- -
- 100%
- +
Юлия Беанна
Родная
Улица встретила Лизу тёплыми объятиями. Шествующая из переулка в переулок весна уже преобразила округу, нарядив деревья в зеленые кафтаны и украсив их ветки бутонами. Сладостные ароматы танцевали в воздухе, сливались воедино, целовали друг друга взасос и стремглав являли миру причудливых детей – неописуемые, ни с чем не сравнимые запахи. Бабочки кружились разноцветными бантиками, словно вплетаясь в лазурную гладь неба. А волшебница весна всё не могла угомониться и неутомимо украшала свой бескрайний холст новыми и новыми мазками. В этом хороводе красок и запахов даже суетливые толпы людей казались Лизе более радостными и доброжелательными.
Запахи… Когда Лиза была малышкой, ей нравилось представлять, что каждый аромат имеет человеческий облик. Благовония, источаемые цветочными деревьями, – золотоволосые феи в кружевных платьицах. Запах булочек, доносящийся из кондитерской, – дородный господин с пышной рыжей бородой. Были среди них и неприятные персоны – например, запах бензина. Тощий мужчина с синюшным лицом, хрипло покашливающий и периодически поправляющий ворсистый шарф. Или запах гари – высохшая от старости тётка со скрюченными обугленными пальцами. В особенно причудливом облике перед девочкой почему-то представал запах дождя – мальчик с выпученными бесцветными глазами, похлопывающий себя по животу. Когда он совершал очередной шлепок, раздавался стук падающих на дорогу капель. Иногда лицо мальчика выглядело ужасно опухшим, и казалось, что стоит лишь слегка надавить на кожу, как она лопнет, и оттуда потечёт вода.
Бабушка уверяла Лизу, что видеть во всём загадочные образы – совершенно нормально в её возрасте. Она рассказывала девочке, что много-много веков назад людей окружали настоящие феи, эльфы и даже чудовища. Когда же внучка начинала тревожно расспрашивать о чудовищах, бабушка улыбалась и говорила, что сейчас все они остались только на страницах сказок да в нашем воображении. И что барабанящий по собственному брюху юнец никогда не откроет окно и не явит Лизе лупатые водянистые глаза.
Девушка закашлялась. В нос ей ударил разъедающий запах дыма. Кто-то поджёг мусорный бак рядом с подъездом. Соседка по этажу уже неслась к баку с бутылкой, полной воды.
– Опять детвора хулиганит, – она наигранно засмеялась.
– Полицейских на них нету, – пробормотала Лиза и замахала рукой перед лицом. Вонь заскребла по гортани когтистым пальцем, добираясь до низа лёгких.
– Увижу, кто это делает, – вызову, – заверила соседка.
Лиза отворила дверь. Разулась, прошла в комнату и включила музыку. Радостные ритмы огласили маленькую квартиру. Девушка принялась пританцовывать и одновременно готовить еду. Вывалила на сковородку ломоть мяса, забросила в кастрюльку макароны. Растительное масло громко зашипело. Со стороны казалось, что мясо истекает слюной по самому себе. Как только по кухне начал распространяться мясной аромат, из комнаты выбежала кошка. Игриво мурлыкая, пушистое создание змеёй обвилось вокруг ног хозяйки.
– Ты моя маленькая, кушать хочешь. – Лиза присела на корточки и почесала зверька за ушком. – Скоро будет готово.
Любовь к кошкам Лиза впитала с молоком матери. И её мать, и бабушка были заядлыми кошатницами, так что девочка не помнила периода, чтобы по дому не сновали четвероногие друзья. Её немного расстраивало, когда котята взрослели и переставали играться, ловя клубки ниток и собственные тени. Но и выросшие обленившиеся кошки радовали её своей компанией. Мягкие, тёплые, убаюкивающе мурчащие. Пёстрые ангелы, оберегающие от всего дурного, отгоняющие плохие образы кругленькими лапками.
Пока жарилось мясо, начало смеркаться, и на стене проявились тёмно-серые силуэты, степенно покачивающиеся, потряхивающие лохматыми головами, глядящие на зелёные кроны деревьев за окном. Лиза задёрнула занавеску. Затем опустилась на стул и усадила на коленки кошку.
Мясо шкворчало и обволакивало аппетитным запахом кухню. Пробираясь сквозь щели дверей, аромат беззастенчиво влетал в соседские квартиры и, должно быть, поддразнивал их обитателей. За стенкой устало завыла старенькая болонка – то ли из-за разбуженного соседскими запахами голода, то ли из-за тоски по ещё не вернувшимся домой хозяевам.
