- -
- 100%
- +
© Марина Саввиных, 2020
ISBN 978-5-4498-8560-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
НЕМНОГО О СЕБЕ
Я, Саввиных Марина Олеговна (по мужу – Наумова) родилась в Красноярске в 1956 году в семье служащих. Отец – инженер, мать – медицинский работник (медсестра). В 1974 году закончила школу в Красноярске, в 1973 году – состоялась первая публикация стихов в краевой газете «Красноярский комсомолец».
С тех пор мои стихотворные, прозаические и публицистические работы печатались в самых разных газетах и журналах в Советском Союзе, России и за рубежом. «Юность», «Уральский следопыт», «Москва», «Немига», «Континент», «Молодая гвардия», «Звезда полей»… это, конечно, далеко не полный список.
Всегда охотно отдавала свои труды и в коллективные сборники. Их тоже очень много, не буду перечислять. В 1978 году закончила с отличием Красноярский государственный педагогический институт (ныне университет им. В. П. Астафьева), и, в сущности, всю жизнь отдала народному образованию, пройдя путь от учительницы средней школы до директора Литературного лицея и преподавателя высшей школы.
Без ложной скромности скажу, что мною создана и апробирована в течение 15 лет одна из самых эффективных систем гуманитарной подготовки школьников, проявляющих склонность и способности к художественной литературе, основанная на теоретической базе Школы диалога культур (Бахтин, Библер, Курганов, Литовский и др.)
В 1994 году за свою первую отдельную книжку «Фамильное серебро» была удостоена премии благотворительного Фонда им. В. П. Астафьева. В настоящее время изданы 11 книг. Среди них, кроме упомянутой выше, «Собеседники», «Сафьяновый блокнот», «Тропою крылатой собаки», «Горизонты Рожкова», «Невечерняя», «По великим снегам» (диплом Международного литературного конкурса «Золотой витязь», 2018г.) В 2015 году за заслуги перед литературным сообществом была награждена Орденом Достоевского I степени. Другие значимые «отметины» – являюсь заслуженным работником культуры Красноярского края, лауреатом нескольких литературных премий, в своё время возглавляла региональную организацию «Писатели Сибири». С 2007-го по 2020-й годы – главный редактор литературного журнала для семейного чтения «День и ночь».
Из книги «Фамильное серебро» (1995)
Виктор Астафьев
ЧИТАЯ СТИХИ МАРИНЫ САВВИНЫХ
«Откуда ты, тоска по слову?
Петуший крик, звериный зык…
Жизнь посвятить меня готова
В свой непридуманный язык…»
Поэт обречён Богом и судьбою на одиночество при всём его устремлении к толпе, разгулу, бродяжничеству, шуму, показной веселости и игре. Но под кожею-то такое ли таится и свершается, что всегда надо набраться храбрости, чтобы коснуться нутра его, и как страшно заглянуть в бездну души творца. А каково-то жить с такой душой, носить её, всегда тревожно и больно звучащую?
Читая стихи Марины Саввиных, я всё время думал о жутком, роковом одиночестве её тезки – Марины Цветаевой. Где-то, в чём -то, отнюдь не во внешнем, а в глубинном, самом трагичном ощущении судьбы, жизни, себя, стихи нашей землячки звуком, болью ли соприкасаются или, точнее и книжно говоря, гармонируют с поэзией Великой русской поэтессы и, быть может, в чём-то сущем и тайном продолжают её горькое, небесное слово, хотя до цветаевского стона и крика из человеческой тайги о спасении дело ещё не дошло. Я всегда трепетно и с какой-то суеверной боязнью отношусь к женской поэзии, к настоящей женской поэзии, но не к той, которая воняет табачищем и водкой и носит мужские портки, к поэзии Ахматовой, Вероники Тушновой, Ирины Снеговой, Тамары Жирмунской, Марии Петровых и Бэллы Ахмадуллиной, которых современное общество то целовало взасос, то сплёвывало, но так и не поняло, не почувствовало, не прочло достойно. Да что ж тут сетовать, коли мы до сих пор не прочли как следует Лермонтова, Пушкина, Гоголя, на «бурном пути» обронили величайшего поэта Державина и только-только сближаемся не глазом, а чувством и сердцем с Тютчевым, Фетом, загадочно утонченным Гумилёвым.
