Управа на Забаву

- -
- 100%
- +
– Мне? Без Данко? – Забава даже засмеялась. – Такого скучного ещё поискать!
Неправда. Будет, пожалуй, ей скучно без Данко. Она к нему успела привыкнуть. Он умудрялся слишком часто маячить перед глазами, и обращался так, будто и видел её, и слышал. Но он со всеми так, и это было, чего уж там, приятно. Четыре года в её мудрёном обереге – да кому угодно надоест…
– Да, он тебе не Вертила, – охотно согласилась подруга. – Вот этот кого хочешь достанет, не заскучаешь. Как овод…
– Он не нарочно, – сказала Забава.
Недоброе в людях она тоже различала, и без волхования даже – такая у неё была способность. Точно знала, что злых и завистливых за столом не было. А что Вертила на язык не сдержан – ну и ладно. У всех тут привычки разные.
– Скажешь тоже, не нарочно, – фыркнула Милавка. – Овод и есть.
А Забава, наверное, и по Вертиле соскучится, не говоря уже про Милавку с Яршей.
– А за меня батюшка академии заплатил, не нужна мне голосилка, – заговорил Стоян. – Я купеческий сын. Буду с братьями товар возить. Жену возьму осенью! Приезжайте на свадьбу ко мне в Ульск, в торговой слободке двор Братилы Одноглазого любой укажет, да и сами мимо не проедете!
– И ведунский пояс тебе не нужен? – удивилась Милавка. – Ведь не дадут, если не отслужишь. Зачем тогда учился?
– Как зачем? Мне умения нужны, что толку от пояса! Я купец!
И начали все рассуждать, сильно ли нужен тот пояс, и важнее ли он ведунских умений. Забава заслушалась и появление Данко пропустила. Случайно заметила, что он уже пришёл и стоит у дверей, и на неё, на Забаву, смотрит. Тут и Ярша увидел его, рукой махнул. Кто-то подвинулся, и как-то само собой оказалось свободное место рядом с Забавой.
Данко подошёл и сел. Взял поданную чашу со сбитнем, поспешил отхлебнуть. Сбитень был густой, терпкий, сильно медовый – вкусный.
– Так куда тебе ехать, Дан? – опять любопытный Вертила спросил. – Точно в Вышеград, я слыхал? Смотри, при князе и до боярина выслужишься. Некоторым везёт, сказывают…
– У меня лучшее место. Не Вышеград, – Данко широко улыбнулся и дальше признаваться не стал.
– Какое ещё лучшее? Не темни!
– Как жаль, незадача, – посочувствовал Стоян. – Если не тебе к князю, то кому ещё?
– И куда же тебя заслали-то, сапожных дел мастер? – опять принялся приставать Вертила.
– Много узнаешь – состаришься, – отмахнулся Данко.
– Да чего ты… – тот обиделся. – Тоже мне великая тайна. Я вот еду в Вышеград! На княжий двор!
– Значит, станешь боярином, – заметил кто-то за столом.
– А и стану! – не стал возражать Вертила.
Многие засмеялись, шутки посыпались, уже в сторону Вертилы, а не Данко.
Тогда-то все и началось. Сначала они услышали шум со двора – будто подъехали к трактиру несколько конных возков сразу, и верховые с ними. Шум и гвалт поднялся, слуги забегали. Столы сдвинули, скатерть свежую постелили.
– Кто явился? – Данко поймал за рукав бегущего мимо служку.
– Даян Ветрянович, боярин из Хворостеня, – бросил тот и умчался.
Данко сразу и вспомнил, что летучие корабли якобы в Хворостене строят …
Дверь скоро распахнулась, и в зал вошёл писаный красавец, молодой, по виду важный, именно что боярин. Не то что всем хорош, а безмерно лучше всех – и статью, и лицом, и кафтан его синий парчовый сиял золотом. И пояс дорогой, в несколько ремней с бляхами, и меч в драгоценных ножнах на поясе, самоцветами осыпанный. Все в зале затихли и рты раскрыли, от восторга и удивления. А за боярином вошли оружные кмети*, одетые не так ярко, но тоже было на что взглянуть. Ножны у кметей и у самого боярина были, как положено, шнурками перевязаны – в знак того, что обнажать оружия в городе эти люди не намерены. Но такие молодцы и без мечей кого хочешь одолеют.
