Рысья Падь

Уйти, чтобы остаться…

ДРУГУ…

Человек, стоящий на цыпочках, не может долго стоять.

…Неправда! Неправда, что будильник придумал часовщик или какой-нибудь талантливый механик. И тот и другой заняты слишком добрыми и нужными для людей делами. Трезвонящую пытку мог изобрести исключительно пыточных дел мастер – какой-нибудь Сансон Третий либо его дед, в лучшем случае – ужасный Торквемада, а то и душка-доктор Гильотен. С какой стороны ни посмотри, это прерогатива мучителя и садиста, который в перерывах между взмахами секиры наверняка размышлял о чём-нибудь другом – например, о рычаге будущей гильотины или… о будильнике, способном не только лишить человека головы, но и нечто похуже – запросто свести с ума.

Такое чувство, что он, этот наглый крикун, и не думал останавливаться: три-и-инь… три-и-инь… Трезвонило у самого уха – там, где с вечера оставил смартфон. Очерцов, потянувшись, стал нащупывать на тумбочке виновника утренней побудки. Однако вредина умудрялся постоянно выскальзывать из пальцев, а потом и вовсе, нырнув с тумбочки на пол, принялся верещать ещё громче и наглее (или так только показалось?).

– Ну хорошо, хорошо, я уже почти встал. Сейчас… – ворчал спросонья Очерцов. – Говорю же – сей час, сей минут… Только, пожалуйста, замолкни, а…

Как было бы здорово, остановись этот варвар хотя бы на минуту. Лучше, конечно, на две… Две минуты – это же целая жизнь, радость спокойного бытия, наслаждение тишиной и благостным покоем. О, две минуты!

Но, даже находясь на полу, смартфон ни в какую не желал униматься, продолжая трезвонить и испытывать терпение на прочность. Вот ведь садюга! Подумав об этом, Очерцов понял, что настало время дребезжащего нахала прихлопнуть как назойливую муху.

– Получай! – процедил он сквозь зубы и, с трудом приоткрыв один глаз, с силой бросил в крикуна подушкой.

Но вновь вышло как-то неловко: отлетев в сторону, смартфон продолжая трепать нервы. Вот, чёрт! Как это он умудрился увернуться? И что теперь, неужели в самом деле придётся вставать? Если так – то уже не уснуть; не встать – тем более… Хоть так, хоть этак – однозначно подъём. Изуверство какое-то… А который, вообще говоря, час? Большие часы на стене показывали семь утра. Та-ак, пора подниматься, всё равно уже не сон, сплошные танталовы муки. Или… титановые муки? Тьфу ты, конечно же – танталовы! А титановые – это пластины, которые закупили вчера для одного пациента. Ну всё, пора вставать. Смартфон же следует немедля в мусорное ведро! Купить новый, чтоб не так орал. Хотя – нет, для начала – просто отключить. А заодно – и Танюхин: когда её крикун звенит – мёртвого разбудит! Эх, как она сладко спит-то, счастливая…

Впрочем, Очерцов врал сам себе: он прекрасно знал, что жена уже тоже проснулась, просто делает вид, будто спит. И, пока он будет умываться, обязательно встанет, чтобы сварить ему кашу. За что любят хороших жён? Да за такие вот, внешне, казалось бы, незначительные моменты, которые на самом деле оказываются самыми что ни на есть значительными – быть может, даже определяющими.

Вот и Ванька уже на ногах. Молодец, самого не видно, но вода в ду́ше журчит, значит – там, умывается. Ему никакого будильника не нужно, сам – как секундомер, хоть часы проверяй. Юнец ведь совсем, пацан-семиклассник, а фору даст любому взрослому. Лишь теперь становится понятным, как дисциплинирует спорт – заряжает, учит твёрдости духа, не говоря уж о крепости мышц.

Когда лет пять назад сына отдавали в хоккей, для всех это казалось неким развлечением, семейной игрой. Дескать, будешь хорошо учиться, никто и слова не скажет против хоккея; учёба и спорт должны идти в одной связке, а двойки в школе – это типа позорные голы. А это немаловажно, ведь Ванька – голкипер. Казалось бы, какая чепуха – вратарь; но именно хоккейные ворота очень быстро формируют мужской характер. Быть голкипером способны лишь избранные, единицы. Обычные хоккеисты в воротах, как правило, не приживаются, слишком ответственно и больно. А больно потому, что всегда бьют – сильно, с ожесточением и с азартом. Такая уж у голкипера работа, чтобы били.

