Стужа

Пролог

Шум, этот бесконечный гам работы тысяч моторов и генераторов под полом. Он не смолкал ни на минуту, не давая успокоиться или сосредоточиться на своём деле. Для многих это было чем–то вроде ритмичной музыки, позволяющей расслабиться, странной, но незамысловатой мелодии, неизменно играющей в голове, даже если отойти подальше от механического пристанища.

Но для шестьдесят девятого этот шум был сродни мучению. Он воспринимал его, как бесконечно жужжащую возле уха муху, которую невозможно изловить или отвязаться. А маленькое назойливое создание все продолжает издавать неприятный для человека раздражающий шум.

Все это было неспроста. Десяток двигателей, насосов и различного вида моторов функционировал на самом нижнем этаже огромного бункера, обеспечивая его работу день и ночь, триста шестьдесят пять дней в году. Это было поистине гигантское сооружение: огромный полый посередине стакан с широкими бортиками–этажами триста пятьдесят уровней в глубину. По высоте он достигал знаменитого небоскрёба Бурдж–Халифа – самого многоэтажного здания в мире, но за одним маленьким исключением. Это строение нужно было умножить на два и фундаментом поставить на крышу другого, причём закопав их обоих под землю.

Бункер работал, как единый механизм, целый мегаполис, каждая часть которого зависела от функционирования другой. Без насосов нет воды, без воды нет электричества, без электричества нет световых фитоламп, а следовательно – растений, еды, и так далее. И это, не говоря о мелких и куда более запутанных взаимосвязях, перечислять которые, не забыв какой–то малой, но значительной детали просто невозможно.

Никто не знал, что произошло снаружи, почему они вынуждены жить поколениями под землей. Кто–то говорил, что началась массовая засуха, а после ледниковый период, другие, что была страшная война, третьи, что все это ужасный заговор древних тайных сообществ, но больше информации знали немногие. Самых ужасных преступников, которых нельзя было изолировать ввиду их особой общественной опасности, в качестве наказания отправляли за пределы бункера наверх с ценной для всех жителей миссией: узнать, что же там скрыто. Их снаряжали в особые скафандры с камерой и микрофоном на шлеме, однако последним, что всегда видели, был яркий белый свет и страшные помехи, после чего связь прерывалась. Некоторым счастливчикам удавалось увидеть холмы земли, присыпанные снегом и перемещающиеся белые точки, напоминающие вьюгу, но то был максимум. Это явление негласно называли «Стужей», а затем название закрепилось в речи, отражая местную атмосферу.

После того, как с преступниками теряли контакт, их больше никто не видел. Ни один житель бункера не мог до конца объяснить, что происходит снаружи, но все понимали, что все, что за пределами их убежища – губительно для жизни. Многие и хотели бы в глубине души разобраться в происходящем, но законы наотрез запрещали говорить о прошлом и искать разгадки. История оказалась вне времени и понимания. Все архивы были безвозвратно уничтожены, пытаясь спрятать что–то или наоборот уберечь от страшной правды, никто не знал точно. Особо ретивых жестоко наказывала милиция, отправляя наверх лично познакомиться с предметом своих увлечений.

И вот шестьдесят девятому посчастливилось поработать на самом нижнем уровне этого «организма», чему он был, конечно, несказанно «рад». Вернее, глубже были ещё «мусорщики», но они являлись отдельной кастой тех, кто занимался прессовкой и переработкой ссыпаемого к ним в отдельное помещение по мусоропроводам материала, поэтому их мало кто мог видеть за всю свою долгую или не очень жизнь. Шестьдесят девятый же был уборщиком, орудуя огромным переносным пылесосом, собирая все, что ленивые жители сбросили вниз, не донеся до мусорки и подметая песок. Старый массивный потасканный годами инструмент с блеклым корпусом, испещрённым царапинами и сколами работал с невероятным гулом и гудением, ещё больше раздражая владельца. Он смотрел на округу своим уставшим измотанным металлическим взглядом, но все же надёжно исполнял обязанности, засасывая даже самые мелкие пылинки, испуская при этом старинный и затхлый неприятный запах давно не менявшегося фильтра. Однако несмотря на свой возраст, аппарат служил верой и правдой своему владельцу.

