42. Повесть

– Wir tanzen mit freude jeden tag , – вполголоса повторила Сара и поставила в большой тетради точку после только что написанного ею предложения. Затем она, с облегчением вздохнув, отложила карандаш в сторону и довольно посмотрела на целые две страницы, исписанные крупным неровным почерком.

– Ну, давай теперь посмотрим, что там у тебя получилось, – с улыбкой сказала пани Чижевская и, взяв в руки ее тетрадь, быстро побежала по строкам внимательным взглядом. При этом она изредка кивала головой и одобрительно добавляла время от времени: – Так, так, прекрасно… Очень, очень хорошо.

Сара, смущенно посматривая на преподавателя, терпеливо ждала результата ее проверки.

– Что ж, Сара, в этот раз всего две ошибки, – наконец, подвела итог пани Чижевская и, повернув тетрадь к девочке, обвела два слова на последней странице красным карандашом. – Смотри, вот здесь и здесь. Что именно здесь неверно, предлагаю тебе определить самой, это будет твоим домашним заданием.

– Хорошо, – вздохнув, ответила Сара и немного разочарованно посмотрела на красные отметки, сделанные женщиной. – Немецкий мне жутко нравится, но какой же он, все-таки, запутанный и сложный язык.

– С твоим усердием ты освоишь его очень скоро. Поверь, я со многими детьми работала в своей жизни и знаю, о чем говорю, – пани Чижевская с улыбкой закрыла тетрадь и отдала ее Саре. – Главное – не сдаваться и не бросать занятия.

– Вы и правда так считаете? – с надеждой в голосе спросила Сара, убирая тетрадь и карандаши в старенькую потертую сумку.

– Конечно! У тебя, определенно, имеются склонности к изучению языков, при этом, я вижу, что тебе самой нравится развиваться в этом направлении. Кроме того, Сара, бытует мнение, что немецкий язык, конечно, более сложный, по сравнению с некоторыми европейскими языками, но, в то же время, он несколько проще многих славянских языков, например, польского. Так что, если уж мы с тобой можем прекрасно общаться на польском, то, поверь, и на немецком сможем общаться столь же легко и непринужденно. Тебе просто нужно немного времени.

– Спасибо вам, – поблагодарила женщину Сара и, вздохнув, направилась к выходу. У самых дверей она обернулась и с улыбкой добавила: – Спасибо и до свидания.

– До свидания, Сара, – улыбнулась в ответ пани Чижевская. – Жду тебя в пятницу. И не забудь, пожалуйста, про домашнее задание.

Сара вышла на улицу. Настроение было прекрасным. Среди горожан утреннего Люблина ей всегда было спокойно и беззаботно. Люблин был ее городом, таким родным и таким уютным, а люди здесь, приветливые и добродушные, казалось, в большинстве своем были ее давними хорошими знакомыми. Сара перешла через оживленную улицу и остановилась на другой ее стороне возле небольшого магазинчика, украшенного многочисленными резными карнизами. Здесь уже много лет продавались ювелирные украшения. Рахель, как всегда, опаздывала, и она, чтобы не заскучать, стала с интересом разглядывать привлекательные изделия на витрине. Среди большого количества всевозможных браслетов, колье и сережек, Саре сразу же приглянулось тоненькое колечко с одним-единственным небольшим фиолетовым камешком. Кольцо было таким маленьким и изящным, что, казалось, неизвестный девушке мастер намеренно создавал его именно для подростка. Но, самым захватывающим было то обстоятельство, что, если смотреть на камешек с разных сторон, то он начинал искриться на солнце как-то уж совсем необычно и переливался, при этом, особенными, непохожими друг на друга оттенками. Сара любовалась понравившимся ей колечком и думала, как было бы здорово иметь у себя такое и надевать его на руку в день своего рождения или на празднование Хануки.

