- -
- 100%
- +
На войне с принятием решения было, конечно, значительно проще. Он вспомнил, как однажды где-то на окраине Грозного вместе с Саней Калугиным попал в серьёзный переплёт, влетев по ошибке на территорию какой-то фабрики. Отбили сторожку, зашли в длиннющий цех, разделённый множеством разрушенных перегородок. С осторожностью заходили за каждую – никого, будто вымерло. Расслабились, автоматы опустили и через боковую дверь вышли на улицу. Опять никого. За углом тоже пусто.
Прошли с торца и вылетели за другой угол… носом в автоматные стволы: «духи»! Трое, с «калашами», направленными прямо на них. Спасла нерешительность боевиков (один, похоже, араб, тёмный, с бородой), которые, по всей видимости, решили обзавестись пленниками. Обожали они это – поизмываться над беззащитными пленными солдатами.
– Мы – солдаты по призыву! – крикнул, не растерявшись, Егор и, бросив на землю автомат, продолжил комедию: – А вот и мой военный билет…
И тут выручили «Глеб Жеглов и Володя Шарапов». Егору всегда нравился этот фильм про «чёрную кошку», где в одном из эпизодов хитрый Фокс из пистолета, спрятанного во внутреннем кармане шинели, расправился с милиционером. Страшный эпизод, но поучительный. По примеру героя Вайнеров, однажды он приспособил трофейный «макаров» за пазухой. На всякий случай, не сдаваться же в плен! И вот до этого случая пистолет не пригождался.
Резкий выпад вниз совпал с пистолетным выстрелом. Ещё один, ещё и ещё…
– Саня, бей! – всё, что успел крикнуть.
Санька не подкачал. Хотя, по правде, он так ничего и не понял. Просто жал на спусковой крючок до тех пор, пока не опустошил свой рожок. Всё было кончено. Лишь один из «духов» успел среагировать, но и этого оказалось достаточно. У Сани левая кисть повисла плетью, закапало… Перевязываться не было времени, вдали уже слышался топот приближавшейся толпы. Еле ушли…
Здесь, в родном лесу, была действительно «совсем другая карусель». Хотя на самом деле никакой «карусели» не наблюдалось – был некий узел, который, как он быстро понял, вряд ли можно было легко распутать. Егоркин «гордиев узел» предстояло именно разрубить!
Он как-то видел голливудский фильм, где в толпу гангстеров врывается бравый шериф и, махая перед носом громил значком, заставляет тех сдаться. Смехота! Только не у нас, где всё не так и могут запросто пристрелить. А документы и значки – это для голливудских сказок… У нас другие фильмы – как там: «за Державу обидно»?..
– Егерь данного лесного хозяйства Озерков Егор Михайлович, здравствуйте… – представился Егор хмурым мужикам. – Кто руководитель охоты?
Мужики переминались с ноги на ногу, бросая цепкие взгляды на друг на друга. Слева подошли ещё двое, с собаками.
– Попрошу всех собак отвести в одно место, – продолжал Егор. – Повторяю вопрос, кто руководитель охоты?
– Ну я… – Из толпы вышел невысокий, кряжистый мужик в военном камуфляже. – А чё, какие-то вопросы? Лес общего пользования, так что любой может охотиться…
– Ошибаетесь, не любой… (Да, наглости этим ребятам не занимать!) – Предъявите, пожалуйста, охотничьи документы…
– Вот наши документы! – крепыш взял наизготовку карабин «Тигр», такой же, как у Егора. – Хорошая машинка, не правда ли? – обратился он к егерю, и толпа дружно грохнула со смеху.
