Слабость

© Энтони Саймски, 2025

ISBN 978-5-0068-7484-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ещё один день подходил к концу. Очередной отрезок времени, прожитый на этой проклятой земле, оплетённой сетью дорог и закованной в доспехи из стекла и стали. Холодное, блёклое осеннее солнце медленно двигалось по небосводу, бросая колкие блики на чешуйки окон далёких исполинов. Их мрачные вытянутые очертания, ощетинившиеся сотнями вышек и антенн, напоминали уродливые зубы бездонной пасти, жаждущей вонзиться в небосвод и растерзать его. Огромный город, раскинувшийся под бескрайним, желтовато-серым небом, судорожно пульсировал в собственном ритме, готовясь встретить надвигающуюся ночь.

Нил Андерсон любил это время суток. Это чувство было сильным и не нуждающимся во взаимности. Неотвратимое движение светила к линии горизонта неизменно завораживало его. Это было его личное время. Он всей душой и сердцем чувствовал, что именно сейчас он по-настоящему свободен. Грудь вздымалась легко и свободно, в такт спокойному, размеренному дыханию. Редкие минуты покоя, которые ничто не могло у него отнять. Ни звуковой сигнал поступающего вызова, ни разговоры коллег, ни служебные разбирательства, ни шум тяжелого грузовика. Час полнейшего, сосредоточенного одиночества и медленных, но в тоже время предельно точных мыслей. И хоть тело всегда было расслабленно, а глаза закрыты, внутри происходила напряжённая и монотонная работа, которую он проделывал каждый день. Это вошло у него в привычку. Это стало его натурой.

Но часу отрешённого одиночества и покоя рано или поздно приходил конец. Андерсон прекрасно осознавал это. Нельзя было сдержать надвигающийся прилив или остановить закат солнца. Нельзя было отмотать время вспять и переиграть всю цепочку сложных или, наоборот, слишком простых и глупых решений. Точно так же нельзя было остановить проезжающий мимо грузовик.

В спокойный, взвешенный и размеренный мир Андерсона с нарастающим шумом ворвался гул мощного двигателя, сопровождаемый лязгом и грохотом пустого кузова. Личному времени пришёл конец. Беспощадная жизнь, по заверению науки даруемая лишь однажды, поспешила напомнить ему, что пришло время выполнять данные перед ней обязательства. Исполнять все пункты этого морального договора, составленного между его совестью и неумолимою судьбой.

Тонкие, обветренные губы Андерсона тронула лёгкая улыбка. Он был вовсе не прочь отработать ещё один день, в срок погашения этого жизненного кредита. В конце концов, он был одним из лучших в своём деле, и этого было у него не отнять.

Нил открыл глаза. Волна горячего воздуха от мощного двигателя, смешанная с крупной дорожной пылью, тут же хлестнула его по лицу. Мужчина невольно прищурился и наклонил голову, укрываясь за поднятым воротником своей плотной форменной куртки. Только сейчас, ощутив резкий контраст перепада температур, он почувствовал настойчивый осенний холод. Это было очень простое чувство, но для него оно значило намного больше, чем для кого бы то ни было ещё. Это значило, что сложная внутренняя работа была проделана как надо, и теперь можно было вновь включаться в жизнь.

Оружие нуждалось в чистке, иначе оно утрачивало боевые характеристики и могло отказать в самый неподходящий момент. Автомобиль нуждался в регулярном техосмотре, иначе мог подвести на большой скорости. Весь окружающий его мир тоже являлся частью этой схемы. И Нилу Андерсону была необходима эта ежедневная психологическая чистка, чтобы не отказать, и не подвести в нужный момент и на большой скорости. Его тело и воля являлись точно таким же инструментом, и точно таким же оружием, требующим ежедневного ухода.

В подобные секунды, возвращаясь в жизнь из короткого забытья собственных мыслей и встречая порывы горячего воздуха, или щурясь от холодных лучей осеннего солнца, он был счастлив. Искренне и неподдельно. Без всяких условий, поставленных перед самой судьбой, оговорок и поправок. Просто счастлив. Он чувствовал этот мир. Он находился в нём. Он был жив. Он был готов выполнить свою работу. Он был готов прожить ещё один вечер и ещё одну жизнь, и сделать так, чтобы для кого-то они не стали последними.

