- -
- 100%
- +
Она напряглась всем телом и направилась в сторону приятных флюидов. Чем ближе подходила, тем ощутимее чувствовался отталкивающий запах Двуногого. Хотелось, не поддавшись соблазну, пройти мимо, но трудно не поддаться, когда не один месяц впроголодь. Нужно просто быть очень осторожной, внушала себе кошка.
Рысь вышла на лесную тропу и у поворота, где раскинулась старая ель, увидела заячью тушку. От зайца пахло свежей кровью, но он был мёртвым, и это настораживало. Лесные кошки не питаются падалью – слишком чистоплотны и брезгливы; да и вообще, такое ниже их достоинства! Питаться мертвечиной – значит, совсем себя не уважать. Кошка – зверь гордый, способный прокормить себя свежим мясом. А если нет сил – пора умирать. И лишь иногда, в самых исключительных случаях, рысь может позволить себе съесть не добытое ею, а найденное свежее мясо.
Находка отпугивала. Как же здесь пахло Двуногим! И от земли, и от травы, и от близлежащих кустов. Даже мясо, которое, несомненно, было заячьим, отдавало Двуногим. Кошка подобралась и, навострив уши с подрагивающими кисточками, осторожно подошла к пахучему лакомству. Обнюхала – зайчатина, почти свежая. Потом жадно загребла находку лапой и…
Дальше произошло непонятное. Раздался резкий щелчок, и кошку рефлекторно подбросило вверх. Но отскочить не удалось: кто-то невидимый и сильный, больно ударив, смертельной хваткой вонзился в переднюю лапу. Такого с Ней ещё никогда не было. Рысь знала, как опасна Река во время разлива; как предательски потрескивает хрупкий лёд, готовый вот-вот провалиться и увлечь неосторожного зверя; Она даже знала, как увернуться от голодной волчьей стаи… А вот что делать с этим, не могла взять в толк. Сначала, грозно рыча, извиваясь всем телом и перебрасывая нечто, больно зажавшее лапу, из одной стороны в другу, кошка старалась избавиться от безмолвного врага. Тщетно. Неживой и жестокий, он продолжал удерживать Её подле себя. Пыталась рваться и перекусить железку – бесполезно.
Мысли прыгали, путаясь в голове и заставляя то царапаться, то кусаться, то просто отчаянно рычать. Вдруг в кошачьем сознании возникла спасительная искорка. Зрение не обмануло: это нечто привязано к старой ели тонкой верёвкой. А если… верёвку перегрызть? Она ещё не до конца обдумала своё решение, а острые зубы уже впились в эту… в эту железяку. То была не верёвка, а прочная перекрученная проволока, которую, точно знала Она, зубами не взять. И всё же впилась, и кусала, и рвала, и металась…
Через какое-то время рысь вновь кинулась на пленившего Её железного монстра; схватив, принялась неистовствовать. Железяка равнодушно скрипела под зубами и продолжала молчать. Обессилев и тяжело дыша, кошка прилегла рядом. Нет, Она будет биться до конца! В любом случае, без боя не сдастся никому. Тем более – Двуногому. Это конечно же его проделки, не зря же отовсюду такой противный запах. Как глупо попасться! Решено: Она убьёт Двуногого, и в этом нет никакого сомнения. Только после того, как перегрызёт ему глотку и утолит жажду мести, погибнет сама. Так и будет!
После этого пленница чуть успокоилась, но вдруг вскочила вновь: а как же Они?! Ведь котята так любят Её! Один из них совсем слаб, если не поест сегодня – долго не протянет. Нет, нет, нет, Она должна вырваться из ловушки Двуного!!! После таких мыслей кошка, продолжая надеяться на спасение, вновь неистовствовала, раз за разом бросаясь на ненавистный капкан.
И даже тогда, когда рысь осознала, что вырваться из смертельной ловушки уже не удастся, Она никак не хотела с этим смириться, до последнего грызя неподдающуюся твердь…
* * *– Я те чё говорил, Кент, здесь она бродит, и никуда от нас не денется, – рассыпа́лся в суетливом словоблудии один из браконьеров, продираясь из густого вересковника на тропу.