Со стороны посмотреть, ну что там, едва видимая шайба, этакая точка на льду, мельтешащая туда-сюда. Только она, эта точка, порой влетает в ворота чуть ли не со скоростью пули; попробуй среагируй, схвати, останови. Тут-то и проявляется характер, на глазах формирующийся из мальчишеского в мужской – сильный, неуступчивый, волевой. Шайба, жестоко ударившая какого-нибудь новичка в шею, подбородок или связку, мгновенно отбивает у неудачника всякое желание подвергаться дальнейшему избиению. Постепенно спортивный пыл слабака сходит на нет, как, впрочем, и весь интерес к «опасной», с родительской точки зрения, игре. Ох, сколько ссадин, синяков и растяжений пришлось обхаживать терпеливой маме Тане. Жалко, сын ведь…

Но Ванька из хоккея ни в какую! Чем больше били, тем отчаяннее становился. А потом и сам стал бить. Хотя в его задачу всегда входило совсем другое – не пропустить! Особенно от тех, кто пробивал ворота почти смертельными ударами – настолько тяжёлыми, что, ошибись чуть-чуть, и травма-«сезонка» обеспечена. Именно они, такие удары, быстро развили в парне почти сверхъестественную интуицию, позволявшую мгновенно вычислять на поле их исполнителей – личных врагов голкипера. Ванька научился чувствовать опасный удар, опережая его на самую малость, на невидимый миг, способный решить исход поединка. И это был его личный удар по сопернику, которого лишал самого главного, ради чего, собственно, тот и бился – желанного гола.

Через несколько лет из Ивана Очерцова сформировался неплохой голкипер, игравший в лучшей юниорской команде области. Ничего удивительного, что над его письменным столом – все мыслимые и немыслимые голкиперские кубки юниорских чемпионатов. И это – его собственная победа над страхом и неуверенностью. Вот и сегодня ни свет ни заря – опять на тренировку. А через день едут в Казань, ответственная игра с младшей командой то ли «Динамо», то ли «Трактора». Все ещё спят, а он уже – нате вам, под душем. Вот она, спортивная закалка-то…

Очерцов с любовью и гордостью думал о сыне, не замечая, что улыбается. Ещё год-два – совсем мужчиной станет.

Пока глава семьи брился-умывался, кухня, как всегда, жила собственной жизнью. На плите уже пузырилась ароматная овсянка («поридж», как приучала называть обычную русскую кашу благоверная), мастерски приготовленная Татьяной; пыхтел чайник, что-то бормотало радио, а Ванька, делая вид, что помогает матери, с опытностью куперовского Следопыта ловко орудовал в холодильнике. Мальчишка ведь, растёт, ему всякие вкусности только и подавай!

– Доброе утро! – улыбнулся при виде обоих Очерцов. – Как спалось?

– Доброе, – ответила, зевнув, Татьяна. – Завтрак готов, приятного аппетита! Спала хорошо, но твой будильник – он и глухого разбудит…

– Предлагаешь не включать?

– Вовсе нет. Только найди что-нибудь более мелодичное…

Танюха, конечно, большая умница. Обычно с утра поворчит, но потом, позабыв обо всём, быстро забывает. Потому что прекрасно знает: её муж на другой звонок никогда не согласится. Тяга к «тирану» была вполне объяснима: ещё в юности, когда у родителей был будильник с таким же трезвоном, каждое утро мама Алексея, Екатерина Матвеевна, появлялась у постели сына и, ласково пожелав доброго утра, предлагала вставать:

– Сыночек, Лёшенька, пора…

Сколько воды утекло, а эти воспоминания о родительском будильнике согревали Алексея до сих пор. Иногда Татьяне казалось, что он по-прежнему надеялся однажды услышать любимый материнский голос…

– Привет, Ванька! – поздоровался Очерцов с сыном, оторвавшемся наконец от холодильника.

– Уху… – махнул тот головой, жуя толстый бутерброд с сыром.

– А ты чего встала? – спросил хозяин дома у жены. – Предупреждал же, когда у тебя выходной, нечего на кухне делать, сами справимся. Правильно говорю, Вань?

