Это не случайно. Японская хроника

Ce n’est pas un hasard. Chronique japonaise

Ryoko Sekiguchi

Paris

© P.O.L Éditeur, 2011

Published by arrangement with SAS Lester Literary Agency & Associates

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2025

Перевод Татьяна Чугунова

Редактура София Корсакова

Оформление Степан Липатов

УДК 821.133.1-4

ББК 84(4Фра)-46

С28

Начну со вчерашнего дня.

10 марта 2011

Я работаю над переводом книги Эммануэля Каррера «Жизни, не похожие на мою», передо мною черновик. Кажется, что-то получается, я довольна.

11 марта

Ближе к полуночи разговаривала по телефону с Дзюнъити, моим японским другом, чей перевод закончила перечитывать. Наш разговор напоминает краткую рабочую встречу. Он спрашивает, не соглашусь ли я привезти ему из Франции платок фирмы Hermès для его подружки, когда в начале апреля приеду в Японию. У нас этой модели не купить, я тебе верну деньги, объясняет он. Конечно же, я соглашаюсь. Прошу его выслать фото платка и название модели.

Часов в восемь утра включаю компьютер. Письмо с фотографией платка под названием «Пегас» пришло. Как обычно, просматриваю японский Facebook[1]. Пользователи обсуждают крупный сейсмический толчок: «Вот те на, сегодня, оказывается, тряхнуло!», «Все мои книжные шкафы опрокинуты, потребуется немало времени, чтобы навести порядок». Видно, тряхнуло знатно, как бывает два или три раза в году, но ничего особенно тревожного. И всё же не мешает позвонить родителям, узнать, как они там. Уверена, они успокоят меня и даже станут шутить по поводу происшедшего.

Не отвечают. Наверняка куда-то вышли. Звоню им на сотовые телефоны. Никто не отвечает. Меня это немного раздражает: у моей матери неприятная привычка – она забывает включать голосовую почту и не всегда отвечает. А отец, должно быть, еще на работе.

Опять звоню на мобильный матери. Просто немыслимо быть такой невнимательной; я ей без конца твержу: если ты забудешь включить автоответчик, я не смогу оставить тебе сообщение в случае чего.

Мне всё еще невдомек, что этот день – как раз тот самый «в случае чего». Безуспешно названиваю и матери, и отцу в течение получаса. Брат тоже не берет трубку. Начинаю беспокоиться. Записываю им общее голосовое сообщение. И наконец до меня доходит, что ответа нет не потому, что мать посеяла свой сотовый, а потому, что линия перегружена.

Звонок. Беру трубку. Один из моих французских друзей. «Смотрю телевизор, – сообщает он мне, – у вас там впечатляющее цунами…» Тут я взрываюсь. Это сильнее меня, я вдруг резко обрываю его: «Впечатляющее или нет, мне плевать! Для нас это не картинка, это реальность, свалившаяся на голову!» Однако в ту минуту, когда я разражаюсь этой тирадой, сама находясь далеко от места катастрофы, для меня тоже это не что иное, как картинка. У меня выработалась привычка к таким картинкам. Но в эту секунду я еще не осознаю серьезность происходящего.

Вероятно, меня вывела из себя невозможность связаться с близкими. Может, я также слегка преувеличила опасность, потому что говорила с иностранцем. Вряд ли у него есть опыт прохождения подобных бедствий. Искушение одержать верх в данном вопросе тоже сыграло свою роль. Однако чем тут гордиться? Информация, которой я владела на тот момент, напоминала о прошлых стихийных бедствиях. Судя по всему, на этот раз дело серьезное, но и такое случалось, и не раз.

Спустя три часа я наконец дозваниваюсь до мамы.

У нее всё хорошо, но об отце ей ничего не известно.

Звонок от оператора мобильной связи, который предлагает мне «выгодный тариф». Вообще я довольно терпимо отношусь к таким звонкам, представляя себе, что за работенка у тех, кто обзванивает клиентов. Но на этот раз мне ни до чего и ни до кого, я так и говорю женщине на другом конце провода. «Хорошо, принято к сведению», – отвечает она.

«Принято к сведению»? Что именно принято к сведению?

Окаи, один мой друг из Японии, беспокоится о состоянии атомных электростанций, я читаю его комментарий на одном из сайтов, после чего принимаюсь всесторонне изучать вопрос. До сих пор никто из окружающих не намекал на подобный риск, настолько все были заворожены картинкой цунами.