– Ещё не факт, что угодит в капкан, – ворчал другой, которого называли Кентом. – Вспомни, Серёга, как ты у Кряжа упустил рыжую-то – перекусила верёвку – и поминай как звали…
– Не хотел с проволокой возиться, – оправдывался тот. – Теперь без неё никуда. А рысь всё равно возьмём; здесь она, я эти места хорошо знаю…
– Всё-то ты знаешь, – продолжал ворчать Кент. – Мне уже достало бродить по этим твоим местам! Если к концу недели зверя не добудем, заказчик пойдёт на попятную – и плакали наши денежки!
– Да нет, всё будет тип-топ, Кент, не кипятись, – успокаивал собеседника Серёга. – Возьмём живую, в целости и сохранности, как и договаривались. Не зря же местечко называется Рысья Падь – тут этих рысей испокон веков столько водилось! Места-то глухие…
– Глухие-то глухие, а если нового егеря встретим? Вот тебе и неприятности «по самое не хочу», – не унимался Кент.
– Сплюнь, Петрович… Слышал, вредный мужик-то, «прынцыпыальный». Хотя, говорят, пацан совсем, молодой и зелёный. Ишь, «прынцыпыальный» выискался…
– Ха-ха, не таких «прынцыпыальных» обламывали, а, Серый?
– Было дело… Только не время щас на рысь-то охотиться, котята у них теперича. Можно и не сговориться…
– Говорю же, хорошие «бабки» пообещали за живую кошку, – взвинтился Кент. – Тебе деньги нужны, нет?
– А кому не нужны-то?
– То-то. А на зарплату не прожить, согласен?
– Спору нет, не проживёшь…
– Поэтому, чё те эти зверушки: в мешок – и дело с концом!
Когда эти двое подошли к уже притихшей кошке, прошло никак не меньше шести часов после того, как капкан захлопнулся. Увидев людей, рысь свирепо заурчала…
– Попалась, попалась! – закричал ещё издали Серёга. – Говорил же, говорил!
– Угомонись, егеря накличешь, – зашикал Кент. – Лучше скажи, как брать-то будем?
– Да просто. Мешок накинем, запеленаем – ну и всё…
– Легко сказать – «запеленаем», – опять заворчал более осторожный Кент. – Руку-то оттяпает, смотри…
– Не оттяпает, кишка тонка, – хищно ухмыльнулся напарник.
Взяв в одну руку рогатину, а в другую – мешок, – он осторожно двинулся в сторону зверя…
Двуногий шёл Её убивать. И это было столь же очевидно, как скорое изменение погоды: что зима позади, а впереди – тёплое, зелёное и сытое лето. Только Её уже не будет. Но смерть не страшна; страшно другое – судьба Котят. И при воспоминании о них рысьи глаза на мгновение потеплели. О, Она отдала бы даже собственный хвост, чтобы сейчас прильнуть к этим милым проказникам, так похожим… на Него.
Мысль о Нём, чью жизнь растоптал один из Двуногих, заставила вновь напрячься; гневно блеснув глазами, рысь грозно зарычала. И когда Двуногий подошёл ближе, кошка резко бросилась на врага, намереваясь вцепиться в гусиную нежную шею…
Браконьер просчитался. Пленница оказалась истинным исчадием ада. Она выбила из его рук рогатину, вырвала мешок и, схватив клыками за плечо (лишь чудом увернулся – а то б за шею!), смертоносными когтями рванула одежду и плоть.
– А-а-а… – дико заорал охотник, обезумевшим взглядом глядя на товарища. – По-помоги… Помоги, слышь…
– Говорил же, говорил… – подбежал к бедолаге Кент, норовя вырвать того из цепких рысьих лап.
Но кошка, заметив рядом ещё одного Двуногого, тут же схватила его клыками за запястье.