– Попрошу вас как руководителя охоты представить мне охотничьи билеты каждого, разрешение на хранение и ношение огнестрельного оружия, именные разовые лицензии, путёвку на добычу… – Егор не собирался сдаваться и действовал в рамках своих полномочий. – В общем, все документы, положенные на охоте, и о которых вы знаете не хуже меня. И, кстати, ваши паспортные данные…
– Ты б ещё, парень, партийный билет спросил, – ухмыльнулся крепыш. – Пойдём-ка, лучше, побазарим с глазу на глаз. Чё мы здесь-то? Да и хороших людей пугаем…
– Господин Салов, – обратился Егор к мужику, взглянув в его охотничий билет и еле сдерживаясь. – Вы знаете, что загон зверя, тем более в сезон запрета охоты, строго запрещён? Вы, вообще, отдаёте себе отчёт в том, что всё, произошедшее сегодня в этом лесу, в соответствии с уголовным законодательством, не что иное, как самое настоящее браконьерство?
Из семи представленных охотничьих билетов пять оказались просроченными; единственная разовая лицензия на имя Салова была выписана на одного кабана. Путёвка для этих нуворишей оказалась пустым звуком. Итак, семь убийц, плюс два водителя, которые уверяют, что «не при делах, зафрахтованы». Наверняка столько же ещё шляется в лесу – те самые «загонщики». Номера на «уазиках» – соседнего региона. Совсем тухлое дело…
Среди трофеев оказалось семь кабаньих туш (сколько в кустах погибало недобитых подранков – можно было только догадываться) и одна лосиная. Опричники…
– Это все документы, которые вы мне можете представить? – спросил егерь.
– Все… – кивнул крепыш в камуфляже. – И чё теперь, начальник, на кичу поведёшь, ха-ха?
– Поведу, – кивнул Егор. – Была б моя воля, и если бы входило в мои полномочия, расстрелял бы тебя прямо здесь, у этой сосны, перед строем, чтоб другим неповадно было…
– Ну ты даёшь, начальник! – хмыкнул старший. – Из-за каких-то кабанов человека в расход?..
– Да ты не человек, Салов, ты – убийца! И все эти, рядом с тобой, – такие же преступники, – сказал, не выдержав, Егор. – Сдать оружие! И скажи своим горе-охотникам, чтобы сделали то же самое. Складывать в автомобиль, который укажу. Туда же снести продукцию охоты. Выполнять!
– Подожди, начальник, не гоноши́, – понизил голос мужик. – Для начала – выслушай. Здесь собрались не случайные люди, а занимающие в соседней республике серьёзные посты. Я, к слову, районный прокурор; есть среди нас два члена республиканского законодательного собрания, а также люди из администрации главы республики. Выехали, порешали кое-какие вопросы, немного постреляли… Всё как всегда… Для чего шум-то поднимать?
– Сдать оружие!
– Так не пойдёт, егерь! – Лицо Салова стало матово-бледным. – Из-за тебя, паршивца, пострадают люди… У всех положение, семьи, дети. Ты женат, егерь?
– Не имеет значения. Оружие!
– А для нас всё имеет! – крикнул Салов. – Давай так. Сохатого тебе, кабанов забираем мы, и разъезжаемся по-мирному в разные стороны. Согласись, всё по-честному? Наш шофёр довезёт тебе тушу куда надо… Ну как, командир?
– Никак, – покачал головой Егор. – Сам ведь прокурор и прекрасно знаешь, как это называется: должностной подкуп. Я не продаюсь, Салов…
– Свои ружья мы не сдадим, – металлическим голосом заявил прокурор. – Не сдадим, ребята? – повернулся он к стоявшим рядом подельникам.
Те осклабились, замотали головами. Егору это не понравилось. Да и вообще, дело начинало приобретать дурной оборот, в воздухе запахло жареным. Дальнейшие слова Салова подтвердили его самые худшие опасения:
– Нам проще тебя завалить, егерь, нежели сделать то, что ты требуешь, понял?
– Нет, не понял. Это что, угроза?
– Понимай как знаешь. Ну-ка, дай сюда карабин, парень, по-хорошему прошу, – потянулся браконьер к карабину егеря. – Пока по-хорошему…
Краем глаза Егор заметил, как двое с ружьями заходят за спину, к ним уже подтягивается третий.