«Из этой боли суть её извлечьИ превратить в единственное слово– Да так, чтоб после не утратить речь,Платя с лихвой за золото улова…Немыслимое это мастерствоИсполнено такой смертельной муки,Что впору отказаться от негоИ навсегда окаменеть в разлуке…Так что ж тогда и временный успех,И гонка за земной, непрочной славой,Когда слова, что сокровенней всех,На сердце оставляют след кровавый?!»Сейчас пишется море стихов, но поэзии истинной в них присутствует капля. Марина Саввиных творит поэзию, потому что рождена поэтом, уготовила себя и развилась в поэты. Тревожно и боязно за нее. У Марины Цветаевой был Париж, Европа, блистательные спутники и слушатели, которые, однако, не уберегли её от горестного, трагического конца. У Марины Саввиных провинция под ногами, злое, беспутное время вокруг и, наверное, нет достойных её дара, читателей и слушателей, потому, что и читать, и слушать её надо так же уединённо, как музыку Шуберта, в большом зале, среди людей, но как бы один на один, находясь с композитором, из сердца в сердце с ним сообщаясь. Храни и помогай Бог ей и всем нам!
1994 г.
«Вон какая трава на буграх…»
Вон какая трава на буграх,Где мое прасознание дремлет!..Первобытный младенческий страхПервозданное тело объемлет,Первомыслью сжимает виски,Первовзглядом касается света,И душа ускользает в пескиПо зелёным сосудикам лета…Ты меня, повилика, не тронь!Пусть в степном заколдованном мракеЧерный пёс мою лижет ладоньИ луной наполняются маки:Я пришла! пред звездой становлюсьБлиз огня своего и ночлега,Но еще никому не молюсьВ ожидании ливня и снега,И еще ничего не прошу:Ни любви, ни удачного лова,Потому что неровно дышуВ предвкушении первого слова…«Умейте радоваться солнечному лету…»
Умейте радоваться солнечному лету,Его дразнящей и тревожащей поре,Закату позднему и раннему рассвету,И синему дождю, и золотой жаре…Умейте радоваться: лишь удары зноя,Владыки полудня, рождают вкус воды,И только ливня полотно льняноеСнимает пыль с души и шевелит сады,И плотной завязью благословляет ветки,И чёрный тротуар рассеянно кропит,Покуда делятся во мгле тугие клетки,И жизнь незримая клокочет и кипит!Умейте ликовать! Хоть голосом, хоть взглядом!Хоть в детской простоте – по лужам босиком,Пока звенит июль, и август бродит рядомС тяжёлым мёдом сот и с жёлтым рюкзаком.1991 г.К МОРЮ
Сине море. Тихий океан.Ласковая грозная marina,По тебе печаль моя старинна,Как кривой пиратский ятаган.На судьбу, на радость, на тоску —Имя, искушение и проба,Словно по зыбучему пескуТёмный след оставили мы обаВ тёмный час… заветные листкиВыхвачены ветром из тетради…Что же сердце рвётся на кускиСиневы твоей просторной ради?!Может, память множества веков,Тайная, как азбука этрусков,Дремлет где-то между позвонков —Так же, как в изгибах лепестковБледно-фиолетовых моллюсков?Может быть, когда-то там, на дне,Без сознанья, голоса и глаза,Я лежала в мутной глубинеОжидая Божьего приказа?И клубились надо мной, струясь,Трёх Лемурий лунные обломки…О ненарушаемая связь!Непереступаемые кромки!Здравствуй, море! На седом мысу,Изогнувшемся, как птичий коготь,Добрый зверь, мурлычущий внизу,Хочется рукой тебя потрогать!Вот он, вот – искомый край земли…А за ним всё только повторится:Чистый снег и чистая страница,Время слёз однажды возвратится,Чтоб мы вновь его превозмогли…ВЛАДИВОСТОК. НАЧАЛО