– У-у-у… – раздалось над лесом. – Зараза…
Еле отбившись, Кент, держась за прокушенную руку, кинулся к карабину:
– Ах ты, зверюга…
С этими словами он стал прикладом наносить животному тяжёлые удары по голове, туловищу, лапам…
Последнее, увиденное Ею, было что-то тяжёлое, упавшее меж широко раскрытых глаз. Когда-то этими огромными жёлтыми глазами, находя их весьма красивыми, любовался один самец, погибший от рук Двуногого. И от этой мысли, уже теряя сознание, Она никак не хотела сдаваться, и всё билась и билась…
Кошке казалось, что неравный бой всё ещё продолжается, хотя на самом деле это была лишь агония…
* * *Егерь уже возвращался, когда на одной из заброшенных лесных троп обнаружил свежие человеческие следы. Присутствие человека в трущобе всегда вызывает вопросы, тем более – у егеря.
Не к добру, вздохнул Егор, ох не к добру. Ничего не поделать, придётся идти по ходу следов. Тропа петляла, порой терялась, но он её быстро находил. Неизвестные шли тяжело, ломая ветки и оставляя глубокие следы от сапог. Сразу видно, торопились. Чужаки, отметил про себя, не за грибами же приходили, рановато для грибов-то. Лес «на отдышке» – однозначно, браконьеры.
Теперь уже егерь, как взявшая след гончая, ходко шёл по тропинке: вверх, круто влево, пряменько, теперь пробежимся вниз… У старой ёлки передохнуть…
Однако у ели пришлось задержаться. Сильно натоптано… А вот и следок от капкана, брызги крови на примятой траве, на листьях ракиты… Ага, клок рыжей шерсти, рысьей. Теперь понятно, здесь кошку взяли капканом. Добивали, видать. Твари, сейчас у рысей котята; даже если забили самца, тоже плохо, ведь котят поднимает на ноги семейная пара, одной кошке будет тяжело. Плохо дело, теперь – глядеть в оба!
Этой весной Егор-следопыт выискал одну медвежью берлогу (уже покинутую её обитателем) и два потаённых логова – волчье и рысье. К логовам подходил осторожно, чтобы не встревожить хозяев. Потом долго изучал в бинокль. В волчьем кипела жизнь. Один из взрослых постоянно был начеку, опекая выводок. А вскоре появились и сами волчата – пять игривых серых пузанов, не дававших родителям ни минуты покоя. В общем, с этими всё обстояло нормально.
Зато рысье не подавало признаков жизни. Ведь кошки более пугливы, осторожны, недоверчивы. Увидев рысь первый раз у валежника, он сразу понял: логово. Слишком уж осторожно пробиралась кошка к тем валежинам. Принюхивалась, несколько раз отходила, петляя и путая следы, и лишь после этого юркнула в ворох тяжёлого хвороста. Как правило, днём отсыпалась, а вечером выходила на охоту. Егор проверил – рысь одна. Обычно выкармливают двое: самец – добытчик, а мать – больше с котятами.
Потом в Утиной Заводи набрёл ещё на одно рысье логово, на этот раз – парное. Так что первое надо будет иметь в виду, подумал тогда, мало ли что… И вот теперь о нём вспомнил. Вообще-то, далековато от места трагедии, но проверить следовало бы.
То ли сбился, то ли бес попутал, только искал он тот валежник весь день. Будто в воду канул. И лишь потом дошло, что в те разы широкую болотину обходил слева, а сейчас, когда после дождей всё разлилось, пробирался с другой стороны. Вот дубинушка-дубина! Пришлось плестись по трясине… Промок весь аж до самых… в общем, по пояс будет. Ага, вот и перелесок, и просека, заросшая молодым сосняком. Три пирамидки старого муравейника… Точно, здесь!