– Скажи своим, чтобы ушли из-за спины, – процедил он сквозь зубы коренастому и щёлкнул предохранителем. – Повторять не стану…
Салов молчал, а трое уже плотненько взяли егеря в кольцо.
– Выйти из-за спины! – крикнул Егор и дважды выстрелил в воздух.
Звуки выстрелов отрезвили браконьеров. Трое быстро отошли, остальные подтянулись к старшему.
– Теперь другое дело, – спокойно сказал Егор. – Значится, так. Все вы, граждане, задержаны на месте преступления. Продукцию охоты и оружие приказываю погрузить в фургон вон того автомобиля, – показал он на один из «уазов». – В случае оказания сопротивления вынужден буду пойти на крайние меры. Вопросы есть?
– Чё дальше-то? – спросил кто-то из толпы.
– На второй машине вы все будете доставлены в районное отделение милиции. В дальнейшем вами будут заниматься правоохранительные органы.
– Доигрались… – сплюнул какой-то жирный тип. – Говорил же, без лицензии не поеду!..
– Загружаем! – скомандовал Егор.
Началась неспешная погрузка. Переругиваясь и не стесняясь в выражениях, браконьеры затаскивали в машину тяжеленные туши. Некоторые, поглядывая на Салова, гневно ворчали, порой подходили к нему и о чём-то перешёптывались. «Нет, отказывается… Уже предлагал», – услышал егерь краем уха.
Далее погрузка продолжилась при полном молчании. На опушке повисла гнетущая тишина, прерываемая лишь кряхтением раздосадованных таким оборотом дела браконьеров.
Взвизгнула Пальма, Егор резко обернулся. И тут всё зашевелилось. Кто-то сильно ударил по карабину, тот отлетел в сторону. Тяжеленный ружейный приклад, саданувший по челюсти, уложил Егора на землю. Он быстро перекатился через живот, сгруппировался, но тут в спину упёрся ружейный ствол.
– Не рыпайся, парень, – прохрипел сверху Салов. – Отпрыгался, командир… Дёрнешься – замочу! Терять мне нечего. Сейчас будем решать, что с тобой делать, егерёк. Что ты там говорил насчёт расстрела перед строем?..
* * *Егор молчал. Эти ребята, думал он, в одном ошиблись – они совсем не знали, что: во-первых, бывших разведчиков не бывает; а во-вторых, десантура никогда не сдаётся! Было ещё и третье: в экстремальной ситуации его голова работала как швейцарские часы (слова комбата). Итак, всё зависит от действий врага. Даже если его, местного егеря, надумали убить (что очень сомнительно), сразу этого делать не станут. Потому что не готовы. Ну а если не убьют – обязательно подставятся; вот тогда всё будет зависеть от его действий. Главное, не забывать, что ты не на войне: убьёшь негодяя – «загремишь под фанфары». Опасность в одном – они все вооружены.
А в это время, оставив егеря на попечении одного из охотников, браконьеры собрались в кучу и, энергично жестикулируя, что-то жарко обсуждали.
– В общем, так, Кент, – услышал Егор чей-то солидный голос. – Ты с этим егерем разбирайся сам, а мы разъезжаемся. Не было тут нас, понимаешь, не было! Сам разруливай проблему, Кент, договорились?
– Так, все по машинам! – скомандовал Салов-Кент. – Вот охотничьи билеты, ружья не потеряйте. Мясо в машинах, потом поделите. Я пока остаюсь здесь; Петя – ты со мной. В путь, братва…
Заурчали моторы, захлопали дверцы, и вскоре на опушке остались лишь Егор, Кент и тот, которого последний назвал Петей (как понял Егор, один из приближённых Салова).
– Салов, не трожь мой карабин, обижусь… – прохрипел Егор.
– Струхнул всё-таки? – подал голос Кент. – Поднимайся давай…
Егор встал и, прислонившись всё к той же обгорелой сосне, взглянул на браконьера.
– Ну, чё уставился, сопляк? – зло прошипел Кент. – Ты хоть понимаешь, что всю охоту нам смазал со своими лицензиями и игрой в Робин Гуда? Пристрелим тебя сейчас, делов-то. Прикопаем, как собаку, и «никто не узнает, где могилка твоя»… Как тебе такой расклад, сучонок?
– Гляжу вот на тебя – урка ты, а не прокурор! Рассказать кому – не поверят. Вот смотри, Салов, ты же учился в школе, в университете каком-нибудь; у тебя семья, наверное, есть?
– Как у всех, – согласился Кент. – Тебе-то какое до всего этого дело?
– А то дело, что сегодня ты совершил массовое убийство. Выбил с дружками своими целую кабанью семью, убил сохатого. Это живые, божьи твари. Я так понимаю, лес и звери – часть нашей Родины. Все эти Еловки, Осиновки, Сосновки… Рысья Падь – это и есть наша с тобой Родина. Ты хоть понимаешь это? Тебе и твоей семье мяса не хватает, что ли, или денег? Чего в этой жизни, кроме совести, тебе не хватает, Салов? Наверняка есть всё, а ты убиваешь. Ты хоть слышал, что сейчас война в стране, и ежедневно погибают наши мальчишки? Им, этим ребятам, не надо мяса, им очень жить хочется, а такие, как ты…
– Слушай, тебя, видно, хорошо зацепило прикладом-то, – засмеялся Кент. – Ты о чём говоришь, я чёй-то никак в толк не возьму?
– Да ты уже давно ничего не понимаешь, прокурор. Разучился понимать «что такое хорошо, и что такое плохо»… Ты просто негодяй, смотреть тошно. И последнее. Почему убил журавлей за Кряжем? Уж эти-то чем тебе помешали?
– Опять заборонил, – покачал головой Кент. – Да я здесь, в этих лесах, впервой…
– Врёшь! – егерь задыхался от гнева. – Сапоги у тебя уж больно хорошие – приметные очень…
– При чём здесь сапоги-то? – удивился Салов.
– Наследил ты здесь ими везде, прокурор – ох, наследил… Рысь в Сосновой Балке зверски убил… А потом – журавлей. Маньяк ты…
– А вот докажи, что – я! Докажи! – закричал, выйдя из себя, браконьер. – Нет у тебя против меня никаких доказательств, нетути! Да я тебя за клевету…
– Почему же нет доказательств? Есть…
Егор раскрыл ладонь, на которой блеснуло что-то тёмное.
– Что это? Чёрная метка? Ха-ха… Тоже мне, Шерлок Холмс выискался…
– На, держи, это твоя пуговица…
– Пуговица, откуда? – удивился Салов, подавшись вперёд.
– Держи! – крикнул Егор, и когда собеседник отвлёкся, ловя злосчастную улику, схватил его карабин за ствол, ловко отвёл в сторону, а потом резким движением ударил браконьера цевьём по лицу.
Через секунду Егор уже держал обмякшего прокурора перед собой напротив одуревшего Пети. Напарник Кента, сжимая двустволку, не знал, что ему делать – то ли стрелять, то ли…
– Не надо, Петя, не надо… – спокойно сказал мужику Егор. Одновременно со своими словами он, завладев прокурорским карабином, грамотно прикрыл себя находящимся в отключке Саловым. – Оружие в сторону, Петя! Ты же видишь, я повторять не люблю и не стану… А замочишь прокурора, пятнашку себе обеспечишь. В сторону… Стреляю!
Испуганный мужик, видя безвыходность ситуации, откинул ружьё к ногам егеря.
– Пять шагов влево… Лицом вниз…
В этот момент Егор, оставив Кента, быстро подобрал двустволку и аккуратно положил рядом с прокурорским карабином. А на его плече уже висел свой, про который охотники в спешке потеряли из вида. Но только не Егор. Война научила: оружие должно быть всегда на виду.
– Я тебя… Я тебя, егерь, сгною… в пыль сотру, – всхлипывал очнувшийся работник Фемиды, скрипя зубами и растирая слёзы и кровь. – Убью, гада! – вскочил вдруг он и, схватив крепкую берёзовую палку, кинулся на обидчика.
Егор без труда увернулся, а когда Кент поравнялся с ним, резким и точным ударом временно прекратил его душевные страдания.
– Охолонись, Кент. Посмотри на себя – бандит ты, а не прокурор…
Когда браконьер уже сползал на землю, не удержался и сделал выверенный хук:
– А это тебе, бандюга, за журавушек…
II…Судебные слушания должны были начаться в октябре, но из-за канцелярских проволочек и прочей волокиты оказались перенесены аж на середину ноября. Только это уже ничего не могло изменить – месяцем раньше, месяцем позже. Хуже было другое: Егора отстранили от работы. Да и обвиняемым в суде предстояло быть не прокурору и не важным шишкам из соседней республики, а именно ему, егерю Озеркову.
Дело о браконьерстве быстро замяли. Не было его, этого самого браконьерства! Не было убитых зверей – лося и кабанов. Хотя один кабан всё-таки был – тот, которого по лицензии отстрелил гражданин Салов. А что до всего остального – миф и выдумки! Тем более что из «всего остального» вырисовывалась совсем уж нелицеприятная картинка.
Преамбула картинки такова. Законопослушных охотников Салова и Галкина (того самого Петю) с убитым кабаном задержал в лесу егерь Озерков. Он долго придирался к несчастным охотникам и после того, как обнаружил, что охотничий билет Галкина просрочен, стал требовать «свою долю» от кабанчика, угрожая в противном случае и вовсе отобрать тушу. Охотники, «вознегодовав от самочинного мздоимства», отказались. В ответ на это егерь сначала угрожал оружием, а потом, повалив обоих на землю, обезоружил и, угрожая, стал стрелять в воздух. Когда гражданин Салов откровенно возмутился такой выходкой «человека при исполнении», тот его, жестоко избив, едва не лишил жизни.
В результате хладнокровного избиения гражданин Салов почти месяц был вынужден находиться в стационаре с черепно-мозговой травмой, а гражданин Галкин после перенесённого на охоте «тяжёлого дистресса» обратился за медицинской помощью в республиканскую психиатрическую клинику. И так далее…
Вот такой «вырисовывался винегрет», как сказал Егору его товарищ Антоха Мамонт.
– Но скажу сразу: сей «винегрет» с явным душком – чистая подстава; иногда это, к сожалению, бывает, – покачал головой Антоха. – Дело сшито профессионально, не подкопаешься… Хотя у меня на примете есть один хороший адвокат. Работает не столько за деньги, сколько за правду. Идейный, в общем.
– Да ладно врать-то, – усмехнулся Егор. – Не бывает идейных адвокатов – все они барыги!
– Только не этот, – покачал головой Мамонт. – Марк Соломонович как раз из идейных, хотя, сам понимаешь, заплатить придётся. Этот старик воевал. Молодой был, зелёный, вот и рвался «показать себя». Ушёл на фронт семнадцатилетним, а вернулся без руки, а мог бы и без головы. Когда Марк Соломонович узнал, что ты был ранен на войне, дал согласие помочь. Я уже с ним разговаривал…
– Не хотел бы я своим ранением бравировать, Антоха… Неудобно как-то… Да, пожалуй, и не так важно, – заёрзал Егор.
– Ты это брось, Егор, – набычился Мамонт. – Сейчас всё важно! Радуйся, что пока на воле! Знаешь, что на твоё место опять бандиты метят? Выкарабкиваться нужно. Сейчас у каждого своя война…
* * *В эти дни они были дружны как никогда. Казалось, Елена Борисовна переживала драму любимого человека больше, чем он сам. Она ничего не говорила, ни о чём не спрашивала. Любимая женщина помогала уже своим присутствием и умным, понимающим взглядом. Ленка вдохновляла его уже тем, что всегда была рядом; даже если стояла за операционным столом, Егор знал: она всё равно рядом. А потому ничего не боялся.
Как-то в осенний воскресный вечер, будучи у его родителей, они мило болтали, аппетитно уплетая горячие беляши. Телевизор работал, не умолкая; в восемь вечера появились кадры местной телестудии. На носу были муниципальные выборы – предстояло выбирать нового городского мэра.
Вдруг на экране мелькнуло холёное лицо какого-то молодого мужчины. Сначала Егор не придал этому никакого значения, он всегда был далёк от политики, которую, если честно, терпеть не мог. Но по мере разглядывания кандидата в мэры, что называется, в фас и в профиль, у него возникло ощущение, что где-то он уже видел эту ухоженную физиономию. Но где?
Потом показывали других кандидатов, мило улыбавшихся и обещавших словно под копирку одно и то же: борьбу с преступностью, помощь жителям города, пенсионерам и прочие «сказки дедушки Мазая». Вот промелькнуло ещё одно знакомое личико: Кибеев Алексей Алексеевич, он же браток по кличке Киба. Дела-а-а…
– Ба, знакомые всё лица, – воскликнул Егор, показывая подруге на экран.
– Это кто, Егор?
– Знакомый, в одной школе учились…
– Какой импозантный молодой человек…
– Да уж, импозантный, – засмеялся парень. – Они теперь все «импозантные»…
В кадре вновь замелькал первый кандидат. И тут Егор вспомнил! Да, он хорошо запомнил этого цветущего, холёного мужика. Именно его он когда-то видел в оптическом прицеле, хорошо запомнив, как тот шарахнулся от разлетевшегося вдребезги фонарного плафона. На этот раз мужчина был с женщиной. Сейчас телеведущая взахлёб рассказывала о семейной жизни каждого из кандидатов. У старого знакомого, удачливого бизнесмена, как оказалось, красивая жена, и они ждут в семье пополнения. Предоставили слово и жене – цветущей блондинке с огромными глазами и правильными чертами лица. Она очень трогательно поведала о своём супруге, о том, как тяжело тому далась карьера успешного предпринимателя.
Видимо, Егор так внимательно слушал эту женщину, что Лена, удивившись, спросила с иронией:
– Политикой заинтересовался или так – понравилась жена будущего мэра?
– Раньше нравилась, – глухо ответил Егор. – Даже больше, чем просто нравилась…
– Она?! – спросила, всё поняв, Лена.
Егор кивнул.
– Когда-то казалось, что жить без неё не могу. Пока не встретил тебя, – сказал Егор, выключая телевизор.
– Понимаю, она ведь такая молодая и красивая. Эти черты лица…
– Там всё красивое. Только… только нет тебя.
* * *Это лишь кажется, что судьи – непробиваемые зомби: бесчувственные, сухие и как бы слегка отрешённые от мира сего. Действительно, какими должны быть люди, которым доверено творить правосудие? Наверное, именно такими – сухими и бесчувственными. А вся отрешённость – от узости выбора, от невозможности вильнуть в сторону от сурового слова Закона. Как там у древних: dura lex sed lex: закон суров, но это закон. И никакой импровизации!
И всё же не секрет, что правосудие – понятие относительное, хотя его и пытаются уложить в законодательные рамки. Судьи – такие же люди, как и все прочие, со свойственными им человеческими слабостями и печалями, увлечениями и даже страстями. Потому-то элемент субъективизма в судейской практике явно присутствует. А что делать? Человек всегда остаётся человеком, и ничто человеческое ему не чуждо…
Алла Сергеевна Ершова, в отличие от адвоката Марка Соломоновича Каца, не была идейной, скорее – беспристрастной, в чём ей помогало хорошее знание предмета своей деятельности. И только. В остальном же она старалась придерживаться «правил игры» своего замкнутого ведомства и держать, что называется, нос по ветру.
