Прихоть русского немца. Приключенческий роман

Швецов

Роман Швецов уставился в потолок, который менял цвет с завидной последовательностью: красный, желтый, зеленый. Зрелище завораживало своим предсказуемым интервалом. Он долго наблюдал за ним, пока не осознал, что проснулся среди ночи. Светофор. Стоит, зануда, и никуда двигаться не собирается. Островок безопасности и покоя. Забавное зрелище. Роман раньше не обращал на него внимания, поскольку передвигался исключительно днем, а ночью спал без задних ног. Внезапное пробуждение его удивило. Мутное послесловие сна, тягостного и тяжеловесного, подробности которого он забыл в момент пробуждения, его ошеломило. Роман начал натягивать на голову одеяло, пытаясь отгородиться от грядущих неприятностей, но узрел еще один источник красного цвета. Мигал индикатор на обычной с виду шариковой ручке, лежащей на столе. Проспал. Перед тем, как перейти в режим напоминания, устройство издавало звук, похожий на отвратительный звон старого советского будильника. Охранную систему под названием «комар» сработал на заказ Андрей Гугенков по прозвищу Чип, большой спец по конструированию замысловатых охранных приспособлений. Четыре датчика денно и нощно стерегли машину. Один в салоне, второй под капотом, третий – в багажнике, четвертый – под днищем. Незаметной не могла проскользнуть ни одна живая душа. Сбросив одеяло на пол, Швецов встал, вышел на балкон и уставился на «Форд», который смирно дремал на стоянке под домом. Подле машины никого не было. Но «комар» не мог соврать.

– Может, псина под машину залезла? – засомневался Швецов.

Чем дольше он всматривался в авто, тем крепче утверждался в мысли, что под ней находится человек. Вернувшись в комнату, придавил пальцем мигающую красную кнопку и вернулся на балкон. «Мину пристраивает? – подумал Роман о неизвестном, который, судя по всему, лежал под низкорослым „Фордом“. – Или над тормозами колдует?».

Швецов представил, как садится в машину, заводит двигатель и в этот момент огненный демон, упрятанный в маленькую коробочку, вырывается наружу, разнося на куски поджарый «Форд». Он поежился, видел, во что превращается иномарка после срабатывания адской машинки. Полгода назад на воздух взлетел один из братков по кличке Гвиней. Через полчаса после взрыва Роман проезжал мимо останков Volvo и обратил внимание на длинную бурую змею, неприкаянно болтающуюся на ветке тополя. Притормозив, Швецов с любопытством рассматривал странную рептилию, пока не сообразил, что перед ним вовсе не змея, а внутренности Гвинея. Хоть и говорят, что на миру и смерть красна, Роман не собирался отправляться на небеса в разобранном виде. Это заблуждение, что для усопшего нет никакой разницы, в каком виде его тело будет предано земле. Придумавший динамит Нобель наверняка считал, что облагодетельствовал человечество. Интересно, что бы он сказал, узрев на дереве кишки Гвинея?

Звонить посреди ночи Гугенкову не хотелось, но и тянуть резину не имело смысла: договор предусматривал немедленный выезд к клиенту при срабатывании системы. В противном случае фирма снимала с себя ответственность. Андрей взял трубку, будто и не спал. Выслушав Романа, приказал сидеть дома и ни о чем не переживать.

Минут через сорок дверной звонок издал истошную петушиную песнь. Андрей по-хозяйски прошел на кухню, положил на стол увесистый пакет, обмотанный синей изолентой. Из него торчали длинные тонкие провода.

– Ну и что за хрень? – хмуро поинтересовался Швецов.

– Обычная бомба. Подозреваю, что внутри тринитротолуол или, как говорят в народе, тротил. Он хорош тем, что может лежать под землей десятилетиями, не утрачивая свой потенциал, при этом безопасен, как хозяйственное мыло. Его можно расплавлять, как воск, и заливать куда угодно. Пацаны знают, где можно его добыть – из русских и немецких снарядов времен минувшей войны. А этого добра столько, что можно поднять на воздух районный городок вместе с домами и его обитателями. Для инициации тротила нужен взрыватель, в данном случае он электрический. Его присоединили к замку зажигания. Если бы ты завел двигатель, отправился бы к праотцам. Извини, Рома, но возле тебя нарисовался какой-то крутой перец, которому ты мешаешь спать. И он не успокоится, пока от тебя не избавится. Я в этих делах смыслю. Если клиента не удалось разнести в клочья с помощью обычной взрывчатки, остаются автомат Калашникова или, на худой конец, пистолет ТТ. Встретят на перекрестке, когда ты остановишься на красном светофоре, и напичкают свинцом. Так что подумай, кому перешел дорогу. Вариантов два: либо назначаешь стрелку и договариваешься, либо линяй подальше. Это последний звонок. Моя хитроумная электроника тебя не спасет. Извини, бомбу возьму с собой. Мои ребята с ней разберутся. Ты не первый и не последний. Каждую неделю снимаем такие штуковины. Не кисни.