Через несколько минут появилась Рахель. Быстро и аккуратно петляя среди прохожих, она шла по другой стороне улицы с таким видом, как будто была перед ними в чем-то виновной. Сара, посмотрев на нее, не смогла сдержать улыбки. Сказать, что Рахель была ее лучшей подругой, пожалуй, было бы не совсем верным. Скорее, Рахель была ее единственной настоящей подругой, они были знакомы уже шесть лет, и за все это время между ними почти не случалось ни ссор, ни взаимных обид. По характеру Рахель была более упрямой, чем Сара. Но всегда, когда между девочками возникал какой-нибудь спор, в нужный момент Рахель умела остановиться. Это мгновенно делало создавшееся недопонимание чем-то неважным и напоминало обеим, что дружба гораздо более значима и ценна, чем любые мимолетные разногласия. В такие моменты Рахель смотрела на нее долгим загадочным взглядом, который, как Саре казалось, всегда выражал примирение и как будто скрытый намек на что-то, о чем знала только она, Рахель. И спорить дальше уже совсем не хотелось.

В сером шерстяном свитере с очень высоким воротником, в легком коротеньком пальто, которое сидело на ней, как влитое, в модной темно-зеленой шляпке, Рахель сегодня выглядела особенно привлекательной. Довольно высокая для своих тринадцати лет, худая, темноглазая, с прямыми длинными темными волосами, которые она всегда аккуратно собирала вместе и часто укладывала поверх пальто на левом плече, подруга Сары умела быть ни на кого не похожей. И эта индивидуальность шла ей. Рахель пересекла дорогу, озабоченно поглядывая по сторонам. Извиняясь, приложила руку к груди, столкнувшись на тротуаре с газетчиком. И, наконец, подошла к ожидавшей ее подруге. Демонстративно вздохнув, она покачала головой, давая понять, что оправданий у нее никаких. Сара с улыбкой смотрела на нее, выдерживая необходимую паузу.

– Ну, хорошо, хорошо, я опять опоздала! – кивнула Рахель и взглянула на подругу с едва заметным сарказмом.

Сара продолжала смотреть на нее, как будто подобный ответ казался ей слишком мягким.

– Хорошо, ты права, – сдалась Рахель, очаровательно улыбнувшись. – Я ужасно непунктуальная, несобранная, медлительная наседка. Извини, что снова заставила тебя ждать.

– Ладно уж, – рассмеялась Сара и осторожно поправила подруге прическу. – Пойдем скорее, а то пан Шиманский скоро уедет.

Быстрым шагом девочки прошли два квартала и свернули в неприметный переулок, где располагалась небольшая молочная лавка. Хозяин лавки, пан Шиманский, был пожилым, усталым поляком, худощавым, с аккуратно подстриженной седой бородкой и с неизменной курительной трубкой во рту. Он славился своей извечной недоверчивостью; и, хотя всегда разговаривал с незнакомыми ему посетителями тихим вежливым тоном, все же, время от времени, не забывал и приглядывать за ними настороженным, внимательным взглядом. Два раза в неделю пан Шиманский отвозил молоко в небольшой костел, располагавшийся на окраине крохотной деревеньки, милях в шести к юго-востоку от Люблина. В лавке за старшую он оставлял свою жену Барбару – неразговорчивую женщину лет пятидесяти, с утомленным лицом и точно таким же, как у мужа, недоверчивым взглядом. Сара и Рахель как-то обмолвились, что им нравится гулять на природе, подальше от городского шума и суеты, и пан Шиманский стал иногда брать девчонок в свои в поездки, высаживая их за городом для прогулки и забирая через пару часов на обратном пути. Он знал их давно; ему нравилось слушать, как девочки, сидевшие позади него в скрипучей телеге, хихикая, болтали о чем-то своем, и от их детских беззаботных бесед длинная скучная дорога до костела казалась ему всегда немного короче.

– Добрый день, пан Шиманский! – хором поздоровались подруги, с опаской обходя запряженную лошадь, смирно стоявшую неподалеку от лавки. – Можно ли нам сегодня проехаться с вами?

– Здравствуйте, здравствуйте, милые пани, – улыбнулся молочник в седую бородку, – отчего же нельзя? Можно, конечно, места всем хватит. Сейчас только поставлю последний бидон, и двинемся в путь.

Пан Шиманский, охнув, поднял тяжелый молочный бидон и рывком поставил его на телегу.

– Забирайтесь, чего стоите? – скомандовал он подругам, и проворно запрыгнул на край телеги.

Вслед за ним устроились на сене и девочки.

– Я поехал, Барбара. Вернусь, как всегда, ближе к вечеру, – крикнул Шиманский жене, а затем, ловко раскурив свою трубку, дернул поводья и скомандовал лошади: – Ну-ка, пошла!

Телега, покачиваясь, двигалась по многолюдным улочкам Люблина. Пан Шиманский то тянул поводья к себе, приказывая лошади сбавить шаг, то подбадривал ее хлесткими короткими фразами, принуждая идти быстрее. Вокруг них куда-то спешили люди самых разнообразных возрастов и профессий. Многочисленные газетчики зазывали покупателей громкими привычными фразами. Торговцы всякой мелочью внимательно посматривали на проходивших мимо горожан, оценивая, кто из них готов расстаться со своими деньгами ради товара. Но большинство же прохожих просто спешили куда-то по своим делам. Возле одного из старых домов Сара вдруг увидела мальчишку, рисовавшего что-то на большом полотне, небрежно установленном на треногу. Паренек бросал взгляды на улицу и делал быстрые мазки на холсте, умело орудуя своей кистью. На миг взгляд мальчишки задержался на них с Рахель. Казалось, что юный художник вдруг ненадолго застыл, не в силах пошевелиться. Но через мгновение он словно очнулся и наклонился к своему полотну, взмахивая кистью еще быстрее, чем прежде.

– Ну что, сыграем? – с вызовом спросила Рахель, повернувшись к Саре. – В этот раз я уж точно тебя обойду.

– Ты-то? – ответила Сара и с шутливым презрением осмотрела свою подругу. – Ну, давай, начинай, посмотрим, на что ты способна.

– Почему я? Начинай теперь ты, я начинала уже в прошлый раз.

– Давай, давай, ты же знаешь, что начинает всегда тот, кто слабее.

– Тот, кто слабее? – возмутилась Рахель. – Ну, смотри.

Она выпрямилась, сделала несколько глубоких вдохов и, задержав на последнем из них дыхание, с вызовом стала смотреть на свою подругу. Сара, устроившись поудобнее, тоже глубоко вдохнула и, задержав дыхание, посмотрела в ответ на Рахель, сидевшую напротив нее. Прошло секунд двадцать. Рахель нетерпеливо шевельнула плечом. Сара едва заметно улыбнулась в ответ. Девочки, не дыша, продолжали сидеть и пристально наблюдать друг за другом. Каждая из них давала понять, что ни за что не уступит. Прошло еще секунд двадцать. Рахель, стараясь оставаться спокойной, отвела в сторону взгляд и с деланным безразличием стала изучать клумбу, мимо которой проезжала телега. Затем она снова взглянула на Сару и упрямо наклонила голову в знак того, что сдаваться не собирается. Прошло еще почти полминуты. Рахель, не выдержав, шумно выдохнула и несколько раз глубоко и быстро вдохнула, восстанавливая сбившееся дыхание. Она смотрела на подругу с едва заметной досадой. Сара же, как ни в чем не бывало, скрестила на груди руки, прикрыла глаза и стала качать головой, изображая, что напевает про себя какой-то веселый мотив. Затем она подняла руки вверх и потянулась – демонстративно, неспешно, с шутливой издевкой. Рахель, закатив глаза, отвернулась в другую сторону. Наконец, Сара тоже сдалась, медленно выдохнула и тут же несколько раз глубоко вдохнула, приводя дыхание в норму.

– С тобой бесполезно бороться, – рассмеялась Рахель, тихонько толкнув подругу рукой. – Расскажи, как ты все время выигрываешь?

– Ответ прост, – улыбаясь, ответила Сара. – Нужно сосредоточиться на чем угодно, но только не на том, что тебе нужно вдохнуть. Думай о чем хочешь, но только не о вдохе, как будто ничего не происходит, и ты дышишь, как обычно – свободной и полной грудью. Я ведь в прошлый раз тебе это уже говорила.

– Ну хватит уже, – с досадой махнула рукой Рахель. – Я спрашиваю серьезно, а ты опять за свое.

– Но я ведь сказала, – рассмеялась Сара, удивленно пожимая плечами.

– Сказала, да не сказала, – надула губы Рахель. – Ладно, если не хочешь, то и не говори, все равно я когда-нибудь сама обо всем догадаюсь.

– Ты в последнее время какая-то чересчур подозрительная, – отшутилась Сара и, приняв серьезный и важный вид, стала изображать из себя озиравшегося по сторонам шпиона.

Рахель не удержалась и снова залилась звонким заразительным смехом. Молочник цыкнул на лошадь, покачал головой и тоже улыбнулся в усы. Светило сентябрьское солнце, мимо проплывали улицы и переулки их города, впереди было еще целых полдня, прогулка по лесу и возвращение домой на скрипучей старой повозке. Настроение у подружек было прекрасным и беззаботным.

Тем временем телега свернула на улицу Липовую, и справа от них показалось старое кладбище, расположенное почти плотную к дороге. Возле кладбища звуки города стали почти неслышными, и Саре в какой-то момент почудилось, что даже их лошадь стала стучать подковами тише, чем раньше. Подруги переглянулись и молча принялись наблюдать за могилами, видневшимися в отдалении. Какие-то из них были ухоженными, чистыми, заботливо огороженными от других могил невысокой оградой. Другие были изрядно запущены, выглядели неряшливо, дико, и было заметно, что приходить к похороненных в них горожанам уже давно никто не торопится. Странно было видеть, как всего в двух шагах отсюда жил своей беззаботной жизнью беспечный Люблин, а здесь, так близко от его многолюдных, наполненных суетой улиц, царила зловещая тишина, и отчетливо улавливалась атмосфера вечного траура. Но через пару минут они миновали и кладбище. Дома на их пути встречались все реже, а их обитателей на улицах становилось все меньше. Оставшуюся часть пути девочки ехали молча, думая каждая о чем-то своем.

Наконец, впереди показалась знакомая роща. Молочник, попыхивая своей трубкой, продолжал управлять повозкой уверенно, деловито.

– Пан Шиманский, вы о нас не забыли? – спросила Рахель, поглядывая по сторонам.

– Не забыл, не забыл, – произнес ей в ответ молочник и потянул за поводья. Телега сбавила ход и, наконец, плавно встала у самой обочины. – Поеду обратно через пару часов, буду ждать вас на этом месте, а вы не опаздывайте.

Сара и Рахель, дружно спрыгнув с повозки, на прощание улыбнулись Шиманскому и поспешно отошли в сторону. Молочник помахал им рукою в ответ, дернул поводья, и его послушная лошадь медленно потянула телегу вперед.

Места в лесах под Люблином дикие, глухие, безлюдные. В одном из таких мест, от дороги, что выходит из города в юго-восточном направлении, через небольшой овраг вглубь леса идет неприметная, едва различимая посторонним взглядом тропинка. Прохожих здесь обычно не встретишь, разве что в сезон случайные грибники забредут ненароком, разгребая опавшую листву самодельной тростью в поисках моховика или подосиновика. И тогда тишину рощи нарушит негромкий треск сухих веток, ломающихся под подошвой добрых, крепко сшитых ботинок. Еще, время от времени, тут можно услышать, как где-то поодаль, осторожно, боясь зашуметь и привлечь внимание, проскочит мимо вас какой-нибудь лесной житель, а чуть левее и выше раздастся вдруг приглушенный стук дятла, усердно занятого своими заботами. Если идти вглубь леса по этой тропинке, то впечатление бывает такое, что вы оказались в большом закрытом тоннеле и с каждым шагом отдаляетесь от входа в него все дальше. Звуки внешнего мира, становясь приглушенными и далекими, наконец, совсем исчезают, и их замещают звуки самого леса, дарящие вам целую гамму странных, пугающих ощущений. Если вам захотелось прогуляться здесь ярким солнечным днем, что же, вы увидите, как лучи солнца пробиваются сквозь кроны лип, берез и осин и образуют причудливые полупрозрачные преграды на вашем пути. Если же вы оказались в этих местах унылым осенним утром или, что еще хуже, перед самой грозой, когда небо над вами вдруг очень быстро заволакивает плотная черная туча, то вы неожиданно для себя погрузитесь в здешний холодный и неприветливый мрак, и вам, среди всех этих высоких и неподвижных деревьев, наверняка станет по-настоящему жутко и неуютно.

А тропинка ведет вас все дальше и дальше вперед, в самую глубь этой неприветливой рощи, в самое сердце этих безлюдных, неизведанных мест. Вы начнете петлять между небольшими оврагами, поросшими густыми зарослями плюща и репейника, пройдете мимо молодого невысокого клена, который так и норовит помешать вам двигаться дальше своими длинными сильными ветками, обогнете небольшое озерцо, давно зацветшее, целиком затянутое цепкой и плотной тиной и, наконец, выйдете к красивому лугу, расположенному сразу за лесом на невысоком холме.

– Как здесь всегда спокойно и тихо, – вздохнула Рахель, когда они вышли на открытую местность из плотной рощи. – Просто обожаю эти места! Ты устала?

– Немного, – ответила Сара, сорвав красивый стебель с острыми листьями. – Да вон же уже наш дуб, сейчас отдохнем.

На другой стороне луга виднелся ствол старого поваленного дуба, который лежал на земле под едва заметным наклоном. Дуб давно засох, кору и мелкие ветки на нем ободрали лесные жители, и оттого поверхность его ствола была гладкой и приятной на ощупь. Девочки всегда отдыхали здесь во время своих прогулок, перед тем, как отправиться через рощу в обратный путь. Они удобно устраивались в неровностях ствола засохшего дерева и подолгу разговаривали друг с другом, смеясь и делясь секретами. А иногда они просто молчали, наблюдая за происходящим вокруг и наслаждаясь окружавшей их тишиной. Ведь настоящая дружба ценна еще и тем, что обоюдное молчание не создает неловкости, не тяготит и не вызывает желания чем-то заполнить паузу, возникшую в дружеском разговоре.

– Я одна это вижу, Сара? – спросила Рахель, завороженно глядя куда-то вдаль. – Скажи, ты тоже это видишь? Или нет?

Поляна перед ними была как будто покрыта желтеющим шелковистым ковром. Почти идеально ровный, необычно блестевший на солнце, он выглядел так, будто кто-то недавно почистил его и высушил с особенной тщательностью. А чуть дальше, на самом краю березовой рощи стояли рядышком друг с другом две сосны. Совершенно невероятным казалось, что здесь, среди множества тонких белоснежных деревьев, смогли найти себе место два удивительных и редких в этих местах создания. Та сосна, что росла слева, была очень высокой, статной, чем-то похожей на доброго сказочного великана, и, как и подобает всем великанам, с виду выглядела несколько неуклюжей. Ее ветви, в самом низу редкие, как будто прогнувшиеся под тяжестью лет, в середине ствола сменялись ветвями густыми, широкими, сильными. Эти густые ветви, раскинувшись влево далеко в сторону, казалось, очень тактично, но в то же время, и строго очерчивали вокруг себя невидимую границу, как будто вежливо сообщая другим деревьям: «Пожалуйста, будьте благоразумны, не забывайте, что это наше пространство». Сосна, что росла справа, была ее полной противоположностью. Грациозная и не такая высокая, совсем без ветвей внизу и с тонкими длинными ветвями вверху, образующими вокруг ее ствола ровную правильную фигуру, она напоминала робкую спутницу, которая слегка прижималась к стоявшему рядом с ней великану, а он, наклонив свои ветви справа, обнимал ее ими за плечи, обнимал галантно, нежно и ласково. В самом верху сосна, росшая слева, слегка изгибалась и нависала над своей соседкой по лесу. И когда ветерок приводил ее верхние ветви в движение, казалось, что сказочный великан, склонившись, что-то тихо и доверительно рассказывает своей хрупкой спутнице, рассказывает о чем-то важном и сокровенном. А иногда ветерок покачивал и ветви второй сосны, и тогда казалось, что грациозная спутница смущенно отводит в сторону взгляд и украдкой улыбается словам сказочного великана, стоявшего рядом с нею. Березы, росшие вокруг, в эти минуты походили на фей, которые большей частью безмолвствовали. Но, изредка, все же, окружающий лес издавал негромкий ласковый шелест, и тогда, казалось, что добрые феи шепотом желают великану и его спутнице счастья.