- -
- 100%
- +
Глава 1. Ложные тревоги
Ночь над пустыней была такой светлой, что казалась ненастоящей. Луна ещё не взошла, но по чёрному бархату неба прошла белёсая дорожка – Млечный Путь, распластанный над хребтом Сан-Габриэль, над редкими жёлтыми огнями шоссе, над двориком с пыльными кустами агавы у подножия горы.
На вершине Паломара стекло куполов отражало звёзды, будто телескопы смотрели за собой. Ветер шевелил траву вдоль бетонных дорожек, тонко посвистывал в металлических перилах, в редких фарах серых пикапов вспыхивали дорожные знаки «OBSERVATORY ROAD – NO OUTLET».
Внутри административного корпуса было холодно и сухо. Кондиционер гнал воздух так старательно, будто боялся вспотеть. На втором этаже, в помещении, где стиралась грань между днём и ночью, на длинном столе мерцали экраны. Там, среди проводов, пустых кружек и одинокого куска пиццы в картонной коробке, сидел человек, которому через час предстояло увидеть самое яркое пятно в истории наблюдаемого неба.
Илья привык к тому, что судьбоносные события приходят в обёртке из скуки.
Он откинулся на спинку кресла, хрустнули позвонки. На центральном мониторе медленно обновлялась мозайка прямоугольников – свежие кадры с обзорной камеры. Жёлтые рамки подсвечивали участки, где алгоритм «увидел» что-то новое: то вспыхивающую звезду, то хвостатый след астероида, то очередную ненадёжную помеху. Справа вертикально стояла колонка уведомлений:
Строки бежали одна за другой, как чек из кассового аппарата, и всё это давно перестало казаться чем-то романтичным.
Он потянулся к кружке, сделал глоток – чай остыл до температуры ночного воздуха. Отложил кружку, подвинул мышь, кликнул по очередному алерту.
На экране развернулось знакомое трио: «снимок сейчас», «эталонный кадр» и «разность» – серое поле с белыми пятнышками. В одном углу, где в эталоне было пусто, появлялась аккуратная точка.
– Тебя-то нам и не хватало, – пробормотал Илья, приближая изображение.
Координаты, оценка яркости, флаги качества – всё выглядело прилично, но таких кандидатов за ночь приходили сотни. Огромный wide-field объектив негласно обещал: «Я покажу вам всё, что движется или вспыхивает», и честно выполнял обещание.
– SN или опять твой двоюродный брат космический мусор? – Илья ткнул клавишу, запрашивая предыдущие наблюдения того же участка.
На соседнем экране мигнули цифры, выстроились в столбик даты, фильтры, величины. До этого небо в этих координатах было тем самым, к которому привыкли: равнодушным. Никаких подозрительных возмущений.
– Один кадр – не кадр, – сказал он себе, ставя отметку «наблюдать повторно».
От стены отразился собственный голос. В ночной комнате любые слова звучали слишком громко.
Он привстал, подошёл к узкому окну. Снаружи ветер гонял по асфальту лёгкий мусор, над крышами корпусов стояло неподвижное созвездие Ориона; пояс из трёх звёзд висел чуть над горизонтом, как неправильно вбитые гвозди.
Иногда Илье казалось, что он живёт внутри гигантского прибора. Гора – это опора, купола – линзы, дороги – кабели, по которым бегут сигналы, а он сам где-то между, маленький элемент схемы.
Телефон на столе коротко вибрировал: напоминание о пересменке. До приезда инженеров оставалось часа три. Внизу в общежитии кто-то, вероятно, только начал смотреть сериал, кто-то заварил лапшу, а он сидел в комнате, где единственным сериалом были огибающие сигналов.
Он вернулся к креслу, пролистал список.
Отметил пару подозрительных объектов, сбросил координаты в канал общей смены. Будущий день уже выстраивался в голове: короткий сон, утренний созвон с европейцами, бюрократическое письмо в фонд, поправка к заявке на дополнительное время на телескоп…
Жизнь складывалась из повторяющихся паттернов, как световые кривые нов.
Когда пришёл следующий сигнал, он сначала не обратил внимания на фон.
Строка подсветилась иным цветом – не жёлтым, а оранжевым. Это означало, что кандидат прошёл дополнительный набор проверок: стабильный фон, отсутствие следов известного астероида, нормальная форма профиля.
