© Энтони Саймски, 2025
ISBN 978-5-0067-4241-3 (т. 1)
ISBN 978-5-0067-4242-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Записка первая
Тихий старый дом
Глава 1
Одинокий путник
Тёплую, тягучую тишину вечернего воздуха нарушал лишь размеренный скрип стальных деталей большой телеги и усталое сопение упряжки мулов. Широкие самодельные гусеницы из плотной резины вновь и вновь пробегали по замкнутому кругу, оставляя отпечаток протектора в толстом слое горячей пыли.
Мы были в пути почти неделю, и большая часть маршрута осталась позади. Несмотря на то, что караван двигался по одному из наиболее безопасных маршрутов, наш стрелок Илья Столяров неизменно находился у старого «ДШК», затянутого брезентовым пыльником. Сейчас на его вечно суровом лице застыло выражение безмятежной отрешённости. Положив голову на могучие руки, сложенные поверх оружия, он так же наблюдал за солнечным диском, опускающимся к линии горизонта.
По обеим сторонам дороги бежали полосы выгоревшего кустарника. Видимо, ещё до Великой Катастрофы здесь проходила полноценная асфальтовая дорога, от которой сейчас не осталось и следа. А эти переродившиеся, причудливо изогнутые колючки тогда были самыми настоящими лесопосадками, которые ещё немного сохранились у нас на Урале, но здесь практически не встречались.
Я поднял голову и посмотрел на небо, которое было перечеркнуто ржавыми балками каркаса телеги. Конструкция была весьма грубой, но зато надёжной. На этом месте я провёл уже не первый день, наблюдая за бескрайним бледно-голубым небосводом. В такие минуты и часы я буквально чувствовал, как мысли замедляют свой суматошный бег, приходя в абсолютную гармонию с окружающей пустотой и тишиной вечерней степи.
Стоило подключить немного фантазии, и можно было запросто представить себя несчастной жертвой, оказавшейся в брюхе неведомого монстра с прозрачной кожей и ржавыми рёбрами, которые поблескивали металлом лишь в том месте, где об них тёрлись грубые верёвки, растягивающие тент.
Я находился в кузове головной упряжки. Косые лучи солнца пробивались сквозь щели между неотесанными досками, тут же вспыхивая жёлтыми бликами на стальных деталях старого генератора, стоящего рядом со мной. Тут же были закреплены сложенные солнечные батареи, ящики с инструментами и десяток аккумуляторов. Ближе к возвышающейся в центре турели Столярова находились большие пластиковые бутыли с питьевой водой, бережно проложенные грубым войлоком и стянутые кожаными ремнями. Прямо за моей спиной расположились тюки с разобранными юртами, посудой и полевой кухней.
Я немного приподнялся и, перегнувшись через край борта, посмотрел вниз. Последняя ступенька деревянной, криво сколоченной лестницы буквально парила над пыльной поверхностью дороги.
Просвет между верхним ярусом, на котором я сейчас находился, и нижним был затянут тентом. Впрочем, тентом это можно было назвать с трудом. Скорее большим лоскутным одеялом, сшитым из обрывков брезента.
Повсюду стоял стрёкот тысяч насекомых, прячущихся в мелкой выгоревшей траве. Вечерний воздух был настолько нагрет солнцем, что, казалось, превратился в странную невесомую жидкость. И теперь эта жидкость с каждым вдохом заполняла лёгкие, а с выдохом обжигала грудь.
Я никогда не бывал в этих краях. Обычно я ходил в караванах Виктора Москвина, замечательного купца, который превосходно сочетал в себе деловую хватку и хорошее чувство юмора. Но в этот раз случилась беда, и Виктор поймал пулю во время дерзкого нападения бандитов прямо на подъезде к Оренбургской заставе. Всё обошлось относительно благополучно, и он остался жив. Впрочем, ранение оказалось достаточно серьезным, так что ему пришлось остаться в тамошней здравнице на пару месяцев.
