она изменилась с последней нашей встречи, сейчас ей было трудно предположить, что я рядом, ведь в её рабочих графиках сегодня был выходной.
Она сморщилась, ещё раз пристально вгляделась в зеркальце и повернула своё, теперь уже страшное сморщенное лицо ко мне.
– Да она же старуха! – пронеслось в моей голове.
– Что ты здесь делаешь!? – сказала она, и я поднял на неё свои бессердечные глаза, передо мной вновь была прекрасная девушка.
– Я теперь бессмертен! Так что!
– Бессмертен? Ты? Врёшь!
– Посмотри в своё зеркальце, увидишь!
Она какое- то время смотрела, потом рассмеялась, и я впервые увидел, что моей Смерти улыбка к лицу!
– Кого ты послушал? Этого фантазёра выдумывателя? Брось! Иди обратно и запомни! Твоё сердце у неё, и знаешь, что теперь она может сделать?
– Что?
– Разбить его! – хохотала она, – теперь твоя смерть не я – а она! Так что, будь добр! Оставь меня!
– Как?! – завизжал я.
– А вот так! Убирайся! – прошипела она, и я почувствовал, что меня понесло на крыльях воздуха, далеко-далеко, обратно!
Я так и не понял, откуда я упал? С неба? Или был выброшен из-под земли? Как бы там ни было, я очутился в середине тернового куста, причём при приземлении здорово ушибся и расцарапался, очевидно, всё это произошло бесшумно, так как сквозь колючие ветви открылся вид на сцену, где соперник невозмутимо разговаривал с девушкой. Она держала в руках моё сердце и была задумчива.
– Я только и прошу-то! – говорил Соперник, сложив руки на груди, – руки и сердца! Причём, можешь отдать мне его сердце, так как оно тоже твоё!
– Не знаю! – засомневалась она, – его что-то нет!
– Может и не быть! Даже, скорее всего не будет!
– Как же так? Ведь я его люблю! – испугалась она.
– Я, конечно, не думаю, просто предположение!
– А кого же я тогда буду любить? – размышляла вслух она.
– Кхм-кхм! – выразительно прокашлял он.
– Его любить было интересно! – жалела она, – и полезно! Он отдал мне сердце! Что с ним только теперь делать? Разве лишь разбить о камни?!
Я вздрогнул, и подо мной хрустнула веточка, к счастью, они, поглощённые беседой, не заметили. Мне хотелось узнать окончание.
– Зачем так!? – возразил Соперник, – можно полезно использовать!
– Ладно, что-нибудь сделаю! Но кого же теперь полюбить? Ведь без любви-то как? – она заинтересованно оглядела Соперника.
– Кх, гм, кх! – промычал он, напуская на себя важность.
– Точно! Вас! – торжественно выговорила она.
– Удивительно прекрасный выбор! – у Соперника расцвела улыбка.
– Давайте своё сердце! – приказала она.
Я выбрался из кустов и стал в десяти шагах, но они были настолько увлечены, что не замечали меня.
– Но, позвольте! – испугался он.
– Немедленно! – топнула она ногой.
– Дело в том, э-ээ, у меня его нет!
– Как нет? Вы что тоже бессердечный?
– Не совсем, у меня маленький моторчик! Мотор так сказать!
– Мотор так мотор! Давайте! – она протянула руку.
– Никак не могу! Я без него умру!
– А сейчас вы тоже бессмертный? – спросила она настороженно.
Он печально кивнул, став грустным-грустным.
– О! И этот бессмертный! – вскричала она.
– Ну, не совсем, бывают сбои, капитальный ремонт, техническое обслуживание!
– Не оправдывайтесь! – оборвала его она.
Он переминался с ноги на ногу, и я слышал, как скрипят его плохо смазанные суставы. Я выразительно кашлянул и высморкался на траву, этого хватило, чтобы выдать себя.
– Ой, это ты! – она, не зная, что делать, смотрела на меня, а моё сердце повисло у её колен в слабеньких тоненьких пальцах, у неё под ногами лежала груда мелких камней, а слева находился спуск, усеянный камнями побольше, из того калибра, которым я убил ворона.
Моя голова хорошо соображала, я думал: что делать? Но не мог сообразить! Жилось- то мне и без сердца не плохо, да и как-то неудобно было просить его обратно. Я пожалел о своём появлении: лучше незаметно исчезнуть! Хотя было поздно о чём-то жалеть.