Лиза наглаживала пушистую любимицу, двигаясь от подбородка к загривку и обратно. Кошка же нюхала становившийся всё более вкусным воздух, и даже ласки хозяйки не могли полностью отвлечь её от ожидания кормления. Расширившиеся чёрные зрачки выискивали что-то на потолке, а ноздри хищно раздувались.
Мужчина с полными красными губами склонился над животным и, причмокивая, поднёс испещрённую красными линиями ладонь к её носу. Кошка облизнулась и рывком соскочила с колен хозяйки.
Лиза прищурилась и помотала головой.
– Сейчас, солнышко, – отрезав от куска мяса добрую половину, она положила её в миску. Зверёк подскочил к миске, приник к ней и застыл, словно изваяние. Только подрагивающее в такт работе челюстей тельце сейчас выдавало в кошке признаки живого существа.
– Мне бы твой аппетит, – Лиза лениво помяла вилкой свою порцию бифштекса и, недолго думая, угостила питомицу ещё одним внушительным куском.
Девушка хотела спать. Ей нужно было полностью выспаться, чтобы бодро встретить очередной унылый день.
День… Это самая настоящая иллюзия. Ночь тешится, накидывая на землю голубой платок. Ей нравится сдёргивать его и наблюдать, как планета исходит кровавым потом, силясь удержать пожираемую мглой синеву. Играется, будто кошка с мышкой. Слушает звонкий плач птичек и улыбается. Сопротивление тщетно. Всё и вся – дети уродливой бесформенной матери, заживо погребённые в её чёрной утробе.
* * *Веренице клиентов не виделось конца. Суетливые мамочки, держащие за ручки истеричных детей, прихорашивающиеся девушки, постоянно вытягивающие перед собой телефон, дабы в очередной раз запечатлеть кукольное личико, пожилые дородные дамы, придирчиво разглядывающие товар и ворча уходящие с пустыми руками. Лизе казалось, что она видит одни и те же лица. Слышит одни и те же голоса. Изо дня в день. Как дни пролетали мимо неё толпой братьев-близнецов, так и покупатели неслись табуном шальных, неразличимых внешне лошадей. Если бы числа поменялись местами, Лиза не заметила бы этого. И если бы вместо сегодняшних покупателей снова пришли вчерашние или прибыли из будущего завтрашние, девушка не ощутила бы разницы.
Голоса… Визгливые, надменные, требовательные. Стайкой шумных птиц покупательницы сгрудились вокруг вешалок, будто голуби, которым чья-то щедрая рука бросила горстку крошек. Особый ажиотаж происходил в отделе распродаж – десятки жадных ручонок сталкивались друг с другом, отдёргивались друг от друга, придирчиво мяли ткань, то и дело сдёргивали со штанги вешалки, примеряли кофточки и платья.
– Мам, я хочу домой! – верещал маленький мальчик, пуская слюни на обсосанный почти до палочки чупа-чупс.
– Сейчас, сына, только джинсики померяю! – отзывалась мать, разглядывая ценники с перечёркнутой фломастером ценой.
Толпа… Впервые Лиза сумела осознать её уродливость, ещё когда была ребёнком. Когда они с бабушкой возвращались с лесной прогулки, то проходили мимо железнодорожных путей. Обычно перрон не был забит людьми, и только пара-тройка пассажиров лениво слонялась по платформе, ожидая своего поезда. Но однажды, только приближаясь к железной дороге, Лиза увидела, что на перроне стоит много народа. Толпа растекалась по краю платформы роем пчёл, гудела и образовывала плотное кольцо, сквозь которое, казалось, не протиснется даже лучик света. Те, что стояли во втором и третьем рядах, силились увидеть то, должно быть, великолепное зрелище, что так манило собой людей, сумевших занять почётные передние места. Старики привставали на цыпочки, молодые подпрыгивали, дети вытягивали шейки и просили родителей приподнять их повыше. Бабушка сжала руку Лизы крепче и ускорила шаг.
– Мария Алексеевна, сколько лет, сколько зим! – окликнул её дребезжащий старческий голос. Бабушка нехотя обернулась, зачем-то прикрыв внучке рукой глаза.
– Любовь Ивановна, торопимся мы.
– Да тут стряслось-то что… Сто лет такого не было, – не унималась женщина.
Раздался спешный топот. Лиза сдвинула бабушкину руку с глаз и увидела поджарого старика, отделившегося от толпы. Стена из людей на секунду образовала провал, который тотчас заполнился новым страждущим зрителем.