В силу того, что мои обязательства по договору были выполнены, я решил не терять времени и нанялся в этот караван, рассчитывая вернуться в Оренбург как раз к выздоровлению Москвина. А там уже и заключить договор на обратный путь. Несмотря на то, что через заставу проходило множество торговых путей, поселение было небольшим. Домов сто, может сто пятьдесят.
Сам же Оренбург находился в десятках километрах западнее заставы. И несколько вечеров я, поднявшись на высокую стену периметра, наблюдал за тем, как ярко-красное степное солнце медленно исчезает за очертаниями разрушенных домов. Их обугленные чёрные контуры напоминали мне уродливые зубы, торчащие челюсти какого-то неведомого существа.
Местные зазывалы несколько раз усердно пытались завлечь меня в рейдовый отряд на зачистку руин и сбора полезных материалов, но я каждый раз отказывался. В каждом деле были свои хитрости и тонкости. Для зачистки руин от возможных бандитов или стай одичавшей живности надо было обладать одними навыками, оружием и экипировкой, а для охраны караванов – совершенно другими.
Я потянулся. От этого движения рифленые подошвы армейский ботинок упёрлись в рюкзак с моими вещами. Сменная одежда, бритвенные принадлежности, несколько ремней, набор инструментов для мелкого ремонта, нож из хорошей стали, кожаные чуни, пропитанные клейковиной, чтоб не пропускали воду. Три десятка патронов для дробовика, спички и прочие мелочи были компактно уложены в эту плотную синтетическую торбу, усиленную вставками из толстой кожи.
Это было то немногое, что принадлежало лично мне, а не Анарбеку Уджаеву, купцу, ведущему этот караван. Я всегда старался выбирать нанимателя с учётом не только финансовой выгоды, но и возможности узнать что-то. Пройтись по неизведанным дорогам. Познакомиться с новыми людьми и попытаться понять, чем они живут. Что движет ими в этом странном мире, пережившим Великую Катастрофу. В конце концов, именно это загадочное желание и вынудило меня покинуть родной дом. Конечно, особой поддержки моё стремление не нашло. Разве что дед, по своему обыкновению, хитро прищурив один глаз, похлопал по плечу и пожелал удачи.
За всю неделю, что я провел на заставе, Анарбек был третьим купцом, который был вынужден искать замену для своих людей. По дороге одного из его охранников подкосило сильнейшее пищевое отравление, поэтому тот был вынужден оставить караван и отлёживаться в здравнице.
Насколько я понял, долгие переговоры Анарбеку были не свойственны. Он задал пару общих вопросов и поинтересовался, насколько хорошо я обращаюсь со своим дробовиком. Потом, сощурив и без того узкие глаза, довольно кивнул, предложив за работу трёхразовое питание и двадцать монет. Я тут же согласился. На заставе было откровенно скучно. К тому же я никогда не был в Казахстане, и какой-то неведомый голос внутри меня стал настойчиво нашёптывать, что именно там меня ждут важные жизненные свершения.
Может, когда мне стукнет пятьдесят, если я, конечно, доживу до этого момента, мне станет интересна обычная жизнь на одном месте. Мне ведь всё равно надо будет вернуться, чтобы ухаживать за своими стариками. Но сейчас такой вариант меня абсолютно не устраивал. Вокруг был огромный и удивительный мир, заполненный массой интересных мест и вещей.
Именно так я и оказался в караване, забирающимся всё дальше вглубь огромной территории, которая когда-то называлась Западным Казахстаном. Сейчас о былых границах некогда могучего человечества напоминали лишь почерневшие здания таможенных постов и ржавеющие остовы автомобилей на подъезде к ним.
Один из мулов нашей упряжки недовольно зафырчал и задрал огромную голову со спиленными рогами. Тут же последовал окрик погонщика из кабины старого грузовика, закрепленной в голове телеги.
Поговаривали, что до Великой Катастрофы эти животные были значительно меньше и вообще выглядели по-другому. Никаких рогов, не такие массивные копыта и длинные уши. Но это было тогда. Я эти времена не застал. Сейчас же мулы являлись одними из самых распространённых вьючных и тяговых животных, безропотно шагающими по множеству караванных путей.