Осторожно присмотрелся, прислушался: тишина. Приложился к биноклю, ещё раз осмотрелся (на шее заможжил рубец от острых рысьих клыков). Не хочется, чтобы ещё раз так-то. Никого. Вновь прислушался – ни звука. Помяукал, слегка пошипел… Мёртвая тишина. Ну да, дураки они тебе, мяукать-то. Не мать – так не мать. А может, уже и в живых-то нет? Делать нечего, придётся разбирать. Но не сразу. Для начала часика на два нужно присесть в сторонке, на дереве. Кто знает, может, здесь всё в порядке…
Пара часов ушли коту под хвост, рысь так и не появилась. Теперь уже Егор был полон решимости. Он быстро расшвырял замшелые валежины, пошарил внизу и… Ничего и никого. Неужели ошибся? Расстроившись, сел на бревно и, стеганув палкой разросшийся можжевельник, бросил её куда-то в сторону. И вдруг подскочил от неожиданности. Оттуда, куда закинул сук, явственно послышалось мяуканье. Затаив дыхание, прислушался. Так и есть, мяукает. Но откуда? Хитрая мать устроила логово для своих чад не под самим валежником, а чуть в стороне, за большим пнём, забросанным крупными ветками. Какая молодчина! Не знай Егор о логове, ни в жизнь бы не отыскал.
Осторожно разобрав ветки, егерь наконец нашёл тех, кого искал. Из глубины тёплой, выложенной мхом, сухими листьями и веточками небольшой норы на Егора смотрела пара широко раскрытых жёлтых глаз. Рядом с маленьким рыжим комком лежал ещё один. Казалось, рысёнок спал. Но, как выяснилось, малыш был без признаков жизни; ещё немного, и та же участь могла постичь и другого, глазастого.
Вытащив из логова царапающегося и шипящего рысёнка, Егор бережно положил его в рюкзак и быстро зашагал домой…
* * *…Лето нагрянуло почти внезапно, оглушив ослепительным солнечным светом, частыми радугами и тёплыми, нещадными дождями. Сосны и ели, раскинув начищенные до блеска тёмно-зелёные макинтоши ветвей, вместе с принарядившимися берёзами соблазнительно манили окунуться в спасительную прохладу. Пушистые шмели, крепко держась за тычинки и роясь в лучезарной пыльце, медовыми каплями повисли в цветочном ворохе лугов. Ожили дальние болотины, напоминая о себе клёкотом одуревших от жары наглых лягуш. Травы вымахали с человеческий рост, и даже сохатый мог безбоязненно пастись на лугу, выдавая себя разве что ветвистыми вилами. Эскадрильи непоседливых стрекоз стремительно атаковали невидимые цели, оставляя на водной глади такие ровные кольца, что впору было заказывать свадебный марш Мендельсона.
Рысья Падь, укрытая летней зеленью до самой макушки, жила своей, тихой и неторопливой, жизнью. Егор не случайно сравнивал увиденные им на воде круги с кольцами: неожиданно для себя он погрузился в очередной омут любви. Молодость не терпит пустоты – всё та же природа.
Елена Борисовна явилась в Рысью Падь без предупреждения. Хотя, если честно, все последние дни Егор её сильно ждал. В конце мая, будучи у родителей, он заглянул в районную больницу. Нужно было сдать кое-какие анализы, снять ЭКГ, показаться участковому врачу. А с врачами только свяжись – заобследуют насмерть! Вот и обследовался.
Блуждая по путаным коридорам районной больницы, Егор случайно (может, и не совсем случайно!) встретил ту, которую так страстно желал увидеть.
– Здрасть, Елена Борисовна, – первым поздоровался Егор.
– Добрый день, Егор… э-э… забыла по батюшке… – остановилась та, немного растерявшись.
– Михайлович… Но это и не важно, можно просто – Егор.
– Да-да, Егор Михайлович, вспомнила. Я уж лучше буду так… Или всё-таки – Егор?
– Лучше – Егор. И – на «ты»…
– Как твоё здоровье, Егор? – поинтересовалась Елена Борисовна.
– Вполне прилично. Душа, правда, страдает…
– Отчего так, влюбился, что ли? Значит, дело совсем на поправку пошло, и скоро всё окончательно залечится…
– И да, и нет… Да – что влюбился. А душа болит не от этого. Просто… волнуюсь, что не держу слова. А когда я чего-то обещаю, привык всегда выполнять.