– Женщину… поезд… сбил… – промолвил старичок, с наслаждением растягивая каждое слово. В его взгляде читалось глубочайшее удовлетворение, смешанное с перевозбуждением. Расширенные зрачки сновали туда-сюда, изучали Лизу, бабушку, Любовь Ивановну и снова Лизу.
– Пойдём мы, мне варенье ещё доварить надо, – с ходу соврала бабушка Лизы.
– А почему сбил, Федь, не знаешь? – спросила Любовь Ивановна.
– Самоубийство. Любовь несчастная, все дела, – с придыханием ответил старик.
– На телефон себя девка снимала, какая любовь? – раздался голос откуда-то из правого края толпы.
– Пути переходила неудачно, – затараторила какая-то девушка из первого ряда.
– Что, Мария Алексеевна, даже смотреть не будешь? – Любовь Ивановна вылупила ничего не выражающие глаза.
– Люб, ну ты что? Внучка же увидит. Девочке… такое видеть… нежелательно. – Федя поморщился, как кот, только что объевшийся сметаны.
– С кредитами она не расплатилась! – раздался громкий злой голос слева. – Ипотеку брала, а муж к другой ушёл. Сама выплатить не могла. Ну вот и…
Лизе стало страшно. Страшно не от осознания того, что на путях сейчас лежит растерзанное поездом тело. Страшно от наблюдения за этими людьми, за безумцами, глядящими в лицо самой смерти и устраивающими идиотские викторины. Если бы призом за правильный ответ была возможность спуститься на рельсы и оторвать кусочек плоти себе на память, бесспорно, они орали бы до хрипоты, будто дурные вороны.
А ещё именно тогда Лиза обратила внимание на тени. Будто вставшие на ходули чудища, они стояли позади толпы и взволнованно дрожали. Вдыхали невидимыми носами медный запах крови, разглядывали невидимыми глазами расплющенные потроха. Насколько же они, должно быть, уродливы, если невозможно увидеть их лица?
Такое же чудовище свернулось и возле её собственных ног. Делающее вид, что дремлет. Изображающее покорную марионетку, тогда как на самом деле является кукловодом. Лиза знала: стоит только отвернуться, как тень начнёт строить безобразные гримасы, размахивать руками, беззвучно топать. Тогда Лиза начала прыгать, тщетно думая, что растопчет чёрную уродливую гадину. Но всякий раз длинноногая химера хватала её за ножки и притягивала к себе. В гуле обезумевшей толпы, в вое подъехавших к железнодорожным путям скорых, в карканье учуявших свежую мертвечину ворон слышалась её победоносная песня.
– Девушка, у вас нету похожего платья? Только чтобы с аппликацией? – нетерпеливо спросила очередная клиентка.
– Нету, такого фасона только однотонные.
– В однотонном мне не то. Понимаете, я хочу ну чтобы что-то яркое.
– Да, я вас понимаю. Но с аппликациями таких платьев сейчас нету. Я могу уточнить у менеджера, когда привезут.
– Да-да, будьте добры. Понимаете, в этом я выгляжу бледно. Мне надо, чтобы было ярко. Иначе я как тень.
Лиза улыбнулась, стараясь, чтобы дежурное выражение лица не смотрелось измученным. «Запомните, Лизавета, – никогда не убирайте улыбку в карман», – постоянно повторяла её начальница, радуясь столь удачно придуманной фразе.
Люди даже не понимают, что они на самом деле тени. Что, начиная с рождения, тени вьются над ними стервятниками, рассекают кривыми клювами кожу и посасывают кровь. Выводят птенчиков в гнёздышке из рёбер, выстланном кровянистым мхом. Тучные птенцы с раздувшимися брюхами восседают внутри их тел, ожидая своего великого праздника – вылета из гнезда. И, наконец высвободившись, летят под крыло уродливой мамочки, греясь под мириадами её обжигающих бриллиантовых глаз.
* * *Кошка встретила Лизу требовательным мяуканьем. Как всегда, голодная. Как всегда, соскучившаяся. А может, просто напуганная?
– Дашутка ты моя, Дашутка… – Лиза наклонилась и погладила дрожащее от нетерпения животное.
Чёрно-серый комок, ползающий по полу, недовольно скривился, наблюдая за этими нежностями.
– Сейчас мяско пожарю, – нараспев произнесла девушка. – А пока кусочек рыбки доешь, – добавила она нарочито громко.