Увидев вдалеке скомканный бумажный пакет, шестьдесят девятый двинулся к нему, но размотанный до конца провод не дал ему дотянуться до мусора. Тогда он дернул его посильнее, оборвав тем самым примотанные на изоленту друг к другу куски провода, заставив пылесос выключиться.

– Проклятье! – прошипел шестьдесят девятый, обернувшись и направившись к источнику поломки.

В этот момент в округе на пару секунд моргнул свет, после чего снова включился, но мужчина не обращал на это внимания. Такое иногда бывало, когда генераторы не выдерживали сиюминутной нагрузки. Добравшись до разрыва, он нагнулся к проводам, став соединять их и заматывать изолентой. В ушах продолжал стоять сильный гул, но постепенно угасал.

– Как мне все это надоело, – прошептал шестьдесят девятый, параллельно оборачиваясь, остерегаясь, что его подслушивают и накажут, за брошенные в сердцах слова.

Тут сверху послышался сильный душераздирающий крик. С каждой секундой он становился все громче, как будто приближался.

– Да кто там орет, – раздраженно заявил мужчина, подняв голову.

Однако мысли его тут же изменили направления, как только осознал, что прямо на него вниз на большой скорости летит тело, не намереваясь останавливаться. Испугавшись, шестьдесят девятый отбежал в сторону, причём как раз вовремя. Неизвестный субъект с грохотом приземлился на пол спиной, сплющившись и тут же перестав кричать. Уборщик же остановился, боясь пошевелиться, однако медленно, осторожно ступая и озираясь подошёл ближе, решив посмотреть на того, кто чуть не свалился ему на голову, практически сразу узнав его лицо и шокированно убежав прочь.

Глава 1. Савва.

Раздражающий звук утреннего будильника бренчал под ухом. Савва потянулся к нему, чтобы выключить, однако этот металлический мерзавец даже после того, как упал на пол, продолжал звенеть, стуча молотком по дискам, перемещаясь из угла в угол и не намереваясь останавливаться ни на секунду.

– Да что ж такое, – прошипел мужчина, хлопая всей ладонью по пустой поверхности старой деревянной тумбочки бледно–бежевого цвета, не в силах найти искомое.

Поняв, что ещё немного полежать не получится, он раздраженно вздохнул, после чего приподнялся с кровати, как раз наступив ногой на лежащий на полу будильник, слегка его помяв своим тяжелым весом.

– Проклятье! – выругался он, подняв устройство и выключив таймер, после чего положил его обратно на тумбочку.

В комнате царила абсолютная темнота: ни единого источника освещения, лишь полумрак, в котором управляющий бункером ориентировался при помощи мышечной памяти и практически на ощупь. Добравшись до окна, он потянул на себя шнур, закатав в рулон тёмную штору, освободив из длительного ночного заточения большой экран высотой около полуметра. Сейчас он был выключен, однако, заметив характерное движение благодаря своим датчикам, практически сразу включился, показав изображение природы с большим деревом посередине, которое было завалено сверху снегом, а вокруг его возвышались высокие сугробы, покрывшие ещё вчера серо–чёрную землю чистейшим белым одеялом. Прямо сейчас хотелось пройти через это импровизированное «окно» внутрь, чтобы поваляться в чудесной крупе, полепить фигуры и снежки, однако то не было реальной картиной мира за пределами бункера. Этот экран присутствовал в каждой квартире, создавая определенное единение природой, восполняя недостающий пробел, но не демонстрировал реальность. Он насчитывал всего четыре варианта картинки: засыпанную глубоким снегом зиму, тающие сугробы и несущиеся вдаль потоки ручейков – весну, жаркое солнечное и зелёное покрытое яркой листвой лето и мрачную серую и унылую осень. Изображение менялось лишь по истечение календарного периода года.

– Ух ты ж, ничего себе, уже первое декабря! – воскликнул Савва, подойдя к стоящему на столике старому замызганному десятками использований календарю, перевернув с легким шелестом пергамента страницу на следующую.