– Ох, загадками говоришь, не понимаю тебя, о чём это ты сейчас, Егор?
– Да о подарке, который обещал кое-кому ещё зимой. Хотя, знаю, обещанного три года ждут – всё равно неловко…
– Кажется, начинаю догадываться, – внимательно посмотрела на него Елена Борисовна. – Ты хочешь сделать мне подарок ко дню рождения?
– Вот именно, – потупив глаза и покраснев как рак, сказал Егор. – Знаю, что завтра у вас… это… ну… день рождения… и я… как бы…
Он совсем запутался и готов был провалиться сквозь больничный кафельный пол куда-нибудь в спасительные тартарары. Когда же услышал, как над его абракадаброй звонко смеётся женщина, к которой он неравнодушен, Егор готов был провалиться ещё глубже – ближе к центру Земли…
– Извините, если… если… чем-то обидел, – совсем смешался он, не зная, куда девать глаза. – В общем, с днём рождения вас, Елена Борисовна… Самый лучший доктор в мире!..
Последние слова, вылетевшие из его уст как бы сами собой, заставили парня окончательно смешаться и ещё сильнее покраснеть. Да уж, в подобном переплёте он ещё не бывал…
– Спасибо, Егор, очень приятно…
– Если честно, настоящий подарок вас ждёт в Озерках, – вновь осмелел Егор, решив – была не была!
– Ой, как интересно! И что же это за подарок?
– Сюрприз! – загадочно произнёс Егор. – Уверен, вам очень понравится, ведь ничего подобного вам никогда не дарили…
– Ну, ты меня прямо-таки заинтриговал…
– Приезжайте в Озерки – не пожалеете. Ехать, конечно, далеко, но подарок стоит того. До Гусиных Озёр на автобусе, а там спросите лесничего Семёныча, он вас в Озерки и доставит. Вот как немного подсохнет, вы и приезжайте, мы будем вас ждать…
– Кто это – мы? – не удержалась Елена Борисовна.
– Мы. Я и… сюрприз.
* * *…Грозная Пальма громко залаяла, давая понять, что на горизонте появился чужак. Сибирская лайка, подаренная по весне старым другом (специально заказывал щенка в областном питомнике), пришлась как нельзя кстати. Без собаки в лесу никак. Она тебе и за друга, и за помощника, и за охранника. А если пёс ещё и умный, тогда ему вообще нет цены.
Пальма оказалась умницей. Быстро научилась брать след, хорошо ориентировалась в чащобе, не плутала, а при встрече со зверем вела себя достойно и, не паникуя, всегда становилась на линии между Хозяином и лесным обитателем. Егора же понимала с полуслова.
К рысёнку, которого Хозяин принёс откуда-то из леса, собака поначалу отнеслась с прохладцей – недружелюбно облаяла, а потом, сердито посматривая на новичка, долго рычала. Когда наступила ночь, Пальма никак не могла успокоиться, всё ворочалась и до утра не сомкнула глаз. Но, видя привязанность Хозяина к этому шустрому котёнку, лайка понемногу отошла, смирившись с его присутствием во дворе. А потом и вовсе подружилась со зверем.
За несколько месяцев в хозяйстве егеря возник целый стихийный зверинец. В загоне паслись две хромоногие косули; там же прихрамывал кабанчик-сеголетка, найденный им в лесу умирающим. По-видимому, кабанья семья куда-то торопилась, вот его в спешке кто-то из взрослых и подбил. Так бы и остался на звериной тропе, если б не егерь.
В другом загоне вышагивала красавица-лосиха, а если точнее – лосёнок-полугодок: зашиб колено и (о, умница!), придя к кормушке, так здесь и остался. Егора лосёнок полюбил; когда егерь подходил к загону с осиновым веником, малышка чуть ли не начинала танцевать, норовя длинным шершавым языком дотянуться до щеки.