Когда крупные пылинки и мелкие камешки перестали тарабанить по поверхности его автомобиля, он проводил взглядом стремительно удаляющийся грузовик. Ему нравилось это место. Всеми чертями забытый пустырь в опустевшем районе крупного города. Тишина и покой давно стали хозяевами этой брошенной территории, даря приют его мыслям. Несколько минут на мощном служебном внедорожнике, и он оказывался на этой пустующей дорожной развязке. В этом незримом дневнике памяти, который никто и никогда не сможет прочитать.

Не было ничего вечного. Даже крепкие здания из бетона и стали ветшали, когда за ними переставали ухаживать. Словно будучи выключенным из круга внимания большинства людей, время убыстряло свой неуклонный бег для покинутых мест. Будучи ребёнком Андерсон часто бывал здесь. А теперь он оставался одним из немногих, кто ещё мог вспомнить, как всё выглядело задолго до.

Он помнил этот монотонный шум колёс и двигателей проносящихся мимо машин. Пронзительный писк светофоров, отсчитывающих время до смены сигнала. Тогда эта дорожная развязка напоминала ему могучую горную реку, несущую свои полные воды из полированной стали и сверкающего стекла в неизведанные дали. Это была не просто река, а нескончаемая вереница надменного желания человека выразить во внешний мир то, чего он достиг. На какие высоты смог забраться. На то, что пара тройка лишних нулей в его доходах делают его победителем в этом мире. Дают особое, привилегированное право. Подразумевают особое к нему отношение и наделяют правом судить других, будучи уверенным в неподдельной истине своих умозаключений.

Андерсон невольно улыбнулся. Как же это было смешно. Ведь больше это ничего не значило. Во всяком случае, для него. Теперь же этот горделивый поток полностью обмелел. Безмолвными памятниками его былой мощи служили лишь несколько ржавеющих остовов легковушек, вытолкнутых на обочину и так и не утилизированных городскими службами. Сейчас этим направлением пользовались лишь редкие водители грузовиков службы снабжения пригородных зон. И теперь они станут проноситься здесь всё чаще, спеша вернуться на свои автобазы до наступления темноты.

Но пустота и одиночество были далеко не главной причиной, по которой Нил Андерсон каждый вечер останавливался здесь, чтобы поразмышлять о прошлом и попытаться отыскать капли надежды в грядущем. Именно с этой точки, расположенной на небольшой возвышенности, открывался прекрасный вид на его родной город. Серая лента пыльной дороги резво сбегала вниз, несколько раз пересекаясь с брошенными железнодорожными путями. Некогда аккуратные, молодые деревца пешеходной аллеи давно разрослись, образуя большую причудливую арку из своих голых веток. Вдоль проезжей части виднелись высокие заборы их серых бетонных плит, покрытых густой пылью, которую никто даже не пытался смыть последние двадцать лет. А где-то далеко, окутанные блёклой дымкой живущего города, виднелись зубчатые рядки домов, рвущихся в небо, словно земля больше не устраивала их.

Это был его родной город. Хитросплетение ярусов и дорожных развязок. Запрещающих инструкций и броских рекламных вывесок, переливающихся миллионами огней, словно всё было как раньше. Яркая ширма, которую все старались надёрнуть себе на глаза. Это был его родной город, но Андерсон не мог дать точно ответа, любил ли он его. Скорее всего, он просто привык к нему и старался сделать его хоть сколько-нибудь безопаснее. Но в последнее время ему всё больше казалось, что этим высоким исполинам, мерцающим множеством огней, откровенно наплевать на его старания.

Осень вошла в ту пору, когда листва осыпалась с деревьев, и первые холода полностью выморозили из неё цвет угасающей жизни. Причудливые реки мёртвых листьев бежали вдоль дорожного бордюра и скатывались по полукруглым крышам старых складских помещений. Замирали в вечном покое, готовые сгинуть под белёсым покрывалом снегопадов. Но снег не спешил. Теперь много всего, что казалось обычным ещё двадцать лет назад, не спешило приходить в этот мир. Возможно, это была логичная расплата за все его грехи. Во всяком случае, Андерсон часто ловил себя на подобных мыслях.

Каждый раз, наблюдая за тем, как солнце готовится скрыться за тонкой линией горизонта, ему казалось, что отсюда город действительно выглядит как прежде. Словно ничего не изменилось, только пришло в запустение. Словно не было уродливой линии периметра, усеянной множеством станций слежения. Словно мобильные группы не носились по всему городу с наступлением темноты, заставляя сердца людей в ужасе замирать от протяжного воя сирен. И словно морги систематически не пополнялись свежими жертвами наступившей ночи. Именно в этом месте, именно в этой точке сошедшего с ума пространства, создавалась хрупкая иллюзия того, что всё осталось неизменным.