В этом уголовном деле, связанном с распоясавшимся егерем, Алле Сергеевне всё было ясно до мельчайших подробностей. Как говорится, ab ovo usque ad finem: от начала до конца. Она вообще считала его (это дело) несколько банальным и даже скучноватым. Хотя, положа руку на сердце, в этой (всё же «мутной») истории имелись кое-какие пробелы, связанные с истцом, но при надлежащем ведении дела на данном обстоятельстве можно было даже не останавливаться. Иначе, если покопаться, интересный бы нарисовался негативчик.
Он, этот Салов, несмотря на свой бывший прокурорский статус, уже попадался на браконьерстве – и не раз, а целых два. И хотя удавалось отвертеться, истинность из биографии не вычеркнешь. Другой факт: месяц в стационаре с сотрясением мозга – не многовато ли? Сомнительно. С врачами спорить всегда непросто, но при желании можно вытащить на свет много интересного.
И Алла Сергеевна с присущей ей дотошностью принялась это делать. Как уже было сказано, она не была идейной, но каждое своё дело вела так, как и положено было вести. Немного угнетало другое – понимание того, что она уже наперёд знала, чем всё закончится. А закончится тем, о чём с ней разговаривал Председатель – Семён Семёныч.
Руководитель районного судебного ведомства Семён Семёнович Кораблёв считался человеком спокойным, ровным, неподдающимся. Казалось, его ничего и никогда не могло вывести из обычного горизонтально-ровного состояния. За все двадцать лет, что Алла Сергеевна отработала с ним в стенах суда бок о бок, лишь дважды Председатель взрывался, переходя в этакую вертикаль.
Первый раз это было связано с коррупцией на местном заводе, когда от решения суда зависела не только репутация заводского начальства и района в целом, но даже области. Слушания с самого начала пошли не в том направлении, которое устроило бы заинтересованных лиц; потом дело и вовсе забуксовало. Но сторона обвинения напирала, и ситуация вот-вот могла выйти из-под контроля. После очередного звонка из областной администрации Семён Семёныч и взвился. Забросив под язык пару таблеток валидола, Председатель запил лекарство доброй порцией валокордина и вызвал к себе господина Горемыкина (каждый знал, что именно на него пала секира заниматься заводским процессом). И когда последний вошёл, шеф щёлкнул изнутри дверным ключом.
А ещё через полчаса… Семён Семёныч «вздыбился в вертикаль»! А так как это произошло впервые за все годы, поначалу никто ничего не понял, продолжая вести себя как обычно. В результате к концу дня Председатель успел объявить три выговора и одно служебное несоответствие; разумеется, плакали премии и прочие поощрительные выплаты. Попала под разнос и Алла Сергеевна (несоответствие как раз досталось ей). С тех пор прошло уж лет пять, но осадочек остался.
Вторая «вертикаль» случилась года два назад, когда обнаружилось хищение в филиале одного из областных банков, расположенных в городе. Банк известный, сильный, надёжный. Словом, с хорошей репутацией. Об этом можно было прочесть в многочисленных рекламках в каждой местной газетёнке. И не только. О его мощи и «несгораемости» жители города судили и по солидному зданию, отгроханному в кратчайшие сроки в самом центре Вятска. Тонированные стёкла и тёмно-вишнёвый мрамор лишали последних сомнений в его презентабельности. Поговаривали, что за теми деньгами, которыми ворочал филиал, стояли высокие люди из когорты власть предержащих, способных одним щелчком спутать всю мелко-иерархическую расстановку сил в районе. А это, согласитесь, серьёзно.