Эта могучая, переродившаяся после Катастрофы скотина прекрасно выучила распорядок своего трудового дня. И, словно чуя скорую остановку на ночлег, всё чаще и чаще поднимала голову, издавая усталый хрип.
Меня всегда поражала выносливость мулов. Они могли тянуть нашу двадцати четырех метровую двухъярусную телегу на протяжении десятка часов, не сбавляя и не увеличивая скорости. Мощные задние копыта, толщиной с человеческий торс, размеренно шагали по пыльной дороге, оставляя отпечаток огромной подковы. Их длинные лысые хвосты с плотной лепёшкой свалявшегося меха на конце, служили отличной защитой от надоедливых насекомых. А вот передние ноги мула были почти вполовину короче, и животное опиралось на них только когда кормилось во время стоянки.
Иногда я задумывался над тем, как же сильно всё изменилось. Дед мне рассказывал, что раньше многое было не так, но я с трудом это себе представлял. Например, взять тех же мулов. Для меня они всегда выглядели именно такими, и я не видел в этом ничего удивительного. Разве что их сила и выносливость действительно была уникальной.
Родители показывали мне старые книжки с картинками, сохранившиеся ещё со времен Большого Мира, не тронутого Великой Катастрофой. Там были нарисованы коровы, африканские буйволы, бизоны. Странные животные, стоящие на четырех конечностях вместо двух. И вот это мне казалось уже более непривычным и действительно фантастическим. А вот упряжка мулов, тянущая нашу повозку через пыльную степь, вполне себе привычной.
Я и раньше видел мулов, но тут они были какими-то особенно огромными. И, как мне казалось, особо неспешными. Словно вся эта однообразная картина плоской, иссушенной солнцем степи вкупе с тягучим воздухом действительно замедляли в них все процессы, от чего они вообще никуда не спешили.
Я вновь потянулся и поправил дробовик. Отличное оружие с затёртым до блеска деревянным цевьём и старой маркировкой «ИЖ МР 133». Это ружьё было дедовым наследием, как и старый поясной патронташ оливкового цвета. Отец говорил, что пару раз дробовик спасал им жизнь, когда он был ещё совсем пацаном. Время тогда было более дурным и неспокойным.
Я всегда чувствовал себя увереннее, ощущая приятный вес оружия в своих руках. Дед научил меня, как надо ухаживать за ружьём, и тот факт, что он сам мне его вручил, многое для меня значил.
Для прицельной стрельбы на дальние дистанции он, конечно, не годился. Но для этого в караванах всегда было несколько пулеметов и нанималась пара отличных стрелков с нарезными карабинами и винтовками. Хороший автоматчик с «Калашниковым» почти любой модели тоже был весьма востребован.
Моя же работа заключалась совершенно в другом. Осмотреть тесную улочку или дом. Сопроводить кого-нибудь через заросли кустарника. Шугнуть дикого зверя, проявляющего не здоровый интерес к нашим повозкам.
Картечные патроны двенадцатого калибра были распространены почти повсеместно. В любом более-менее значимом населённом пункте их можно было найти в достаточном количестве. Как следствие, такой боеприпас был намного дешевле, чем патроны для нарезных стволов, которые сейчас практически нигде не делали.
По условиям договора я всегда должен был быть при оружии, даже если в нём нет явной необходимости. Впрочем, дробовик и так стал неотъемлемой частью меня самого. Ничего не поделаешь, таким стал мир после Великой Катастрофы. Людей осталось мало. Они вроде как стали добрее друг к другу. Учтивее, внимательнее… Только при этом всегда предпочитали держать палец поближе к спусковому крючку. Так, на всякий случай.
Местность вокруг телеги отлично просматривалась, так что вряд ли кто-нибудь смог бы подойти незамеченным. Единственное время, когда действительно стоило усилить бдительность – ночное дежурство на импровизированном периметре. Повозки составлялись в круг прямо посреди степи, защищая уставших за день животных и людей от возможной пыльной бури или другой природной опасности. Главное в такой момент – не проморгать какого-нибудь ночного хищника, привлеченного запахом еды, светом фонарей и человеческими голосами.