Сквозь приоткрытое стекло водительской двери раздался знакомый звуковой сигнал входящего вызова, и безэмоциональный голос диспетчера ворвался в хрупкий мир внутренней гармонии, напомнив Андерсону о существующей действительности.

– Сорок один ноль семь, ответьте, – отчётливо и чисто, без каких-либо помех, прозвучало в динамиках салона.

Андерсон сделал глубокий медленный вдох, наслаждаясь всё ещё висящим в морозном воздухе ярким запахом горячего машинного масла от грузовика, а затем резко выдохнул, возвращая свои мысли в привычный, рабочий режим. Сквозь боковое стекло широкой двери было видно, что над приборной панелью висела плоская проекция входящего вызова. Приветливый интерфейс синеватого свечения отображал лишь пустой квадратик вместо изображения говорящего и бегущий график звуковой волны.

Нил быстро отряхнул замёрзшими ладонями свою короткую форменную куртку и брюки, заправленные в высокие армейские ботинки. От узора из мелких серых пикселей на чёрной поверхности ткани немного рябило в глазах, но так и должно было быть. Привычный вес верного модифицированного «Глока», пристёгнутого в набедренной кобуре, согревал душу. Это было приятное чувство, которое он не хотел бы ни на что променять в этом безумном мире. «Глок» не раз спасал ему жизнь, хотя и считается всего лишь начальным оснащением любого оперативника. Для борьбы с серьёзными угрозами он не годился, но время с его помощью выиграть можно было. Сейчас оружие было снаряжено стандартными девятимиллиметровыми экспансивными патронами повышенного останавливающего действия. Андерсон давно уже сроднился с оружием. Последний десяток лет оно стало главным другом и товарищем в его жизни. Верным. Надёжным. Не предающим и не дающим пустых обещаний. Жаль, что люди не работали столь же безотказно.

Отряхнув одежду, Андерсон коснулся клавиши диагностики синоптического очерка на штатном браслете, вживлённом прямо в плоть правой руки. В нескольких сантиметрах над тёмной матовой поверхностью вспыхнула блёклая цифра пятнадцать. Нил удовлетворённо кивнул. Данный показатель означал, что электромагнитная активность мозга находится на нужном уровне, максимально благоприятном для проведения любой боевой операции. Чем меньше было цифровое значение синоптического очерка, тем ничтожнее был шанс того, что кто-то сможет забраться в твою голову.

Нил улыбнулся и посмотрел на пальцы левой руки, которые давно перестали сгибаться, практически окостенев и утратив мелкую моторику. Белёсые шрамы и рубцы покрывали всю кисть Андерсона, переходя выше и скрываясь под манжетой куртки.

Мало кто знал, но вся его рука была покрыта огромными отметинами и множеством хирургических швов. Появились они после того, как медицинскому отделу пришлось буквально по лоскутам сшивать его плоть. Иногда, оставаясь наедине с ночной тишиной, Нил до сих пор слышал тот резкий, глухой скрежет, с которым зубы скребли по его собственной кости, и хрипящее бурление крови, бьющей из разорванных артерий и вен. Самое удивительное, что из той смены он запомнил только этот звук. Не свой собственный крик, не то, как боль пробирала его тело, подобно высоковольтным электрическим разрядам, и даже не остервенелые хлопки выстрелов, посылающие пулю за пулей в чудовищную голову. Он запомнил только этот глухой скрежет.

Хирургам чудом удалось спасти его руку. Впрочем, у этого чуда было вполне материальное, измеримое в деньгах исчисление. Окажись он простым копом, сидел бы сейчас на инвалидности и одной рукой размешивал сахар в чашке кофе.

Но Андерсон продолжил заниматься своим делом, постепенно приноровившись пользоваться раненой конечностью. Он мог держать оружие. Мог подцепить затворную скобу и дослать патрон в патронник. Мог держать руль и застёгивать крепежи амуниции. Мог сменить магазин или выдернуть чеку. Этого было более чем достаточно. А игра на скрипке никогда не входила в его планы.