– Да вы не обращайте внимания! Я так, просто!
– Как это – просто? – возмутилась она.
– Хм, – хмыкнул я, пожав плечами.
– Ты ведь вернулся!? – не то утверждала, не то спрашивала она, – ты должен вернуться!
Было такое чувство, какое не раз охватывало меня, словно всё, что было, теперь в прошлом, ничего не значащем, а то, что есть – настоящее и главное. Правда, это часто со мной случалось, но тогда я чувствовал сердцем, а сейчас головой.
– Я уже не вернусь! – сказал я и понял, что сердца больше я не хочу, с ним так трудно, оно болит, как можно жить с сердцем? – думал я, – это сплошное мучение, ужас!
– Ну, тогда, – вздохнула она и повернулась в сторону безмолвствующего соперника, – возьми ты его сердце, раз оно всё равно, что моё! И вот тебе моя рука!
Соперник, услышав это, оживился, приплясывая, взял сердце, бывшее моим, и засунул себе в грудь, по его полумеханическому лицу разлилось блаженство. Я бессердечно взирал на это, и чувство, что я совершенно безразличен к происходящему, было какой- то новой механической радостью, радостью из моего мозга, необычайно ясного, чёткого, правильного. Я, наверное, был сейчас умным, хотя и не понимал этого.
Как много открывается возможностей, сколького я смогу достичь? Ответы тут же выдавал мозг. Соперник и она ушли, я и не заметил! Ворон лежал ещё не тронутый разложением, я знал, как оживить его и сделал это; он вспорхнул на кустик, закаркал, видя, что ничем тут больше не подобедать, улетел. Я остался, были удивительно твёрдые мысли, но мне почему-то стало ужасно холодно, не так, как бывает обычно, а во много раз сильнее.
Мои ноги превратились в камень, и всё остальное потихоньку каменело, так холодно было внутри, и я знал, что будет ещё холоднее! Так вот почему мой соперник хотел сердца! И так был рад, когда его получил! Сердце – это тепло. А я сам себя обрёк на холод, что ж, поздно кричать – где ты?
Ветер на своих крыльях принёс демонов гор, и я вспомнил, что с ними – брат. Чтобы кружить в высоте не нужно тепло, там такой же холод, холод и холод. Души без сердец проморожены до адского пламени, И, когда увидишь белёсую стену грёз, то можешь не молчать – сказать некому, и никто всё равно не услышит.
ПРИХОДИ КО МНЕ В ГОЛОВУ
Он никогда не подводил, начиная с того самого дня, в который учительница физики попросила меня остаться после уроков на дополнительные занятия. Она была сравнительно молода, и её пышные бедра, обтянутые коротковатым платьем, наводили на мысль.
Мы с ней остались одни, она что-то говорила. Наклоняясь ко мне, касаясь волосом, большой грудью, оттягивающей ткань платья с глубоким вырезом. Я мало слушал её, в моей голове что-то клацнуло, будто кнопка на магнитофоне, и внутренний голос сказал:
– Давай, не бойся, она сама хочет того же!
Я послушал его, с тех пор он часто стал говорить со мной, благодаря этому я легко поступил в институт и так же легко зашагал по жизни.
– Хочешь, любая женщина будет твоей? – говорил он.
– Прости. Ты шутишь? – говорил я.
– Хм, попробуй, подойди до вон той шатенки с попкой! – предлагал он. Я подходил и ночью уже в её постели, когда она сопела, уткнувшись в моё плечо, он говорил: «Ну как, кто был прав?»
– Конечно, но ведь…
– Не веришь? – тихо возмущался он, – думаешь, что случайность? Ну-ка вставай!
И я вставал, одевался, шел туда, куда вели глаза, всё повторялось. Он всегда был прав!
Однажды я увидел на улице свою будущую жену.
Все вышло как и всегда: ночь, голые, постель, она, тогда молодая и красивая.
– Послушай, а не жениться ли тебе?– предложил он.
– Ну, так сразу, да и вообще, я не хотел.
– Она, конечно, не богата, но на свадьбу вам подарят достаточно денег!
– Ну, если ты хочешь,– сказал я,– может у тебя возникло чувство к её внутреннему чувству?
– Брось,– засмеялся он, – нет у неё никаких чувств!