Приоткрыла дверцу холодильника, стараясь не смотреть вниз. Хотя, смотри не смотри, – всё равно не спасёшься.
– Так, а сейчас будет музыка! – Лиза нажала на кнопку приёмника. Принялась пританцовывать и подпевать. Приподняла кошку за передние лапки и, смеясь, стала их тормошить. Внезапные занятия танцами явно не понравились Дашутке, и она издала звук, похожий на рычание.
– Львица ты моя… – Лиза выпустила из рук кошачьи лапы и посмотрела на стену.
Серые силуэты деревьев отчаянно плясали в такт с играющей музыкой, трясли кучерявыми головами, дёргали тощими ручками. Лиза набрала в грудь побольше воздуха и взглянула на пол.
Женская фигура, ещё несколько секунд назад исполнявшая залихватский танец, замерла и наклонила голову.
* * *Лиза присела на скамейку. Краска скамейки растрескалась, растеклась по деревянному телу огромными морщинами. Девушка вгляделась в свои ноги – почему-то на них красовались детские туфли с бантиками. Справа кто-то тяжело вздохнул. Лиза повернула голову и увидела бабушку, лузгающую семечки и размышляющую о чём-то, что знает только она сама.
– Лизонька, ты её не бойся, – голос бабушки был булькающим и в то же время совершенно глухим. – Даже если будешь бояться – а что изменится? Она всегда рядом. Она же родная.
– Баб, – неожиданно для себя пропищала Лиза детским фальцетом. – Она ведь меня не убьёт?
– Хмм… – бабушка запустила в рот пригоршню очищенных семечек.
– Баааб… – девочка заметила, что лицо бабушки скрыто волосами.
– Ох, как она меня обсасывала… – та сладострастно причмокнула. – Когда закопали меня, думаю, лежать буду тихо. Ан нет – склонилась надо мной, волосами чёрными щекочет, слюнями вонючими обливает. И червяки изо рта… ползут, ползут. А потом как присосалась, как начала руки-ноги обгладывать…
Бабушкина рука коснулась Лизиного плеча. Прохладные костяшки запястья сжали атласную кожу.
– Баааааб! – завизжала Лиза.
Тут наконец бабушка повернулась и вперила во внучку безумные чёрные глаза без радужной оболочки.
– Ты, внученька, прости. Не хочу пугать тебя, но и правду знать ты должна. Ох, узнаешь ты однажды, как она грызёт, ох, узнаешь.
В беззубом рту старушки зашевелилась чёрная пузырящаяся масса.
– Ты её съела?! – Лиза забарабанила пальчиками по скамейке.
– Да разве ж съешь её? – бабушка гомерически захохотала. – Сама заползла. Вот уже и деток в животике моём вырастила, – она распахнула сарафан и продемонстрировала вываливающиеся внутренности.
– Ты же говорила, что не стоит бояться образов!
– Не знала я тогда многого. Помрёшь – всё узнаешь…
Запах пригоревшего бифштекса защекотал ноздри. Мужчина с полнокровными губами громко причмокнул над ухом Лизы. Она открыла глаза и обнаружила себя лежащей на диване.
Когда умерла бабушка, взрослые рассказывали Лизе, что её забрали в мир теней. Это произносилось настолько спокойным тоном, что Лиза даже слегка разуверилась в боязни этих ходячих клякс, насмешливо копирующих человеческие телодвижения. Ей вдруг представились наряженные в чёрное степенные дамы, которые уводят бабушку в увитый плющом домик и усаживают за стол, заставленный вкусными яствами. Представилось, что сбоку от бабушки восседает призрачный дедушка и рассказывает весёлые истории из своей призрачной жизни. Что о её ноги трутся призрачные кошки, выклянчивая вкусные кусочки со стола. Конечно, девочка понимала, что дамы в чёрном весьма строги и уже не отпустят бабушку обратно. Даже ненадолго погостить. И Лиза пыталась радоваться за бабушку, пыталась не давать слезинкам скатываться со щёк. Ведь в мире теней, возможно, всё не настолько плохо.