Стоит подумать о том первом дне… до наступления ночи большинство японцев считали, что речь идет о стихийном бедствии типа тех, которые они уже пережили, даже если это цунами и превосходило по мощи предыдущие.

Никогда не бывает, чтобы всё было как раньше. Даже если ты уже пережил нечто подобное, бедствие представляется тебе беспрецедентным в тот момент, когда ты его переживаешь. И на этот раз боюсь, что это верно как никогда.

Вернувшись домой вечером, я смотрю на компьютере новостной канал NHK, по преимуществу предназначенный для подобного рода ситуаций, смотрю все новости подряд, по кругу. И только тогда начинаю осознавать чудовищность катаклизма.

Вечером собираю у себя друзей. Лучше держаться вместе, не оставаться в одиночестве, каждый в своем уголке, с мыслями о худшем. Чем ты дальше от места происшествия, тем больше разыгрывается воображение.

Мы всемером прилипли к каналу NHK.

Некоторые из моих друзей так и не сумели связаться со своими родными. Всякий раз, как по телевизору объявляют о новом толчке или об очередном пожаре, один из них берется за телефон, пытается дозвониться, но безуспешно.

И вот тут-то меня объемлет странное ощущение: я уже переживала это.

Помню, как мы с братом до трех или четырех часов утра смотрели на то, как горит город Кобе, пожираемый пламенем, словно после бомбардировки. Помню – я училась тогда в колледже, – один из кварталов острова Мияко был на семьдесят процентов разрушен лавой. Помню еще землетрясение, случившееся там же, где и сегодня.

Столько картин землетрясений, тайфунов приходят на память, что я уже их не различаю. Картинки накладываются одна на другую. Это и картинки, и не картинки. Когда это касается тебя, картинка уже не картинка, а реальность; но когда ты непосредственно не затронут, картинка сохраняет в какой-то степени свой статус, и тогда картинки-реальности осаждают тебя всякий раз, как Япония становится жертвой катастрофы, накладываются одна на другую, когда твой взгляд прикован к телевизору.

Но находясь на расстоянии, вдали от драмы, здесь, в Париже, среди друзей-японцев, собравшихся в моей небольшой квартирке, подобно зверушкам, ищущим, где бы укрыться, я вдруг начинаю испытывать нечто иное.

Мне вдруг становится ясно, что есть люди, которые не знают всего этого, которые ни разу в жизни не сталкивались с подобной ситуацией, вот как, например, французы, у которых под ногами твердая земля, и мне вдруг открывается, какое это неслыханное счастье – иметь под ногами твердую землю!

Мы, японцы, испытывающие страх, также не можем перестать думать, что и мы тоже – парижане, которым ничто не грозит.

12 марта

В три часа ночи мой отец наконец добрался до дома. Дом моих родителей находится в Канагаве, префектуре, расположенной на запад от Токио, слишком далеко, чтобы возвращаться домой пешком, как поступили некоторые жители Токио, застигнутые землетрясением врасплох на месте работы.

Все поезда и такси в эту ночь были нарасхват, автобусы местного назначения переполнены, очереди на остановках бесконечны. Отцу пришлось пешком добраться до вокзала Токио, чтобы сесть на синкансэн, японский скоростной поезд, который снова запустили вечером и который высадил его в западном пригороде Одавара, в восьмидесяти километрах от столицы. Там ему удалось-таки найти такси, вернуться на двадцать пять километров назад и таким образом добраться до дома.

Он, конечно же, мог переночевать в Одаваре, но, беспокоясь о моей матери, пожелал любой ценой вернуться домой.

В автобусе под номером 61 рядом со мной сидят мать и двое ее детей: мальчик и девочка. Они по очереди выкрикивают названия стран, в которых хотели бы провести летние каникулы. «Я хочу в Бразилию», «А я в Мексику»,– дети как будто перебирают названия стран, которые узнали в школе. В какой-то момент мальчик произносит: «Я хотел бы побывать в Японии», на что получает ответ: «О нет, не сейчас, когда-нибудь потом».

Идя по тротуару, я отдаю себе отчет, что под ногами у меня твердая земля.

В этот день, во второй половине дня, я берусь за перо. 11 марта я этого не сделала. Не знаю, почему это вдруг произошло. Среди прочего оттого, наверное, что я мысленно готовилась к лекции, которую мне предстояло прочесть в следующий вторник. Я знала, что не смогу вести занятие так, словно ничего не произошло.

13 марта

Японский поэт Тацухико Исии[2] приехал в Париж. Изнемогший.