Звуковой сигнал вызова повторился, но на этот раз без голоса диспетчера. Нил сел в машину и бросил секундный взгляд в широкое зеркало заднего вида. Оттуда на него посмотрел сорокалетний мужчина. Множество глубоких морщин пересекало его открытый лоб и разбегалось мелкой сеткой из уголков глаз. Компактная гарнитура примостилась за левым ухом, а её крепкий ободок придавил короткие тёмные волосы, обильно украшенные сединой. Каждый раз, видя себя в зеркале, Андерсон готов был дать своему отражению все шестьдесят. Разве что глаза ещё сохранили отголоски какого-то юношеского блеска, несмотря на то, что они видели множество такого, о чём Нил предпочёл бы забыть.

– Сорок один ноль семь, ответьте, – корректно повторил диспетчер, словно чувствуя, что оперативник где-то рядом, но не спешит отвечать.

Андерсон пригладил жёсткие, как проволока, волосы, после чего ткнул пальцем в клавишу передачи.

– Сорок один ноль семь слушает.

Его хрипловатый голос заполнил тишину салона, словно вдохнув в него жизнь.

– Андерсон?

– А кого ещё ты ожидаешь услышать под этим номером вечером среды, Курц? – он позволил себе лёгкую улыбку.

– Стандартная проверка, Нил, всё в порядке, – отозвался диспетчер, и Андерсон готов был поспорить, что тот тоже улыбнулся, сидя у себя за пультом слежения.

Диспетчер замолчал на несколько секунд, что было не свойственно обычному ритуалу короткого приветствия экипажа, перед тем как направить его в нужный район. Нил слишком долго занимался этой работой, чтобы заподозрить неладное. Он вопросительно поднял бровь и посмотрел на индикатор канала связи. Диспетчер всё ещё был подключён.

– В чём дело, Курц, что ты хочешь мне сказать?

– Ничего, просто сверяю, в какой сектор вас сегодня направили.

– Давай, удиви меня, – саркастически протянул он.

– Ты как всегда работаешь за периметром, – сосредоточенно ответил невидимый собеседник, и по голосу было понятно, что он сейчас крутит перед собой огромную проекцию рабочих секторов пригорода. – Учитывая твои заслуги, давно уже можешь отказаться от этой чёртовой дыры и работать в центре. Тут безопаснее, как-никак.

– Расскажи об этом тем, кто остался за периметром, – сухо ответил Андерсон, продолжая выжидающе смотреть на синеватое свечение над приборной доской.

– В общем, тут такое дело, за периметр сегодня выделяются только два патруля.

– Вот и подвох, – хмыкнул Нил, дождавшись подтверждения своих умозаключений.

– Что? Повтори, сорок один ноль семь, не понял тебя.

– Всё в порядке. Работаем в два патруля, не привыкать. – Андерсон ещё раз провёл рукой по жёстким волосам, чувствуя, как уличная пыль хрустит под поверхностью пальцев. – С чем это связано, можешь сказать?

– Общее снижение активности за пределами периметра. Для повышения скорости реагирования, большая часть групп работает… – задумчиво протянул Курц.

– Понятно, понятно, – прервал он диспетчера, не желая больше слушать стандартную формулировку, официально принятую в отделе. – Можешь не продолжать, ничего нового.

– Говоришь так, будто я могу на это повлиять, – недовольно буркнул собеседник.

– И в мыслях не было, – хмыкнул Андерсон. – Куда мне выдвигаться?

– Зона Б-6.

– Хорошее место, ничего не скажешь. Ты же знаешь, что у меня не полная группа? Дэрэк слёг с температурой под сорок после того, как мы слишком долго возились с «изморозью» в прошлый раз.

– Я знаю, Нил, – отозвалось синеватое свечение. – В случае регистрации серьёзного пробоя, хотя бы до «гаммы», организуем усиление. С мелочью вы и так справитесь. Местные вольные охотники вам в помощь. Но я уверен, что ничего не произойдёт. Последнее время всё спокойно. Может быть, всезнайки из научного отдела правы, и всё начинает успокаиваться?

– Может быть, – Андерсон согласно кивнул и удобнее устроился в водительском кресле, после чего притопил клавишу пуска двигателя.

По корпусу машины тут же пробежали еле ощутимые вибрации, и послышался размеренный гул силовой установки.

– Сорок один ноль семь, выдвигаюсь за периметр, зона Б-6, – отрапортовал Андерсон и положил руки на рулевое колесо.

