Участники Январского восстания, сосланные в Западную Сибирь, в восприятии российской администрации и жителей Сибири

Под редакцией Я. Легеча

Исследование проведено в рамках проекта Национальной программы развития гуманитарных наук Министерства науки и высшего образования Республики Польша «Польские ссыльные в Западной Сибири во второй половине XVIII–XIX вв. в глазах россиян и коренных народов Сибири».

Договор № 0098/NPRH3/H1282/2014

(Руководитель проекта: д-р наук, профессор Веслав Цабан)

Книга издана при поддержке Польского культурного центра в Москве

Рецензенты:

доктор наук, профессор Э. Небелъский (Люблинский католический университет имени Иоанна Павла II, Польша) доктор наук, профессор М. Волос (Педагогический университет им. Эдукационной комиссии в Кракове, Польша)

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© Коллектив авторов, 2022

© Польский культурный центр в Москве, 2022

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2022

От редакции

Издание Участники Январского восстания, сосланные в Западную Сибирь, в восприятии российской администрации и жителей Сибири, которое стало кульминацией работ, связанных с реализацией проекта Национальной программы развития гуманитарных наук «Польские ссыльные в Западной Сибири во второй половине XVIII–XIX вв. в глазах россиян и коренных народов Сибири», состоит из двух частей. В первой из них представлены делопроизводственные материалы, во второй – фрагменты мемуаров и писем, а также публицистика[1]. Во второй части мы также публикуем исследования российских историков-любителей, так называемых краеведов, посвященные судьбам сосланных в Сибирь участников восстания 1863–1864 гг. Эти работы, созданные в начале XX века, основаны на ныне недоступных Источниковых материалах.

С польской стороны архивную работу в архивах и библиотеках России (Москва, Санкт-Петербург, Омск, Томск, Тобольск, Новосибирск, Красноярск) и Казахстана (Алматы), а также в наиболее важных польских архивах и библиотеках проводили научные сотрудники Института истории Университета Яна Кохановского в г. Кельце (Веслав Цабан, Яцек Легеч, Лидия Михальская-Браха, Ежи Паёнк, Марек Пшенёсло, Ежи Щепаньский, Станислав Вех). В исследовании также принимали участие докторанты (Войцех Цедро, Артём Чернышёв, Лукаш Волчык) и сотрудники Главной библиотеки данного университета (Мария Доманьская-Ногайчык и Томаш Вуйцик). В состав исследовательского коллектива входили также Анна Брус из Института истории Польской академии наук, Сергей Леончик из Естественно-гуманитарного университета в г. Седльце и Кшиштоф Лятавец из Университета Марии Кюри-Склодовской в Люблине.

С российской стороны в работе приняли участие: Василий Ханевич из Томского областного краеведческого музея, Анна Крих и Светлана Мулина из Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского, Ирина (Ираида) Нам из Томского государственного университета и Татьяна Мосунова из Свердловского областного краеведческого музея.

Итоги исследований были изданы в рамках серии «Поляки – Сибирь. XVIII–XIX век» издательством Университета Яна Кохановского в Кельце. Кроме двух томов уже упомянутого сборника, были опубликованы воспоминания Александра Сколимовского – поляка, выбравшего карьеру в царской армии[2]; подборка исторических очерков и архивных документов, отражающих историю католического костела в Западной Сибири[3], и сибирская корреспонденция участников Январского восстания, сосланных в Курган – уездный город, получивший известность в польско-сибирской истории в связи со следственным делом о тайной польской организации и о пособничестве ссыльным со стороны городничего М. А. Карпинского[4].