Трактирные служки дружно боярину поклонились. Все гости, кто сидел, стали подниматься на ноги и тоже кланяться – но эти нестройно, вразнобой, кто во что горазд. И молодые ведуны, вчерашние слушники, поклонились. И Забава – тоже. И Данко – но этот вдруг зло процедил что-то сквозь зубы и быстро выпрямился. Вряд ли, конечно, это заметили, всем было не до Данко. Молодая дочь трактирщика вынесла боярину чашу с мёдом, он тут же взял и выпил, и поцеловал девицу в щёку. Трактирщица подала ему каравай хлеба и солонку с солью – взял подношение и передал кметям. Он с нетерпением на лице выслушивал приветственные речи и заверения, что здесь ему достанут всё лучшее и облака с неба…
Забава на красавца с недоумением смотрела. Что это такое? Явилось ясно солнышко нежданно-негаданно! Забаву показным богатством, шелками-бархатами и прочим блеском было не смутить, дома этого навидалась. Но тут… непонятно.
Боярин был настолько, даже нарочито хорош, что такого по-настоящему и быть не могло. И стало тревожно, захотелось убежать, умчаться, как заяц от лисицы.
– Вот так павлин, – шепнул ей Данко с усмешкой, и она улыбнулась в ответ.
– Не смотри, – добавил он зачем-то и за своё плечо её задвинул.
Павлинов они навидались, здесь же, в Угорске, по двору у княжьего наместника гуляли – красивые птицы, но не умнее простых кур. А вот что Данко увидел? Почему ей не смотреть?..
Собственно, Данко этого сам пока не понял. Скорее почувствовал что-то. А боярин остановился, окинул взглядом зал и громко приказал:
– Мне и моим людям на стол подавайте, жаркое всякое, что только найдется! Блинов, расстегаев, рыбы, икры – всего побольше! А всем, кто тут, лучшего меду! Бочонок выставляйте, пока не осушим, никто не уйдёт! – и он засмеялся. – Поднимем чаши на нашу удачу и радость!
Надо сказать, предложение никого не удивило, напротив – всем понравилось. Слушникам хмельное все годы учёбы запрещалось, но тут угощают, да настойчиво, и учёба позади – никто отказываться не собирался.
Боярин ещё раз всех оглядел и остановил взгляд на Забаве, которая за спиной Данко стоять не стала – зачем, ей же посмотреть хотелось на диво дивное. А желание убегать уже прошло. Боярин заулыбался:
– Ах красавица, таких давно не видал! – обратился он к Забаве. – Садись-ка со мной рядом! Буду сам тебя угощать, одарю чем пожелаешь, и всё за поцелуй! Хочешь перстень с лалом*, хочешь платок шелковый? – у самого глаза заблестели, как будто уже хлебнул крепкого мёду.
Именно её, Забаву, он выцепил взглядом, хотя и кроме неё были в зале девицы. Боярышня даже растерялась, потому что такого не ожидала, не сразу нашлась:
– Нет, боярин, я с тобой не сяду. Невместно мне.
– Было бы невместно, ты бы сюда не пришла, – нахмурился боярин. – Ну? Не гневи меня…
Милавка взволнованно вцепилась в руку Ярше. Данко повернулся так, чтобы совсем закрыть собой Забаву, и сказал:
– Ей нельзя к тебе за стол, боярин. Я не позволю, она моя невеста.
– А ты врешь. Ничья она невеста! – боярин пуще нахмурился, ноздри раздул. – Я-то вижу! Отойди, пока добром прошу…
– Сказано – нет! – Данко запоздало, но явственно ощутил вкус мяты на языке.