Он не обращал внимания на указанные там дни недели, используя его лишь в качестве журнала дат, ежегодно возвращая отсчёт к самому первому листику с первым января. Глянув мимоходом на своё заспанное и опухшее лицо, мужчина тяжело вздохнул, после чего быстрым шагом направился в ванную. Квартира его была достаточно просторной по сравнению с иными обитателями бункера, так что ему было, где разгуляться. В первую очередь это обусловливалось его высоким статусом управляющего – главного человека в этой обители, отвечающего за все руководство жизнью укрытия. Но и нельзя было отрицать важность его рода, которое имело первостепенное значение при утверждении в определённой профессии и должности. Одно было невозможно без другого. Кастовый принцип во всей красе. Родившись уборщиком или мусорщиком, нельзя просто так взять и поменять специальность. Вернее можно, но это было сродни чуду, практически невозможно.

Вдруг со стороны входа раздался мощный стук, который разнесся по всему помещению, гулким эхом отразившись в вентиляции ванной комнаты. Это был дверной молоток, установленный на каждой створке верхнего уровня, представляя из себя красивую узорчатую металлическую фигуру льва, из пасти которого торчало широкое кольцо, которое и бренчало об специальные стальные зазубрины, издавая дребезжащий и отражающийся вокруг звук. Поняв, что кто–то пришёл, Савва выронил полотенце для лица на пол, после чего, махнув раздраженно рукой, решив поднять его позднее, направился к выходу. Тут раздался ещё один уже куда более громкий стук.

– Да иду я, иду. Разорались тут, – неохотно крикнул он, все больше приближаясь к двери.

Она была закрыта на засов и металлическую протянутую от одного угла до стены цепочку, позволяющую с лёгкостью открыть створку, не раскрывая ее полностью, чтобы пообщаться с посетителем, не пуская его внутрь. Вот и сейчас мужчина распахнул дверь, через щелку разглядывая незваного гостя.

Им оказался Евгений – заместитель управляющего бункером, невысокий молодой человек тридцати лет с постоянно бегающим из стороны в сторону взглядом, пытающимся ухватить все, даже то, что было не в его силах. Тот происходил из ещё одного знатного рода, который также претендовал на главную должность убежища. Эти семьи постоянно ротировались, не давая долго засидеться одной из них, поддерживая баланс в обществе и некое чувство изменяемой и плавно движимой стабильности. Поправив на лице немного съехавшие с переносицы очки в тонкой оправе, он оперся одной рукой на дверной косяк, облизнул высохшие губы и расплылся в широкой улыбке, заметив своего начальника. Быстро оглядев то, что было у него за спиной, управляющий быстро захлопнул отделяющее их препятствие, скинул цепочку, после чего вновь открыл вход, уже полностью освободив его.

– Савва, ну где тебя носит! Уже почти девять часов, народ в зале собрался, журналисты камеры для трансляции установили, все только тебя ждут! – воскликнул Евгений, тут же вальяжной походкой зайдя внутрь, даже не снимая обуви, чем заставив поморщиться хозяина помещения.

– Что–то я очень устал, может ты проведёшь церемонию? Не хочу сегодня никуда идти, – сонно и раздраженно ответил начальник, закрыв рот, пытаясь не зевать и плюхнувшись с разгона на стоящую неподалёку кровать.

– Ну как же так, если ты не заметил, сегодня первое декабря, – возразил заместитель, указав жестом на окно, в котором все также валил хлопьями снег, застилая белоснежную поляну, – а это немного–немало – день рождения бункера! Такое событие просто нельзя пропускать!

Савва протяжно вздохнул, после чего посмотрел на Евгения уставшим взглядом, покачав неодобрительно головой. Он совершенно не собирался никуда сегодня идти, но, видимо, долг был превыше всего. Он давил на него тяжким грузом, не давая отвлечься на свои дела и отдых, но такова судьба главного человека в этом убежище, и другого не дано.

– Все ради общего блага, – прошептал тот слоган и главный гимн бункера, вновь протяжно зевнув.