– Как так, а вроде тебя? – удивился я.
– Ты обо мне помалкивай. Если проболтаешься, брошу тебя!
– Неужели?
– Ладно, не стоит ссориться. Так ты женишься?
– Нужно подумать!
– Думать! Посмотри, какая женщина! Совершенная!
Я посмотрел – и вправду: как статуя!
– Женюсь! – сказал я.
На свадьбу нам подарили уйму денег, свою половину по его настоянию я вложил в одно дельце, и через года три, стал богат.
– Послушай! – говорил я ему, – ты чертовски помог мне!
– Ты прав! – отвечал он.
– Чем мне тебя отблагодарить? – говорил я
– Ничем!
– Как это ничем?
– Никак!
– Ладно, брось, никак – ничем,– я улыбался, и думал будто то же самое делает и он.
– Мне даже как-то неудобно оставаться в долгу, – продолжил я, – хочу что-нибудь сделать для тебя. Помочь, хоть чуть-чуть!
– Чуть-чуть, – повторил он, – что ж, и в правду чуть-чуть ты можешь.
Я услышал его глубокий вздох: «Ты хоть знаешь, кто я такой?»
– Как!? Мое второе я!
– Вовсе нет.
– Тогда кто?
– Ты ещё не догадался?
– Ну, не дьявол же все-таки… – робко сказал я.
– Нет! – он тихо рассмеялся, – куда загнул!
– Так кто же ты?
– Некто вроде твоего помощника, объект нам выбирает начальство, а мы его курсируем по жизни так сказать. Ты у меня уже десятый, и, признаюсь, такой бестолочи, мне еще не попадалось, извини уж!
– Да ладно, я звезд с неба не хватаю!
– Так вот, мое дело помогать тебе: к примеру, ты задумал книгу, я
словно невзначай, прихожу к тебе в голову, вдохновенье вроде-как.
С пишущими я уже привык, с ними просто, нашептывай потихоньку, они, знай пишут. Может, и ты возьмёшься за это?
– Нет! – замотал головой я.
– Ладно, это я так, к слову. Так вот, время идёт, а мне по-прежнему неясно, какого рода деятельность тебя привлечет? В голове ты, кроме баб, ничего не держишь. Это предпосылка к творческому началу, любовь к красоте, выльется в стихотворные строки. Однако у тебя напрочь отсутствует поэтическое. Ты женат, достаточно богат, но совершенно инертен, ничто тебя не интересует, и я сомневаюсь…
– Чего ты от меня хочешь?
– Я? Понимаешь ли, возможно произошла ошибка, нас назначают в помощники людям особенным, а ты? Обычен! Извини! Только тебе можно исправить ошибку нашего начальства, как бы… уволить меня, и тогда я вернусь в нашу контору, где и получу другое задание.
– Хм, а как я буду без тебя? – промямлил я.
– Ну, старик, дела прежде всего! Дружба дружбой!
– Дружба…– мой печальный вздох расстроил его.
– Ну, что ты! У тебя всё хорошо, живи – не хочу!
– И всё-таки, мне будет не хватать тебя!– в моих глазах появились слезы, и что-то защемило в груди.
– Мне тоже, – ответил он, – но может сейчас, я кому-то необходим?
– Ладно, прощай! Ты был моим лучшим другом! Я не могу держать тебя!
– Спасибо, я рад, что ты понял! Прощай!
Его не стало, я почувствовал это, и мне стало одиноко. Я притормозил у кафе, и в немом безличном состоянии съел обычный ужин.
Тут подавали спиртное, я не пил, но сейчас ужасно захотелось. Высокая, грудастая продавщица облапила меня глазами, и я подумал: если бы был он, мне бы удалось ее соблазнить! Без него, ничего не выходило, и она презрительно скривилась, когда я заказал сто грамм водки.
Пьянел я быстро, словно взлетал, ноги становились всё легче и легче. Водку я заказывал до неприличия регулярно; вскоре за моим столиком непринужденно разместились какие-то люди, мы с ними о чём-то болтали. Я купил две пузатые бутылки, чему они несказанно обрадовались, и стали вдруг изливать мне свои дружеские чувства. Я, был рад такому обилию новых друзей, и водка на столе появлялась как будто по щучьему велению.