Так он всегда чувствовал творимое рядом чужое волхование. Этот боярин?.. Именно, то ли сам боярин колдун, то ли колдун за его спиной стоит.
Людей в зале хватало, чтобы боярин, хоть кто бы он ни был, поостерегся вести себя так нагло – среди бела дня в городе, где живут по законам. Добавить к этому, что парни за столом – ведуны, волховскую силу разную, но имели, а воспротивиться никто и не подумал, все попали под эту мятную «волну». Сильный он, боярин, или кто там с ним…
Боярин медленно приближался к Данко:
– А ты мне помешай. Не позволь мне, сосунок недорослый, – он смотрел свысока, хотя и правда ростом был повыше Данко и в плечах шире.
Данко, однако, волю не потерял, всё осталось при нём. И он подумал – а ведь боярин Забаву сразу рассмотрел, не отвёл ему глаза оберег. Что это значит? В чем ошибается волхва?
Боярин руку к Забаве протянул, Данко опять шагнул и девушку заслонил, отталкивая боярина:
– Нет, боярин. Мы уйдём, позволь…
– Уходи сам, убирайся пока цел, – красавец дернулся опять к Забаве, собираясь не заметить Данко.
Тогда тот, не раздумывая уже, крепко двинул кулаком по нахальной роже. И тут же боярские кмети на Данко накинулись. Забава пронзительно завизжала и бросила заклинание. Остальные слушники тоже очнулись, и принялись отбиваться от чужих кметей, кто кулаками, кто всем, что в руки попадалось…
Трактирщик тоже, на счастье, опомнился и сумел кликнуть городскую стражу. Трактир выстоял, и даже погрома не случилось особого, да и не пострадал никто – не считать же синяки и ссадины чем-то серьёзным. Парней-слушников зачинщиками сочли, намяли им бока и отвели в стражницу*. Боярин куда-то поспешно отбыл вместе со своим «войском». Девиц не тронули. Забава оттащила плачущую Милавку в сторону, попросила:
– Беги в академию. Расскажи Военеговне, что случилось, поняла? А мне надо с нянькой скорее поговорить!
– Да как же, зачем они так, что ли ума лишились? – рыдала Милавка.
– Что ты говоришь? – Забава обняла крепко подругу. – Ты не поняла, да? Волшба против нас творилась, ребята не виноваты. Это боярин всё!
Она скорее догадывалась, чем поняла наверняка, но других объяснений в голову не приходило.
– Забавушка, да ты что? – ахнула Милавка. – Данко первый в драку полез, все же видели! Как я Военеговне стану врать, ты чего? А боярин к тебе с уважением и с лаской…
Похоже, что подруга, находясь в паре шагов, видела и поняла не то, что Забава и Данко, и это странно было, это пугало.
– Пойдёмте в стражницу, может, их выкупить нужно? – Нейка всхлипывала тоже. – И повиниться им надо. Нельзя врать волхве, паршой покроемся, как будто не знаете…
– Милавка, родная, не так! – Забава в досаде потрясла подругу за плечи. – Очнись, прошу! Ступай, перескажи Военеговне мои слова, что была злая волшба против нас. На меня сошлись! Поняла? Иди, ну вразуми же тебя Макошь!
Милавка и Нейка Забаве не поверили, судя по тому, какие взгляды они на неё бросали, но послушались и побежали в академию. А Забава помчалась в домой, в их жилой терем.
Терема для слушников в Угорской академии располагались наособицу, и довольно далеко, с другой стороны торговой площади за своим высоким забором. И были правила, для всех обязательные. Жили слушники в небольших горницах по двое или по трое, нянек им не полагалось, но дозволялось – если родители того хотели и академии приплачивали. Знатные семьи, отправляя дочек учиться, так и поступали. Вот и с Забавой была нянька, Молевна, одарённая ведунья – другую бы с боярышней в такое место не послали. К ней Забава и кинулась, помощи просить – хоть понять надо было, что случилось-то…
У Молевны имелась своя каморка под горницами, в клети. Там она и сидела за веретеном, у открытого окошка. Не старуха немощная, нет – вполне молодая ещё, статная женщина, во вдовьей понёве и чёрном платке. Увидев боярышню, растрепанную и со сверкающими глазами – отложила веретено.