– Именно так, – согласился с ним подчинённый, – давай, взбодрись, я жду тебя за дверью. Только поторопись. Не думаю, что народ будет доволен, что ты заставляешь их ждать так долго.

Глава 2. Савва

Савва не стал долго приготавливаться к выступлению. За много лет работы управляющим они стали для него обыденностью, чем–то будничным, тем, что вроде бы нужно обычному человеку, но в то же время нисколько ему не пригодится и забудется в тот же день. Именно с таким настроем мужчина и стал вести свою деятельность: спустя рукава, особо не напрягаясь, выполняя работу.

Одевшись в свой ежедневный серо–чёрный костюм, разбитый на квадратные сектора–узоры, с белой рубашкой и галстуком, практически не застёгиваясь, вышел за дверь. В глаза тут же ударил яркий свет от ближайшего фонаря, который никогда не отключают, лишь слегка приглушая ночью, чтобы тем, кто не имеет на окнах занавесок, могли спокойно поспать, не жмурясь от освещения. Тем более, что необходимо было как–то давать физическую возможность отличать день от ночи, ведь из–за отсутствия неба и свежего воздуха, а также возможности выйти на поверхность, каждые сутки были как две капли воды похожи на другие.

Около выхода спиной стоял Евгений, перебирая что–то в руках, как будто немного нервничая, но стараясь это контролировать. Резко обернувшись от захлопывания двери и завидев издалека Савву, он спрятал свой предмет в карман пиджака и вновь наигранно широко улыбнулся.

– Ну вот же! Совершенно другое дело! Только тут нужно немного поправить, – заявил заместитель, передвигая галстук подошедшего к нему Саввы ближе к центру, – так–то лучше. Не хочу тебя сильно торопить, но нам нужно идти.

– Да пожалуйста, я не против, – возразил ему мужчина, двинувшись вперёд и оставив его позади.

Евгений скорчил недовольное лицо, передразнил последнюю сказанную ему фразу, но все же побежал следом, догоняя успевшего от него оторваться начальника. Всюду то и дело сновали люди: какие–то представительные особы выходили из своих домов, поправляя дорогие костюмы и красивые платья, по квартирам метались носильщики с огромными квадрантными рюкзаками, разнося еду и другие посылки. Как и много лет до этого, доставка до придверного коврика была очень популярна из–за своей простоты и эффективности, особенно, если «царственным» личностям не хотелось пройти пару этажей вниз до ближайших магазинов. Однако покупать там особо было нечего, да и не имело смысла, поскольку всей едой и одеждой каждого жителя бункера обеспечивали по месту работы.

– Доброе утро, господин управляющий! – крикнула с другого конца улицы девушка.

– Здравствуйте, удачи на выступлении! – заорал мужчина из ближайшего дома.

– С праздником! – поздравила их маленькая девочка рядом.

Савве оставалось лишь вытянуть руку вперёд и помахать в знак приветствия. Вместе они шли по длиннющим коридорам. Те были подобны бескрайнему и непроходимому лабиринту построек, где можно было найти свою квартиру только достоверно зная, где именно живёшь. Нанесённые краской поверх расписанных в желтоватых оттенки бетонных стен номера не сильно помогали в этом занятии, ведь счёт шёл на тысячи.

Однако управляющий, который за всю свою жизнь никогда не был ниже четвёртого уровня, и не подозревал, что на самом деле творится внизу на самых глубоких этажах, где едва ли можно было что–то увидеть под тусклыми и редкими лампами, смрад и вонь сбивались с самого верха, а узенькие улочки петляли в пристроенных плотно друг к другу домах наибеднейшего класса, создавая ощущение непроходимых джунглей. Безусловно, Савва имел ключ–карту, которая позволяла на лифте опуститься туда и посмотреть на все это «великолепие» собственными глазами, однако у него никогда не было нужды этого делать лично. В то же время иные жители никогда не могли попасть на самый верх, ведь их пропуска просто блокировали лифты определённым отведённым перечнем этажей. Конечно, всегда была возможность схитрить, но за этим пристально следили отряды милиции, а за сам факт того, что поймали на обходе запретного доступа, отправляли наверх на разведку «Стужи». Таковы жестокие правила и режим. Но на нем бункер держался уже не одно столетие, причём вполне себе успешно.