– Покажи, чем тебя так раздули, – Илья щёлкнул по алерту, с лёгким раздражением готовясь увидеть очередной хитрый артефакт.
Три знакомых квадрата выскочили на экран. В середине – новый кадр: зернистое серое поле с россыпью звёзд. Слева – эталон: тот же участок неба несколько недель назад. Справа – разность: фон вычитали, остаётся то, чего «не было».
В центре разностного кадра сиял ровный белый круг. Не точка – кружок, немного насыщенный в сердцевине.
–even, – вырвалось по-английски.
Он машинально масштабировал изображение. Круг остался кругом – без хвоста, без продолговатой формы, которая бы выдала след самолёта или вспышку от бликующего мусора.
Сверху бежала строка чисел:
То есть до этого там реально было пусто. Чернота – и ничего.
Илья провёл ладонью по лицу, словно смывая усталость, а затем открыл окно с контекстной информацией: галактики, квазары, любые источники, уже известные по каталогам. В появившемся списке было много строк, но его интересовал один тип объектов – активные ядра.
Ближе всего к этим координатам числилась тусклая галактика, давно попавшая в каталог как нечто необязательное, слабое, тонущие в космическом шуме. Сейчас она, похоже, решила заявить о себе.
Зеркало далеко в куполе спокойно ловило фотон за фотоном. Алгоритм делал своё: вычитал, сравнивал, подсчитывал. Человеческий мозг, сидевший у монитора, только догонял.
– Окей, – сказал Илья. – Давай посмотрим на тебя поподробнее.
Он сформировал команду на приоритетное последующее наблюдение: программа, конечно, сама бы заметила странное усиление, но пометка «провалить через более частые кадры» могла ускорить и плотность, и внимание коллег.
Пока запрос уходил, он посмотрел на график доступности поля. До восхода солнца было достаточно времени, чтобы снять несколько серий.
В наушниках тихо играла плейлистом музыка без слов – ради этого он терпел шум кондиционера. Несколько раз подряд повторялась одна и та же мелодия: мягкий синтезатор, размеренный ритм, почти такой же горб, как на типичной световой кривой вспышки.
Он задумчиво постучал пальцами по столешнице.
Вся его работа сводилась к тому, чтобы среди множества «ложных тревог» находить те, которым позже дадут таблицы и имена. Большая часть вспышек оказывалась банальной: ещё одна сверхновая, ещё один квазар, субпродукт тяжёлой ядерной кухни космоса. Иногда попадались редкие типы – тогда писали статьи, летали на конференции, шли по коридорам с бейджиками, не высыпаясь ещё сильнее, чем на ночных сменах.
Слова «самая яркая» или «самая далёкая» всегда звучали в заголовках пресс-релизов одинаково громко, но почти никогда не принадлежали реальности. У природы не было привычки воспроизводить формулировки пресс-служб.
Пришёл второй кадр.
Белый круг на новой разности стал чуть насыщеннее. Числа подтянулись вверх:
– Растёшь, – сказал Илья и почувствовал, что у него в животе поднимается знакомое ощущение – как перед сложной партией в шахматы, когда ещё не поздно всё испортить, но уже нельзя относиться к происходящему как к разминке.
Он отметил яркость, поглядел на время. Рост за тринадцать минут не казался безумным, но требовал внимания. Если это обычная сверхновая, то на первых часах она может вести себя буйно, а потом успокоиться. Если TDE – событие, связанное с тем, как чёрная дыра разрывает звезду, – картинка должна быть другой, более ленивой, растянутой.
Он накинул быстрый фит модели TDE через локальный скрипт. Линия на экране вела себя неуверенно, пыталась лечь на два всего лишь значения, как плед на два стула.
– Ты из тех, кто не любит простых описаний, – пробормотал он в сторону белого кружка.
В дверь осторожно постучали.
– Входите, – отозвался он, не отвлекая глаз от монитора.
Дверь приоткрылась, внутрь просунулась голова стажёрки – Нины, которая только месяц как приехала из Германии, всё ещё путалась во временных поясах и не научилась отличать здоровую усталость от опасной.
– Я не разбудила? – спросила она, хотя видеть перед собой спящего человека было сложно.
– Ты бы тогда постучала громче, – сказал Илья. – Что-то случилось?