– Удачи, Нил, и спокойного патруля. Остальные уже направляются к точке сбора.

– И тебе хорошо отдежурить, Курц, – кивнул Нил и тронулся с места.

Синеватое свечение над приборной доской погасло. Началась работа. Андерсон посмотрел на холодное осеннее солнце. Теперь оно окажется у него за спиной, и он так и не увидит, как тёмные очертания города поглотят свет угасающего дня. Он встретит ночь в полумраке улиц и проулков высоких зданий, а ему так хотелось увидеть солнечный диск, замирающий над самой кромкой города. Конечно, это можно сделать утром, дождавшись рассвета на противоположной стороне мегаполиса, но он не любил восход. Восход зачастую был обагрён кровью. Он любил закат.

Мощный внедорожник, оснащённый большими широкими колёсами, резко развернулся на сто восемьдесят градусов, пересекая пустые полосы. Агрессивный внешний вид автомобиля придавал ему сходство с хищным зверем, учуявшим добычу. Рифлёные покрышки пронеслись по ковру из опавших листьев, потревожив их мёртвенный покой.

Навстречу двигался ещё один грузовик службы снабжения, фырча старым дизелем, и Андерсон не мог не отметить того, с каким удивлением и любопытством водитель из высокой кабины уставился на него. Но Нил уже давно привык к подобным взглядам. Начиналась его смена. Начиналась его работа. Круг внимания Андерсона быстро сузился до размеров тактической группы и возможных угроз. Он не мог позволить себе такую непростительную роскошь, как отвлечённые мысли о том, кто и как на него смотрит, ведь это не имело никакого отношения к делу.

Приятное ощущение послушного ускорения автомобиля согревало душу. Свет угасающего дня исполнял свой прощальный танец множеством бликов на приборной доске, а за боковыми стёклами мелькали стволы обнажённых деревьев и полуразрушенные складские боксы из выгоревшего кирпича и профнастила. Бледно-жёлтые блики искрились в пыльных окнах далёких домов, словно подавая последние спасительные сигналы, перед тем как неминуемо сгинуть в пучине надвигающейся ночной тьмы.

Андерсон быстро промчался по полузабытой дороге и, свернув несколько раз, выбрался в жилой квартал, где влился в шумный поток машин. Он двигался в противоположную от центра сторону, не замечая на себе любопытных взглядов окружающих водителей и прохожих. Чтобы лишний раз не отвлекаться от своих мыслей на чужие оценки, он провёл пальцем по индикатору на приборной доске, увеличив насыщенность внешней тонировки. Теперь все окружающие могли видеть лишь матово-чёрные стёкла его автомобиля, дорисовывая в своей фантазии образ водителя как их душе было угодно.

Попутных машин становилось всё меньше, в то время как поток встречных даже и не думал ослабевать. Все спешили поскорее завершить свои дела за периметром и вернуться под спасительное покрытие станций слежения.

Массивные грузовые транспорты службы внешнего снабжения, ввозящие в город необходимые материалы с близлежащих хозяйств и предприятий, выстроились плотной колонной, заняв свою выделенную полосу. Несмотря на достаточно мирное название, со стороны они больше походили на бронепоезда с высокими кабинами, обваренными дополнительной защитой и усилениями. В силу профессиональной привычки, даже не желая этого, Андерсон подмечал отдельные характерные следы и отметины, оставленные на некоторых машинах. Впрочем, большинству из них было уже много лет. Видимо, владельцы не торопились выполнять распоряжение городских властей о сохранении общественного спокойствия и убрать их с поверхности грузовиков.

Андерсон больше не желал находиться в «спокойном» центре. Душой и телом он уже давно был в своей родной стихии, в том мире, где всё было настоящим. Где не было наносной показухи. Не было броских вывесок и задорных реклам. Где не было фальшивой реальности. Где жизнь была такой, какая она есть и где только от быстроты твоей реакции, оснащения или умения избегать «непрошеных гостей» зависело то, настанет для тебя завтрашний день или нет. Дерзкое предвкушение уже начинало щекотать его нервы, вынуждая сильнее притапливать педаль ускорения. Тёмным матовым пятном его внедорожник летел по пустой полосе, подобно породистой гончей, почувствовавшей добычу и вытянувшей вперёд свою острую морду.