Савва шёл, широко и наигранно улыбаясь прохожим, которые отвечали взаимностью. Однако в душе его творилась непонятная горечь, как будто он чувствовал внутренний надлом, словно треснула и оборвалась струна, поддерживающая тягу к жизни, все надоело, и непонятно, как выйти из такого депрессивного состояния. В этих раздумьях они добрались до так называемого колодца – центра укрытия, где глубоко вниз уходила гигантская круглая дыра, вокруг которой и строились все жилые дома. Ровно посередине располагались небольшого размера островки, к которым вели с десяток узеньких мостиков. На каждой платформе виднелись восемь лифтов – сердце бункера, позволяющие относительно беспроблемно перемещаться между сотнями этажей. Где–то ещё находились скрытые от глаз лестницы на случай пожара, однако их местонахождение держалось в строжайшем секрете во избежание все того же несанкционированного проникновения туда, куда не следует.

Встав на край опоясывающей колодец платформы, Савва вцепился в отгораживающий от незапланированного падения в бездну поручень, тяжело вдохнув. Костяшки его пальцев побелели от прилагаемых усилий, однако он не придавал этому значения.

– Ну что вы? Пойдём–те! Все заждались уже! – воскликнул Евгений, поторапливая начальника.

– Да, да, идём, – бросил Савва, устремившись взглядом куда–то вдаль, будто пытаясь что–то рассмотреть в этой пучине глубоко внизу или видя неподвластное глазу и чувствам будущее, после чего отпустил поручень и продолжил движение в сторону искомого ими зала.

Путь до него оказался не таким долгим, как оно казалось, поэтому напарники быстрым шагом в течение минуты добрались до него, широким движением распахнув двери помещения под названием «Видео–конференц–зал». Эта комната со звучным названием оказалась прямой противоположностью тому, что от неё ожидали, низкие потолки, узкий проход, десять расставленных впритык друг к другу кресел, установленные по бокам две огромных изношенных, исцарапанных и помятых, помотанных жизнью камеры, установленных на металлические блестящие, но в то же имеющие в себе следы патины треноги, словно представлявших из себя письмо, запечатлевшее воспоминание давно ушедших эпох. От них к стенам шли толстенные кабели, скрывающиеся где–то в глубине бетона. Рядом стояли операторы, активно протирая огромные линзы, после чего, завидев управляющего, быстро схватились за вращающиеся ручки, готовясь, раскручивая их, производить видеосъёмку.

Савва добрался до установленной в самом дальнем краю комнаты стойки, позади которой красовался флаг бункера – изогнутое человеческое лицо, вокруг которое огибают зубчики шестеренки, как символ мироустройства и сложности, с чем приходится сталкиваться каждому. Над лицом возвышалась фигура часового механизма, указывающего на неумолимость времени и его власть над истекающими минутами человеческой жизни. Встав за эту трибуну, мужчина похлопал пальцами по пыльному и изогнутому решетчатому микрофону, издавшему скрип и стук, продемонстрировав свою работоспособность. После этого Савва многозначительно кивнул операторам, давая знак, что он готов к съёмке.

Глава 3. Девятая

Яркий свет фитоламп освещал округу в фиолетовые оттенки, ни на минуту не угасая, даже ночью, позволяя побегам значительно быстрее развиваться и расти. Ровные ряды аккуратно высаженных растений простирались за горизонт во все стороны так, что, оказавшись ровно посередине этого импровизированного поля, будет довольно–таки трудно найти из него выход. Периодически включались системы полива, опрыскивая молодые зеленоватые побеги, устремляющиеся толстенными стеблями к небу, легким дождиком из капель, иногда фыркая от попадания в шланги воздуха.

Вокруг то и дело кружили рабочие, одетые в одинаковую чёрную форму, состоящую из цельного комбинезона, закрывающего все тело, с большим количеством карманов. Все они были абсолютно идентичны, без единой нотки хоть малейшего различия или индивидуальности. Строгий и сдержанный дизайн, прошедший проверку временем. На правой половине груди у каждого был выбит их персональный номер крупным белым шрифтом так, что его можно заметить издалека.