– Я… увидела в общем канале, что вы подняли приоритет для поля. Я сейчас работаю с автоматической классификацией, подумала, может быть, нужно сразу прогнать этот кандидат через сеть?
Её русский был мягким, с лёгкой немецкой ритмикой, но понятным.
– Садись, – Илья отодвинул стул. – Посмотри сама.
Нина обошла стол, присела, подтянула к себе клавиатуру. На экране всё ещё сиял круг – свечение, которое знало о себе гораздо меньше, чем люди, на него глядящие.
– Красивый, – сказала она. – Без хвоста, чистенький.
– Жаль, у нас на этом аргументы часто заканчиваются, – буркнул Илья. – Запусти свою классификацию, пусть скажет, чего ждёт.
Она открыла терминал, набрала несколько команд. Сверху мелькнули строки логов, заработали ядра – внизу показались цифры: вероятность того, что это сверхновая, квазарный флер.
– Модель ставит семьдесят процентов – сказала Нина. – Но, честно говоря, она ещё не обучена на очень ранних стадиях. Ей всё равно, лишь бы кто-то красивый.
– Семьдесят процентов – это уровень веры в прогноз погоды, – сказал Илья. – Но если вдруг это действительно TDE, да ещё с достаточно массивной дырой…
Он не договорил. В голове, как выстрел, сложилась цепочка: ранняя стадия, подозрительный рост, далёкая тусклая галактика.
Если это именно то, что подсказывал опыт, объект мог оказаться одним из тех, которые потом рисуют на слайдах десятилетиями.
– Ты отправила это на сервер? – спросил он.
– Только локально, – ответила Нина. – Хотела сначала с вами обсудить.
– Отлично. Значит, пока у нас нет обязательств не паниковать.
Он щёлкнул по временной диаграмме, где всего две точки пока стояли, как неровно поставленные свечи.
В кармане завибрировал телефон: пришло автоматическое письмо от общего оповещателя. Кто-то ещё в системе уже увидел тот же кандидат и подтвердил статус высокого приоритета. Цепочка реакции запустилась.
– Ладно, – сказал Илья. – Давай сделаем так. Ты прогоняешь его через свою сеть, я связываюсь с Лос-Анджелесом и Чили, пусть они посмотрят в других фильтрах. И сразу предупредим теоретиков – пусть не говорят потом, что им не дали повеселиться с ранними данными.
Нина кивнула и принялась печатать. Её пальцы бегали по клавишам быстрее, чем Илья успевал считывать команды.
Он открыл программу видеосвязи, нашёл контакт «Чили – ночная группа», отметил «urgent». Секунда – и на соседнем экране замигал маленький квадрат: грубое изображение комнаты, где над пустым креслом висела бейсболка. Через несколько мгновений в кадр вполз сонный человек с растрёпанными волосами.
– Ты, кажется, не в том поясе, чтобы будить людей, – сказал голос из динамиков.
– Я знаю, – ответил Илья. – Но у нас, возможно, начинающаяся вечеринка.
Он отправил координаты, пару слов про кандидата, упомянул подозрение на тде На том конце нахмурились, проснулись чуть заметнее.
– Хорошо, – сказал чилийский коллега. – Мы посмотрим по возможности. Тут облачность, но вдруг прорежется.
Особенность астрономии в том, что любое событие сразу становилось глобальным: свет, прилетевший издалека, в последние часы своей жизни пробивал облачность, бюрократию, разницу часовых поясов.
Несмотря на усталость, Илья почувствовал, как в дыхании появляется лишний вдох. Рост был слишком чётким, как будто кто-то плавно добавлял яркость по заранее прописанной кривой.
– Ваш объект ведёт себя очень дисциплинированно, – заметила Нина. – Можно учебник писать.
– Учебник напишем потом, – сказал Илья. – Пока надо понять, что за дисциплина у нас перед глазами.
Его рука сама потянулась к листку бумаги. Он редко писал что-то от руки, но в такие моменты хотелось связать мысли с физическим движением. Нарисовал ось времени, на ней три точки, рядом подписал величины. Подумал, прикинул.
– Тебе не кажется странным, что при таком росте он остаётся таким гладким? – спросил он.
– В смысле?
– Никаких признаков структурированного хвоста, никаких асимметрий. Просто жирный, спокойный круг.