Я знаю, я помню, где корни мои,И чьих я, и где моё сердце зарыто,Откуда те самые токи в крови,Которыми я от начала прошита!Вернусь! Но ещё не решила – когда.Ступаю в туман и надеюсь на случай:Земля под ногами суха и тверда,А ветер навстречу – сырой и колючий…Он рыбою пахнет и мокрым песком.Он кажется жизни и смерти безмерней.А мне этот город почти не знаком,Огнями объятый в истоме вечерней —На сопках у самого края земли:Лишь волны да волны увидишь отсюда…Загадочный город! Твои корабли…Туманы и ветры… хандра и простуда…И красные в мёрзлом ведёрке бычки,И соль на губах, и болячки на пальцах…Душа на твоих заколдованных пяльцах,Клади же по ней золотые стежки!Прости меня, Город, в своей высотеЗа что-нибудь тёмное и нежилое!На синем огне, на кленовом крестеМоё небывалое тает былое…Прости, что не завтра к высокой красеТвоей припаду, как к спасительной чаше:Мы к отчему небу приписаны все,Пока ещё живы стремления наши,Поэтому, видимо, мне и невмочьИз речек твоих, как из Леты, напиться:За мною колышется тяжкая ночьИ цокают звёздных оленей копытца…1982 г.«Влажное солнце подводных ветвей…»
Влажное солнце подводных ветвей…Низкие волны, шуршащие кротко…Вей из меня свою истину, вей!В такт своей думе раскачивай лодку!Берег остался за синей чертой,Там – за пределами праздного ока,За самомнением, за суетой:Море глубоко, и небо – высоко.Вверх или вниз – не составит трудаБедной душе, молодой и свободной;Чёрная, льнущая к днищу вода,Ты замолила мой грех первородный…Только одна тебе ведома цель,Та, что тревоге сродни корабельной…Так раскачай же свою колыбель!Так убаюкай тоской колыбельной!«Шамора. Шамора. Шамора. Шамора…»
Шамора. Шамора. Шамора. Шамора1.Как заклинание палеолита.За море, за море, за море, за море —Дуй без оглядки! дорога открыта!Там, за грядой горизонта туманного,Неба и моря встречаются токи,И в ореоле мерцания странногоГрад Гелиополь встает на востоке…Шамора. Шамора. Шамора. Шамора.Град Гелиополь над маревом сонным.Бросила берег и дом свой душа мояИ растворилась во вздохе муссонном…«Как во Владивостоке в сентябре…»
Как во Владивостоке в сентябреРазнеженно поблёскивает море,Сомлевшее на бархатной жареБлаженной поволокою во взоре!А сквозняком подбитые дворы!А бабочка, пронзённая булавкой!А хризантем пушистые шары,Плывущие над рыночною давкой!А – главное! – чумазый катерок,Подобный жизнерадостному богу,Что, успевая обернуться в срок,Меня везёт по Золотому Рогу!Он – умница! он не заставит ждать,Томиться в глупой праздности и злиться,Хотя и не дано ему узнать,Что буду я (лет этак через пять)На берегах иных ему молиться…Произведения
…есть такие произведения – и стихи, и проза, но чаще стихи, – которые так сразу готовыми и являются, будто Кто-то надиктовал их тебе, нужно было только записать (Ахматова об этом очень точно сказала: «и просто продиктованные строчки// ложатся в белоснежную тетрадь…"), годы проходят, а они – как пришли, так и стоят перед тобой во всей своей прекрасной наготе (здесь, конечно, – ироническая улыбка). Но чаще я возвращаюсь… эти бесконечные правки мучают и дребезжат в тебе – как не болезненный, но крайне раздражающий звон в ушах… И всё же рано или поздно наступает момент, когда и эти муки заканчиваются и – да… позднее дитя встаёт перед тобой в полном своём совершенстве. Очень многое из «Фамильного серебра» я потом основательно переделала. Здесь – даю последние (чтобы не сказать «крайние»)) варианты.
