История о двоих

© Энтони Саймски, 2025

ISBN 978-5-0067-4266-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

История о двоих

Глава 1

За окном старой «брежневки» светило солнце. То самое приятное, вечернее, жёлтое солнце. Согревающее и умиротворяющее. Косые лучи проникали сквозь запылённое стекло тесной кухоньки последнего этажа пятиэтажки. Через пластиковое окно, откинутое на проветривание, доносились радостные крики ребятни из песочницы. Задувающий ветер покачивал края старой занавески, забрызганной жиром и со следами затяжек от когтей кота Рыжика.

Пахло горячим маслом и жареным тестом. Антон чётко ощущал аромат румянящихся пирожков с картошкой. От этого яркого чувства желудок сводило в блаженном предвкушении. Всё это было таким знакомым и родным, что абсолютно не хотелось подниматься с табуретки, продолжая щуриться под согревающими лучами вечернего солнца, прислонившись спиной к засаленному пятну на покрашенной стене.

Скворчало масло. Под ногами поскрипывали старые полы. Жёлтые отблески вечернего святила плясали на противоположной стене, лишённой обоев. Он хорошо помнил тот момент, когда обдирал эту старую, рассохшуюся цветную бумагу, имея твёрдое желание выровнять стены и обшить их чем-нибудь более подходящим для кухни. Чем-то способным защитить от жирных паров и летящих брызг. Но не успел. Стены так и остались выкрашенными в персиковый тон, с затёртыми до блеска углами. Это было странно, но при этом выглядело таким родным, что он не стал задумываться.

На самом деле, трепыхающаяся на окне шторка была из ванной. Отец временно повесил её на простенькую гардину, когда они только переехали, и она так и проболталась почти пятнадцать лет. Впрочем, её он точно менял. И ремонт делал…

– И что у тебя с Анькой? – голос матери выдернул Антона из плена обволакивающей неги и предвкушающего бурления желудочного сока.

Она стояла у плиты и ловко перекладывала со сковородки подрумяненные пирожки, подцепляя их деревянными, ещё советскими, щипцами для белья от стиральной машины. Инструмент выглядел весьма громоздким, но мама прекрасно с ним справлялась.

– Анька классная, – мечтательно протянул он, потягиваясь.

– Любишь её?

– Больше всего на свете.

Губы женщины тронула лёгкая улыбка, а в глубоких, карих, выразительных глазах промелькнули блики сдерживаемой печали.

Антон мысленно отдёрнул себя, припомнив, что отец ушёл к другой женщине относительно недавно, и, наверное, не стоило ему говорить о чувствах. Особенно столь нагло расплываясь в довольной улыбке, думая о любимой девушке.

Расставание и развод дались маме очень тяжело. Слёзы, проклятья и угрозы. А также бесконечное сожаление о прожжённой жизни, которую уже не вернуть. Ей было тяжело с этим справиться, и кто-то из подруг порекомендовал обратиться в клинику. Мама посетила несколько процедур, рассказывая, как крепили электроды на голову и били током, будто она герой из «Пролетая над гнездом кукушки».

– Ты сколько ещё планируешь пожарить? – он сменил тему. – Кушать хочется.

– А Аньку твою, тебе не хочется? Совсем перестал меня навещать! Будто это она тебя родила!

– Чего?

– Ещё сковородку, говорю, и можно приступать.

Она отвернулась к плите, поправляя длинные вьющиеся чёрные волосы.

– Не помню у тебя такого халата, – заключил он, с любопытством разглядывая переливающийся узор из зелёно-золотых листьев, вышитый на легкой ткани.

– Это же бабушкин, не узнаёшь разве?

– Да? Что-то не припомню. Но красивый, тебе идёт.

– Ты как отец! Говоришь так, лишь бы я отстала.

– Да ну, мам, чего ты? Я не это имел в виду. – Антон поднялся и, сделав шаг, аккуратно обнял её за плечи. – Правда, красивый халат. Может, сходим прогуляться после ужина? Смотри, какой вечер классный!

Похоже, он и правда давно её не навещал. Исходящее тепло родного человека ощущалось даже сквозь одежду, отчего сердце приятно щемило от переполняющей нежности и горького сожаления о чём-то далёком и утраченном.

– Да, вечерок что надо, – кивнула она, продолжая орудовать щипцами. – Осень, как-никак.

Антон тихо прыснул и недоверчиво посмотрел на зелёную верхушку берёзы, растущей за окном.

– Какая осень? Лето же.

– Ну какое же лето? Вон, посмотри, небо зеленеет…

– Мам, у тебя точно всё хорошо? Как небо может зеленеть, о чём ты говоришь?

– Посмотри в окно, Фома неверующий, – женщина ткнула масляной хваталкой для белья в стекло, оставив жирный след.

Он недоверчиво поднял бровь, но всё же взглянул ещё раз.

Небо действительно изменилось. Какая-то рябящая пелена стремительно приближалась от линии горизонта, возвышаясь над крышами домов, подобно надвигающемуся цунами. Цветовой спектр вечернего свечения стремительно менял окрас. Умиротворяющие жёлтые тона, так подходящие к шкворчанию масла на сковороде, перетекали в ядовито-зелёный оттенок.

Сердце учащённо забилось в предчувствии беды.

– Над полями, что ли, химикаты распыляют? – задумчиво протянула мама, даже не поддаваясь панике.

– Да какие, на хрен, поля, мам! Мы промышленный центр! – Антон подскочил к окну, выглядывая в стремительно приближающееся облако чего-то неизвестного. – Это по нам пиндосы бахнули, по ходу!

– Это ты с видеоиграми перебрал. Везде апокалипсис и война теперь мерещится. Звука же не было.

Антон не ответил, чувствуя стремительно пробуждающийся животный страх перед чем-то неведомым. Наверное, нечто подобное испытывали первобытные люди, когда слышали гром и видели молнии. Казалось, только мгновение назад рябящая пелена была далеко за кромками крыш, а свет только начинал зеленеть. Но вот уже безбрежная лавина рябящих точек вздымалась ввысь, заслоняя солнечный свет. Краски блекли, окрашивая окружающие предметы в тёмные оттенки зелёного.

– Прочь от окна! – только и успел выкрикнуть он. – Отойди от окна, живо!

Но мама продолжала стоять, задумчиво постукивая щипцами по стеклу.

Он подскочил и, схватив за плечи, изо всех сил отдёрнул к противоположной стене. Уши мгновенно заложило, словно самолёт за секунду набрал несколько километров высоты. В следующее мгновение окружающее пространство заполнил неизведанный стрёкот и писк, будто с неба посыпались миллионы звенящих бубнов. Антон не успел ничего сообразить, как огромная, рябящая волна окончательно заслонила солнечный свет.

Последнее, что он видел, – это как разом лопнули все стёкла в доме напротив. Но стрёкот заглушил звон. Не успели осколки пролететь и метра, как их поглотила рябящая пелена.

И в это же мгновение волна с грохотом разбилась о стены «брежневки». Мать и сын повалились на пол, накрытые волной битого стекла и чего-то мерзкого, назойливо цепляющегося к одежде и коже. Антон инстинктивно зажмурился и подогнул голову, ударившись лопатками о грязную стену. Мама грузно упала ему на грудину и это смягчило падение.

Стрёкот и звон стали невыносимыми. Тысячи мелких цепких лапок скребли по одежде, рукам и лицу. Природные инстинкты и жуткий страх вынуждали барахтаться, стряхивая с себя неизвестных насекомых. В непроглядной темноте закрытых век он чувствовал большие, толстые тельца, размером с пару спичечных коробков, быстро разбегающиеся из-под пальцев. Стекло посекло кожу, но он не обратил на это внимания. Что-то больно хлестало ладони, подобно лопастям вращающегося вентилятора. Должно быть, крылья неведомой дряни.

Антон барахтался и мычал, не в силах открыть глаза и рот, так как по лицу бежали десятки лапок. В голове крутились ужасные образы неведомых жуков или кузнечиков, и ему казалось, что ещё мгновение – и в плоть разом вопьются десятки жвал. Но этого не произошло. Оглушительный звон стих столь же быстро, как и пришёл, и он резко открыл глаза, продолжая отбиваться от невидимых тварей.

Оказывается, не отдавая себе отчёта, он давно вскочил на ноги и углубился в коридор. Одежда цела, и по ней никто больше не бегал, хоть тело до сих пор ощущало тысячи цепких прикосновений.

Антон судорожно обернулся, но выхватил лишь стремительно исчезнувших в проёме комнаты продолговатых насекомых. Впрочем, мозг скорее дорисовал образ, чем-то напоминающего таракана-прусака, только размером с ладонь, нежели он действительно успел его разглядеть нечто подобное.

От вечернего солнца не осталось и следа, словно за выбитым окном был дождливый осенний день. Вот только вместо привычного серого свечения всё окутывала зеленоватая дымка.

– Что за дерьмо?! – наконец-то осознанно воскликнул он, поняв, что всё это время крыл отборным матом, как только по лицу перестали бежать цепкие лапки.

– Антоша! – раздался с кухни болезненный голос матери.

– Боже мой, мам! – он влетел в кухню.

– Антоша…

Она уже поднялась и с трудом стояла на дрожащих ногах, упираясь в развороченную мойку.

– Мама, – с ужасом прошептал он, глядя на раны.

Тело женщины покрывало множество дыр, словно она попала под шквальный огонь крупнокалиберного пулемёта. Вот только крови не было. Просто множественные отверстия в плоти и одежде, размером с шарик для пинг-понга.

Антона пробрала крупная дрожь, а к горлу подкатил рвотный позыв. Он в ужасе вытаращил глаза, пытаясь сообразить, как быстро вызвать скорую и что вообще надо делать при таких травмах, но мозг отказывался соображать, будучи не в состоянии переварить увиденное.

Сквозь дыру в щеке виднелись зубы, словно плоть вырезали остро отточенным лезвием, а края мгновенно зарубцевались. Длинные чёрные локоны отваливались и беззвучно падали на пол, покрытый толстым слоем тёмных точек, напоминающих мышиные экскременты.

– Боже мой, мама, что с тобой?! – воскликнул Антон, вытянув руки и шагнув к ней, не понимая, что делать, но так и не смог прикоснуться.

Голова шла кругом. Натянутые нервы были готовы лопнуть со звоном стальной струны. Надо было осмотреть раны, оказать помощь, но что-то незримое внутри подсказывало, что лучше не прикасаться.

– Антоша… – прохрипела мать. – Это высвобождает меня… Я… Я не хочу…

Из уголков остекленевших глаз женщины скатились слезинки.

Омертвевшую тишину кухни нарушил звук постукивающих зубов Антона.

– Что? – дрожащим голосом спросил он, не понимая, как и чем может помочь.

– Беги, сынок… – с последним выдохом сказала она и начала безвольно оседать.

Внутри всё оборвалось. Он никогда не думал, что станет свидетелем картины ужасной и необъяснимой смерти родной матери. Время словно замедлило бег, а сердце подпрыгнуло высоко в груди, потянув за собой нервы и завязав узлом. Это было реально и нереально одновременно. Как в дешёвом эффекте из фильма проходной категории. В голове пульсировала только одна мысль: этого не может быть.

Это не могло быть правдой. Зелёный свет, насекомые-переростки, раны на теле, из которых не сочится кровь, толстый слой чёрных экскрементов на полу. Опрокинутая сковорода и растоптанные пирожки. Но это происходило прямо на глазах.

Не успело безвольное тело коснуться пола, как израненную маму буквально вывернуло наизнанку со звуком лопнувшего арбуза. Ничего не соображающий Антон взвизгнул и отпрянул назад в коридор.

Вопреки всему в разные стороны не брызнула кровь и не полетели ошмётки внутренностей. То, что когда-то было женщиной, мгновенно превратилось в коричневато-зелёную бурлящую массу, из которой формировались длинные отростки, похожие на струи монтажной пены, бьющей из баллона.

У Антона подкосились ноги. Чуть было не плюхнувшись на задницу, он продолжил пятиться в коридор, не в состоянии оторвать глаз от чудовищной метаморфозы, бурлящей в центре раскуроченной кухни. Отростки пены уперлись в плиту, стол, холодильник. С грохотом сорвали навесные шкафы с посудой.

Одно щупальце метнулось следом за ним, но не дотянулось пары сантиметров до пяток, пробуксовывающих на россыпи чёрных точек. Какой-то клокочущий звук вырвался из недр пенящейся массы, и отросток быстро стал приобретать форму длинной тонкой лапы, заканчивающейся острым когтем.

Мозг окончательно отказал под напором адреналина и страха. Антон побежал, даже не сообразив, что направляется в дальнюю комнату, а не к входной двери. Хватая ртом воздух в попытке закричать, он подскочил к окну, выходящему на противоположную сторону дома. Трясущиеся пальцы схватились за ручку, и он даже не обратил внимания на целостность стекла.

А на кухне уже скребло когтями по ламинату и разбитой посуде ужасное нечто, которого попросту не могло быть. Гортанный клёкот перерастал в истерический визг неведомых голосовых связок, от которого закладывало уши и парализовало тело.

Антон забрался коленями на подоконник. Мерзкий животный страх сковывал движения настолько, что он с трудом двигался. Ноги разъезжались, а удерживать равновесие становилось всё сложнее с каждой секундой.

Скрипнул запорный механизм, и он рванул раму на себя. За ней оказалась ещё одна. Обливаясь холодным потом, он повернул ручку и снова потянул, чуть не упав с подоконника. За открывшейся створкой возникло ещё одно оконное стекло, только на этот раз заключённое в советскую деревянную раму, запертую на старый шпингалет, измазанный краской. Он вцепился в него и стал раскачивать шпиндик из стороны в сторону, проклиная того, кому пришло в голову закрасить засов в закрытом виде.

Что-то переродилось на кухне. Истошный визг сменился глубоким вдохом огромных лёгких и низким рычанием, отразившимся от узких стен комнаты. Неведомая тварь, монстр, нечто делало первые шаги, скребя когтями по ламинату и с шумом вдыхая едкий запах страха.

Спину обдало волной холода. Весь видимый мир уменьшился до размеров трясущихся пальцев, раскачивающих шпингалет. Он боялся обернуться. Боялся упустить драгоценные секунды.

Нечто визгнуло и стремительно бросилось следом за ним в комнату. Скрежет когтей приближался. Судя по звукам, тварь за одну секунду миновала коридор и половину предыдущей комнаты, замерев в дверном проёме, разглядывая взмокшую спину.

То, что когда-то было мамой, теперь пришло за ним с явным намерением растерзать. Убить. Отомстить. И он знал, за что. Чувствовал это в глубине скукожившейся души, трепещущей от страха. Убить за то, что ничего не сделал, не воспринял серьёзно затянувшуюся болезнь. За то, что тогда не сразу бросился ей на помощь…

Шпингалет поддался, и Антон навалился на старую раму, распахнувшуюся наружу. Ему было настолько страшно, что перспектива падения с пятого этажа казалась лучшим выходом, чем обернуться и взглянуть на то неведомое, во что превратилась мать. Нечто зарычало и бросилось за ним, глухо стуча когтями по ковру.

Антон метнулся вперёд, но ставшие ватными ноги лишь слегка оттолкнулись, проскользнув по подоконнику. Впрочем, этого оказалось достаточно, чтобы вывалиться навстречу приближающемуся газону и трубам теплотрассы.

Ощущение свободного падения на секунду притупило страх перед неведомой тварью, оставшейся в квартире. Внутри зародилось уверенное предчувствие скорого спасения. К тому же он почему-то знал, что достаточно вытянуть руку, и можно будет схватиться за крепкий трос, спускающийся с крыши вдоль стены «брежневки». Кажется, ему удалось спастись. Осознание этого разжимало оковы ужаса, и он смог провернуться в воздухе так, чтобы видеть распахнутое окно.

Темнеющий квадрат внутри бетонной панели медленно удалялся, теряясь на фоне других окон, залитых зеленоватыми отблесками. Антон даже начал чувствовать подступающую эйфорию от падения, когда внезапно из мрака проёма выскочило нечто.

Тонкие, длинные лапы на манер паука-косеноги вонзились в стену, а следом вылетело плотное тело. Существо держалось на отвесной поверхности столь же легко, как если бы это был нормальный пол. В один миг оно оказалось рядом, и огромная зубастая пасть сомкнулась на ноге падающего Антона, пронзив острой болью, словно в плоть вогнали сотню раскалённых гвоздей.

От резкой остановки в бедре и колене что-то хрустнуло. Страх с новой силой ударил по бокам, чуть было не разорвав почки от выброса ещё большей порции адреналина. Мерзкая тварь в одно мгновение подтянула его к себе, ловко перехватив искалеченную ногу длинными лапами.

Такого существа не могло быть. Словно сплюснутый с боков череп тиранозавра Рекса, обтянутый тонкой кожей, на длинной, подвижной шее. По обеим сторонам тела проступали очертания рёбер и ещё каких-то костей.

Теперь шея изгибалась из стороны в сторону, словно вставший дугой садовый шланг, а клацающая пасть медленно приближалась к брыкающейся ноге. Несколько рядов огромных клыков смыкались и размыкались, не торопясь вонзиться в беззащитную плоть.

Антон хотел закричать, но не мог. Он задыхался. Ему не хватало воздуха. В конце концов тварь подтащила его к себе и, обхватив каким-то щупальцем за обе ноги, засунула конечности в пасть, подобно листу бумаги в промышленный шредер.

Боль стала невыносимой, и он закричал. Только это был какой-то странный, хриплый крик. Огромное напряжение всех мышц и лёгких, давящих на голосовые связки, порождали всего лишь протяжный, сиплый стон…

Антон Стрельцов проснулся от собственного хрипа, так и не ставшим истошным криком боли. Сонный паралич медленно отступал. Разум возвращал контроль над телом. В лёгких кончился воздух, и сиплый стон наконец прекратился. Он хлопнул себя по лицу отяжелевшими ладонями, растирая выступившую слюну и пот.

Надпочечники ныли от адреналина, который выбросился и в реальности. Тело пробирала мелкая дрожь, а ноги сводила противная, зудящая боль заживших ран. Похоже, этот кошмар с ощущением того, как клыки Визгли скребут по кости, будет преследовать до конца дней. Он чертыхнулся и подался вперёд, растирая покалеченную ногу, терзаемую фантомными воспоминаниями. Кожаная обивка «Гелендвагена» тихо скрипнула, когда Антон сел, отлепляя потную футболку от поверхности сиденья.

– Чёрт, – он посмотрел на мокрое пятно.

Остатки дурного сновидения неуверенно отступали, возвращая сознание в реальный мир, но сердце по-прежнему не унималось, словно он действительно только что выпрыгнул из окна, пытаясь спастись от порождения саранчи. Снаружи послышались приближающиеся шаги.

Антон невольно встрепенулся и, скорее по привычке, чем ожидая подвоха, положил мокрую ладонь на рукоять дробовика двенадцатого калибра. Приклад оружия был спилен, а само оно закреплено параллельно задним сиденьям под потолком. Глухо щёлкнул замок тяжёлой дверцы, и в салон заглянула Анька.

Утренний свет, проникающий сквозь узкие окна под потолком гаража, отражался матовым свечением в длинных распущенных волосах. Под прямой чёлкой поблёскивали светло-голубые глаза. Пухлые губы тронула настороженная улыбка. На девушке была футболка с глубоким вырезом, открывающая манящую ложбинку между грудей и тонкие бретельки красного лифчика.

Одного этого момента оказалось достаточно, чтобы первородный страх, так ярко оживший во сне, начал угасать, освобождая место для тёплого и согревающего чувства. Как он хотел всегда просыпаться и видеть улыбающуюся Аньку. Этот милый овал лица, аккуратный носик и тёмно-красный отлив крашеных волос. Эти едва заметные морщинки вокруг глаз, выплаканные горечью утраты родных и близких.

– Кошмар? – тихо спросила она, положив ладонь на мокрую грудь. – Я услышала, как ты хрипишь.

Антон кивнул, делая глубокий вдох и смахивая с лица остатки липких капель, после чего жестом пригласил девушку придвинуться поближе. Вынырнув из реалистичного мира ужаса, ему хотелось почувствовать реальность окружающего пространства. Удостовериться, что всё это действительно осталось в прошлом. А липкого сиденья Гелика и ноющей ноги для этого оказалось недостаточно. Он хотел ощутить именно умиротворяющее тепло близкого человека.

– Всё хорошо, любимый, всё хорошо, – с пониманием сказала девушка, аккуратно забираясь в машину и прислоняясь к нему.

Не задумываясь, Антон обхватил её свободной рукой и благодарно прикоснулся губами к макушке. Анька тихо хмыкнула и подняла руку, обращённую к нему раскрытой ладонью. Мужчина благодарно улыбнулся и осторожно поднёс к ней свою, предварительно обтерев о сухой участок брюк. Пальцы соприкоснулись и так и замерли, подобно двум сомкнувшимся половинкам одного целого.

– Что это был за кошмар? – тихо спросила она, едва касаясь подушечек пальцев своими.

– Первый день. – Коротко и ёмко ответил он сорванным голосом, словно действительно только что орал во всё горло.

Анька положила свободную ладонь на шею поверх бешено пульсирующей артерии, будто призывая её успокоиться.

– Видел маму?

Он кивнул.

– Успел сказать, что хотел?

– Нет. Визгля грызла меня. Чёрт, это было так реалистично, как тогда…

– Это сон, – девушка перевела руку на металлический бондаж, помогающий Антону полноценно опираться на изувеченную ногу, закреплённый поверх тёмных грубых брюк. – Всё хорошо, успокаивайся…

– Да, я понимаю, насколько это тупо звучит, – он попробовал выдавить ироничную улыбку.

– Вовсе нет.

Она вернула руку на шею своего мужчины и, подсунув под щёку ладонь, положила голову на плечо. Антон был горячим. Так бывает, когда под утро снится что-то яркое, заставляющее сильно переживать. В салоне скопилась духота. Возможно, именно это спровоцировало кошмар. Очевидно, небольших зазоров опущенных стёкол в закрытом помещении оказалось недостаточно для полноценной вентиляции, хотя на улице хватало.

Стоило открыть дверцу внедорожника, как лица коснулся горячий, душный воздух с запахом свежего пота, но это нисколечко не смущало. Это был запах её мужчины. Единственного родного человека во всём свихнувшемся мире. Точнее, того, что от этого мира осталось. В такие мгновения ей искренне хотелось оказаться внутри его сна и расстрелять все семьдесят патронов Макарыча, чтобы тварюга навсегда перестала истязать Антона в кошмарах.

Анна нежно поглаживала крепкую, сильную грудь мужчины, разделяя его переживания. Все выжившие прошли через нечто подобное. И когда она просыпалась от судорожных подёргиваний не слушающихся рук, пытавшихся выдернуть фантомы родных из хлюпающей кровавой жижи, в которую они превращались, Антон всегда был рядом. Только в его объятиях она могла успокоиться.

Иногда, после пробуждения, она долго плакала, уткнувшись лицом в горячее плечо мужчины, а он гладил её по голове, нежно укачивая, словно маленького ребёнка. Они заботились друг о друге, никогда не считая глупостью то, что искренне волнует одного из них. А скоро им предстояло разделить взаимную нежность и заботу не только друг с другом.

Так они пролежали пару минут, пока Антон окончательно не пришёл в себя.

– Как там наш крепыш?

Он скользнул ладонью по груди девушки и остановился на животе. Анька поудобнее устроилась, положив руку поверх его.

– А что, если там крепышка? – улыбнулась она.

– Я имел в виду, крепыш-животик. Вон, тугой какой становится.

– Так и должно быть на шестом месяце. Всё-таки мальчика ждёшь?

– Конечно, – кивнул Антон и повернулся к девушке. – Но это был вопрос с подвохом, я прав? Думаешь, я девочку буду меньше любить?

– Нет, – хихикнула Анька. – Меня не проведёшь, ты не способен нас любить меньше или больше, кто бы там ни затаился.

Она нежно сжала его пальцы. Антону нравилась, как выглядит аккуратная ладонь девушки поверх собственной пятерни с разбитыми костяшками.

– Ого, уже нас.

– Ага. Привыкай, папа, – Анька улыбнулась, приподнялась на локте и, нежно чмокнув его в губы, деликатно указала пальчиком на ворох вещей у противоположной дверцы.

– Да, да, извини, – кивнул Антон, ловко подцепив пакет с зубной щёткой, пастой и ополаскивателем для рта. – Сейчас.

– Давай, выбирайся. Я тут немного похозяйничала. Завтрак готов, и вода есть. Так что сможешь как следует помыться.

– Завтрак, – вожделенно протянул он. – Мне как раз снились жаренные пирожки с картошкой.

Антон улыбнулся, начиная понимать, почему подсознание нарисовало ему столь детальную картину приготовления пищи. Кушать хотелось очень сильно.

Анька стала выбираться из машины.

– Пирожков не обещаю, но тосты с грибами будут.

Аккуратно ступив на бетонное покрытие гаража, она случайно задела дверную стойку и тихо пискнула, одёрнув руку.

– Что, беспокоит? – Антон тут же подсел поближе, бросив пакет на колени.

– Не сильно, – девушка поджала губу.

– Вот и не трогай его лишний раз.

– Стараюсь. Случайно прижала.

Он аккуратно взял её руку и осмотрел заживающую рану. Анькины пальцы тут же скользнули между его, сцепившись в замок.

От правого плеча до локтя на смуглой коже красовался вздутый белёсый шрам, словно обезумевшая молния перечеркнула внешнюю часть руки. Верхняя кромка скрывалась под рукавом футболки. Там была саднящая, плохо заживающая ранка, залепленная широким пластырем. Именно она и доставляла девушке больше всего неприятностей, стоило только случайно потревожить. Под вздувшимся рубцом пробегала хорошо различимая фактурная жилка, словно туда запихнули чёрную гитарную струну.