Потом я проснулся глубокой ночью в машине по-прежнему на стоянке около кафе. На сидении сзади и рядом двое неизвестных копошились, бормоча что-то на своем языке.
Один из них открыл глаза и улыбнулся:
– Башка болит! Пивка бы, а?
– Пивка?– протянул я,– сейчас!
В моих карманах было пусто, деньги исчезли.
– У меня нет денег!– печально констатировал я.
– Жаль, – дыхнул перегаром он.
– Поехали ко мне домой, там есть! – предложил я.
– Есть! – обрадовался он, – поехали!
Дома меня ждала жена, напрасно; я зашел, взял деньги и, грубо оттолкнув её, ушел. Пиво, в самом деле, хороший напиток! Я с новыми друзьями чувствовал себя превосходно, мы говорили обо всем, ах, если бы тут был он! Мой лучший друг! Он наверняка одобрил бы мои новые знакомства, и приятно провел бы время, ух!
Через неделю, мучимый похмельем, я явился домой, жена исчезла, и мне удалось поспать, но, когда я разлепил глаза, она была тут как тут! Говорила жена долго, как никогда в нашей с нею совместной жизни, мне было не до неё, только последние слова долетели до моей бедной головы.
– Ты меня не любишь! – воскликнула она.
– Я, тебя, чего? – помычал я.
– Ничтожество!– продолжение следовало длинным и для меня слишком путанным, с массой неизвестных слов, впервые услышанных мною от неё. Жена ушла, деньги быстро кончились, машина отошла к ней, вместо дома я жил теперь в узкой одно комнатке.
Вскоре мне пришлось работать, и это было безумно интересно, новые достойные люди: дядя Федор сутра мрачный, всё более светлевший с каждым выпитым стаканом; Максимыч, грубоватый, но в глубине тонкой души человек! Неординарный, по-своему эрудированный! Василь Андреич, немного чудаковатый, пьющий с трезвым взглядом на жизнь!
Так всё и шло, потихоньку, равномерными шлепками босых ног по голому полу, от кровати до крана, с работы на работу, от стакана до стакана и дальше, пока в один из воскресных дней проснувшись с похмелья, глотая холодную воду и выкуривая первую, самую приятную сигарету, я почувствовал, что что-то не так!
– Привет!– сказал он, и я вздрогнул,– ну и вонища у тебя тут!
– Это ты! – заплакал от радости я.
– Хм, кто же ещё?
– Я, я, я! – никак не удавалось выговорить мне.
– Болван ты! Стоило только оставить тебя одного! И вот результат!– он вздохнул, покачивая головой
– Будем начинать сначала! Начальство сказало, что это именно ты! Так что давай, одевайся, нужно серьёзно поговорить! А то в этом месте невозможно находиться. Бутылки, помойное ведро с плесенью, не мытая сто лет тарелка, идём!
Мы вышли, на улице солнце светило ясно, навстречу шел дядя Фёдор.
– Привет!– мы пожали друг другу руки.
– Ну, что, пивка? Как дошел-то ты? Болтался как сосиска!– он рассмеялся. – Пошли опохмелимся?!
Я приоткрыл рот, и тут шепнул он!
– Мне некогда, извини!
– Что это с тобой, заболел что ли?
– Пока! – бросил я, – всё нормально!
– Ну, ты даёшь!– сокрушался дядя Фёдор.
Я пошёл в парк, на лавочке было приятно курить.
– Неужели ты не можешь чего-нибудь сочинить? Стихи, это так просто! Как один из моих коллег: выткался над озером…
– Каким к черту озером, кто на фиг выткался?
– Э-эх!– выдохнул он, – может, проза!?
– Брось, дружище, я безнадёжен! – вырвалось у меня.
– А, ну-ка!– воскликнул он,– и как это я не заметил! Ты рисовал на уроках!?
– Ну,– выдавил я.
– И, ведь, получалось! Господи как это я?
– Да что там ещё было делать?
– Так! – возбуждённо шепнул он, – ты вчера получил зарплату, у тебя рублей четыреста, идем за покупками!
Мы купили бумагу, карандашей и красок.
– Так, сто рублей у нас осталось! – считал он, – это маловато, пока хватит!
– Да, – соглашался морщась я, глядя на скромный пакет, где самой внушительной покупкой был ворох бумаги. Мы рисовали и пейзажи, и портреты, и даже натюрморты, он вздыхал и говорил всегда одну фразу:
– Не то, нет даже и проблеска.