«Я – скрипка полдневного зноя…»
Я – скрипка полдневного зноя.Я – голос полночной звезды.Ты тихо становишься мноюК излёту последней версты.Ты мною становишься тихо —Так ходики в венах стучат.Так в ухе звенит комариха.Так в памяти носится чад.И, бедное детище смога,Ты брёл бы во мгле наугад,Когда бы не эта дорога,Не мой искупительный яд,Не пламя мое проливное,Которым становишься ты…Я – скрипка полдневного зноя.Я – голос полночной звезды.«Облетает сирень, облетает…»
Облетает сирень, облетает…Оплывают лиловые свечи…Неотступно над нами витаютНаших завтрашних мыслей предтечи.В душном, грешном, больном и беспечном,В час, лишь косвенно сердцу известный —Что-то носится в воздухе млечном,Чем-то полнится купол небесный,Словно зов, отдалённо воскресный,В восклицанье сквозит просторечном…Адыгея
1
Лиловые лозы на белых и жёлтых камнях.Змеиной тропою тягучая вьётся дорога.Зелёное солнце в ее разветвлённых корнях —Как праздничный бубен в руках виноградного бога.О, гром молодой, раздающийся с той стороны —И неба, и скал, и навек изумлённого взгляда!Раскаты твои над напрягшейся гроздью слышныВ бродилище света, в янтарных лучах винограда…Но древнее знанье какое столетье лежитМеж тёмных листов этой – будто не читанной! – книги, —Что скоро придут и плоды твои снимут адыги,И бронзовый сок по широким лоткам побежит!2
Сухая жаркая тропа,Опавшей устланная хвоей,Плетётся в гору, и легко ейСпешит довериться стопа.Но это вовсе не пустяк —По ней спускаться и взбираться…Здесь дважды два – попасть впросакИ, растерявшись, затеряться:Настолько воздух прян и густ,Кизил в своих колючках красен,Незрим коварный чертов кустИ взгляд попутчика опасен!Лишь сосны светятся, чистыВ своей реликтовой печали,Как будто помнят о началеИ скал, и неба, и воды…Да моря нежные клочкиБлестят сквозь их седые ветки,Как в золотой паучьей сеткеРастрёпанные мотыльки…«Свете небесный! Что рано потух ты?!..»
Свете небесный! Что рано потух ты?!Жалко мне, мало мне солнечных дней —С Тихой туманной таинственной бухтыНочь наплывает без звёзд и огней…Мне ли глядеть на пустые вороты,Мне ли минуты тоскливо считать,Мне ли в часы запредельной дремотыВетхие нитки в отчаянье рвать?!Нету мне отзыва, нет мне ответа…Только по сопкам летит во весь духКруглое красное облако… ЭтоСвет мой небесный, что рано потух…«Это парки, парки, парки…»
Это парки, парки, паркиТополиный свежий пухСобирают утром в парке,И тревожно ловит слухИх шагов мышиный шелест,Еле слышный шепоток…И под сенью сонной – невестьОтчего дрожит листок…Здесь уже преданий область,Знак молчания – устам:Тополиный тёплый облакРасстелился по кустам,И летают над кустамиРуки худеньких старух:Чтобы дух свести с устамиНужен самый нежный пух!Славьтесь, полные корзины,Прялка вычурной резьбы!Ночью облак тополиныйПревратится в Нить Судьбы…Ветку пряную укропаБросив в бронзовый котёл,Оборвёт её АтропаИ промолвит: «Век прошёл…»«Твой камень – изумруд…»
Твой камень – изумруд,Он зелен и лукав,Мой – бирюза, и нетКамней нежней и тише!Не прячь пустую грусть,Как фокусник, в рукав:Ты – птицелов, а здесьЖивут хорьки и мыши.Бессмыслица нужна,Как телу гибкий хрящ,Всему, что носит смыслИ замышлялось тонко…Зелёный небосклонБутылочно блестящ,И зелены глазаУ твоего ребёнка…Мой камень – бирюза.Твой камень – изумруд.Нехитрая игра,Диктуемая свыше:Ладошка – бирюза.Запястье – изумруд.Ты – птицелов, а здесьЖивут хорьки и мыши…«Молись о долгой ночи, кратком дне…»
Молись о долгой ночи, кратком дне,О ясной мысли, сердце осторожном,Молись о невозможном – обо мне,О стали, стосковавшейся по ножнам,О звуке, плачущем вне душ и сфер,О глине, домогающейся формы,О речи, призывающей размерЕщё до всякой внятности и нормы…Молись, мой ангел! а потом шепни,В слезах к моим ладоням приникая:«Офелия, о, радость, помяниМеня в своих молитвах… дорогая…Молись о долгой ночи, кратком дне,О ясной мысли, сердце осторожном,Молись о невозможном – обо мне,О стали, стосковавшейся по ножнам…»1980
МАСКА
Над одром усопшего Паскаля,Наклонив туманные чела,Ангелы небесные стоялиСтрого, как хирурги у стола…«Звёздный вихрь, летящий к месту встречи,Разметал листы растущих книг!Что сказать сумеешь, человече?Чем спасёшься, мыслящий тростник?»Что-то безвозвратно разверзалосьВслед скольженью жёлтого луча:Мирозданья трепетность и алость,Вся его прельстительная малость —Истончалась, тая и журча…Кто из живших столь не ошибался,Чтоб, смеясь, глядеть в такую даль?!А Паскаль блаженно улыбался,Как беглец счастливый, улыбалсяНа печальном ложе Блез Паскаль…«Злой гений, трогающий стёкла…»
Злой гений, трогающий стёкла,Лишь сотрясает их, когдаНад головой, как меч Дамокла,Висит холодная звезда.Мы с ним сегодня счеты сводим,Оставшись до утра вдвоём:Всю ночь мы, как под Богом, ходимПод этим светлым остриём,И всё не может примоститьсяНа наш заманчивый карнизБольшая траурная птица:Зацепится – и камнем вниз!«И на камнях Им созданного мира…»
И на камнях Им созданного мира,Привычный завершая ритуал, — «Дитя, не сотвори себе кумира», —Во прахе Божий Ветер начертал…Просторный выдох… дрогнувшие веки…Обвал секунд по девяти кругам…О чём тоскуем, люди-человеки?Каким, тоскуя, молимся богам?Оставлены, заброшены и сирыС тех пор, как устыдились слова «тварь»,Мы сами себе – боги и кумиры,Мы сами себе – сущность и словарь…«Из этой боли суть её извлечь …»
Из этой боли суть её извлечь —И превратить в единственное слово,Да так, чтоб после не утратить речь,Платя с лихвой за золото улова…Немыслимое это мастерствоИсполнено такой смертельной муки,Что впору отказаться от негоИ навсегда окаменеть в разлуке!Так что ж тогда и временный успех,И гонка за земной непрочной славой,Когда слова, что сокровенней всех,На сердце оставляют след кровавый?!«Мой украденный Ренессанс…»
Мой украденный Ренессанс,Я целую твои морщины…Вечно длиться ночной сеансГрустной маленькой Форнарины,Вечно точится лунный свет,Свет шафрановый и лимонный,И вовеки спасенья нетДля рассеянной Дездемоны,Ибо нет ни Добра, ни Зла —Только Бог, Красота и Сила,Проницающие телаПлатонические светилаИ мерцающий в небе путьНа Голгофу из Мирандолы…Не дано вам с него свернуть,Мастера флорентийской школы!«Милые дамы смутных времён…»
Милые дамы смутных времён,Месяцеликие жёны,Стар Агамемнон, скуп Соломон,Страшен любой приближённый.Яд на цепочке, кинжал в рукаве,Волнами зыблется лира.Вслед Эвридике по чёрной траве,С криком бежит Деянира…Милые дамы смутных времён.Длинные горькие роли.Нега нагих флорентийских колонн —Гордому Савонароле.Байрону – ревность. Шопену – печаль.Сумерки вешние – Блоку.Губы – молчать. На предплечье – печать.Омут – глубокому оку.Наше молчанье – арктический лёдДальних ночных побережий.Чей же тогда над веками поётГолос, высокий и свежий?«День ли ясен, ночь ли длится?..»
День ли ясен, ночь ли длится?Жизнь ли вся – лишь вдох и выдох?Недосуг остановитьсяНа упрёках и обидах…Оставляя их былому,Не загадывай о встрече:Шторм встречают волноломы,О гранит волну калеча…И не может быть иначе —На лету волна разбилась,В душу, чёрную от плача,Песня чистая скатилась,И во всём подлунном миреВ лад с капелями апреляНа цепочках тонких гириПод часами зазвенели…Лирика
…лирика – речь, предназначенная для пения. В моём понимании – изначально – важнейшее свойство художественного слова – музыкальность. С этого я, собственно, и начинала. Так понимаю-чувствую до сих пор. Музыка стиха2 – это, во-первых, ритм. Во-вторых, звукопись. В-третьих, такое трудно определимое свойство, как интонация. И первое, и второе, и третье особым – индивидуально авторским – способом взаимодействуют в живом стихе. Это – вопрос дара и мастерства. И здесь всё очень и очень сложно, особенно, странно, причудливо и в то же время просто и естественно. Помните же – у Гачева? о содержательности художественной формы? так вот – музыка стиха сама по себе – его содержание. Не буду дальше теоретизировать, ибо не очень уместно, наверное, теоретизировать вокруг собственных произведений (категорически настаиваю на этом термине – не из претензий на какое-то особое качество, а просто по существу: то, что произведено, создано трудом, есть произведение, труд, работа; ну, понятно, ежели богодухновенный певец не обременяет себя трудом, а прямо так и изрекает, что ему в голову ударило, то и произведений у него, видимо, нет; я же – работаю… произвожу… лет с восьми-девяти, наверное…
БЕТХОВЕН
Душа горит в разломе адском,А светит солнечным лучом…Мой друг, белогвардеец в штатском,Меня касается плечом.Из бездны зрительного залаСвой тайный жар выносит хор…Нас что-то музыкой связало,Неведомое до сих пор.…О! почему в истоме слёзнойВсе примиряющей мольбыТакая близость длани грозной,Вины, расплаты и судьбы?!РАВЕЛЬ. ПАВАНА НА СМЕРТЬ ИНФАНТЫ
Павана оплачет инфанту.Июнь в подвенечном снегуТомится… И разве что ДантуБродить на его берегу.Четырнадцать горестных строчекПод розовым пухом собратьИ кануть в чистилище ночи,Всевластном спасать и карать.А эти метельные ветки…А эта глухая вода…А птицы, что чёрны и редки…А звёзды… А эта звезда…А нежная влажная прядкаНа девичьем строгом челе…А музыку больно и сладкоМетёт по вечерней земле…1979«В блаженном ужасе дрожа…»
В блаженном ужасе дрожа,(Какая странная расплата!),Вчера ничтожная, душаСегодня музыкой распята!Меж двух зияющих пустот,Как тать, взыскуемая строго,Она и на кресте поётИ норовит увидеть – Бога!«Помилуй, Боже… Укрепи!Я лишь в невежестве виновна…»Как милосердно и любовноОн ей ответствует: «Терпи!»Осенние песни
1
Твоей вечерней грусти красота,Златых небес отравленные соты,С таким же чувством мною принята,Как утренние светлые красоты…Такая боль – сладка… И тени слезЕдва заметны в солевом растворе…Ты слышишь скрип серебряных колесВ своём изнемогающем просторе?2
Вот и осень… Это значит:В тёмном парке дождик плачет,Плачет дождик сероглазыйС золотою головой,Мокнут каменные вазыС пожелтевшею травой.Над витком из алебастраМокнет пламенная астра…Осень, осень… Цвет горчичный…Горьковатый вкус привычный…Листья в бдении бредовомШумно носятся во мглеБанным веником суровымПо бесчувственной земле…Но ведь мы с тобой не можемЗимний ток остановитьУ земли под смуглой кожей —Значит, так тому и быть!Сентябрём мое окноОблюбовано давно…3
Сколько боли здесь наметено!Впрочем, это листья облетают…Те, кому влюбиться суждено,На остатках роскоши гадают…Все соврут овечьи потроха,Все авгуры – скряги и зануды;Только опалённые верхаОхраняют душу от грехаВ мире, где свирепствуют простуды!Но попробуй – вынь из пустотыКрохотный значок предначертанья!Так зачем сюда приходишь ты?Попросить у пылкой нищетыСладкого, как музыка, страданья?…а вверху так тихо и темно — Словно догорел ночник над ложем…Что ж мы бродим, что листву тревожим, Путаем бесценное руно?..4
Кленовый лист над глиняною кружкой —Венец неприхотливой красоты…Как долго я была твоей подружкой!Ах, осень-осень… Чья-то нынче ты?И чей сегодня праздник в роще, зыбкой,Как восклицанья именинных свеч?Концерт для меланхолии со скрипкой,Древесных душ коснеющая речь…Дослушаем излюбленную фразуУже померкших бронзовых осин —Так с нами не говаривал ни разуИх сдержанный, но страстный клавесин…А может, просто слушать не умели,И слышать не хотели – мы с тобой?!Пусть допоют свое виолончели,И нить финала вытянет гобой…«Мы ничему не знаем цену…»
Н…
Мы ничему не знаем цену,И слову – менее всего!Рабыню чувство шлет на сцену,Пока сознание мертво.Прощайте, старые кулисы!Посторонись, притворный вздор!Я ухожу! Здесь нет актрисы,Бездарной с некоторых пор…Я не играю. Я живая.Впервые в жизни я жива,К родному смыслу возвращаяНеоценимые слова!Они для вас дешевле сора,Они валялись там и тут…А я вас приняла за вора,И совершился Страшный Суд!..«Дар или крест – все в прелесть превращать…»
Дар или крест – все в прелесть превращать,Чтоб судорогой боли – насладиться,Смерть на миру – трагедией назвать,И этой красоты не устыдиться?!Когда орел, терзая и когтя,Выклёвывает внутренности бога, —Театр, неискушенный, как дитя,Всецело поглощён игрою слога!А эта сладострастная тоска,С которой не находишь ты изъянаНа полотне, связующем векаСтраданием святого Себастьяна!Художник знал, что допустил обман,Но как сдержать восторг миротворенья?И грациозно гибнет Себастьян,Ничем не оскорбляя наше зренье……так вот чему, припав к живым следамЧутьём несоразмерности и меры,В заговорённых нишах Нотр-ДамБрезгливо усмехаются химеры!«Становится безжалостно строга…»
«В чистом поле брошусь на траву
И врагов на праздник позову…»
А. Чмыхало
Становится безжалостно строгаПравдивая основа целой жизни —И вот у человека нет врага,А есть седой сотрапезник на тризне.Как ни растленна слава у людей,Блажен, кто превозмог её объятья,Тогда у человека нет судей,А есть лишь соучастники и братья.Так время сопрягает именаВсего, что есть, – судьбою, слово в слово:«Во всём твоя заслуга и вина, И нет на свете ничего иного!».