– Уху…

– Ну вот. Теперь весь сон сбила, сейчас уж вряд ли заснёшь…

– Разворчался… Ешь давай, я в кашку замешала абрикосы, вкусненько… Ты чего, Ваня, всухомятку жуёшь? – посмотрела Татьяна на сына. – Остынет…

– Налетай, – кивнул сыну Очерцов. – Сегодня пораньше выедем…

– Знаешь, на днях они со столичными юниорами играют, – сказала жена. – Тренер Ванечку уже утвердил. Предстоит сложный матч…

– Молодец, старается…

Через минуту разговоры прекратились, и только стук ложек подтверждал, что на кухне собралась вся семья. Ванька, быстрее всех расправившийся с кашей, убежал к себе.

– А компот? – крикнула ему вслед Татьяна. – Может, йогурт и кофе с булочкой?

– Не, не хочу ничего, – отмахнулся тот.

– Вот так всегда. Ты бы его поддержал, поговорил, что ли, ребёнку приятно будет, – затараторила супруга, когда сын скрылся за дверью. – Сильно волнуется, я же вижу…

– Где ты ребёнка-то увидела, мать? Он со мной не особо и разговаривает, большой стал, видать, заважничал…

– И всё же поговори, ему тоже непросто…

– Ладно. Как у тебя-то?

– Да ничего, начальник управления в отпуск собрался, сказал, за себя оставит…

– Началось… Мы же на море хотели…

– Алексей, я не могу сказать Митрофанычу, что собралась в одно время с ним в отпуск. Субординацию, извините, никто не отменял: сначала он сходит, а уж потом подчинённые…

– Пусть молодой зам остаётся! Как его… Ку-ку…

– Кокошников…

– Ну вот, пусть этот Кокошников и остаётся. Он ведь шустрый у вас…

– Предлагала, но шеф ни в какую! Только тебе, говорит, Татьяна Сергеевна, могу доверить управление. Цените, мол, оказанное доверие…

– Хитрец. В общем, насколько я понял, всё как всегда…

Есть уже не хотелось, отпуск с женой вновь накрывался медным тазом, а из-за этого и все планы. Кофе обжигал, но приятно бодрил.

– Бутербродик, Тань, положи…

– Твой любимый, «фирменный»?

– Знаешь ведь, чего спрашиваешь? С зеленью, кинза чтоб…

– Так что с отпуском-то, меняем? – вновь задела за живое благоверная.

Очерцов молчал. Вообще-то дел столько, что совсем не до отпуска. А когда приходится ещё менять-переворачивать с ног на голову весь график, то лучше застрелиться…

– Ну так как, Алексей? – не унималась Татьяна. – Поговоришь со своим?

– Легко сказать – «поговоришь», – проворчал Очерцов. – Переписывать заявление придётся, график к чертям собачьим менять… Ох, извечная история. Безжалостная ты, Танька, трудоголик под соусом.

– А сам-то! – взвилась жена. – Гольный трудоголик, без всякого соуса…

– Ну, вот и поговорили, до вечера…

«Кореец» завёлся, даже не чихнув. Новенький, ещё трёх лет нет, что по местным меркам – муха не сидела. Хотя, конечно, иногда в груди так и заноет при воспоминании о старенькой «Волге», прошедшей с ним огонь и медные трубы. Бывало, едешь, а «волжанка» – раз и задёргалась. Прямо с трассы – к Михалычу, а уж он-то состояние машины нутром чувствовал. Пока то да сё, разговоришься, отвлечёшься… Слышал, уволился старик из автосервиса, вновь закуролесил. Его б механиком в их гараж, так ведь не пойдёт с шальных-то денег; там у них в автосервисе один день – как зарплата в гараже.

На дворе вновь непогодь, и машины по трассе тянутся плотным строем, закидывая друг друга смачными плюхами жидкой грязи. Трудяги-дворники, доказывая хозяину преданность, неутомимо бегают туда-сюда, шоркая измазанное стекло. Однако их суета почти не влияет на обзор ветрового стекла, покрытого матовой мутью.