День шел за днём, я как бирюк, сидел в квартире, рисуя всякую всячину, тоска обуяла меня, и было так грустно!
– Может, снова займёмся женщинами?– предложил я.
– Хватит!– отрезал он, – это мы уже проходили! Лучше попробуй какой-нибудь андеграунд: квадрат, шар, треугольник, бесконечность, что-то из фантастики, ну вообрази!
– Эх, а я так мечтал о встрече с тобой, а ты совсем другой!– говорил я ему.
– И ты тоже!– парировал он. – Не отвлекайся, пиши!
– Пиши!– передразнил я, – слушай, нужно выпить, я устал, сколько можно! Рисовать и рисовать! Надоело!
– Ну!– протяжно начал он, закончив совсем неожиданно: «Ладно!»
Бутылка водки, купленная внизу в ларьке, согревала сердце, я нёс её за пазухой.
– В пакет положи! – советовал он.
– Зачем?
– Ладно, иди, объясняй тебе мелочи!
– А ты не объясняй!
– Эх, ну, может, какая-нибудь профессия, что-нибудь эдакое!
– Брось!– советовал я.
– Ладно, ох, это опять кто-то из твоих друзей!– он увидел Василь Адреича, спешивщего мне навстречу, – поздоровайся и уходи, выпьешь сам!
– Ну уж нет!– отрезал я, – я не одиночка!
Мы с Василь Андреичем поднялись ко мне. Выпили. Закусили. Закурили.
– Что это у тебя?– Андреич шуршал листами с моими рисунками, сваленными в кучу на углу стола, – надо же! сам рисовал?
– Угу!– ответил я, пережёвывая огурец.
– Молодец!
– Другие так не считают!
– Всё равно, хорошо! Я же говорю, это вещь! – он указал на бутылку, – много хороших людей губит.
– Да! – согласился я, пристально на неё глядя.
– Вот я, тоже, стихи раньше писал, и какие! В стенгазете печатали! Говорили: молодец! Да, были времена!– выдохнул Василь Андреич, опорожнив очередной стакан, – ладно, пойду, надо до дочки заскочить.
Мы попрощались, и я вновь остался с ним наедине, он молчал, тогда заговорил я:
– Что ты мучаешься, ну не тот я!
– Начальство ошибиться не может!– возразил он, – подумаем, есть кое-какие мысли, спи, завтра пойдем, созрела идея!
– Нет, я порисую.
– Хватит! С этим всё!
– Да ты отдыхай, я сам! – пробурчал я.
Карандаш немного дрожал, я, словно бы слился с ним, отвлёкся от всего совершенно, это было похоже на что-то, на что-то, ни на что! Я рисовал, рука двигалась произвольно, краски ложились легко, чуть-чуть касаясь бумаги. Так не было никогда, что-то будоражило меня изнутри, и это был не он, он спал. Я уже протрезвел, две выкуренные пачки смятые лежали на столе, недопитый чай стыл в стакане, я был возбужден. Будильник показывал три часа пополуночи, последний штрих, всё – готово!
– Эй ты,– позвал я, – проснись!
– Ть,– цокнул он,– чего тебе?
– Да вот, нарисовал…
Он долго молчал, сглатывая слюну и медленно моргая заспанными глазами. «Ух-тыш!» – прошептал он, – не ожидал!
– Не знаю, как вышло…– у меня не было слюны, сухо и пришлось глотнуть чаю: холодного, горьковатого, вязкого. Сигареты закончились.
– Шедеврально, нужен холст, найдем денег, обязательно, где угодно, как угодно! Я всегда знал, видишь, – шептал он в восторге.
– А ну-ка, великолепно!
– Да, очень похоже, прямо хоть!
– Хоть! Тебе бы только хоть!– он улыбнулся, впервые со второго прихода ко мне в голову. Я радовался и готов был говорить с ним бесконечно, мы и говорили, не замечая наступившего утра, любуясь рисунком свежей бутылки «Столичной», наполовину опорожненной с кусочком колбаски на грязной тарелке, и пустым, лежащим на гранённом боку стаканом.