Объем документации, касающейся около 20 тысяч поляков, сосланных в Сибирь за участие в Январском восстании, огромен. Источники, раскрывающие различные аспекты жизни ссыльных, хранятся как в центральных архивах в Москве и Санкт-Петербурге, так и в западносибирских архивах в Омске, Тобольске и Томске. В результате архивной работы был собран обширный источниковый материал, из которого была, затем, произведена выборка. Необходимо было исключить значительную группу текстов, которые в большей или меньшей степени друг друга дублировали. Часть из них, несомненно, может быть использована при подготовке следующих отдельных изданий. Мы отказались от публикации коротких, иногда объемом в одно – два предложения, упоминаний об отдельных ссыльных, в том числе их характеристик, помещенных государственными служащими в так называемых статейных списках. Эти замечания необходимо было бы снабдить обширными комментариями, часто слабо связанными со взглядами царских чиновников на поляков. Материал этот, без сомнения, можно будет использовать при составлении биограмм ссыльных.

Первая часть сборника документов, изданного в Кельце в 2019 г., была адаптирована для российского читателя и опубликована в издательской серии «Польско-сибирская библиотека» в 2021 г.[5] На русский язык были переведены примечания к источникам, сделаны незначительные правки и дополнения.

Сейчас мы представляем российскому читателю вторую часть сборника. На этот раз, кроме примечаний, на русский язык были также переведены отрывки из воспоминаний поляков о пребывании в Сибири, собранные во втором разделе сборника.

Мы надеемся, что и эта книга будет интересна не только профессиональным ученым, но и широкому кругу читателей, интересующихся историей поляков в Сибири.

д-р ист. наук, профессор

Веслав Цабан

Руководитель проекта Национальной программы развития гуманитарных наук д-р ист. наук, профессор

Яцек Легеч

Председатель редколлегии издательской серии «Поляки – Сибирь. XVIII–XIX век»

Введение

Яцек Легеч

Во второй части сборника документов, описывающих судьбы сосланных в Сибирь участников Январского восстания, мы публикуем три группы материалов. Первую из них составляют отрывки из воспоминаний и писем российских подданных, а также публицистики, в которых содержатся упоминания о польских ссыльных и их взаимоотношениях с местной администрацией и населением. Во вторую группу вошли воспоминания самих ссыльных поляков, в третью – тексты, которые являлись результатом первых проводимых в России исследований польской ссылки, того влияния, которое оказывали ссыльные на окружение, в котором они были вынуждены находиться.

Стоит сделать несколько замечаний о повествованиях, собранных нами в первой главе. Приступая к работе, мы предполагали, что подобных сообщений будет немного больше. Однако же в итоге нам удалось собрать всего несколько десятков текстов, причем большая часть из них представляет собой краткие упоминания или даже отдельные фразы, посвященные порой конкретным личностям из круга ссыльных. Не обладая достоверными источниками, мы можем лишь строить предположения, почему подобные повествования оказались столь немногочисленны.

Показательным примером здесь может служить Томск. Никому не надо рассказывать, сколь значительную роль играли поляки в жизни Томска и Томской губернии во второй половине XIX в. Об этом свидетельствуют хотя бы публикации Василия Ханевича[6] или же издание, являющееся результатом научной сессии, организованной Антонием Кучиньским[7]. Однако в российских воспоминаниях того времени упоминания о поляках практически не встречаются[8].

Анализируя различные библиографии, такие как, например, монументальная библиография российских воспоминаний, подготовленная коллективом под руководством Петра Зайончковского[9], или библиография сибирских воспоминаний, составленная Натальей Матхановой[10], нельзя не заметить, что среди авторов воспоминаний мы найдем пропорционально очень мало представителей сибирских старожилов, то есть людей, живших в Сибири уже долгое время. Нам сложно ответить на вопрос, являлось ли это следствием сравнительно низкого уровня образования жителей Сибири, и ввиду этого их ограниченных культурных и, в частности, литературных устремлений, или же они просто считали свою повседневную жизнь серой и не заслуживающей описания.

Авторами подавляющего большинства повествований были, в первую очередь, политические ссыльные, а также лица, проведшие в Сибири относительно немного времени, которых можно назвать путешественниками.

Для авторов, относящихся к первой из указанных групп мемуаристов, поводом к созданию повествования могло служить убеждение, что они участвовали в чем-то важном, о чем следует поведать потомкам. Имел здесь также значение и тот факт, что большую часть ссыльных составляли люди, получившие хорошее образование, а значит, окончившие высшее учебное заведение или студенты. Было это характерно и для второй группы авторов. Стоит также помнить, что часть представителей путешественников отправилась в Сибирь именно с целью изучения тамошних реалий и то, с чем они встретились на месте, было для них ново, а, следовательно, естественным образом интересно и достойно описания.

Для нашего исследования наиболее полезными и интересными с познавательной точки зрения явились повествования, созданные политическими ссыльными. Эти тексты явно преобладают, составляя двенадцать из шестнадцати представленных произведений.

Среди авторов этих воспоминаний были российские подданные, сосланные в Сибирь практически в то же самое время, что и ссыльные участники Январского восстания, то есть в шестидесятые годы XIX в., по преимуществу члены первой «Земли и воли». К их числу принадлежат Василий Берви-Флеровский[11], Лонгин Пантелеев[12] и Сергей Стахевич[13].

Следующую группу составляют лица, сосланные за участие в народническом движении в конце семидесятых – восьмидесятых годах XIX в. К ней можно отнести Ивана Белоконского[14], Михаила Овчинникова[15], Константина Станюковича[16] и Николая Вишневецкого[17].

Позднейшие ссыльные если и писали о поляках, то скорее о тех, которые были сосланы за деятельность в социалистических организациях. Происходило так, по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, после амнистии 1883 г. ссыльные участники Январского восстания не были в сибирском обществе столь заметны. Во-вторых, даже с теми, кто решил не покидать Сибирь, сосланные после 1883 г. имели ограниченный контакт, поскольку являлись лицами, приговоренными к каторге. Они редко сталкивались с обычными жителями Сибири, каковыми стали со временем участники восстания 1863 года. Это четко можно проследить на примере автобиографического романа Владимира Короленко[18]. Фрагментов, посвященных польским ссыльным, в этом тексте гораздо больше, чем мы поместили в нашем издании, однако, они касаются лиц, сосланных в Сибирь за связь с социалистическим движением на рубеже семидесятых и восьмидесятых годов XIX в.

Стоит здесь также обратить внимание на то, что упомянутые обстоятельства отразились на детальности описаний. Лицам, прибывшим в шестидесятых годах, даже при всем желании, тяжело было бы избежать встреч с польскими ссыльными, которых в то время в Сибири было столь много, что авторы повествований встречались с ними на каждом шагу, а часто, как Сергей Стахевич, жили среди них несколько лет. Нет ничего удивительного в том, что их описания пространны и полны интересных деталей.

Упоминания о польских ссыльных в сочинениях авторов второй группы гораздо более лаконичны, но не менее интересны. Если Василий Берви-Флеровский, Лонгин Пантелеев и Сергей Стахевич описывали жизнь и проблемы ссыльных участников Январского восстания в первые годы пребывания в Сибири, то в текстах российских ссыльных восьмидесятых годов мы можем найти упоминания о тех поляках, которые остались в Сибири, как правило, по доброй воле.

Факт отбывания наказания в Сибири, несомненно, повлиял на содержание сообщений, которые русские ссыльные оставили о польских ссыльных. Русские ссыльные считали поляков революционерами и своими союзниками в борьбе с общим врагом, а польских ссыльных – товарищами по несчастью. Они относились к ним если не с симпатией, то, по крайней мере, с сочувствием. В силу этого, сложно на основании их повествований и впечатлений делать далеко идущие выводы об отношениях к ссыльным полякам других жителей Сибири. Тем не менее, эти сообщения являются столь важными, что их нельзя не упомянуть.

Абсолютным исключением в данном отношении является работа Сергея Анисимова, сосланного в Сибирь уже в 1906 г., посвятившего польским ссыльным практически все свое произведение. Важным является то, что опирался он не только на сведения из вторых рук, но также и на личное общение с последними из ссыльных, живших в городе Ялуторовске. Наверное, никто столь точно и интересно не описал судьбы этих старичков, часто сгорбленных и беззубых, которые продолжали жить повстанческим прошлым, продолжали тосковать по родине, идеализировали ее в своих представлениях, временами грубо развенчиваемых польской действительностью. Все это привело нас к решению опубликовать это сочинение целиком.

Чрезвычайно интересными были бы, без сомнения, воспоминания о польских ссыльных, написанные сибирскими чиновниками, которым приходилось сталкиваться с поляками в шестидесятых – восьмидесятых годах XIX в. К сожалению, единственным источником подобного рода, в котором нам удалось обнаружить краткое упоминание о ссыльных, была автобиография генерал-губернатора Западной Сибири Александра Дюгамеля[19]. Среди историков бытует мнение, что после себя оставил мемуары также тобольский губернатор Александр Деспот-Зенович, однако никто не может их найти[20]. Отдельные фрагменты, посвященные полякам, можно обнаружить в воспоминаниях Евгения Корша[21] и Василия Мерцалова[22], описывающих события уже рубежа семидесятых и восьмидесятых годов XIX в. Однако это лишь скупые, не превышающие по объему несколько предложений замечания о наличии в рядах сибирской администрации бывших ссыльных.

Лишь одно из публикуемых нами сообщений принадлежит к эпистолярному жанру – это фрагменты писем Антона Павловича Чехова, написанных во время путешествия по Сибири. Других значимых для нашей темы подобных материалов нам обнаружить не удалось. Исключением здесь будут являться письма-доносы как на самих ссыльных, так и на якобы покровительствующих им чиновников, которые мы поместили в первой части сборника.

Только один из издаваемых документов был создан обычным, если можно так выразиться, жителем Сибири, то есть человеком, не бывшим ни ссыльным, ни путешественником, ни чиновником. Таковым текстом является фрагмент исследования Николая Васильевича Латкина о Енисейской губернии. Мы не поместили отрывок, касающийся польских ссыльных, в третьей главе сборника, поскольку он был написан на основании не архивной работы, а личных наблюдениях автора.

В отличие от Н. В. Паткина, сложно рассматривать в качестве обычного жителя Сибири Василия Васильевича Верещагина, великого русского художника, небольшие фрагменты повествования которого мы публикуем в этом издании. В азиатской части России Верещагин жил относительно недолго, причем не в Сибири, а в Туркестане. В Сибири же он был только проездом. В силу этого его, как и А. П. Чехова, можно причислить к группе, обозначенной нами как «путешественники».

В первой главе мы, как уже упоминалось, публикуем шестнадцать текстов: пятнадцать фрагментов и одно произведение полностью. Фрагменты отличаются друг от друга объемом. Более половины главы занимают пространные отрывки из первого тома воспоминаний Сергея Стахевича. Столь значительную часть этого произведения мы решили издать по двум причинам. Во-первых, наиболее важные для нашей темы части этого сочинения никогда ранее не публиковались, во-вторых, ни в одних других русских воспоминаниях столь большого внимания полякам уделено не было. В силу этого нами также было принято решение издать как первую главу сочинения Стахевича, в котором он описал обстоятельства, сопутствующие его прибытию в Сибирь, так и главы, посвященные истории его пребывания на территории Восточной Сибири.

Остальные фрагменты насчитывают по объему не более десяти, реже не более двадцати страниц. Некоторые из них совсем короткие, однако, как нам кажется, интересные и достойные публикации. Примером может служить отрывок из повествования Николая Вишневецкого, касающийся союзов ссыльных с сибирячками[23]. Нами были отобраны фрагменты, являющиеся, с нашей точки зрения, наиболее интересными. Не вошедшие в данное издание упоминания о поляках либо дублируют информацию, содержащуюся в текстах, нами публикуемых, либо являются совершенно отрывочными и вдобавок рассеянными в объемных массивах текстов, посвященных совершенно иным проблемам.

Во второй главе мы поместили небольшую подборку фрагментов воспоминаний поляков, в первую очередь ссыльных, в которых они описывают свои отношения с администрацией и местными жителями по дороге в ссылку и во время пребывания в Сибири. Подобных отрывков в мемуарах польских ссыльных, конечно же, гораздо больше. Мы выбрали те, которые, по нашему мнению, лучше всего характеризуют данный вопрос, и публикуем их для того, чтобы сопоставить взгляды польских ссыльных и русских на одни и те же проблемы.

Воспоминания ссыльных, как емко определил Францишек Новиньский, служат для воссоздания широко понимаемой сибирской ссыльной эпопеи, но их содержание настолько богато, что они позволяют создать определенный набросок образа сибирского общества шестидесятых – семидесятых годов XIX в.[24]Подобным образом мемуары использовали ранее и иные исследователи, например, Михал Яник, Виктория Сливовская и Эльжбета Качиньская[25].

Несмотря на то, что к настоящему моменту воспоминания уже многократно использовались для изучения взаимоотношений ссыльных и жителей Сибири, неразрешенным останется вопрос, насколько мы можем доверять описаниям, свидетельствующим о позитивном или негативном расположении российской администрации и местного населения к польским ссыльным. Необходимо помнить, что авторы некоторых мемуаров не усматривали ни одного положительного момента, поскольку сами они столько вынесли во время восстания и, позднее, этапирования в Сибирь, что им сложно было освободиться от различного рода предубеждений. Были и такие, кто, как, например, Владислав Чаплицкий, по своей сути видели в России только плохое. В. Чаплицкий был сторонником теории Францишека Духинского о туранском происхождении «москалей»[26] и по этой причине имел изначально антироссийские взгляды[27]. Такие случаи, однако, можно достаточно быстро исключить и не принимать их во внимание.

Нельзя забывать, что сообщения, касающиеся отношения русских к полякам являются весьма специфическими, поскольку лицо, являющееся объектом наблюдения, пытается оценить впечатления наблюдающего. Однако в отношении воспоминаний как исторического источника появляются и иные сомнения. Против них выдвигаются обвинения в субъективизме, поскольку авторы мемуаров склонны выводить себя на первый план, а факты и события они интерпретируют с перспективы прошедших нескольких лет, а иногда даже десятилетий[28]. В таких ситуациях лучше всего обратиться к письмам, но в нашем случае такой возможности не было.

В данной части нашего сборника помещено более десяти фрагментов, проявляющих характер отношения русских и населения Сибири к ссыльным участникам Январского восстания. Можно, конечно, говорить, что выбор их несколько случаен. Но читатель должен знать, что не во всех из нескольких десятков изученных воспоминаний были обнаружены отрывки, посвященные этой теме. В значительной части воспоминаний сохранились описания обращения со ссыльными по прибытии их в Петербург, и в этом нет ничего удивительного, поскольку бывшие повстанцы могли там столкнуться с функционированием российского аппарата подавления во всей его полноте и, что самое важное, с большим числом русских, которые за ними внимательно наблюдали. По этой причине практически все авторы мемуаров в большей или меньшей степени вспоминают о пребывании в петербургских или московских тюрьмах. Сразу же добавим, что о поведении соответствующих властей и населения Петербурга и Москвы ссыльные высказывались единодушно, что, несомненно, подтверждает достоверность их воспоминаний. Было так и в случае губернской администрации в Тобольске, где функции губернатора в то время исполнял Александр Деспот-Зенович, поляк по происхождению. Мы, однако, отказались от того, чтобы представить его позицию в отношении ссыльных, поскольку эта проблема поднимается в делопроизводственных материалах, помещенных в первой части данного издания источников.

Из анализа нескольких десятков воспоминаний следует, что наихудшим было обращение со стороны российской администрации низшего ранга, ответственной за этапирование ссыльных до мест отбывания наказания. Владислав Запаловский в своих мемуарах пробовал прояснить этого вопрос. По его мнению, «на должности смотрителя, надзирателей за заключенными должны назначаться люди благородные, честные, обладающие умом, а, самое главное, сердцем, единственной целью которых не было бы, как сейчас, обогащение за счет арестантов, но которые бы ежесекундно следили за поступками, трудом и нравственностью вверенных под их заботу и попечение людей». Далее продолжает: «Надзиратель должен обращаться с заключенными мягко, относиться к ним, как к людям, дабы их не оттолкнуть, дабы чувствовали и видели, что могут они еще вернуть свое положение среди собратьев, которое по своей вине утратили»[29]. Но кто в России тогда думал о подобных вещах. Эти вопросы были частично урегулированы только в результате столыпинских реформ, но в этот период число поляков, приговоренных к сибирской ссылке, было несравнимо меньше. Мы не обладаем большим количеством воспоминаний, написанных в этот период, в тех же, которые существуют, вопрос об отношении жителей Сибири к польским ссыльным оказывается маргинальным.

Больше сохранилось воспоминаний поляков, сосланных в Восточную Сибирь, ввиду того что их число было больше, чем приговоренных к ссылке в Западную Сибирь. В силу этого мы не разместили в данном издании фрагментов проявляющих, например, позицию иркутских чиновников или населения Восточной Сибири по отношению к ссыльным. Тем не менее, мы приводим один показательный случай неприятия ссыльного Корнелия Зеленки жителями небольшой деревни Куяда Иркутской губернии. Как кажется, мы этим не введем читателя в заблуждение, поскольку прибывших на поселение, особенно если это были отдельные лица, по всей Сибири ожидал похожий прием. Как правило, сибирский крестьянин боялся польского мятежника, который, как они полагали, поедал детей и выступил с оружием против «белого царя»[30].

В нашем издании источников мы не приводим писем, поскольку они подвергались цензуре. Мы, несомненно, найдем в них много интересных данных о судьбах отдельных лиц, описаний сибирских пейзажей, однако не найдем информации о том, что ссыльные столкнулись, например, с плохим обращением со стороны чиновников, поскольку такие письма, скорее всего, не достигли бы адресата, а наказание автора было бы ужесточено[31]. Порой мы, конечно, можем обнаружить в письмах упоминания о том, что тот или иной чиновник со ссыльными обходился порядочно или что местное население после временного замешательства, вызванного появлением большого числа поляков, в итоге признало, что с ними можно договориться, вместе вести дела и многому у них научиться. Однако все эти замечания короткие и даже скудные[32].

Наконец, последнюю группу составляют тексты, которые являлись результатом первых проводимых в России исследований польской ссылки, того влияния, которое оказывало пребывание ссыльных на регионы, в которых они находились, и на местное общество. В начале этой главы мы публикуем классический уже на данный момент фрагмент работы Сергея Максимова Сибирь и каторга[33]. Это сочинение стало популярным не только в России, но и в мире, а под конец XIX в. было также переведено и на польский язык[34]. В силу этого оно является одним из наиболее важных источников по истории сибирской ссылки и широко используется исследователями всего света.

Следующие три текста являются результатом исследований по упомянутой проблематике, проводимых краеведами в начале XX в. Несмотря на то, что эти изыскания, вероятнее всего, не проводились под эгидой какой-либо научной институции, любительскими их назвать сложно. Можно, однако, предположить, что некоторые из этих ученых были связаны с появляющимися на рубеже XIX и XX вв. краеведческими музеями. В данной главе мы публикуем полностью тексты Александра?] Макарова[35] и Леонида Орлова[36], а также фрагменты работы Бориса Герасимова[37]. Все они были изданы в сибирских периодических изданиях во втором десятилетии XX в.