– Что с тобой, горлиночка?!
Выслушала сбивчивый рассказ, забеспокоилась.
– Говоришь, сразу тебя боярин увидел?
– Сразу, говорю тебе, – вздохнула Забава. – Может, с моим оберегом что случилось?
– Вопрос – кто тот боярин? Оставайся здесь, я разузнаю пойду…
– Куда ты пойдёшь? – расстроенно вздохнула Забава, ей не хотелось одной сидеть в тереме и ждать чего-то.
– Твой жених не должен сюда, в Угорск, являться. Так же, как и ты обещала выйти замуж, если обручья не получишь.
– Какой жених? Тот самый? Змей?.. – Забава побледнела. – Говорили, что он другую невесту себе нашёл!
И вспомнилось заодно отцовское письмо…
– Про это не скажу. Только ведь… Оберег змею глаза не отводит, ты понимаешь? Потому что сделан змеиной волшбой. И боярин колдун, говоришь.
– Понимаю, – вздохнула Забава. – Нянька, скажи… Ко мне Данко сегодня посватался. Это как понять? Он зачем?.. В шутку, что ли? Он-то меня не может по-настоящему видеть!
– Вот еще не хватало, – вздохнула Молевна. – Он-то не должен тебя видеть. Но знаешь, я на своем веку такие видала сватанья, как будто жених не только без глаз, а и без головы. А Данко… – она махнула рукой. – Это не главное сейчас. Может, решил жениться хоть на ком? Это же до жребия было?
Забава кивнула.
– Ну вот. Что-то разглядел, а остальное придумал. И так бывает. Посиди тут, пока вернусь…
– Что мне делать тут одной, – насупилась Забава. – Я в зелейню пойду. Проводи. Там дела переделаю.
– Давай так, – согласилась Молевна. – Но из зелейни ни шагу. Дождись меня.
Зелейню, маленькую ведунскую мастерскую со всем нужным для всяких дел, Молевна устроила для себя рядом, во дворе, в отдельной клети. С согласия начальницы, за небольшую плату. И это было им обеим кстати. Денег Забавин батюшка с собой дал, но немного. К тому же одарённой ведунье без дела тягостно, а тут – и занятие, и доход ощутимый. Да и Забаве от лишних упражнений была сплошная польза.
Сначала Молевна поспешила в трактир. Ожидала увидеть запертые двери – ведь, со слов Забавы, погром какой-никакой там учинили. Значит, нужно время, чтобы порядок навести. Но нет, трактир был открыт, и внутри его всё прибрано. Нянька между столами прошлась, прислушалась, принюхалась даже: сильное волхование всегда след оставляет, и даже некоторый запах – сведущие его чуют.
Но ничего такого не было. И Забаву боярин разглядел. Значит, если была тут волшба, то змеиная. Про неё Молевна знала только вот это, внешнее – что змеиную волшбу не увидеть, не услышать, и следов не найти. Оттого змеев и боятся даже ведуны с большой силой. Что же это делается, и правда змея принесло в Угорск?
Или по-другому спросить: который из змеев сюда явился?..
Забава сказала: молодой и красавец писаный. Не князь, значит. Тот тоже не старец, но юношей прикидываться не станет. Князь это мог бы, запросто, но не станет он надевать личину, в которой моложе своих сыновей…
– Сударыня Драгана Молевна? – окликнула трактирщица. – Угодно чего-то тебе?
Молевна не раз лечила её детишек, так что та всегда была готова услужить. И теперь выбежала, вытирая руки – занята была чем-то в кухне.
– Привет тебе, Незнама, – Молевна села к столу. – Ничего не надо, расскажи лучше, что тут у вас случилось? Говорили, стража прибегала?