Он собирался выступить перед публикой и принять участие в круглом столе, на котором я тоже буду выступать, 15 марта. Его рейс не был задержан, но, поскольку шаттл, курсирующий между городом и аэропортом, кажется, был отменен, мы до последней минуты были уверены, что он не сможет присутствовать на круглом столе.

Исии открывает мне этимологию слова désastre, по-итальянски disastro, что значит «под несчастливой звездой».

В статье, появившейся в одной из французских ежедневных газет, задан вопрос: «Как японцы могут продолжать жить на острове, до такой степени подверженном естественным катаклизмам?» Хотелось бы посмотреть, как этот журналист высказался бы в подобном ключе об обитателях стран с тяжелым климатом – например, об Иране или некоторых странах Африки, где тоже немало землетрясений.

14 марта

Синтаро Исихара, мэр Токио, известный реакционер, заявляет, что «идентичность японцев загрязнена эгоизмом. Цунами призваны очистить ее. Это наказание, посланное свыше».

Всегда найдутся скоты, готовые держать подобные речи. Они ждут, когда разразится катастрофа, даже надеются на нее, – лишь бы она случилась не там, где они живут, – чтобы «разбудить японскую молодежь», подобно тому как сами они были разбужены в свое время войной, даже если и пережили ее вдали от военных действий. Это те же, которые призывают к введению режима чрезвычайной ситуации, чтобы оживить ненужный героизм.

Мой мобильный оператор звонит снова. Не иначе как для того, чтобы впарить мне выгодный тариф. Я напоминаю ей, что просила не беспокоить меня в данный момент. Она берется читать мне мораль: «Невежливо прерывать разговор. Раз так, мы, конечно, вам перезвоним», а потом добавляет: «Да, у меня тоже есть близкие в Японии!» Неужели не было какого-либо указания или предписания не беспокоить клиентов с фамилией, звучащей на японский манер, хотя бы на какое-то время оставить их в покое? Голову даю на отсечение, они готовы звонить жителям Ливии, когда в этой стране происходят серьезные волнения.

Мне не удается остановить трансляцию информационного канала NHK на экране своего компьютера. Я работаю, а канал продолжает вещать. Хотя всё не совсем так. Правда в том, что я не могу работать. Я словно загипнотизирована. Позднее я узнала, что то же самое происходило и с моими друзьями.

Я переосмысливаю то ощущение, которое возникло у меня в первый вечер при наложении картинок друг на друга. О чем нам говорит это ощущение?

Когда ты прикован к экрану, ты сталкиваешься лицом к лицу не только с изображениями волн, ветра, пламени. Но и с вполне реальными моментами жизни. Люди, вглядывающиеся в поисках своих близких в списки в холле мэрии, не знают, где они, живы ли или уже погибли, без вести пропавшие, днями бредущие в пограничном между жизнью и смертью состоянии скорее по направлению к смерти, чем к жизни, – невозможно запретить себе воображать их в этих чередующихся на экране опустошенных местах, в которых, по всей видимости, не осталось ни души. И вот что ужасно: все эти пропавшие люди… как удержаться от того, чтобы попытаться сосчитать их? На данный момент говорится о двух тысячах жертв, но понятно, что цифры не остановятся и станут ползти вверх день ото дня. Предупреждения о возможных повторах бедствия, звучащие время от времени, прерывают поток новостей и всякий раз заставляют вздрагивать, подобно пронзительному звуку тревоги, имеющемуся во всех мобильных телефонах японцев. Помимо этого, поступает информация о списках попавших в больницы, о местах приема беженцев, о школах, в которых имеется питьевая вода, о продуктах, в которых уже ощущается нехватка. Диктор, оглашающий списки с именами погибших, порой колеблется, произносит их неуверенно, потому что он видит эти имена написанными, да еще и китайскими иероглифами, которые не всегда поддаются прочтению. Страх перед смертью проявляется даже в том, как произносятся эти имена.

Неизменен разве что тон диктора, он словно нашептывает слушателям: «А вот и новая катастрофа. Вам все это должно быть известно уже по тону моего голоса».

Его голос липнет к нашим ушам, а зрительные образы липнут к нашим глазам, и те и другие накладываются друг на друга и на те образы, которые известны нам с детства, и приходится жить с этим видением нашего возможного будущего, навсегда выгравированного на сетчатке и порой, увы, отчетливо возникающего перед нашими глазами.

Чувствую, что, пока пишу, меня не оставляет надежда, что «это» прекратится.