Вот только являющаяся во снах бабушка ни словом не обмолвилась об уютном доме, в котором вновь повстречала дедушку. Не обмолвилась о ласковой рыжей Мурке, об одноухом разбойнике Барсике, о загрызенном собакой Кузьке. Бабушка плакала, рассказывала, что грызут её, грызут. Что, думала, будет лежать под землёй спокойно, ан нет – склоняются над ней чудища бесформенные и пустыми чёрными глазами пялятся. И языками змеиными огромные рты облизывают. Что сначала пальцы её посасывали да кожу на теле облизывали. А потом рты разинули и мясо отгрызать начали. Что, как ни кричи, не услышит никто, только чудища, утирая склизкую слюну, похихикивать будут. Рассказывала бабушка, что горе – облачённой в плоть родиться, что нету ни света, ни жизни, всё это – иллюзия, людьми созданная. Трусливыми, никчёмными людьми, от лица тьмы прячущимися. И рыдала, рыдала бабушка, а из глаз вместе со слезами чёрные червяки вываливались.
* * *Следующий день выдался спокойным. Шумных клиенток практически не было, и если и заходили желающие приодеться дамы, то они вели себя тихо. Рассматривали платья, вежливо спрашивали, где примерочная, не суетясь, примеряли.
– Похоже, дождь всех разогнал, – напарница Лизы вдавила своё увесистое тело в стойку с кассой.
– Наверное… – Лиза опёрлась подбородком о кулак и посмотрела вдаль, как будто хотела разглядеть сквозь оштукатуренную стену то, что происходило на улице.
– Ну так я недорассказала тебе вчера. Вылечили мы наших рыбок-то. – Напарница повернулась, заставив стойку угрожающе скрипнуть.
– А, да? Вылечили? – Лиза силилась, но не могла вспомнить вчерашних разговоров. Она вообще редко запоминала, что говорят ей люди.
– Думали, зараза какая. Ну вот, а Саша вычитал, что труп просифонить надо…
– Что просифонить?
– Грунт, говорю, просифонить. Они же не доедают обычно, и мусор в грунте скапливается. Ну и портится вода.
– Понятно…
– Ну вот и просифонил он дно. Вода прям разом просветлела, и рыбы живей плавать стали. А то бледные какие-то были, вялые. Прям как тени…
– Ну хорошо, что разобрались со своим аквариумом… – Лиза опустила голову вниз. Уродливое серое существо улеглось у стойки и живо закивало в такт её словам.
Улица была настроена хмуро и встретила Лизу отнюдь не радушно. Объятия её были прохладными, а колючие мокрые пальчики щекотали до мурашек. Опившиеся небом лужи хлюпали под ногами, выворачивая наизнанку бурые утробы. Пустые глаза домов слезились, оплакивали тонущие улицы. Дождь долбил по листве, податливо склонившей промокшие головы и всхлипывающей от обрушивающейся канонады ударов. Суетливые прохожие прятались под зонтиками, вприпрыжку пересекали потоки клокочущей воды. Издалека они казались мошкарой, придавленной струящейся пеленой.
Если призадуматься, чаяния весны тщетны. Каждый год эта чародейка подготавливает природу к ослепительному карнавалу столь трепетно, будто созданное великолепие продержится до конца времён. Но каждый раз худощавая дама в рыжем парике скептически поджимает губы, оглядывая проделки своей соперницы. И, недолго думая, иссушивает листву обжигающим дыханием. Распахивает жёлтые совиные глаза, вскрикивает и распугивает щебечущих птиц.
Осень… пожалуй, единственный период, когда мы можем услышать тени. «Шурх-шурх-шурх», – твердят пожухлые листья, съёживаясь под их ногами. Чёрные девушки кружатся хороводом, их чёрные женихи бродят по улицам, разгребая длинными вытянутыми ногами наваленную в кучи листву. Чёрные большеголовые карлики бегают наперегонки, играют в прятки, раскачиваются на оголившихся ветках. Срывают уцелевшие листочки, сминают их в уродливых кулаках, спрыгивают вниз, поднимая вокруг оглушительный шорох.
Лужа, разлёгшаяся справа от Лизы, захрюкала и ощерила грязную пасть. Крохотная ножка, обутая в розовый сапожок, без тени страха лупила её по искорёживающейся серой морде.
– Катя, хватит баловаться! – приказала женщина и отвела девочку в сторону.
Лужа наморщила лоб и принялась пускать изо рта мутные пузыри.
– Говорит, что у неё вкусные ножки, – мальчик с водянистыми глазами воззрился на Лизу. Его голос был булькающим, как у говорящей рыбки из мультика.
Лиза посмотрела на светофор и мысленно взмолилась, чтобы поскорей зажёгся красный.
– Такие ножки просто счастье обгладывать. Ммм… – мальчик упорно долбил себя в живот. Брюхо издавало чавкающий звук, как если бы внутри него помещался пакет, наполненный водой.
– Ой-ой-ой! – заверещала девочка и схватилась за ногу.