– Слушники академские буянили, – поджала губы трактиршица. – Известное дело. У нас каждый год такое бывает. Молодята глупые, испытания прошли и волю почуяли. Сколько им терпеть приходилось, гонор унимать… – она тоже присела к столу напротив ведуньи. – Медов им не подавали, только сбитень да пироги. Жеребята стоялые, им хоть в ладоши хлопни – и без медов забузят.
– Они забузили, значит, – кивнула Молевна. – С чего началось-то?
Трактирщица только руками развела.
– Да ни с чего, на пустом месте! Или из-за девки, что ли? – она наморщила лоб. – Там смотреть не на что. Ни кожи, ни рожи… – она махнула рукой.
– Некрасивая девка?..
– Да нет же, – пожала плечами трактирщица. – И красавицу, и уродку я бы точно приметила. А эта со стеной слилась, и глазу не уцепиться. Надо же, тот пентюх как раззадорился, невеста говорит да невеста. Тьфу! Там тоже не на что смотреть, не парень, а пенёк корявый. Явился бы такой мою дочку сватать…
Молевна только задумчиво покивала. Слова Незнамы подтверждали, что творилась змеиная волшба – раз для Незнамы все, кто против змея, разом стали так плохи. Данко ясно что не витязь из кощуны*, но и до пенька корявого ему далеко.
– Это ладно, – махнула она рукой. – Про боярина расскажи? Такой, сказывают, боярин, загляденье!
– И не говори, – закивала трактирщица. – Увидишь – век не забудешь. Красивый, высокий, плечи в сажень, посмотрит – как золотым одарит! А уж богатый! Эта кикимора радоваться должна, что такой на неё взор кинул, – она вздохнула.
– Да уж, – с улыбкой закивала Молевна. – И что, все твои служанки растаяли от его золотых взоров?
– Да вот же! Да сих пор вздыхают, бездельницы! – насмешки Незнама не поняла. – Может, заглянет ещё. Уж мы встретим…
– Понятно… – Молевна в ладоши легонько похлопала, сотворив очистительный заговор, и помахала рукой у Незнамы перед лицом.
Змеиную волшбу ей совсем не разогнать, но если хоть сколько поможет – уже неплохо.
– Вот что, заглянет этот боярин к вам ещё –посылай скорее за мной. Я хоть на него полюбуюсь, – попросила она.
На том и поладили. И направилась Молевна прямо из трактира в академию, к волхве Радуне.
Волхва уже поговорила с перепуганными девушками и отпустила их, тоже успокоив заговором, и послала за старшим волхвом. Она была озадачена и рассержена, но Молевне обрадовалась. Встретила усмешкой:
– Что, уже прибежала? Из-за твоей боярышни каша заварилась, или чего я не поняла?
Молевна поклонилась сдержанно.
– Ты права, сударыня. Тут ни она не виновата, ни кто другой. Боярин тот змей, конечно. Я в трактир уже заглянула.
– Что знаешь, говори, – заинтересовалась волхва.
Молевна рассказала всё, в подробностях, что поняла из рассказа Забавы и из разговора с трактирщицей.
– Он Забаву узнал. То есть не узнал, а просто девка ему понравилась, – закончила она. –Он, не разглядел, я думаю, что она оберегом закрыта. Не понял, что её видеть нельзя. Ему-то можно! А рассердился он оттого, что и Забава, и Данко на его волшбу не повелись. Небось нечасто такое бывает.
– Змееныш, значит, погулять явился в Угорск, а нам забота, – вздохнула волхва. – Чтобы и волки сыты, и овцы целы. И со змеевым князем не ссориться, и себе без убытку. Князю в Вышеград, конечно, гонца отправим. Пусть знает.
– Если бы не Данко с Забавой, никто бы и не понял, что змеёныш шалит. Может, не раз уже такое бывало.