– Мы видим только оптику, – возразила Нина. – Если там есть джеты или нечто подобное, они могут быть направлены не на нас.
Фраза «не на нас» прозвучала неожиданно утешительно.
За спиной у них потрескивал пластиковый корпус кондиционера. За стеной кто-то ходил по коридору, его шаги отдавались глухо. На мониторах мерцали другие поля, где тоже происходила жизнь: вспыхивали, гасли, двигались точки, но сейчас они были лишь фоном.
– Давай так, – сказал Илья. – Я сфорваржу это Рафе.
Нина подняла брови.
– Мехиа?
– Да. Он как раз сидит на своих моделях по tidal disruption, пусть увидит свежий корм.
Он открыл почту, написал короткое письмо:
«Rafa,
у нас тут возможно интересный TDE. Очень ранняя стадия, быстрый рост, спокойная морфология. Координаты и первые точки во вложении.
Посмотри, пока не растащили по всем чатам.
I.»
Пальцы замерли над клавишей «отправить». В такие моменты всегда присутствовало ощущение, что ты запускаешь в неизвестном направлении бутылку с запиской. Бывали случаи, когда на такую записку не отвечали неделями, а потом всё рассыпалось в потоке других задач. Бывали – когда ответ прилетал через пять минут, и с этого начинались годы работы.
Он нажал.
В верхнем правом углу монитора маленькие цифры тихо отсчитывали время до восхода Солнца. Небо над пустыней всё ещё оставалось чёрным, но где-то за хребтом уже накапливался серебристый отсвет.
Система автоматически проверила старые радиоданные по этим координатам и, не найдя ничего интересного, честно доложила об этом. Илья невольно улыбнулся: иногда само отсутствие следов тоже было деталью картины.
– Нина, – сказал он после паузы. – Ты веришь в «самые-самые» события?
– В смысле?
– Самая яркая вспышка, самая далёкая, самая мощная.
Она задумалась, прикусила губу.
– Статистически они должны быть, – ответила наконец. – Если у нас есть распределение по яркостям, то где-то будет хвост, и кто-то окажется самым ярким.
– А психологически?
– Психологически… люди, кажется, всегда слишком радуются, когда думают, что поймали максимум.
– Неплохой диагноз, – сказал он. – Надеюсь, это не про нас.
В 04:06 раздался тихий сигнал входящего письма.
«Ilya,
если твой объект не шутит, это может быть чертовски интересно.
Смотри: при таком росте это либо очень необычный TDE, либо что-то, что попадает в верхний хвост по яркости.
Пожалуйста, не отдавай его пресс-службе, пока не увидим хотя бы ещё день данных.
R.»
Он перечитал текст дважды, обращая внимание не на содержание, а на интонацию. В строках не было обычных шуток Рафы, не было латинских восклицаний, не было привычных эмодзи. Это означало, что теоретик действительно проснулся.
– Кажется, кому-то будет трудно заснуть сегодня, – сказал Илья вслух.
– Нам или ему? – спросила Нина.
– Всем, кто любит красивую статистику.
За окном ветер усилился. Он гнал по небу тонкие полосы облаков, которые пока не закрывали звёзд, но намекали на скорое утро.
Илья посмотрел на белый круг на экране. Этот круг значил так мало и так много одновременно. Ещё несколько часов назад в той точке Вселенной для них не существовало ничего примечательного. Сейчас там возникла яркость, способная изменить чьи-то карьеры, разговоры, планы на ближайшие годы.
Свет шёл к ним десять миллиардов лет. Всё это время он летел через пустоты и скопления, проходил мимо галактик, через холодные гало тёмной материи, через межгалактический газ, пока не попал в стекло зеркала на вершине горы, не отразился, не упал на ПЗС-матрицу, не превратился в электрон, не пошёл в кабель, не превратился в цифру.
Чтобы в результате на экране уставшего человека появился белый кружок.
Илья ощутил странную смесь жалости и благоговения: к средству, к себе, к этому пути.
В колонке справа вспыхнуло новое сообщение:
Объект официально подняли на уровень, с которого до журналистов оставалось несколько шагов.
– Началось, – сказал он.
Нина только молча кивнула.
Ночь ещё не закончилась, а день уже наступал – и не только за холмами внизу.
Глава 2. Теоретик и хвост распределения
Рафаэль проснулся от собственного сердца. Не от будильника, не от звонка, а от резкого толчка под рёбрами, будто внутри кто-то не согласился с тем, что ночь ещё продолжается.