В скором времени он достиг периметра. Несмотря на все достижения науки и прогресса, человечество не спешило меняться и избавляться от своих проверенных веками привычек. Самым простым решением защитить себя или избавиться от всего непрошеного – было желание отгородиться от этого. Сделать вид, что этого нет. Доверить защиту собственной безопасности бездушному препятствию и слепо верить в его непреодолимость и несокрушимость. Нил каждый день мог наблюдать уродливое доказательство этого утверждения.

Периметр – четырёхметровая стена из бетонных блоков и стальных балок, возвышалась над небольшой будкой КПП и помещениями для дежурного персонала. Десятки мощных прожекторов и сложного оборудования торчали на поверхности стены, опутанные множеством проводов и кабель-каналов. Где-то вдалеке виднелись пара патрульных копов, медленно шагающих по узким мосткам на поверхности этой стены. Андерсон как никто другой понимал, что вся эта конструкция не столько защищает от истинной опасности, сколько до сих пор продолжает делить людей на сорта. На тех, кто живёт в «центре» и на тех, «кого не жалко». Вот только он так не считал. В то время, когда всем следовало бы сплотиться и прикрывать друг друга, люди ещё больше разобщались, продолжая верить бездарным крикунам и каким-то бредовым утверждениям прошлого мира.

Нил сбавил скорость и остановился, дожидаясь, пока через КПП пройдут две старых легковушки, обильно коптящие сизым дымом сквозь проржавелые выхлопные трубы. Дежурный полицейский, периодически дышащий себе на замёрзшие руки, быстро осмотрел первую машину вместе с водителем и поспешно махнул, чтобы тот проезжал.

Несмотря на кажущуюся простоту его работы, на нём была одета полная полицейская броня, а на ремне висел крупнокалиберный пистолет-пулемёт с примкнутым «барабаном» на пятьдесят патронов. Нил посмотрел на крышу будки КПП, где за пулемётом мёрз ещё один блюститель порядка. Ему всегда было интересно, кого и от чего они призваны были защищать? Тем временем в широком окне постройки появились ещё две фигуры с чашками горячего кофе в руках. Очевидные счастливчики, чья очередь морозить задницы на улице ещё не настала. Они смотрели на его автомобиль, и в их глазах не было ни удивления, ни любопытства.

Впрочем, Андерсон уже давно перестал обращать внимание на реакцию на своё появление. И уж тем более его мало волновало, кто и что о нём думает. Он делал свою работу, копы свою.

Следующий автомобиль занял место первого, и Андерсон медленно двинулся за ним. Дисплей камеры заднего вида показывал лишь пустую ленту асфальтового полотна, выбеленного холодом. Он был последним, кто готов был преодолеть этот КПП. Ещё десяток метров, и он с головой уйдёт в работу. В какой-то мере, он был счастлив. Работа вошла в привычку, впиталась в кровь, стала его жизнью. Она никогда не оставляла его, потому что однажды увидев всё то, что видел он, уже нельзя было воспринимать жизнь как раньше. Нельзя было прикрыться этими яркими шторами «центра» и успешно делать вид, что ничего не происходит.

Он не мог забыть о работе, даже когда оказывался наедине с собой, в тишине комфортабельной квартиры в центре города. Тогда, сидя в кресле и глядя на то, как блики уличных огней искрятся на кубиках льда в стакане виски, он прислушивался. Прислушивался к шуму ночного города. Урчанию моторов и шуму турбин. Вою сирен и шорохам в темноте коридора. А яркие блики, проникающие сквозь решётку открытых жалюзи, продолжали вспыхивать на подтаивающих гранях кубиков льда и отражаться матовым светом на поверхности «Глока».

Теперь это была его жизнь, в которой больше не было места ни для чего. У него не было детей. Сейчас он не мог допустить даже мысли о том, что привнесёт в этот агонизирующий мир что-то столь чистое, хрупкое и беззащитное. Да и что он сможет сказать своему отпрыску? Как объяснит то, почему он принял это решение, а теперь учит его или её, как правильно держать пистолет и почему надо подключать электрический ток к решётке входной двери на ночь. А ведь когда-то всё было не так. Он был молод. Его тело пело гимн расцветающей жизни. Он любил это неустанное движение вперёд и стремился ко всему новому. Он был счастлив с девушкой. Готов был стать с ней единым целым. Чем-то большим, нежели просто Нил Андерсон. Он был искренне готов привнести в этот мир что-то новое. Но потом…