– Выходит, что так. С боярышней ясно, её от волшбы оберег закрыл. А вот с Данко… То ли дар у него особый, то ли кто его знает. Ладно! С наместником всё решим, объясним. Разберёмся по-тихому, – сказала волхва. – Ты, Драгана, боярышню побереги. За ворота не пускай, пока змей тут. Не забава нам твоя боярышня, а только забота. Выдать её замуж – и всем бы хорошо.
– То дело не наше, сударыня, – сухо ответила Молевна. – Наше, ты верно сказала – забота.
– А кто такой наш гость, догадки есть? – перевела на другое волхва.
– С чего бы? Змей под личиной, а больше откуда мне знать! Да и в том ещё убедиться надобно…
– Да и найти бы его. Много ли мы видали змеев, а тут такой случай! – добавила волхва уже не без удовольствия.
Конечно, узнать новое, змеиных секретов коснуться ей точно было бы в радость.
Тут скрипнули половицы под тяжёлыми шагами, и в горницу ввалился старший волхв Травян Миряныч. На поклон Молевны он степенно кивнул и обратился к волхве:
– Что там, Радуна, наша молодь в городе учинила на радостях?!
Нянька на этом поспешно откланялась. Что могла – рассказала, а если надо будет, то ещё спросят. Забава её забота – это так и есть.
*кметь – (здесь) воин, витязь, дружинник.
*лал – рубин
*Стражница – в данном случае старославянский «полицейский участок».
*кощуна – легенда, сказание
Глава 3. Летучий корабль и подарки на память
Больше трех лет назад Данко подарил Забаве короткие сапожки из мягкой кожи, легкие и красивые, подбитые заячьим мехом, а главное – удобные несказанно, хоть танцуй в них, хоть лети…
Зима тогда шла на убыль, настал месяц зимобор*. И у Забавы как-то вдруг, нежданно порвались сапожки. И Данко это узнал – в тот день они с Яршей у них в гостях засиделись. Сидели внизу, в клети, в девичьи горницы вход парням был, конечно, заказан. И каморка Молевны как раз напротив, у лестницы – о баловстве и не помыслишь!
Нянька к Ярше сразу отнеслась радушно, а вот на Данко поначалу косилась. Хотя и Забаву удивляло, что общего у сапожника и у сына купеческого. В прежней её жизни, то есть дома, в Вышеграде, если и водились купцы с мастеровыми, то Забава этого не видела – слишком разная у тех и у других жизнь, слишком разные дела. А уж про бояричей и говорить нечего. Но это там, не здесь! Здесь – академия, и всё по-своему, всё иначе.
Данко усадил Забаву на лавку и сам разул, – и она послушалась, будто так и надо! Он обувку осмотрел, буркнул:
– Я сделаю.
– Да не трудись, есть у меня другие, – отмахнулась она. – А как сделаешь, да ещё и сейчас, голыми руками? – заинтересовалась.
– Руками и сделаю, – он серьезно кивнул.
И под его пальцами сапожок послушно собрался, без клея, без жил и гвоздей.
– Я чудельник больше, чем ведун, – пояснил он с улыбкой, и поставил починенный сапог на пол рядом с Забавой. – Послужит ещё, но недолго. Старый уже.
Наутро Данко принёс сапожки новые – загляденье. Вручил Молевне. Та рассмотрела, одобрила.
– Ишь ты. Хорошо. По мерке? Когда снять успел?
– Сядут на ножки как влитые, сама увидишь, – пообещал Данко уверенно.
– Увижу, конечно. Что тебе заплатить?
– Это подарок мой Забаве Милонеговне, – отрезал Данко.
– Всю ночь за работой сидел? – нянька посмотрела парню в глаза, – Ты брось это.
– Говорю же – подарок.
– Заплачу серебряный, иначе обратно забирай, – сказала нянька строго. – Вижу, что товар дорогой. На коже ты не экономил. Хочешь ведь, чтобы боярышня моя эти сапоги носила?
– Денег не возьму, – повторил Данко упрямо.