Ванька сидит рядом – молчит, обиделся. Завтра у матери день рождения, а он и в ус не дует, один хоккей на уме. Хоккей хоккеем, но не маленький уже, пусть подумает, какой подарок мамане преподнести. Неделю назад намекнул, а он хоть бы хны! А вчера уже жёстко насел. И вот обиделся. Хочется, конечно, о многом поговорить, да вот не говорится…

Очерцов скосил взгляд на сына, нахохлившегося как воробей. Вразумить, что спорт – не самое главное в жизни, а лишь один из её эпизодов? Может, попытаться подсказать о необходимости заглянуть дальше собственного носа? Поможет ли? Спорт рано или поздно закончится – и что дальше? Нет, не поймёт, не захочет понять. Если поговорить – то завтра, но никак не сейчас. Маленькие детки – маленькие бедки, а подрастут…

– Тебя где высадить-то, у центрального? – спросил, сбив себя с мысли, Очерцов.

– Как обычно, – хмуро ответил Ваня. – Сегодня Палыч лично собрался инструктаж проводить, поэтому встреча на главной арене. Прошлую игру-то продули, сам знаешь…

– Последняя игра была превосходна! Ну да, вы проиграли, но стратегически оказались на высоте. Важнее другое: обошли мастерством, понимаешь?

– Моя вина, моя! Ошибся, вот что обидно. Думал, восьмой номер в правый верхний бросит, а он, вишь как, точно в низок увёл…

– Да ладно тебе, чего терзаешься-то? Во всём Травкин виноват, дурака свалял… Я видел, как его мастерски обвели. А тебе просто пришлось отвечать за ошибку товарища…

– Да нет, не имел права пропускать… Не имел! Вничью шли, могли и выиграть…

– Брось, не мучай себя, забудь… Подумаешь, в этом сезоне пролетите – будет другой…

– Тебе хорошо, а Палыч сейчас задаст жару, представляю…

– Приехали… Соберись, вчера проиграли, завтра выиграете, делов-то… Подумай лучше о подарке для мамы.

– Хорошо… Я помню.

– Гип-гип!

– Ура!

Вот и весь разговор. Вроде и поговорили. Но если вдуматься, то и беседой-то не назовёшь – так, некий междусобойчик ни о чём. Суета сует и всяческая суета.

А вот и первый звоночек. Ага, начальник проснулся…

Действительно, звонил генеральный.

– Алексей Николаевич? Это Марк Александрович, здравствуйте.

– Доброе утро, Марк Саныч!

– Вы уже в клинике?

– Пока нет, скоро буду, подъезжаю…

– Очень хорошо. Как только прибудете – зайдите.

– Что-то случилось, Марк Саныч?

– Тьфу-тьфу. Просто нужно обсудить один вопрос. У вас, Алексей Николаевич, сегодня сколько операций?

– Серьёзных – три…

– Что значит – «серьёзных»? В нашей клинике все операции серьёзные. А несерьёзные – это у Нифонтова в муниципалке… Ну и клиенты, согласитесь, несколько отличаются от прочих. Да, пока не забыл: как насчёт отпуска, подумали?

– Э-э…

– Ну вот, сразу и заявление напи́шите. До встречи…

Генеральный явно юлил, иначе не стал бы звонить ни свет ни заря. А дёрнул потому, что дал возможность ему, Очерцову, в очередной раз подумать о предложении, которое озвучил неделю назад: не пора ли, мол, подвинуться, уступив место другому. О ком намекал Сергиевский, было понятно: о Жданове. Молодом, амбициозном и, как считал шеф, даже талантливом. Правда, свой талант (если, конечно, таковой имелся) реализовать тому пока никак не удавалось. А всё потому, что за операционным столом частенько вёл себя неуверенно, осторожничал, а то и вовсе выглядел растерянным.

Впрочем, то, что осторожный, это даже хорошо: лишний раз не напортачит. Но хирургия – не шахматная доска, где с самого начала всё расставлено по клеткам: белые… чёрные… ровные линеечки. Скорее – наоборот: заходишь в живот или в рану, наперёд зная, что там непорядок; и задача хирурга сделать из хаоса первозданную картинку. Главное качество хирурга – умение принимать решение. Быстро, решительно, почти автоматически. Причём твоё решение должно быть правильным; если точнее – единственно правильным. Только в таком случае врача можно называть сильным, а то и талантливым, ибо подобное не каждому по плечу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Да (фр.).

2

Шест.