Комната была тёмной, только узкая полоска света пробивалась из-под двери кухни. В доме на окраине Мадрида утро начиналось не по расписанию: сосед сверху всегда рано включал душ, соседка снизу – радио, но сейчас стояла тишина.
Он повернул голову к смартфону на прикроватной тумбочке. Экран светился уведомлениями так, словно кто-то нарочно решил проверить, насколько быстро человек способен перейти из сна в режим тревоги.
Два письма от общесетевого алерт-сервера. Несколько сообщений в командном чате. Ответ от Ильи с Паломара, отправленный час назад.
Рафаэль потянулся за телефоном, сел, ощутил холод паркета под пятками и привычное шуршание старого матраца.
Сначала открыл короткий текст из Паломара, тот, который уже видел ночью, между двумя полудрёмами.
«…очень ранняя стадия, быстрый рост, спокойная морфология…»
Тогда он, не особо вникая, отметил «интересно, гляну позже» и попытался вернуться к сну. Теперь же новое письмецо сверху выглядело как шлепок по щеке:
Он ткнул по заголовку.
На экране распахнулся блок с цифрами, графиками, вырезками изображений. Координаты, красное смещение по предварительной оценке, первые фотометрические точки. К письму Ильи уже присоседились комментарии других: ночная группа из Чили, два человека из Кембриджа, знакомый радиоастроном из Австралии.
Почти все в один голос писали: «Смотрим», «Нужен спектр», «Пока не отдавать в прессу».
Он провёл пальцем по диаграмме светимости. Три точки – смешно мало, но этого хватало, чтобы ощутить, как внутри разжимается какая-то пружина.
– Рано, – пробормотал он по-испански, хотя в комнате никого не было. – Слишком рано так радоваться.
Он поднялся, накинул старый свитер, прошёл на кухню. Там тускло светилась полоска светодиодов под шкафами, оставленная включённой с вечера. Таймер на кофеварке показывал 05:42.
За окном город только собирался просыпаться. На юго-востоке небо полосатило сизое свечение, крыши ближайших домов лежали чёрными прямоугольниками, где-то далеко по шоссе прошёл одинокий грузовик.
Рафаэль привычным движением засыпал в рожок молотый кофе, включил машину. Жужжание насоса, запах, который вытеснил остатки сна, звук падающих в чашку капель – всё это было не ритуалом, а инструментом. Нельзя моделировать космические катастрофы, если в голове туман.
Пока кофе набирал силу, он разложил на столе ноутбук, блокнот, ручку. Включать стационарный компьютер в кабинете было лень, да и до института ещё надо было добраться, а ждать этого не хотелось.
Ноутбук ожил, загудел вентилятором. Под мигающим курсором вспыхнула знакомая заставка операционной системы, затем – окно почты, уже набитое новыми заголовками.
Он открыл вложение с данными.
Фотометрия в g и r, первые точки в u. Четыре времени измерения за один час, растущая яркость. Внизу – предварительная оценка красного смещения по старым спектрам галактики-хозяйки: z ≈ 1.9.
Он уставился на эту цифру, потом ещё раз проверил, не ошибся ли кто-нибудь в порядке десятичной.
– Один целых девять десятых, – вслух произнёс он. – Ладно, давай считать.
Он нацарапал в блокноте:
z ~ 1.9 → расстояние по стандартной космологии…
Память почти автоматически подкинула нужные коэффициенты, H₀, Ωₘ. Часть мозга, ответственная за аккуратность, прошептала: «Всё равно потом посчитаешь точнее, сейчас прикинь».
Он написал: , рядом – «10 млрд световых лет обратно во времени», как если бы это был не космологический параметр, а отметка на старой географической карте.
Затем взялся за оценку абсолютной светимости. Промежуточные шаги породили пару нечитаемых строк, но финальная цифра вышла чёткой, как резкий удар по настольному мячу:
(если рост продолжится по такой же кривой).
Рафаэль присвистнул, хотя и знал, что в пустой кухне звук прозвучит чересчур громко.
Подобные оценки он проделывал десятки раз в год. Иногда получалось «обычное» значение, комфортно укладывающееся в диапазон знакомых событий. Иногда – что-то выше среднего, но всё ещё обыденное. Эта же цифра лежала ближе к краю, к тому самому хвосту распределения, где назаревы иеквадратные ожидания начинали вести себя нервно.