– Говорила же, отойди от лужи! – прорычала мать. – Под ними же ямы бывают, упасть можешь.
– Только укусила, а воплей-то сколько! – мальчик залился визгливым смехом. – Что же она скажет, когда чёрные сестрички её кушать начнут?
Светофор подмигнул жёлтым глазом и в следующее мгновение загорелся красным. Лиза выбежала на шоссе, не оглядываясь по сторонам.
– А тех, кто боится, кушать всегда интересней! – пропел мальчик и изо всех сил ударил по брюху. Оно лопнуло и растеклось по тротуару грязной пенящейся жижей.
Визг вылетевшей из-за поворота машины слился с грохотом пустой бутылки, подгоняемой ошалелым ветром. Лужи у бордюра зачавкали, хлебая втекающую в них багровую в од у.
– Пьянь разъездилась, – буркнул старик в клетчатой кепке.
– Полицейских на них нет, – вторила ему женщина с пузатыми пакетами.
– А может, самоубийство? – прогнусила светловолосая девушка, одной рукой прижимающая к себе собачку, а другой удерживающая цветастый зонт.
– Скорую, скорую! – заохала бабушка, прикрыв ладонью глаза внучке.
– Да какая тут скорая, тут уже… – старик махнул рукой.
– Я буду свидетельницей, – женщина опустила пакеты на тротуар.
– Господи, господи. – Бабушка картинно схватилась за сердце. – Внученька, не вздумай смотреть.
Блондинка переложила зонт под мышку, достала телефон и сделала несколько кадров.
Облака почтительно расступились, пропуская солнце. На тротуар начали выбираться тени. Съежившиеся и побледневшие, они расползались по земле, отогревая уродливые змеиные тела.
Следующим утром уборщик оттирал с асфальта запёкшуюся кровь. Механически смывал алые разводы, попутно думая о том, мобильный какой марки лучше купить сыну. Размышлял, нужно ли покупать жене новый сарафан или обойдётся старым. Задумчиво морщился, подсчитывая предположительные расходы.
Приземистый чёрный монстр топтался на шоссе и благоговейно слизывал пахнущее медью лакомство.
Екатерина Белоусова
Ночная встреча
Олег наслаждался тихим семейным вечером. После вкусного ужина можно было не торопясь выпить чаю, выкурить сигаретку-другую и почитать книгу в любимом кресле. Или посмотреть с женой какой-нибудь фильм. Наташа была беременна, дохаживала последние недели и поэтому много и вкусно готовила, наводила порядок и уют в доме, «вила гнездо». Олег, по молодости нервный и чувствительный парень, теперь располнел, стал спокойнее и добрее. Такая жизнь была ему по душе. О том, что он бывший охотник, напоминал лишь именной нож. Билет был давно сдан в общество. На порубочном талоне Олега значилось достойное число 44. Ради Наташи он нашёл дом в спокойной деревне, общество заверило, что даже намёка на «этих» здесь быть не может. Район был полностью очищен сорок два года назад.
Стук в дверь раздался неожиданно, когда Олег уже устроился на диванчике перед экраном, а Наташа прилегла рядом, со всех сторон обложившись подушками. Лениво поднявшись, Олег пошёл открывать. «Вот носит их по ночам» – мысли тоже текли вяло.
Пётр был уже на исходе силы, когда встретил Вику, такую красивую, молодую, с отличными инстинктами и нерастраченной жаждой. Пётр знал правила и жил по правилам. Он всегда был предельно осторожен. Это и позволило ему за всё время не попасться на глаза охотникам. Филиал общества свернули, когда Пете было девять лет. Родители погибли, он отвыл своё в детдоме, вышел, вырос, выжил. Вика приехала в их городок из Москвы и привезла с собой безнаказанность и беспринципность в теле брюнетки с отличной фигурой.
Дача Петра в надёжно заброшенном кооперативе не привлекала Вику. Парков в их городе не было, так что Вика уговорила ехать в лес в пятнадцати километрах от города. И, к сожалению, в ста метрах от жилой деревни.
Олег открыл дверь, его обдало прохладой и сыростью сентябрьской ночи. Он поёжился и закашлялся. Нос уже был заложен, не хватало еще разболеться. Олег снял с крючка у двери куртку и вышел на крыльцо. Лампочку пора заменить. В тусклом свете рассмотрел невысокого мужчину лет пятидесяти. Одет он был добротно: хорошо сшитое полупальто, кашне, фетровая кепка. В руках мужчина крепко сжимал барсетку.