Гугенков хлопнул Романа по плечу, сгреб со стола взрывную машинку и удалился, осторожно прикрыв за собой дверь. Выключив свет на кухне, Роман прошел в спальню, обессилено рухнул на кровать. В том, что его рано или поздно грохнут, он не сомневался. Какого рожна нарастил объемы продаж? Предупреждал же Карабухин, что это добром не кончится.

Военного летчика первого класса полковника Карабухина выперли из армии после того, как он, наплевав на приказ начальства, не оставил в ГДР эскадрилью «МИГов», а перегнал их в Белоруссию. Списанный в утиль летчик горькую не запил, а, вернувшись в родной Воронеж, организовал частное авиапредприятие. Уже через год он командовал пятью транспортниками Ан-26, присовокупив к ним парочку грузовых Ил-76.

Швецов торговал шмотьем, но от предложения обеспечить нефтяников Тюмени крымским вином, водярой и коньяком не отказался. Лишнего навара не бывает. Поначалу Роман хотел арендовать транспортник местной авиакомпании Sout-Service, но соотечественники заломили такие цены, что пришлось идти на поклон к коммерсантам из ближнего зарубежья. Карабухин оказался мужиком сметливым и оборотистым. Через полтора часа после того, как Роман позвонил ему и рассказал о винно-водочной затее, прислал по факсу договор. Не дожидаясь предоплаты, две двадцать шестые «Аннушки» перетаскали спиртное. Через две недели Карабухин заявился к Швецову в гости, поближе познакомиться, а заодно и обмыть удачную сделку.

Карабухин был ровесником Швецова, но выглядел старше. Твердый испытывающий взгляд. Треугольное пергаментное лицо, заканчивающееся клинообразной бородкой. Высушенное сверхзвуковыми скоростями тело, подвижное, как у ящерицы. Руки жили как бы сами по себе, даже хозяин, видимо, не в силах был за ними уследить. В то же время этот человек вызывал доверие.

Карабухин, усевшись в кресло, тут же предложил окропить удачную сделку.

– Тебе же пить нельзя! – запротестовал Швецов, обратив внимание на глубокие складки, которые от крыльев носа собеседника вольготно опускались к подбородку. Похоже, что у бывшего летуна язва.

Премудростям опознавания заболеваний по выражению лица его обучил приятель, хирург Леша Могилкин, специалист по желудку, толстой кишке и мочевому пузырю. Дилетанты, как правило, не обращают внимания на цвет лица компаньона. А зря.

– Когда у тебя свербит в заднем месте, ты только об этом и думаешь, – поучал Могилкин Романа. – Поверь, в здоровом теле – здоровые мозги. Все в человеке взаимосвязано. Был у меня клиент, бывший комсомолец по фамилии Брзыбский, умыкнувший у акционеров нефтеперегонного завода контрольный пакет акций. Поначалу ему ужас как везло, не знал, куда бабки девать. Жена в благотворительность ударилась, бомжей подкармливала. А через пару лет будто злая тетка нашептала. Грузополучатели, сговорившись, ссылались на временное отсутствие бабок. Должников – прорва, но при этом сплошь бесперспективные: одни – кандидаты в покойники, другие – в арестанты. Кредиты возвращать надо, а свободных средств нет, в деле крутятся. Брзыбский пришел ко мне, когда уже вырисовывался крах с последующим усекновением его головы. Выяснилось, что у него печень пошаливала, но к врачам не обращался, надеялся, что само собой рассосется. Я его за две недели на ноги поставил. Когда у него болячка исчезла, то и дела в гору пошли. Он ведь сам себе жизнь портил: с утра на работе только о боли в боку и думал. Вот и полезли ошибки из всех щелей.

Могилкину можно было верить, в узком кругу специалистов его считали непревзойденным знатоком нижней части тела.

– Ясность мышления находится в прямо пропорциональной зависимости от количества шлаков и ядов, скопившихся в толстой кишке, – утверждал Могилкин и советовал Роману чаще пользоваться клизмой.

– Ты станешь легким, как перышко, – увещевал эскулап, – примерно такое же состояние испытывают космонавты на орбите.

Общаться с Могилкиным было интересно, но утомительно, его рассказы о том, как ловко природа организовала дефекацию у собак (каждый кусочек кала упаковывается в эластичную пленку) вызывали позывы рвоты. Но общение с ним не прошло бесследно, Швецов стал обращать внимание на цвет лица собеседника.

– Ты случайно не язвенник? – поинтересовался Роман, уловив на донышке глаз Карабухина затаенную тоску.

– Угадал, – поморщился тот, извлекая из объемистой сумки всякую всячину: палочку сырокопченой колбасы, пяток апельсинов и баночку зеленых оливок. – Я ее, проклятую, спиртом лечу.

– А не проще ли вырезать?

– У соседки банальный аппендицит удалили. Не знаю, что стряслось, но из больницы она переселилась прямо на кладбище. С нашими коновалами лучше не связываться.

Роман от медицинского спирта отказался, хотя Карабухин уверял, что это наилучшее средство от радиации, СПИДа и импотенции. Опрокинув полбокала коньяку, Швецов впал в меланхолию и печально заметил, что нынешний торговый бизнес – чистой воды садомазохизм. Сидишь голой задницей на сковородке, а газовый вентиль в руках невменяемых отморозков, причем каждый крутит ручку в свою сторону.

– Неужели все настолько паршиво?

– Универмаг, где я арендую второй этаж, братья Медведевы и Бош никак поделить не могут. Рвут друг друга на части с переменным успехом.

– Бош? – удивился Карабухин. – Немец что ли?

– Чистой воды хохол по фамилии Яковенко. У наших бандитов в ходу электрические утюги и паяльники. А этот урод использует немецкую аккумуляторную электропилу. Когда такая штука начинает жужжать над яйцами самого крутого мужика, тот ради спасения своих причиндалов готов пойти на любые уступки. Может, мне пора ноги из универмага уносить?

– А есть куда?

– Припозднился, все хлебные места заняты. Если на окраину города переберусь, где аренда стоит копейки, то и прибыли будет с гулькин нос.

Неожиданно дверь отворилась, в кабинет заглянула секретарша Анюта.

– Я дико извиняюсь, Роман Семеныч, у вас конфиденция, а тут Карабухина к трубке просят. Из Воронежа.

Швецов поморщился. Всем хороша Анюта, фигуристая и личиком смазлива, но как рот откроет, хоть уши затыкай: обязательно что-нибудь сморозит. А с другой стороны, у кого в этом проклятом городе хорошим манерам учиться?

Карабухин, выслушал собеседника, помрачнел и положил трубку.

– Ехать надо, Рома. «Ил» в Иркутске арестовали. Якобы один из движков левый.

Временами Романа одолевали сомнения, правильно ли он поступил, вложив деньги в собственное дело. Два года назад они с Соловьевым по протекции его тети взяли в банке кредит, якобы для строительства частных домов. Скинувшись, прикупили на металлургическом комбинате под видом металлолома легированную листовую сталь и сбыли ее одесситам. Ребята там подобрались серьезные, расплачивались наличными. Правда, пришлось ехать за деньгами в Одессу.

Такой внушительной кучи баксов Швецов и Соловьев раньше не видели. Когда Роман мысленно пытался перевести их в карбованцы, перед глазами, подобно бильярдным шарам, прыгали и разбегались в разные стороны нули, вышибая искры при столкновении. Роман положил две пачки валюты в боковой карман куртки. Они прожигали кожу и норовили провалиться прямо в печень. Ему казалось, что все люди смотрят на него с подозрением и завистью. У человека как-никак в кармане двадцать тысяч долларов! Каждый встречный милиционер вгонял Романа в пот. «Вот возьмут, да и обыщут! Года по три, как минимум впаяют», – думал он. Утешало только то, что Украина стала независимой и граждане, преступившие закон, могли не волноваться насчет Колымы, Магадана и лесоповала. Соловьев и Швецов вначале поехали в аэропорт, но по пути передумали, попросили таксиста отвезти на железнодорожный вокзал. Вернувшись, Роман вплотную занялся созданием собственной фирмы.

– Глаза страшат, а руки делают, – объяснил приятелю.

– Смотри, как бы тебе их с корнем не оторвали, – отозвался Соловьев. – После Одессы у меня нервы расшалились. Понимаешь, не мое это дело – торговля. Не привык я государство обдуривать.

– Подумаешь, чистоплюй выискался, – обиделся Роман. – С чего ты решил, что я химичить собираюсь?

– А по-другому у тебя не получится. Но я в кустах отсиживаться не собираюсь. Если возьмешь к себе замом по маркетингу, не откажусь. Если тебя посадят, будет кому передачи носить.

Как и предсказал Соловьев, все сделки новоиспеченного фирмача плохо состыковывались с законом. А контракт с немецкой фирмой на поставку в Украину минеральных удобрений тянул лет на десять строгого режима, потому что разрешение на их применение так и не было получено, хотя киевские компаньоны заверяли, что у них в Минсельхозе все схвачено. Между тем под видом удобрений границу пересекли отходы химического производства. Швецов узнал об этом слишком поздно. Мысль о том, что фрицы спихнули в Украину кучу дряни, не давала покоя. Тюрьмы он не боялся, потому что поймать его за руку уже никто не мог – удобрения были использованы, на полях, по слухам, даже что-то взошло. Но если бы об этой сделке пронюхали милиция или налоговики, пришлось бы потратить кучу денег, чтобы откупиться.

Оставив «Форд» на служебной стоянке, Роман поднялся на второй этаж универмага и вошел в приемную. Анюта выронила пирожное и уставилась на него, будто узрела Змея Горыныча о трех головах.

– В чем дело? – рявкнул Швецов.

– У вас такой вид, будто с похорон вернулись, – потупившись, выдавила из себя девушка. – И веко дергается. У меня есть «Карвалол».

– Засунь его, сама знаешь куда, – оскорбился Швецов. – И не соединяй меня ни с кем.

Зайдя в кабинет, рухнул в кресло, начал рассеянно рассматривать лежащие на столе бумаги, не вникая в их содержание.

– Сегодня не грохнут, – отстраненно подумал он. – А вот завтра, когда выяснится, что бомба не сработала, начнется охота. Гугенков прав. Надо продавать фирму. Коршуны слетятся мгновенно. Если удастся выручить полцены – уже хорошо. Кто заказал? Вроде исправно отстегивал «крыше», правда так и не смог понять, под кем она числилась – под «медведями» или Бошем. Собственно говоря, без разницы, платит дань, да и ладно. А кому, дело десятое. Лишь бы не трогали.

Сам Швецов этим не отягощался, свалив сей изысканный груз на плечи Соловьева. А теперь выяснилось, что зря. Дима, видимо, что-то не учел, где-то дал промашку. Но отвечать за косяк придется ему, хозяину фирмы. Обидно, конечно, спускать нажитое с молотка, но другого выхода нет. Только вот кому? Лучший выход – тому, кто подложил бомбу под его иномарку. Но как на него выйти? Можно ведь и облажаться. Ой, а с какой стати он так напрягся? Есть же осведомленный человечек. Вспомнив Лося, командующего в универмаге охранниками фирмы «Барс», Роман улыбнулся. Глядя на здоровенную ряшку начальника «барсов», Швецов иногда сомневался, способен ли тот вообще на какие-либо чувства. Леша имел прозвище Лось, был ростом невелик, но в плечах широк и кулаком, вероятно, мог бы проломить дубовую дверь. Аня считала, что Лось постоянно озабочен только двумя проблемами – что бы вкусненькое пожрать и с кем бы переспать на халяву. На самом деле начальник охраны был себе на уме. Роман подозревал, что он работает одновременно на два фронта: на ментов и на бандитов.

– Для начала устрою шухер, – решил Швецов и нажал на кнопку селектора. – Аня, немедленно свяжись с Алексеем и сообщи, что кто-то пытается залезть под мою машину.

Минут через десять Роман выглянул в окно. Возле «Форда» растеряно топтались охранники. Эти стриженые мордовороты, конечно, могли любого мужика в бараний рог согнуть, но под пули не пойдут.

– Шеф, вроде все чисто, – раздался в портативной радиостанции бодрый голос Лося.

– Хорошо посмотрели?

– Не о чем беспокоится.

– Козел, – мысленно выругался Швецов, – если бы речь шла о твоей жизни, ты бы «Форд» по винтикам разобрал. – Пора избавиться от этой американской железяки. Спрашивается, зачем столько бабок в нее вбухал? Сто пятьдесят миль в час. У нас на такой скорости только по аэродрому скакать можно.

Роман тяжело вздохнул, сел в кресло, обхватив голову руками, стал медленно раскачиваться. Он всегда так делал, чтобы успокоиться. Ему захотелось стать маленьким и незаметным. Выползти мышонком на улицу, залезть в какой-нибудь колодец связи и тихонько грызть пластмассовую изоляцию телефонного кабеля. Его школьный знакомый, работающий связистом на железнодорожной станции, рассказал, что крысы жрут все подряд, перегрызают даже оболочку бронированного силового кабеля.

– Подонок! – обругал Швецов неизвестного минера. – Будь моя воля, усадил бы тебя на бомбу, да так, чтобы взрыватель сработал, как только пошевельнешься. Ты бы ее неделю высиживал, не жравши и не спавши, а потом я бы тебя отпустил на все четыре стороны, чтобы ты всю поганую жизнь вспоминал об этом.

– Аня, вызови Лося.

В дверь постучали.

– Входи, дорогой, – искренне обрадовался Швецов, увидев Лося, протискивающего бочком в дверной проем.

Камуфляжная армейская форма на главе «Барсов» сидела мешковато. Он был упитан и напоминал бочонок, к которому прилепили нескладную рыжую коротко стриженую голову.

– Ты, случайно, не пил сегодня? – осведомился Швецов.

– Я на службе, Рома, – сухо ответил Лось и обиженно поджал губы.

Вопрос ему явно не понравился. По универмагу ходили слухи, будто Лось свой рабочий день без бутылки не начинает, но Швецов его пьяным ни разу не видел.

– Вот и замечательно, – развеселился Роман. – После восемнадцати часов отгонишь «Форд» в гараж. А то я разволновался и пару рюмок коньяку жахнул. Лады?

На широком, как сковородка, лице охранника проступили красные пятна.

– Ты мне не доверяешь, Рома?

– С чего ты взял?

– Я же сказал, с тачкой все в порядке. Ложная тревога.

– Я тебе верю, Леша. Так мы договорились? А ключи у Аннушки заберешь. И еще одно. Выясни, кто меня заказал. Только не надо рожу пучить. Я хочу перетереть проблему, а не шмалять из автомата.

Когда побледневший Лось покинул кабинет, Швецов от души расхохотался.

Напряжение отступило. Его смущало, что за последний месяц объемы продаж сократились на десять процентов. Надо хорошенько разобраться, почему народ потерял охоту к походам за шмотками. Инфляция вроде ни при чем, не лоханулись ли с номенклатурой товаров? Однако разобраться с пикирующей торговлей ему так и не удалось.

– Из Клоппенбурга звонят, – раздался в селекторе возмущенный голос Анюты. – Такой наглый, сил нет. Говорит, что вы его хорошо знаете, просит соединить.

– Он хотя бы представился? – раздраженно поинтересовался Роман.

– Сказал, Крабом зовут.

Куропяткин

Сергей Куропяткин любил субботу. В этот день можно было хорошенько выспаться и встать часиков в десять, когда пятилетняя дочка Катюша, уставшая от тишины и ничегонеделанья, с криком «Банзай!» запрыгнет в кровать к родителям, проскользнув ужом между ними, начнет щекотать маму. Марина смертельно боится щекотки, взвизгнув, пулей вылетает из кровати. Сергей страшно рычит и тигром набрасывается на дочку, которая со счастливым ужасом закрывает глаза, готовясь принять мученическую смерть в лапах разъяренного зверя. Сергей зарывается лицом в ее пушистые волосы, слегка прикасается пальцами к розовой пятке дочки. Катюша тоже боится щекотки, судорожно дрыгнув ногами, она спрыгивает с кровати и бежит в ванную, где мама, почистив зубы, придирчиво вглядывается в зеркало, дабы убедиться, что она по-прежнему хороша и привлекательна.