Именно в такой атмосфере шла, вооружившись специальными антибликовыми очками, предотвращающими воздействие большого количества розовато–фиолетовых лучей ламп на глаза, молодая, высокая и амбициозная Девятая. Такова была ее участь, как и всех других жителей низших уровней бункера. Их задачей являлось лишь кормить и обслуживать целую ораву ртов, живущих выше и ничего не подозревающих о тяготах простого люда. Никто из них не имел собственного имени – лишь тот самый код, обычная цифра, вышитая на личной одежде, в которой они ходили по отведённой для этого части бункера, снимая ее лишь дома. Никакой личной собственности – только то, что выдало начальство и ровно в тех количествах. Вместо личной еды – ежедневный трехразовый приём пищи в строго отведённое для этого время в столовой на каждом предприятии. Даже в личной беседе рабочие называли друг друга порядковыми номерами, поскольку этот уклад жизни стал для них вполне привычным и нормальным течением жизни, которое они воспринимали, как должное.

Пройдя вдоль длинного ряда кукурузных побегов, от корней которых тонкими струйками стекала в межу вода после свежего полива, Девятая поднялась по винтовой лестнице на второй этаж надстроенной над искусственным садом конструкции, позволяющей наблюдать за всем процессом свысока, посмотрела на простирающиеся на сотни метров в сторону ряды посадок, после чего распахнула отходящую в сторону дверь, оказавшись в маленьком помещении. Это был кабинет начальника смены, который хоть и являлся привилегированным по отношению к контролируемым им рабочим, но все же вынужденно занимал место в общей иерархии рядом с ними. Сейчас тут никого не было, ведь ему оказалось дозволено подняться на несколько десятков уровней выше, где должно было проходить одно из нескольких организованных в этот день празднеств. Именно это позволило молодой симпатичной темноволосой девушке двадцати пяти лет так вальяжно забраться в «запретную» зону.

Кабинет был, прямо сказать, довольно беден, лишь небольшой письменный столик, на котором уложены куча папок с заметками о количестве прошлого урожая, а также новых посевов, расчёты по объемам получаемого зерна, прогнозы на будущее. Рядом стояло неудобное маленькое кресло и невысокий шкаф со стеклянными полками, который тоже был от пола до потолка уставлен записями. Через небольшое окно можно увидеть ее работу, однако Девятую интересовало совершенно не это, а достаточно редкий толстенный ламповый телевизор, прикрученный к стенке, ведь именно по нему должны были показывать обращение управляющего бункером.

Найдя лежащий на столе под грузами папок пульт, она включила устройство, издавшее писк и начавшее дребезжать, пока по экрану расходятся из середины полосы. Там действительно демонстрировался стоящий перед флагом бункера Савва в костюме, проникновенно смотрящий в камеру. Девятая скрестила руки на груди, приготовившись слушать послание.

– Добрый день, дорогие товарищи! – начал свою чувственную речь управляющий, харизматично играя на камеру, – сегодня, как вы все прекрасно знаете, первое декабря – первый день зимы и образования нашего с вами бункера!

На заднем плане послышался гул оваций – это специально приглашённые для этого люди активно аплодировали по команде. В этот момент девушку сзади кто–то толкнул. Испуганно обернувшись, подумав, что вернулся начальник, она увидела своего мужа – Сорок пятого. Высокий широкоплечий рыжеволосый молодой человек широко улыбался, стараясь тем самым успокоить начавшую нервничать жену.

– Что ты тут делаешь? Сто третий сказал, что видел, как ты зашла в этот кабинет, – заявил он, осуждающе покачав головой.

– Мне нужно посмотреть послание, вдруг что нового и важного для нас скажет, – наивно ответила девушка, вновь развернувшись к включенному телевизору.

– Ну–ну, – спокойно прошептал тот, тоже устремив свой взгляд на экран.

– Но сегодня не просто обыкновенная памятная дата, а двухсотпятидесятая годовщина со дня образования нашего бункера! – продолжал свою речь Савва, вскинув руки к небу.