Больше всего в этих местах опасались перерожденного корсака – степной лисы. Уж слишком страшные вещи про него рассказывали местные старожилы. Что ж, в каждом крае был свой легендарный зверь. Лично я больше привык опасаться медведей. Впрочем, отец учил меня, что надо стараться относиться без страха, но с уважением к любому существу, которое встречаешь на своем пути.
В целом работа действительно была не пыльной и стоила своих монет. Но был и небольшой минус. Это окружающие умиротворение и хороший обзор слишком расслабляли, а в нашем деле это было чревато серьёзными проблемами. Именно поэтому я невольно схватился за оружие и быстро перегнулся через край дощатого борта, когда раздался окрик Столярова:
– Человек! Впереди человек!
Услышав громкие звуки, мулы недовольно зафырчали. Я прищурил глаза и поднёс ладонь ко лбу, закрываясь от тёплых лучей вечернего солнца. Стоило отдать должное нашему пулемётчику, он был очень зорким. Я долгое время вглядывался в пыльное полотно дороги, прежде чем смог визуально отделить тёмный силуэт неизвестного человека от очертаний изогнутого кустарника.
– Сколько их там? – высунулся из ржавой кабины грузовика погонщик, поправляя перекинутый через плечо патронташ.
– Один, – буркнул Илья, и его лицо вновь обрело сосредоточено-хмурое выражение.
Я нагнулся к рюкзаку и достал из него ременной патронташ с двумя десятками патронов двенадцатого калибра. Столяров спокойно развернул ствол ДШК по направлению движения, но пыльник снимать не стал.
– Что за человек хоть? – спросил я, набрасывая патронташ на плечо и поднимаясь со своего места.
– Не знаю, – ответил здоровяк. – Не видно пока. Но это точно человек.
– Один?
– Угу.
Я встряхнулся. Лучи вечернего солнца действовали слишком уж успокаивающе, что способствовало явному снижению бдительности. И хоть я и не думал, что впереди нас ждут какие-либо неприятности, род моей деятельности обязывал быть готовым ко всему.
Время тянулось неимоверно медленно, словно взятое под контроль неспешным степным вечером. Тёмная точка человека медленно приближалась, увеличиваясь в размерах. Со временем стало отчетливо видно, что это одинокий путник. Похоже, он тоже давно заметил караван и остановился, дожидаясь его приближения.
Одет он был весьма странно для здешних мест. На нём была широкополая шляпа и длинный, почти до земли выгоревший плащ. Рядом с путником стоял потрёпанный рюкзак, а в руках была крепкая палка, которую он явно использовал как трость.
Мулы замедлили свой шаг, и телега стала понемногу останавливаться. Я посмотрел назад. Весь караван, состоящий из десятка повозок разного размера, тоже начинал останавливаться. Судя по открывающейся дверце кабины транспорта Уджаева, он лично решил посмотреть на путника.
Я поправил патронташ и проворно спустился на землю, как только оси колес перестали поскрипывать. Именно за это я и любил свою работу. Потому что всегда можно было встретить интересных людей и повидать много чего любопытного.
Уджаев был своеобразным купцом. И хоть в целом он делал всё то же самое, что и любой другой, в его исполнении это выглядело как-то по-особенному. Так, например, Москвин никогда бы не остановил караван, встретив одинокого путника. Скорее прикрикнул бы с высоты повозки, чтоб тот посторонился и не делал резких движений. Анарбек же, наоборот, всегда был готов совершить остановку и перекинуться с кем-нибудь парой слов. Будь то встречная повозка или небольшая группа путешественников. Я списал это на то, что места здесь достаточно пустынные и подобные встречи – большая редкость. К тому же меня самого разбирало любопытство. Ведь далеко не каждый день можно было увидеть человека, который смог так далеко забраться в степь на своих двоих.
По привычке я положил палец на скобу дробовика и опустил предохранитель. Патрона в патроннике не было, но в случае, если что-то пойдёт не так, мне надо будет выполнить на одно мелкое действие меньше. Вообще, МР-133 был хорош как раз тем, что можно было стрелять навскидку, практически не целясь. Особенно если речь шла о короткой дистанции и картечном патроне. Главное – успеть направить ствол в очертания противника. Впрочем, что-то мне подсказывало, что стрелять не придется.