Сергей встает с кровати, запахивается в любимый черный халат, подойдя к окну, раздвигает шторы. Квартира Куропяткиных расположена на верхнем этаже двенадцатиэтажного дома, который местные жители называют «небоскребом». Когда небо безоблачно, ослепительная синева мгновенно заполняет самые дальние уголки спальни, многократно отражаясь от лакированных стенок платяного шкафа. Сергей открывает двери и выходит на балкон, прихватив с собой пачку «Примы». Сигареты с фильтром он не курит – слишком слабые. Первая затяжка обволакивает мозг сладким туманом. Что ни говори, отечественный табак без всякой химии до костей продирает. После пяти затяжек Сергей тушит окурок в консервной банке, наклонившись, с удовлетворением рассматривает свой «Запорожец». Раритет, на котором Куропяткин колесит по городу – объект бесконечных шуток, даже Марина без обиняков называет машину уродцем. Она давно просит Сергея избавиться от консервной банки и наотрез отказывается в ней ездить. Сергей к «горбатому» относится с философским спокойствием, поскольку денег на покупку приличного автомобиля все равно нет. И хоть на трассе из авто больше семидесяти километров выжать невозможно, для поездок на дачу или в лес за грибами оно вполне годится.

Затем Сергей отправляется на кухню, где вкусно пахнет поджаренными гренками и кофе, который жена умудряется варить из тех отходов, которыми зарубежные производители пичкают Украину. Марина намазывает на золотистые ломтики сливочное масло и отгоняет от стола Катюшу, которая пытается стащить с тарелки вкуснятину. Дочке нельзя есть много мучного, она и так пухленькая, но традиционная утренняя манка давно вызывает у малышки отвращение. Сергей укоризненно качает головой и спрашивает дочку: «А где же наша почта?». Девочка, вспомнив о своей субботней обязанности, комично хлопает себя ладошкой по лбу и восклицает: «Прости, папочка, я совсем забыла». Она берет в прихожей ключ от почтового ящика и спускается на лифте на первый этаж.

Сергей работает редактором отдела «Право» в газете «Наши ведомости» и выписывает не только местную прессу, но и несколько центральных изданий. И хотя Куропяткин знает, о чем пишет его родная газета, во время завтрака первыми читает «Ведомости». Ему нравятся уютные колонки новостей, броские заголовки и запах свежей типографской краски. «Ведомости» отличаются от прочих изданий не только сногсшибательным содержанием, но и современной версткой – интересный материал сразу бросается в глаза, а фотографии не столько иллюстрируют, сколько обогащают и дополняют материал.

Однако суббота не задалась. Марина уже поставила перед ним чашечку кофе и поближе пододвинула тарелку с гренками. Сергей взял в одну руку любимые «Ведомости», а в другую соблазнительно пахнущий ломтик хлеба, когда громко и противно зазвонил телефон. Сергей и сам не смог бы объяснить, почему этот вполне обычный звонок вызвал тревогу.

– Алло, слушаю вас, – Куропяткин все еще надеялся, что его беспокойство совершенно беспочвенно.

– Это Сергей Филимонович? – раздался в трубке враждебный мужской голос, показавшийся Куропяткину знакомым.

– Я вас слушаю, – сухо повторил Сергей.

– Это вас усопший Лепихов беспокоит, – раздраженно рявкнула трубка.

Куропяткин узнал голос начальника уголовного розыска областного управления милиции Андрея Лепихова.

– Это вы, Андрей Виленович?

– А кто же еще? – заорал Лепихов. – Ты что, решил меня похоронить? Не дождешься!

– Я вас не понимаю, Андрей Виленович, – упавшим голосом произнес Куропяткин.

– Он не понимает! – начальник угро, судя по всему, готов был разорвать журналиста на части. – Да ты свою паршивую газетенку хоть иногда читаешь?

– А в чем дело, Андрей Виленович?

В трубке раздались короткие гудки. Куропяткин осторожно развернул газету и стал медленно, по буквам, читать свою статью. Когда дошел до строчки «на могиле покойного начальника угро области Андрея Лепихова», не поверил глазам. Неужели он действительно так лопухнулся? Куда смотрели литературный редактор и дежурный по номеру?

– Что случилось? – встревожилась Марина.

Куропяткин положил перед супругой газету, ткнул пальцем в нужное место. Марина пробежала текст и непонимающе уставилась на Куропяткина.

– Я не мог такую чушь написать! – взорвался Сергей. – Сейчас же поеду в редакцию и найду авторский вариант.