– Отстань, Маша, не шали, – обычно отмахивался Егор, теребя ту за загривок. Затем осматривал зашибленное колено: – Как чувствуешь себя, милая? Вечером сделаем перевязку, а сейчас – ешь давай…
Иногда, выйдя из леса, к загону с лосёнком осторожно (обычно ранним утром) подходила мать-лосиха и о чём-то перешёптывалась с больным детёнышем. Волнуется, догадался Егор, не раз наблюдавший из окна идиллическую картину лосиного свидания. Словно в больницу навестить приходит… Ничего, скоро поправится. Сейчас же пусть побудет здесь, иначе волки покоя не дадут, зарежут…
Рысёнок, которого егерь принёс домой, освоился в домашних условиях быстро. Едва Егор вывалил его из рюкзака, как тот, осмотревшись, тут же юркнул за тёплую печь и там затихарился. Но как только хозяин сунул руку за печь, новый жилец тут же показал свой характер, сильно исцарапав хозяину ладонь.
– Ишь ты, нахалёнок какой, – одёрнул руку Егор. – Значит, так, да? Посмотрим, как поведёшь себя, когда проголодаешься…
Голод сказался быстро. К вечеру рысёнок, умяв брошенный ему небольшой кусочек свежей зайчатины, настойчиво замяукал, давая понять, что не прочь подкрепиться ещё.
– Пока хватит, – осадил обжору Егор. – Начнём с малого, иначе живот прихватит…
С первых же дней егерь активно занялся приручением найдёныша. Каждый раз он клал мясо всё дальше и дальше от печки, зато ближе к столу и к себе. Малыш поначалу огрызался. Он раздражённо шипел и даже грозно урчал, но голод, как известно, не тётка: постепенно пришлось принять правила навязанной человеком игры. Вскоре он уж давал себя погладить; но нет-нет да срывался, яростно царапая Егору руки. Но позже понял, что приятнее хозяйского поглаживания может быть разве что кусочек свежей зайчатины. А уж если тот начинал перебирать шерсть где-нибудь за ушами или на животе, рысёнок испытывал такое наслаждение, что начинал громко мурлыкать.
«Добаловал, называется», – ворчал с некоторых пор Егор, видя, как молодая рысь не отходит от него ни на шаг. Раньше, когда тот был совсем малышом, егерь постоянно угощал котёнка кусочками мяса. Теперь же, когда рысь подросла, Егор посчитал такой «прикорм» баловством, однако котёнок продолжал ходить за ним буквально по пятам, выпрашивая лакомство.
Любовь, пусть и звериная, вещь загадочная…
Пальма всё лаяла и лаяла. Егор спустился с чердака, где разбирал старый столярный инвентарь Авдеича, и пошёл на собачий лай. Лайка, увидав Хозяина, загомонила ещё громче.
– Чего расшумелась-то, Пальма? – посмотрел на собаку егерь, недовольный, что его оторвали от дел.
Та, поняв вопрос, повернула голову и стала лаять в сторону заросшей просёлочной дороги. Вдали, переваливаясь на рытвинах, словно сонный жук на проталине, урчал старенький грузовичок.
– Видать, Семёныч кирпич везёт…
Егор не ошибся. Семёныч, лесничий из Гусиных Озёр, привёз кирпич, цемент, доски, гвозди – полный кузов всякой необходимой всячины.
– Как и обещал, Егор, всё доставил в целости и, так сказать, в сохранности, – показал Семёныч на кузов. – Ну и… это… гостью встречай!
– Ага, гостей мне ещё здесь не… – начал было Егор и осекся.
Из кабины автомобиля ловко спрыгнула какая-то женщина, скинула капюшон куртки, сняла платок и… Егор обомлел: перед ним собственной персоной стояла Елена Борисовна.