В десятке метров от головной телеги стоял старик. Причём это не был дряблый и немощный пожилой человек, с трудом стоящий на ногах. Скорее наоборот, очень крепкий и высокий мужчина.
Густые седые волосы выглядывали из-под его широкополой шляпы и ниспадали на засаленный воротник плаща. Сам же плащ был расстегнут. Под ним торчала поношенная лёгкая рубашка, заправленная в армейские брюки камуфляжной окраски. На широком ремне висел нож и пара нейлоновых подсумков. На ногах старика были удобные сандалии из грубой кожи с закрытой пяткой и носком.
Если честно, я всегда подозрительно относился к людям в длинных плащах. Особенно, если встречал их на пути каравана. Ведь под подобной одеждой можно было спрятать всё, что угодно. При должной сноровке, даже гранатомёт. И вообще, во всём этом облачении неизвестный путник больше походил на заправского ковбоя из фильмов про дикий запад. Для полного сходства ему не хватало разве что пары револьверов и лихого скакуна.
Не убирая пальца со скобы дробовика, я приветливо поднял левую руку. Старик спокойно кивнул. Его узкие прищуренные глаза внимательно меня изучили. Я двинулся к нему, обходя по небольшой дуге, чтобы осмотреть участок земли за его спиной. Ко мне тут же присоединился ещё один охранник-казах с потёртым АКСУ в руках, обходя путника с другой стороны.
Всякое бывало. Не исключено, что, несмотря на отлично просматривающуюся местность, где-нибудь рядом лежит целый отряд бандитов, прикрытых брезентом и присыпанных землей и обрывками травы.
– Ас-саляму алейкум, почтенный, – с очень своеобразным акцентом произнес подходящий к нам Уджаев.
Вообще здесь очень свободно говорили на двух языках – русском и казахском. Как мне объяснили местные, так было и до Великой Катастрофы. Но вот если забраться намного южнее, в те края, где лесостепь сменят самые настоящие горы и пустыни, то услышать родную речь будет практически невозможно.
– Добрый вечер, – кивнул старик.
Я бросил быстрый взгляд на купца. Приветливая улыбка украшала его широкое азиатское лицо. Но, несмотря на это, он не спешил приближаться к незнакомцу, засунув большие пальцы под ремень брюк и поправляя его под складками нависающего живота.
За его спиной из открытых дверей ржавой кабины выглядывали наш погонщик и ещё один охранник с проверенным временем АК-74 в руках. Почти от каждой повозки также отделилось по человеку с оружием, которые медленно двинулись к зарослям переродившегося кустарника. На крыше средней телеги блеснул зайчик оптического прицела.
Следом за Анарбеком следовал наш логист Азамат Бикашев. Это был высокий, немного худощавый мужчина средних лет. Мне почему-то казалось, что он всегда был чем-то недоволен. Одет он был в светлую рубаху, расшитую золотым национальным узором. На бедре пристёгнутая кобура с пистолетом, а подмышкой зажата грубая коричневая папка, туго набитая бумагами. Дополняли его облик армейские брюки пустынной расцветки и такие же берцы песочного окраса.
На голове красовалась небольшая тюбетейка с таким же узором, как на рубашке. Выглядела она весьма потасканной. Засаленный кантик буквально сверкал в лучах вечернего солнца. Причём носил он её сильно сдвинутой на затылок, и у меня иногда складывалось впечатление, что она буквально прибита к нему небольшим гвоздиком. Потому что другого объяснения тому, почему тюбетейка не сваливается, я не находил.
Тем временем Уджаев остановился в паре метров от старика и, смотря куда-то вдаль мимо его плеча, сказал:
– Не сочти за неуважение, но есть ли при тебе оружие или что-то, что может нам угрожать?
– Нет, – хмыкнул старик.
– Тогда, чтобы мне быть спокойным, мы осмотрим твои вещи. Знаешь же, что так надо?
Старик молча кивнул и развел руки в сторону, не сходя со своего места.
Анарбек сделал еле заметный жест головой второму охраннику, и тот стал быстро обыскивать путника. Парень пробежался по рукавам и штанинам, поднимая облачка пыли своими быстрыми и резкими похлопываниями. Потом откинул обе половинки плаща старика и, не обнаружив ничего подозрительного, заглянул в рюкзак.
Всё это время путник, вернув руки в их исходное положение, спокойно наблюдал за всем происходящим.
– Ничего необычного, только нож, – отрапортовал охранник, закончив досмотр.
– Долго идёшь уже?
– Очень долго, – улыбнулся старик, удобней опираясь на свою трость.
– Далеко так забрался, зачем?
– Иду повидаться со старым другом.
Улыбка старика стала совсем еле заметной, словно спряталась в уголках его тонких заветренных губ.
– Друг ждёт, что придешь?
– Я очень на это надеюсь.
– Долго тебе ещё идти? До ближайшего поселения дней пять пути, – хмыкнул купец с такой интонацией, что было непонятно, вопрос это или утверждение.
– Мне туда не надо, мне дальше, в степи.
– Дальше в степях нет ничего, только руины, – недовольно заметил Азамат.
Судя по выражению лица логиста, старик ему явно не нравился. А вот мне наоборот стало любопытно узнать о нём как можно больше.
Со своего места я отчётливо видел глаза этого седого незнакомца. Несмотря на спутанные брови и глубокие морщины, испещряющие всё лицо, в глазах так и не угас тот самый блеск сильного человека. Я редко встречал такой взгляд. И если это было действительно так, то я был уверен, что старик мог рассказать массу интересных историй.
Поэтому сейчас, в глубине души я очень надеялся на то, что Уджаев проявит своё любопытство и возьмёт этого одинокого путника с собой.
Мне очень хотелось как-то намекнуть на это хозяину каравана, но вмешиваться в разговор я не мог. Моего мнения тут никто не спрашивал, если только оно не касалось прямых вопросов безопасности. Да и вообще, вмешиваться в разговор старших здесь было не принято.
– Вода. Наверное, вода нужна. Пить хочешь? – спросил Уджаев, перестав поправлять ремень.
– Да, что верно, то верно. Мои фляги почти пусты, – кивнул старик.
– Азамат, воды налей ему. И еды дай тоже, – распорядился купец.
– У нас всё точно посчитано, – недовольно буркнул логист. – Лишней воды нет.
– Я знаю, что есть, а что нет, – повернулся к нему Уджаев и махнул рукой, призывая быстрее выполнять данное распоряжение. – От пары фляг не обеднеем же, что ты мне говоришь.
– Ну, может, и не обеднеем, – продолжил настаивать на своем Азамат. – Но если будем каждого встречного поить, самим не хватит.
– Слушай, делай, что говорю, – улыбнулся Уджаев. – Ты молодой ещё. Видишь, человек почтенного возраста. Сам так далеко зашёл. Видно же, что дело серьезное у него. Уважай других. Наши предки вот утратили уважение друг к другу, и всё обернулось Великой Катастрофой. Вся земля погибла. Правильно же говорю?
С этими словами караванщик посмотрел на старика.
– Абсолютно верно, – согласно кивнул тот.
– Вот и хорошо же. Давай фляги, – хмыкнул Анарбек.
Азамат, явно подавив сильное раздражение, сделал шаг к старику. Насколько я заметил за всё время нашего пути, логисту очень не нравилось, когда его называли молодым. А особенно, когда публично выделяли какие-то ошибки или грубость в общении. Но что поделать, в силу своего постоянного необъяснимого раздражения, он и правда часто говорил и делал лишнее.
Зато логистом Азамат Бикашев был просто великолепным. Всё содержимое каравана было посчитано и перепроверено на несколько раз. Расход ресурсов строго нормировался. Даже животные получали отдых с таким расчётом, чтобы не допустить переутомления. Логист лично следил за этим, хотя вполне мог довериться опыту погонщиков.
– Давай. Фляги давай, – сухо сказал он, сделав несколько шагов к старику.
– Спасибо тебе большое, славный купец. Здоровья тебе и мир твоему дому, – ответил путник и резвым движением руки откинул полу плаща.
Я невольно напрягся. На какую-то тысячную долю секунды мне показалось, что сейчас закатное солнце вспыхнет на затёртой детали пистолета и жди беды. Уж слишком хорошее и явно натренированное движение получилось у загадочного старика. Словно он и правда был ковбоем.
Заметив мою реакцию, путник тут же замедлил руку и продолжил отодвигать плащ намного медленнее. Взгляд упёрся в старую зелёную пластиковую флягу, висящую на поясном ремне. Старик достал ёмкость и протянул Азамату, который буквально вырвал её из рук, недовольно фыркнув.
– Великую Катастрофу застал? Видел же? – спросил Уджаев.
– Да, – кивнул старик, склоняясь над рюкзаком и доставая из него пустой бурдюк из шкурки какого-то местного степного зверька. – Но я был совсем маленьким, практически ничего не помню.
– Плохо, – протянул купец.
– Чего плохого-то? – недовольно спросил Бикашев, столь же резко забирая бурдюк и возвращаясь к своей повозке.
– А то, что скоро не останется людей, которые бы её помнили. Да уже и не осталось почти. Опять забудем всё, чему научились. Опять молодежь те же ошибки сделает. Опять Земля отомстит…
– Да не будет этого, – фыркнул логист, удаляясь.
– Наши предки тоже так думали, – хмыкнул Анарбек, устремив задумчивый взгляд на садящееся солнце.
– Это неизбежно, – протянул старик, поправляя клапан рюкзака и выпрямляясь. – Мы всегда совершали и будем совершать одни и те же ошибки. И никогда их не поймем со слов других, пока не прочувствуем сами… Это наша человеческая судьба.
Караванщик перевел на него задумчивый взгляд, после чего его пухлые губы тронула улыбка.
– Меня зовут Анарбек Уджаев, – сказал он, подходя ближе к путнику и протягивая руку.
– Игорь Коновальцев, – ответил старик, пожимая её.
– Есть просьба у тебя? – спросил Уджаев.
Я невольно переступил с ноги на ногу. Давно я не слышал предложения просьбы. Ещё лет десять назад, когда я только начал заниматься этим делом, караванщики охотно задавали этот вопрос людям, нуждающимся в помощи. Но в последнее время подобное происходило всё реже. Во всяком случае, лично я давно с этим не сталкивался.
Губы старика тронула еле заметная улыбка.
– Я так понял, вы идёте на запад?
– На запад, – протянул Уджаев, выжидающе посмотрев на Игоря.
– Мне как раз в те края, возьмите попутчиком. На день, может два. Проблем не будет, гарантирую.
Анарбек сощурил свои глаза.
– Там на сотни квадратных километров лишь мёртвые поселки же. И старое русло Урала, зачем тебе туда?
– Я же говорю, повидать друга…
– Хороший друг, значит, раз ты готов так рисковать.
Старик Игорь поправил шляпу и кивнул.
– С одним ножом идёшь? – недоверчиво спросил Уджаев.
– Если не дать страху поселится в своем сердце, то и ножа достаточно, – ответил Коновальцев.
– Хорошо сказал, – кивнул купец. – Будь гостем моего каравана. Пойдём, пойдём.
Анарбек сделал приглашающий жест, указывая на свою повозку.
– Мир не без добрых людей, – улыбнулся путник и, подняв с земли рюкзак, последовал за ним.
– Вот, держи, – буркнул уже вернувшийся Азамат, протягивая старику флягу и бурдюк, на которых поблескивали капельки воды.
– Держать? Зачем держать? – улыбнулся купец. – Он с нами поедет. Давай, неси назад.
Логист недоуменно замер на месте. Я так и не мог понять, почему его постоянно всё раздражает. Даже сейчас было видно, как сильно он стиснул зубы, сдерживая внутреннюю злость.
Но лично я был рад такому решению Уджаева. Старик Коновальцев был явно не так прост, как казался. И что-то мне подсказывало, что от него можно узнать много чего интересного…