РЫЦАРЬ СУМЕРКИ
Тёплый ветер овевал мягкие равнины, кучерявые облака обрамляли лицо солнца, ветви деревьев замерли, в плотном воздухе разреженным строем наступали сумерки. Не к месту был человек, лежащий на траве. Он видел, взгляд тревожно устремлялся в гущу серых облаков. Его ангел был рядом, светлое лицо омрачалось, под шуршание страниц жизни человека, он быстро шептал молитву. Своею силой пытался перевернуть своего подопечного, он знал – ещё минута и человек умрёт; частицы пищи и выпитое, забьют глотку, душа распрощается с телом.
Прохожие равнодушно шествовали мимо. Ангел-хранитель напрасно закрадывался в их души, внушая им мысль о помощи человеку. Секунды, крылья изорваны о прутья клеток, в которых прятались прохожие, слёзы и вся их жизнь, человека и ангела, проносится мимо. Словно серый поток тающих снегов в русле весеннего ручья. Взгляд становится стеклянным, замерли первые звёзды, холод неудержимо разливается по клеткам покинутого тела.
Ангел вздыхает и с душой человека поднимается в небо. Облака будто холмы полей, снежные сугробы. Они летят. Божий суд ожидает их, удивительно легко человеку, больно ангелу. Перемешаны слова, и всё уже можно менять:
– Кто ты? Как жил?
– Не знаю, – отвечает человек.
– Хочешь обратно?
– Нет, – шепчет он.
Голос затихает, музыка наполняет воздух, тёмный цвет всюду. Истинная чернота – символ вселенной, космоса. Но вот лёгкий сумрак озаряет свет, можно видеть его источник – жёлтую звезду.
Унылая грудастая женщина безнадёжно оглядела его, ненависть таилась за искрами в глазных белках. Частицы собрались в целое; первое, о чём он спросил, вызвало удивление присутствующих. Дрожь и тени шевельнулись на каменных стенах.
– Как долго я спал? – сухую тишину голос пронзает хрипом.
– Почти двенадцать лет. Господин.
Годфрид пытался понять, кажется, всё, нет, только часть, он вспомнил, и это напоминало удар молнии – страшно и легко. Он всё знал, ничего не забыл – и это тяжело. Эльза ненавидит его, да и он её никогда не любил. Подняться с кровати удалось, истощённые мышцы плохо слушались.
Стены веяли мистическим холодом, узкое окно открывало вид на лес, он зеленел в тумане, и солнце пряталось за ним каждый день. Тихо, граф прочитал молитву, паж вошёл робко, сказал о накрытом столе и о гонцах, направленных к соседям с приглашением на пир.
Пир был, но не было весело и шумно, прежние друзья держались наигранно. Витало рядом то, что было причиной, и все знали, но никто не говорил вслух.
Ночью, глубокой, как океан, чёрной, как платье монаха, грустной, словно старая слепая собака, граф пришёл в покои своей жены. Она настороженно лежала на спине, устремив взгляд в потолок. Свечи своим светом делали её ещё старее, грудь, будто вымытая дождём куча глины утратила первозданную форму. Он не мог оставаться у неё, что-то разделило их – непреодолимая пропасть.
Вино текло в кружки, страшная тоска каменным каскадом обрушилась, похоронила навсегда всю прежнюю сущность. Одиночество как панацея, но сны, нож в спину – беспорядочны, коварны, полны смутного ужаса. Простор невыносим, общение тягостно до смятения души и боли в висках.
Оруженосец Марк утром одного дня встретился ему в узком коридоре башни.
– Почему я не вижу моего брата Альфреда? – неожиданно спросил граф.
– Он отправился в Святую землю пять лет назад. Больше о нем ничего не слышали.
Вино оживляет, умертвляя, облегчает погружение в сон. Но это не спасение – это ад. Чудовище, рука тянется к мечу, но её не поднять – руку: невидимые пальцы вцепились намертво. Холодный пот, дрожь, комната, насыщенная тенями отступивших на время монстров.
Сильный импульс зовёт куда- то, и он идёт. Коридоры дышат, чьи тела скрыты в темноте? В трапезной никого нет. Годфрид отодвинул стул, неприлично пуст стол, свет из чадящих затухающих факелов источает мрачный страх. Неминуемые шаги раздаются.
Человек в белых одеждах выходит, щурясь на свет, голос застревает в ушах, а его слова призраками бродят вокруг графа.
– Пора! – вздыхает человек в белом, в глазах у него веселятся хороводы искр.