В этот самый момент, когда из-под моего пера выходит эта фраза, мне неизвестно, как закончится моя книга. Обычно, даже если суть каждого пассажа остается размытой до тех пор, пока окончательно не ляжет на бумагу, я заранее знаю, как закончится моя книга. Порой меня это саму озадачивает. Тем более что мои книги всегда кончаются хорошо. Просто-напросто хорошо. Я говорю себе: все-таки это невероятно, что мои истории постоянно развиваются в одном и том же ключе и кончаются счастливо. И на этот раз я от всего сердца надеюсь, что конец этой истории будет счастливым. Я, сочинявшая истории, которые всегда заканчивались хорошо, не уверена, что в этот раз будет то же самое. Как бы мне хотелось уже сейчас прочесть последнюю страницу своей книги!

Мы идем с Исии в Театр Елисейских Полей на спектакль «Неистовый Роланд». В преддверии его приезда в Париж мы забронировали билеты на несколько спектаклей. Не будем же мы их теперь аннулировать. Но всё время, пока длится опера, нам обоим не по себе. В антракте Исии говорит мне:

– Как мы будем себя чувствовать позже, если случится еще один взрыв, пока мы получаем удовольствие?

– Вот так и становятся невозвращенцами, ты не вернешься в Японию и останешься жить здесь в качестве поэта в изгнании.

Черный юмор. Странное, чуть ли не шизофреническое ощущение – находиться в каком-то месте, настолько противоположном реальности, которая осаждает нас.

Вместе со специалистом по японской литературе Сесиль Сакаи мы подготовили перевод серии танка Исии, с целью представить их публике. Отбор стихотворений был готов в январе, перевод закончен 2 марта.

12 марта я получила сообщение от Сесиль Сакаи. Она потрясена: «Я думаю о том, что написал господин Исии…» И мне в голову пришло то же самое.

Он написал триптих на тему стихийных бедствий под названием «Обращение к Человечеству». Первая часть открывается стихотворением «День, когда море пенится, а земля сотрясается», за ним идет цитата из Вольтера по поводу Лиссабонского землетрясения.

Исии беспокоится о том, как пройдут завтрашние чтения. Он не хотел бы, чтобы люди подумали, будто он нарочно выбрал эту тему для вечера.

Пресса заговорила о дисциплинированности, присущей японцам. Одни пытаются отыскать ключ в японской концепции «зыблемости сущего», другие – в нашей религии. А кто-то утверждает, что тут дело в смирении.

Конечно, мне бы не хотелось проводить эксперимент с землетрясением на французской земле, это был бы тот еще бардак, хотя, может, французское правительство отреагировало бы на него быстрее, чем наше. Как бы то ни было, если и имеется разница, речь не идет о разнице в менталитете народов. Для нас, японцев, это приобретенная привычка, весьма прагматическое обучение, которое прошел весь наш народ. Потому как нам прекрасно известно, что стихийные бедствия случаются. В этом нет никакого фатализма, это установленный факт. Всем о нем известно. Мы, японцы, узнаем об этом на школьной скамье. Нас натаскивают, как вести себя во время землетрясения. Все японские дети знают, что делать в случае цунами или схода лавины в горной местности. Однако этого недостаточно, чтобы защитить себя. Каждый год случаются тайфуны, из-за которых отключается электричество, крыши домов сносит вместе с антеннами. Это так. Конечно, крупные землетрясения происходят не каждый день, но небольшие толчки случаются по крайней мере раз в месяц. Карта Токио для пешеходов – просто бестселлер, она позволяет при необходимости дойти пешком до любой точки города. В каждом доме при входе имеется большой фонарь с радиоустановкой внутри. Всё это – часть нашей ежедневной жизни, мы все в равной степени под ударом. И вот почему нас охватывает чувство, что «то, что должно было случиться, случилось», что «пришел мой черед». Отсюда и сложившееся о нас впечатление, не столько о том, что мы смиренны, но скорее о том, что над нами всеми нависает угроза. Отсюда же, наверное, и та солидарность, которая при каждом бедствии выступает на первый план. Это оттого, что мы знаем: можно всё начать заново, даже если придется начинать с нуля, что это не конец всему. Кроме тех, для кого жизнь бесповоротно и разом оборвалась.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Компания Meta Platforms Inc., владеющая социальными сетями Facebook и Instagram, по решению суда от 21.03.2022 признана экстремистской организацией, ее деятельность на территории России запрещена. – Примеч. ред.

2

Тацухико Исии (род. 1952) – японский журналист и поэт, автор многочисленных сборников танка. – Здесь и далее примеч. переводчика, кроме особо указанных случаев.