– А чирий, Данюшка, на одно место не желаешь? Это я быстро. Иди потом жалуйся, – душевно пообещала Молевна.
Это она могла легко и просто. Данко засмеялся:
– Вот зачем ты так, а, тётка? Хочу одарить девицу – что такого?
– Глупости. А сапожки хороши. Делай ещё, я заплачу. Чудельничаешь? – она любовно погладила мягкую кожу. – Кто научил в обувь заклятья вшивать?
– Никто, я сам. Дома еще. Да и нет там заклятий.
– Видно, что своего дара не понимаешь. Так что, чирий? Или два?
– Умеешь уговаривать. Давай свой серебряный, – не слишком радостно согласился Данко, и Молевна сунула ему монету.
– Ещё сделаешь – приноси.
– Раз так, не говори ей, что от меня.
– Как скажешь…
Забава разговор этот подслушала – шла вниз, да заметила вовремя, притаилась наверху. Довольна была, что Молевна сама обо всем договорилась, они с Данко оба в неловком положении не оказались. И ещё тогда ей было смешно и удивительно – что это ему вздумалось?
Больше Данко не шил Забаве сапожек. Но те, единственные, она полюбила и до сих пор носила с радостью.
Потом он дарил ей мелочи разные. Чудки, из тех, что делались ученья ради, они быстро теряли силу – через день или седьмицу. Всегда дарил обеим, и Забаве, и Милаве. Ленты, которые сами вплетались в косу, и ленты, которые по утрам сами ползли к рукам, как змейки. Шёлковые платки, которые сами красивым узлом завязывались. И самописные пёрышки, они долго писали, хотя Данко уверял, что чудки эти он испортил и место им в печке. И… что с того?
И вот… сколько нужно серебра, чтобы к ней посвататься? Зачем он это подумал, зачем сказал? Что замыслил? Если бы она не знала точно, что понравиться не может, что полюбить её нельзя, так, чтобы от сердца… Тогда бы и она решила, что Данко к ней особенное что-то чувствует. Так ведь невозможно!
Она сама тоже никакого угара любовного не ощущала ни к Данко, ни к другому кому. Полюбить – разум потерять! Нет, не нужно…
Об этом Забава размышляла, подбирая в зелейне нужные травы, поглядывала на старый, много раз мытый пергамент, на котором нянька делала записи. Работа отвлекла, уже и волнение прошло. А пока Забава бежала, пока говорила с нянькой – толком не успела ни о чём подумать. Знала одно: надо парней выручать, они ни за что пострадали. Но про их невиновность она одна понимала! И тот злосчастный боярин вообще не должен был её заметить! Значит… змей?
Её, Забаву, отправляя в Угорск, оберегом закрыли. От всех мужчин, от любого зла. Не надо было, скажет нянька, идти в трактир? Ну да, а к чему тогда оберег? Не сидеть же всё время взаперти! А змей за все годы ей, выходит, встретился один лишь однажды – злая случайность. Ещё год она оберег проносит, а потом в речку его бросит, так надоел!
Боярин, значит, змей, или колдун с редким даром. Сватать Забаву приезжал змей-князь, но ведь не все змеи – князья, и другие есть. Боярин тот просто за стол позвал, посидеть-полюбезничать, и потом и откупные не платил бы за её бесчестье, случись оно – из-за волшбы скорее её обвинили бы, что не была любезна. Не оберег её защитил, а кулак Данко. Получил боярин кулаком под глаз – и нити волшбы упустил, так удивился, должно быть…
Забава сделала отвар, вскипятила его трижды на малом огне и процедила через холстину в чистый горшок. Остынет – в бутыль перельет. Теперь настойка, она на хлебном вине*. Травы и корешки надо измельчить и на железном листе прогреть немного, потом залить хлебным вином и воском запечатать. И ещё одно зелье она приготовит на масле, на конопляном, а травы для него сначала в березовой ступке истолчёт – это чирьи лечить и нарывы гнойные…