Он отпил кофе, обжёг язык, поставил чашку обратно.
В памяти всплыли прежние тде, которые делали ему карьеру и бессонные ночи. Событие в 2015-м, когда вся группа несколько недель ползала по параметрическому пространству, проверяя, не преувеличивают ли модели массу дыры. Тогда они в итоге пришли к довольно скучному выводу: ничто не сломало теорию, просто природа любезно продемонстрировала край диапазона.
Сейчас ощущения были иными.
Если красное смещение верное, если фотометрия не врёт, если никакая проклятая линзирующая галактика на пути не усиливает яркость лишний раз…
Он зарубцевал в уме каждое «если».
Курсор мыши повис над иконкой терминала.
– Ладно, дружище, – пробормотал он сам себе. – Давай выясним, насколько плохо мы понимаем твои любимые катастрофы.
Терминал открылся, строка приглашения растворилась под командой запуска симуляции. Он натянул на текущие данные простой модельный световой профиль tidal disruption event: звезда впадает в потенциал сверхмассивной чёрной дыры, приливные силы раздирают её, часть вещества уходит на параболических траекториях, остальное образует временный диск, на котором яркость должна подчиняться степенному закону.
На экране появилась кривая, со вкусом выгнутая, как винтовая лестница в старых обсерваториях. Его три точки легли на самый край, но продолжение линии уходило в будущее.
Симуляция рисовала световую историю события, которую они увидят только в течение следующих месяцев.
Рафаэль поймал себя на странной мысли: будто подглядывает в завтрашнюю газету.
Он прокрутил вниз, заглянул в таблицу параметров. Для того чтобы объяснить наблюдаемую яркость, модель требовала дыра с массой далеко за десятью миллионами солнечных, почти у нижнего края диапазона квазарных монстров. В принципе, терпимо. Но при таком красном смещении и такой мощности флукс всё равно казался неприличным.
– Ты либо очень прожорлив, либо мы о тебе чего-то не знаем, – сказал он себе под нос.
Телефон в кармане джинсов вибрировал снова. На этот раз – входящее сообщение в общем чате:
«Мы сделали первый спектр на 10-метровом. Линии широкие, смещённые, железо пока непонятно, но энергетика сумасшедшая. Кидаем данные через полчаса».
Подпись: Лара, женщина, которая управляла ночными наблюдениями в Кеке с такой лёгкостью, будто ведёт армаду кораблей через шторм.
– Прекрасно, – сказал Рафаэль. – Если Лара говорит «сумасшедшая», значит, там реально цирк.
Он отправил короткий ответ: «Жду. Не отдавайте журналистам до завтра. Нам надо хотя бы притвориться, что мы понимали это всё заранее».
После чего закрыл почту и наконец позволил себе на минуту откинуться на спинку стула.
Потолок над его головой был обычный, белёный. На нём не было ни диаграмм, ни графиков, ни карт распределения массы во Вселенной. Но память подкинула иной потолок – куполообразный, серый, с ребрами, среди которых в детстве он прятался от дневного солнца, пока отец, техник в маленьком университете, проверял старый 40-сантиметровый телескоп.
Тогда Рафаэль смотрел на тёмные балки, слушал рассказы о пульсарах и туманностях, и думал, что космос – это что-то далёкое, немножко книжное.
Теперь космос сам лез к нему в почту, в кухню, в чашку кофе.
Он спустил ноги с стула, нашарил домашние тапки, поднялся.
До института можно было добраться на метро, но сейчас ему хотелось воздуха. Выйти на улицу, чтобы перестать чувствовать запах заваренного кофе и прогретой электроники, вдохнуть холод раннего утра и организовать хаос в голове.
Он быстро оделся, забросил в сумку ноутбук, блокнот, зарядку. На ходу сунул в рот кусок вчерашнего багета, чуть не подавился, закашлялся, выругался шёпотом.
В коридоре дома пахло моющим средством и чем-то сладковатым – соседка выпекала что-то ещё ночью. В лифте зеркало показало ему усталое лицо, тёмные круги под глазами, щетину, которую он забыл сбрить вечером. В отражении он больше походил на актёра, играющего теоретика, чем на настоящего исследователя.