– Елена Борисовна?! – единственное, что смог пробормотать обескураженный парень. – Какими судьбами?! С приездом…
– Здравствуй, Егор Михайлович! Думала, не доеду – такая грязюка в лесу. Далеко, однако…
– А я предупреждал, – улыбнулся егерь. – Проходите… И ты, Семёныч, – пригласил он гостей в дом. – Подкрепимся с дороги, а потом уж разгрузимся…
– Нет-нет, Михалыч, – заупрямился Семёныч. – Мне ещё одну ходку нужно сделать, в Утиную Заводь. А это, сам знашь, если чаи распивать, то засветло не управиться…
– Ну, смотри…
Егор провёл Елену Борисовну в дом и, быстро ознакомив ту со своим нехитрым хозяйством, вдруг заторопился:
– Вы тут располагайтесь, а я – мигом…
Пока женщина приходила в себя, егерь с лесничим уже вовсю разгружали машину…
Через полчаса Семёныч уехал. Один. А Елена Борисовна… Она осталась.
Когда между двумя полыхает любовь, третий, как правило, лишний.
С сюрпризом вышла настоящая хохма. Едва они в первый вечер сели обедать, как под стулом, на котором расположилась Елена Борисовна, раздалось грозное шипение. Женщина, слегка побледнев, ойкнула и едва не подпрыгнула вместе со стулом.
– Спокойно, – командным тоном приказал ей Егор. – Не шевелитесь…
– Ой, мамочки, змея! – взвизгнула гостья, в глазах которой промелькнул ужас. – Она же укусит… Здесь наверняка нет противоядия…
– Не укусит…
– Почему? – спросила Елена Борисовна шёпотом, боясь взглянуть вниз.
– Потому что… это и есть сюрприз! – чуть торжественно сказал Егор.
Затем хозяин дома подошёл к стулу и, сунув руку куда-то вниз, вытащил оттуда обескураженного рысёнка.
– Ой, кто это?..
– Наш вам сюрприз!
При этих словах животное, слегка зажмурив свои огромные жёлтые глаза, грозно зашипело: пши-и… пши-и…
– Просто прелесть, – от восторга Елена Борисовна захлопала в ладоши. – У, пшика какой! Если честно, думала инфаркт хватит… А как зовут этого пшику?
– Следует понимать, что с этого момента… Пшика.
– Серьёзно? У него что, не было имени?
– Не было, – кивнул Егор. – Всё вас ждал. Приедете, думал, и как-нибудь назовёте. Вот и назвали…
– А что, Пшика вроде неплохо звучит, а?
– Да просто отлично! Иди сюда, Пшика… Красавица моя…
Котёнок завилял хвостом-обрубком, заиграл кисточками и стал тереться о Егоркину ногу.
– Ты, Пшика, не со мной заигрывай, а со своей новой хозяйкой, – пожурил рысёнка Егор. – Елена Борисовна, он теперь – ваш!
– Не знаю даже, что сказать… – замялась та. – Спасибо, конечно, Егор, но куда мне его девать-то в городе?
– Да никуда. Он – ваш, а жить будет за городом, у меня. Договорились?
– Прекрасно! Пшика, красотуля, кис-кис, иди ко мне… – потянулась женщина к малышу.
А вот этого делать не следовало. Рысьи острые коготки живо впились в мякоть. Елена Борисовна резко вскрикнула и вновь схватилась за сердце…
* * *…Егор нервничал. Впервые за всю свою короткую жизнь ему вдруг стало страшно обидно. И хотя жаловаться парень не привык, хотелось выговориться.
– Представляешь, Лена, – говорил он, держа за руку идущую рядом с ним по луговине Елену Борисовну, – мне ещё нет и двадцати пяти, а я уже мог сто раз умереть. И лишь после твоего приезда сюда вдруг стало как-то особенно спокойно и хорошо. Странно, я ведь запросто мог и не дожить до этих радостных минут встречи с тобой. Счастье могло обойти стороной, понимаешь? Если честно, даже не хочется банально признаваться тебе в любви, потому что ты и так видишь, что для меня значишь…
– И ты для меня… – тихо прошептала она, обняв Егора за шею и прильнув к его губам. – Милый мой, как я давно тебя ждала…
После этих слов Егор стал нежно целовать её глаза, щёки, волосы… Потом тоже перешёл на шёпот: