С врагом можно бороться двумя способами:
во-первых, законами,
во-вторых, силой.
Никколо Макиавелли. «Государь».
Но если нужно, как булатный меч,
Язык мой может жизнь врага пресечь.
Саади, персидский поэт.
Часть 1
Глава 1
Бог Син, чей сверкающий диск уже начал свой путь к горизонту, готовился уступить место богу Шамашу, который ярким светом будет заливать землю весь день. «Жаль, что считающий себя всемогущим заносчивый Шамаш не увидел ту жертву, что я получил сегодня от верной моей почитательницы. Никакой жрец не сможет подчинить себе огонь, никакая жрица не сможет выразить те чувства, ту боль, то торжество победы, которые вырвались из потаенных уголков прекрасной души и заставили неведомую птицу принести их мне, непревзойденному богу Сину» – злорадство так и витало в ночном воздухе. Вечная погоня дня за ночью не прерывалась ни на минуту, каждый из богов хотел похвастаться перед соперником теми чудесами, что удалось разглядеть им среди копошащихся под их взором людишек. Иногда, крайне редко, удивительное и невероятное в поднебесном мире случалось, и тогда увидевший их бог ликовал, что именно ему посчастливилось узреть нечто необычное.
Но трем измученным житейскими невзгодами существам было не до обсуждения случившегося. При слабеющем свете луны и неверных отблесках костра двое мужчин разделывали ягненка, пытаясь не показывать слабость. Непривычному делу помогали опыт и сноровка Гиваргиса и уже достаточно окрепшие руки Чензиры. Он то стоял, опершись на посох, и помогал одной рукой, то, едва удерживаясь на здоровой ноге и стараясь не потерять равновесие, орудовал обоими. Им никак не хотелось показать слабость перед Лией, совсем недавно продемонстрировавшей чудо общения с богами. После всего увиденного эта совсем обычная, простая в обращении девушка превратилась в признанного вожака их маленькой команды.
Пока напарники были заняты своими делами, Лия-Адат наведалась в хижину, благо лунный свет еще позволял навести там относительный порядок. Больше всего ее беспокоили последыши, которых более сильные братья оттесняли от материнских сосков. Ворчливо приговаривая и не обращая внимания на ласковые толчки Гилы, устроила светлых с черными мордочками малышей на лучших местах и убедилась, что те жадно присосались к кормилице. Поправила потрепанные циновки, поласкала собаку, и уже было собиралась выходить, но вдруг потянуло назад. Присела, прижалась к большой собачьей голове и вдруг почувствовала, что по щекам потекли слезы, а во рту появился солоноватый вкус.
– Тарбит, это ты плачешь или я? Наверное я, ведь богини не плачут.
– Я плачу, подруга, нервы не выдержали. Побудь здесь, не выходи, пока не упокоюсь. Мужчинам совсем ни к чему видеть наши слезы. Еще не хватало, чтобы они бросились утешать Лию. И успокой собаку, все лицо уже облизала. Чувствует, животина, что не только щенкам требуется ее ласка.
– Открою тебе секрет, мы обе сейчас расплакались. Интересно, ты каким глазом сейчас плачешь, правым или левым?
– Адат, милая, ты научилась шутить? Это просто от радости, что получилось задуманное, что не напрасно затеяли представление, что поверили страшные и надутые мужчины в чудеса, что мы сделали пол шажочка к задуманному, что… Да много чего, всякого разного. Слезы высохли, улыбка появилась, будем двигаться дальше. Теперь выбираться из неприятностей и плакать будут наши враги, а мы радоваться жизни и добиваться своего. Надеюсь, ты уже забыла об этих глупостях с домами утех и корчмарями?
– Это не глупости, к сожалению. И радоваться рано. Со дня на день нас ожидает испытание рекой, но после того, чему я была свидетельницей и невольной участницей, оно мне уже не кажется непреодолимым.
– Не горюй, подруга. Воспринимай предстоящее приключение не как очередной экзамен, а как задачу по добыванию денег. Ведь сразиться нам предстоит с не бедным человеком. Если он совсем слабоумный и полезет обижать несчастную девушку, нас, то есть, то обобрать его будет совсем не зазорно. Недаром говорят: «предупрежден – значит вооружен». Все! Успокой собаку, и пора уходить. Как бы кавалеры не заволновались.
Лия-Адат выбралась на воздух, практически наощупь добралась до своего места у костра. Устроившись поудобнее и приладив на глаза лечебный компресс, нельзя забывать о себе любимой, затихла, ожидая новых друзей.
«Адат, о чем же им можно рассказывать? Без объяснений не обойдется. Совсем не обязательно плести всякую околесицу, можно просто о некоторых деталях умолчать, – Тарбит перебирала в уме события последних дней. – О встрече с отцом совсем коротко. Разобрались и ладно. Богиня помогла. Они помешаны на богах, причем каждый на своих. Даже простая клятва с упоминанием имени божества может служить доказательством невиновности, и при этом никакие доводы «против» во внимание не берутся. Значит, все непонятные моменты, списываем на них, почитаемых и всесильных. Их много, они сильные, выдержат. Ты слишком не вздыхай, я все возьму на себя. Мне, посланнице богини, многое разрешено. Забирайся в извилину, я с ними поговорю».
Скоро к ней присоединились уставшие мужчины, и три затерявшихся в ночи пылинки мироздания устроились у затухающего костра. Ночь уже готовилась уступить место новому дню, утренние сумерки накрыли все пространство. Небольшое пятно света не могло осветить собеседников, и темнота все еще скрывала выражения лиц и мимику слушателей. Никто не хотел начинать разговор. Слишком много было неясного и загадочного, слишком много вопросов рождалось в головах умудренных опытом мужчин.
Не дожидаясь вопросов, Лия начала свой рассказ. Короткое повествование о прожитых в одиночестве днях и встрече с отцом много времени не заняли. Об остальном она предпочла умолчать, но вопросы у мужчин может быть и возникли, но заданы не были. Пораженные увиденным разговором с богами, они еще не до конца осознали с кем же на самом деле их свела судьба. Какие еще испытания предстоит им пройти с той, кого они признали главой и кому обязались следовать.
Лия поерзала, устраиваясь поудобнее, позаботилась о том, чтобы листочки очанки на глазах, прижатые влажной тряпицей, не свалились. Ощущая сквозь закрытые глаза уходящую темноту ночи и проваливаясь в забытье, девушка подумала о друзьях: «Две головы, три ноги и три руки… Хорошее начало для загадки, только нет сил придумывать. Вот отлежусь в сторонке, напряжение уйдет, может и получится».
Казалось прошло совсем немного времени когда Лия-Тарбит очнулась от забытья, почувствовав тепло плаща, которым ее неловко укутывала грубая, но заботливая рука.
– Спасибо, Гиваргис, я долго спала? – пробормотала Тарбит, которая сейчас была ведущей в их тандеме, – хорошо-то как! Как будто я маленькая девочка, а мама пришла проверить, все ли у меня в порядке.
– Поспи еще, девочка. Еще только рассветает, и Шамаш не выглянул из-за горизонта, – послышалось смущенное ворчание, – никак не могу привыкнуть к тому, что девочка выросла, и ее заметили боги. Надеюсь, простишь старому знакомому его фамильярность. Отдыхай, а мы рядом с тобой посидим у огонька.
– Не говори так, Гиваргис. Не хватало еще, чтобы ты обращался ко мне, как к посторонней. Спасибо, еще раз. Сразу стало уютнее, спокойнее как-то. Я поделилась с вами прошлым, – продолжила Лия-Тарбит, – но сейчас мне может предстоять новое испытание, вы ведь еще не знаете о происшествии по дороге сюда. Я столкнулась с хамом и грубияном Джерабом, сынком корчмаря. Мы столкнулись, и он убежал с болью в руке. То, что удалось от него избавиться, это радует. Но боюсь, история только начинается. Негоже хозяину в страхе убегать от полуслепой девчонки, другое дело спасаться от ведьмы. Придется нам еще немного потрудиться.
Я рассчитывала провести здесь, в нашем убежище, некоторое время, чтобы Чензира немного подлечил ногу, а Гила окрепла. Для того и взяла с собой много еды, да и жертвенный козленок помог бы нам продержаться некоторое время. Но, к большому сожалению, обстоятельства могут сложиться иначе.
Гиваргис, скорее всего, некоторое время я не смогу заботиться о наших друзьях. Можно было бы, конечно, обратиться к отцу, но мне ужасно не хочется делать друзей по несчастью зависимыми от прихотей человека, которого я часто видела властным и грубым. Может быть у тебя есть на примете место, куда мы бы могли переправить Чензиру с собакой, чтобы быть спокойными за них? Я не сомневаюсь в твоей готовности помочь, но даже не представляю, сможешь ли ты сделать это.
Стыдно признаться, но я совершенно не знаю, где и как ты живешь. Приходя к колодцу, замерев от интереса и восхищения, я слушала твои рассказы о подвигах и путешествиях. Не будь их, вряд ли девушка-тихоня, осмелилась бы выступить против правил. Но сейчас есть что есть, и положение достаточно сложное. Безвыходных ситуаций не бывает, сам учил – «надежда умирает последней», а мы собираемся жить долго и счастливо. Сможешь помочь?
– Даже сейчас, Лия, я не знаю, как же следует к тебе правильно обращаться, – Гиваргис поправил в очаге кусок жарившейся баранины, – после того, что ты продемонстрировала сегодня, мои похождения выглядят мальчишескими забавами. Но сейчас не об этом. Должен тебе сказать, что я считаюсь достаточно обеспеченным человеком, хотя мое богатство, если то, чем я владею можно так называть, доставляет мне больше забот, чем радости. Это как большой мешок без веревки – нести неудобно, а бросить жалко. Все мое богатство связано с покалеченной рукой.
По воле судьбы я служил в пехоте митаннийцев. Мы двигались на юг и однажды сошлись в кровавом бою с вавилонянами. Сначала мы дрались всем нашим отрядом против пехоты и колесниц южан. Их колесницы, громоздкие и неповоротливые, представляли собой большие телеги со стенками из сплетенных прутьев, обтянутых кожей. Они были запряжены ослами, бока которых тоже были прикрыты кусками кожи. На телегах, защищенные со всех сторон, стояли лучники и осыпали нас стрелами так обильно, что мы даже не помышляли о наступлении и были вынуждены защищаться. Все сгрудились в тесную группу и прикрылись щитами, ожидая прекращения обстрела.
Он и закончился, но не потому, что у врага иссякли стрелы. На нас двинулась пехота вавилонян, и лучники боялись попасть в своих. Когда мы сошлись, началась жестокая рубка. Скоро бой разбился на отдельные схватки, и тут во фланг вражескому отряду вырвались колесницы митаннийцев. Запряженные конями, они носились по полю боя, а лучники с близкого расстояния без промаха поражали врагов. Перевес сразу перешел на нашу сторону, мы воодушевились и тоже пошли в атаку.
Одна из колесниц проносилась рядом с местом, где я с товарищами сошелся против группы бородатых крепких вавилонян. Лучник на колеснице всадил стрелу в одного, но колесо его колесницы застряло между камней, и вражеские пехотинцы рванулись к легкой добыче. На свою беду, или, возможно, такова была воля богов, так или иначе я оказался на их пути.
Отступать и уворачиваться от схватки с двумя бойцами не было возможности, я приготовился подороже продать жизнь и дать возможность колеснице уйти из-под удара. От первого же прикосновения тяжелого меча мой щит, уже потрепанный в схватке, развалился, но я умудрился вогнать короткое копье прямо в брюхо нападавшего. Второй противник не стал дожидаться, пока я развернусь к нему, и нанес удар, след от которого виден на моем лице. Слава богам, он не задел глаз, но кровь хлынула потоком. Когда я попытался защититься левой рукой с остатками щита, он новым ударом сделал меня одноруким. И все же эта обтянутая лохмотьями кожи разбитая плетеная корзинка, которая раньше называлась щитом, отвела удар в сторону, но я все же успел проткнуть его бороду своим мечом.
За эти мгновения колесница сумела освободиться от каменного захвата, и кавалерист помчался прочь, крикнув в мою сторону: «Тебя обязательно найдут, солдат». В шуме боя я едва слышал и понимал его. Покачавшись на месте, я упал без сознания и провалялся в компании с двумя поверженными врагами до вечера, пока меня не подобрали уцелевшие бойцы, собиравшие трофеи и раненых. Иногда я думаю, что все случившееся тогда произошло не случайно, что великая Иштар, отняла у меня руку, но сохранила жизнь и позволила проявить себя перед вельможей на колеснице для чего-то мне неведомого.
Каково же было мое удивление, когда всадник все-таки нашел меня в команде выздоравливающих. Вынужденный покинуть привычную армейскую жизнь, я раздумывал, как прожить на мизерную пенсию и возле какого храма просить милостыню.
Сам я не встречался со знатным господином, никем другим он и не мог быть. К управлению колесницами никогда не допускаются простолюдины, только приближенные к царскому двору могут заниматься разведением, тренировкой и использованием лошадей. Слуги этого вельможи нашли меня, наградили малой толикой денег и сообщили, что мое имя внесено в список тех, кто за верную службу царю получит земельный надел в вечное владение.
Я его и получил, но не имею права продать этот участок или подарить кому-либо, лишь передать по наследству. Зато могу использовать его по своему усмотрению – растить зерно, чем занимаются здесь все крестьяне, разбить огород и выращивать на нем овощи, посадить сад, устраивать пастбище – все, используемое в крестьянском хозяйстве и приносящее доход, главное, чтобы платил причитающиеся за имущество деньги. Но земля на участке истощена и не дает урожаев, а средств, чтобы затеять нечто, что могло бы обеспечить существование, у меня нет. Кусок земли, отмеренный мне, это никому не нужный выгон, через часть которого к тому же проходит вади, высохшее русло реки. Несмотря на его никчемность, он все же числится на табличках царских служащих, как земля, за владение которой нужно взимать налог. Платить его я не в силах, но нанять рабочих или самому работать на нем не могу.
У меня были мысли бросить все и уйти в город, тогда через год отсутствия хозяина земля вновь перешла бы в собственность государства. Удерживает от этого решения лишь чувство благодарности к неизвестному вельможе, чьими стараниями я оказался землевладельцем, и страх оказаться нищим попрошайкой на ступенях храма. Пока удается держаться.
Одна часть участка используется как выпас. Я сдал его общине за сумму, покрывающую плату, которую я должен платить в казну. Она невелика, так как налог уменьшен из-за моей инвалидности и непригодности участка к полноценному использованию. Кроме того, руководители общины дали мне работу, присматривать за колодцем. Если прибавить к этому пенсию за ранение, то я могу считать себя обеспеченным человеком.
Больше всего меня радует та лачуга, что осталась после разорившегося предыдущего хозяина участка. В ней есть очаг, кое-какая мебель. Сами понимаете, там жила небольшая семья, которая арендовала у государства этот участок. За недоимки крестьянин был вынужден покинуть его и устраиваться в городе. Его судьба мне неведома, да я, признаться, и не очень ею интересовался. Я буду только рад, если кто-нибудь согласится разделить со мной тоскливое одиночество. Мы все сможем прекрасно устроиться.
– Гиваргис, я знала, что ты мужественный и не поддающийся невзгодам человек, – Лия-Тарбит с Чензиро затаив дыхание слушали повествование бойца, – но даже не догадывалась, что судьба свела меня с героем, чьему отважному и доброму сердцу можно позавидовать.
Друг мой, нужно завтра же, точнее уже сегодня, забрать отсюда наших друзей. Сможешь ли ты достать осла или верблюда, чтобы перевезти Чензиру и щенков Гилы, сами они точно не доберутся.
– Я попробую договориться с одним из караванщиков, чтобы он помог мне. Но, сама понимаешь, это зависит от самих купцов, может статься, что подобная услуга нарушит их планы. Конечно, мы хорошо знакомы, но…
– Если ты не найдешь способа забрать их, – Лия, подумав немного, продолжила, – обратись за помощью к Адине, моей матери. Попроси ее, чтобы она отправила сюда Зилпу, ту девчонку, что вчера сопровождала меня, и ослика. Будет лучше, если отец не узнает о твоем визите. Днем он обычно работает на участке, так что дома будет только Адина со служанками. Уже совсем светает, Гиваргис. Скоро придется отправляться к колодцу, а ты ведь совсем не спал. Извини, что пришлось лишить тебя отдыха.
– Все в порядке, Лия. С твоего разрешения, я прихвачу что-нибудь на завтрак и отправлюсь искать способ побыстрее переехать отсюда.
Светало. Гиваргис отправился к колодцу, надеясь на успех в переговорах с караванщиками. Очертания предметов проступали все четче, звуки просыпающей жизни все яснее доносились из-за стен загона. Лия и Чензира, оставшись вдвоем, молчали. Усталость прошедшей ночи отбивала всякую охоту двигаться и разговаривать.
Глава 2
Солнце поднималось все выше, а оставшиеся в загоне измученные долгой ночью Лия и Чензира застыли в неподвижности. Просто не было сил подняться и заняться хоть чем-либо. Так хорошо было просто бездельничать на прохладном ветерке под ласковыми лучами утреннего солнышка, пока они не превратились в палящие стрелы, терзающие тела и заставляющие искать спасительную тень.
Первой очнулась от этого сна наяву Лия-Тарбит, со вздохом поднявшаяся на ноги. Молодому мужчине невольно пришлось впервые наблюдать не какие-то осмысленные действия человека, а выполнение безо всякого принуждения совершенно бестолковых движений. Наклоны, растяжки, резкие повороты и прыжки заставляли Чензиру широко открытыми глазами наблюдать за невиданным ранее танцем. Если же учесть, что это беспрерывное движение выполнялось в разорванном платье, и обнаженные ноги демонстрировали свою стройность и красоту, то можно было понять ошарашенное состояние молодого человека.
– Чензира, доброе утро, – не прекращая своего феерического танца приветствовала товарища девушка, – что застыл в как статуя? Нравится?
– Это ты так здороваешься с богами? Продолжается ваш вчерашний разговор? – сглотнув слюну, Чензира вопросительно смотрел на ритмически двигающуюся фигуру. – Ночью ты общалась с богом луны, а сейчас обращаешься к богу солнца? Неужели они слышат тебя?
– Ты забыл поздороваться. Так получилось, что за последние дни мы не смогли выбрать время, поговорить и хоть как-то узнать друг друга. Впрочем, мой ночной рассказ о себе, да и повествование Гиваргиса должны были дать тебе какое-то представление о нас. Теперь только ты с Гилой остаетесь загадкою. Как вы жили до нашей встречи, откуда появились – одни вопросы.
– Для меня самая большая загадка – это ты. Моя история не так уж коротка, как может показаться по моему виду. Так что, излагать ее перед обольстительно двигающейся передо мной девушкой, беседующей с богами, я поостерегусь, пожалуй. Подождем более подходящего момента.
– Все верно, все правильно, – запыхавшаяся Лия-Тарбит присела возле египтянина, – сейчас займемся твоей раной. Но сначала попробуем одну задумку. Первым делом обеспечим себя горячей водой. Для этого нам нужны котелок и вода. Тебе не очень мешает моя болтовня, чужестранец? Ну что ты уставился на мои колени? Красивые? Знаю, что красивые. Давно не видел таких? Или вообще никогда? Гляди, даже покраснел. Такое впечатление, что ты совсем одичал за эту пару дней.
Так, болтая ни о чем, Лия устроила у очага кружку с водой и начала разбинтовывать раненую ногу. От ночных нагрузок, все-таки бо́льшую часть ночи Чензира провел на ногах, рана воспалилась и выглядела весьма непривлекательно. Новоявленная санитарка задумчиво смотрела на нее, вспоминая, что можно предпринять, чтобы совсем не потерять ногу. Приняв решение, первым делом очистила длинную рваную рану от остатков подорожника, запекшейся крови и грязи. Приказала больному не дотрагиваться до нее («лучшие лекари – чистота и свежий воздух») и занялась непонятными приготовлениями.
– Где-то должен быть кувшин, с которым я в первый день появления здесь ходила к Гиваргису. Справа? Точно, вижу. Сейчас начнем химичить. Что такое химичить? Ну–у, в данном случае… Претворение в жизнь указаний богини Гулы, слышал о такой? Богиня лекарского искусства. Так вот, химичить – это выполнять ее указания по твоему излечению.
Лия-Тарбит отодвинула от очага кружку с уже горячей водой и начала «химичить» с костром. По окружности костерища расположились крупные уголья и несгоревшие куски дров. Очищенную таким образом древесную золу ссыпала в кувшин, залила ее кипятком из кружки и добавила холодную воду. Круговыми движениями разболтала воду, и дождавшись когда она успокоится, тонкими пальчиками извлекла несгоревшие щепки и всяческий мусор, всплывший на поверхность.
– Адат, не заскучала? Не хочешь размяться немного, – Тарбит решила, что обычная рутинная работа обойдется без нее, – мясо у нас есть, спасибо ягненку и Гиваргису, нужно сварить ячменную кашу и собрать свежие листочки шалфея, подорожника и очанки. Заберешь на себя управление?
– С удовольствием, надоело скрываться без дела и ощущать, что тобой двигают, как куклой. Твоя, как ты ее называешь, гимнастика была великолепна, никогда не думала, что способна на такое. Тело как будто ожило. Ты-то, чем собираешься заняться?
– Посижу в знакомой извилине, прикину как проходить испытание.
Лия вздрогнула, осмотрелась и заметила настороженный взгляд египтянина.
– Что-то не так? – Чензира подозрительно смотрел на девушку. – Ты как будто прислушивалась к чему-то. Ты в порядке? Может помощь нужна?
– Просто задумалась, что делать в первую очередь. А кто помогать собрался? Гила? – пошутила Лия-Адат. – Хотя твоя помощь будет не лишней, пожалуй. Должен
справиться. Налаживай костер, будем варить ячменную кашу. Ты кашу варить умеешь? На три части воды одна часть крупы, знаешь? Справишься?
– Не волнуйся, этим тоже приходилось заниматься. Сделаю, попробуешь – не пожалеешь. Потом возьмешь в слуги, назначишь поваром.
Лия-Адат одобрительно улыбнулась, кивнула, установила кувшин с мутной от золы водой на солнце и вышла из загона. Сбор растений не затянулся, и девушка вернулась, когда каша еще томилась на огне.
«Адат, можно я с ним поговорю? Нужно умыться, все чешется. Я уже просто не могу находиться в этом платье. Обещаю, как только приведем себя в порядок, вернусь на место», – прозвучало в мозгу девушки.
– Чензира, с едой придется подождать. Не возражаешь? Скажи, ты как относишься к женщинам? – застывшая на мгновение Лия-Тарбит очнулась и одобрительно посмотрела на готовящийся завтрак. – Кашу я вижу, на первый взгляд весьма не плоха. А в этой щербатой миске у нас что? Не может быть! Изумительная приправа.
– На какой вопрос отвечать? – Чензира улыбнулся. – Не возражаю, не отношусь, печеные тыква и чеснок, заправленные маслом, солью и перцем.
– К кому не относишься? – не поняла Лия, пробуя приправу.
– К женщинам не отношусь, а это снадобье неплохо бы оставить к мясу.
– Чензи–ира. Я поражена твоим чувством юмора, – девушка даже засмеялась, – но я рада, что наконец-то будет с кем словом переброситься. А проблема вот в чем – я хочу помыться, но мне понадобится помощник. Если не возражаешь, то твоя задача – послужить поливальщиком и снабжать меня чистой водой. Если ты стесняешься смотреть на обнаженную женщину, я могу завязать тебе глаза.
– Не стоит, я вполне сознаю, что ты предназначена не для меня. Можешь быть спокойна, тебе ничто не грозит. Ни дело, ни слово.
Лия-Тарбит начала с того, что снова занялась понятными только ей действиями. Приготовила средство для мытья волос, смешав остатки золы с водой до пастообразной консистенции, повесила на колышек, торчащий из стены, полный бурдюк с водой. Удостоверилась, что, наклоняя его, можно выливать содержимое тонкой струйкой, и с этой конструкцией Чензира легко справится. Взглядом спросила стоявшего опершись на посох парня понятна ли ему роль, которую придется сыграть в предстоящем спектакле.
Кивнула одобрительно и начала раздеваться. С удовлетворением сбросила с плеч разодранное грязное платье, безо всякого смущения предоставив ошарашенному мужчине любоваться прекрасным телом. Словно пытаясь окончательно смутить единственного зрителя, избавилась от остатков нижней рубашки, обнажив прекрасную грудь.
Медленно проводя ладонями по обнаженному телу отметила про себя и высокую крепкую грудь, и плоский живот, и стройный стан с широкими бедрами. «Адат, ну что еще этим мужчинам нужно? Или ты специально все прятала от них?» – обратилась Тарбит к подруге, даже не рассчитывая на ее ответ. Застывший в изумлении Чензира провожал руки девушки восхищенным взглядом.
Лия улыбнулась, подмигнула ему и поторопилась приступить к давно ожидаемому действу. Насмешливо погрозив молодому человеку пальцем, указала ему на бурдюк с водой. Вынырнувший из небытия Чензира потряс головой и прихрамывая направился выполнять свои обязанности помощника.
Намочила волосы и начала втирать в них серую массу золы. Казалось, подобные движения доставляют ей несказанное удовольствие, они продолжались и продолжались. Лия даже что-то мурлыкала по нос, а Чензира с недоумением наблюдал за незнакомой процедурой. Наконец Лия оставила свое занятие и жестом дала знать застывшему юноше, что тому пора приступать к своим обязанностям. Тонкая струйка из бурдюка полилась на подставленную голову, а вниз устремился поток грязи, который все светлел и светлел, пока не превратился в драгоценную чистую воду. Вытирать голову было нечем и, собрав волосы в пучок, Лия продолжила удивлять своего помощника.
Проверив воду в кувшине и убедившись, что «мыльность» ощущается , обмакнула в ее в тряпицу и воспользовалась мокрой тряпкой как губкой. Наконец-то тонкая струя медленно смывала грязь с тела, и Лия с наслаждением ощущала, как вместе с ней уходит усталость и напряжение последних дней.
Последней черточкой преображения стало облачение в чистую одежду. Приведя себя в порядок, Лия наконец-то взглянула на помощника и с истинно женским удовлетворением наблюдала его покрасневшую физиономию и напряженную позу. Девушка лукаво улыбнулась и снова шутливо погрозила пальцем: «Даже не думай!». Распустила и вспушила мокрые волосы под ласковым солнцем и легким ветерком.
«Как тебе процедуры, Адат? В этих условиях, я думаю, мы сделали все, что могли. Ухожу в любимую извилину, спасибо, подруга» – Тарбит умолкла, и Адат заняла ее место.
Девушка подошла к замеревшему напарнику:
– Спасибо за помощь, Чензира. Смотри, вода вытекает из бурдюка, оставь его, – Лия-Адат остановила помощника и помогла ему добраться до очага, – давай теперь займемся твоей ногой, хватит ей проветриваться.
– Я думаю, что мне стоит подобно Гиваргису почтительно спросить у беседующей с богами, как же обращаться к тебе? – Чензира все еще прятал глаза. – После всего увиденного я не уверен, что смогу смотреть на тебя, как на обычную девушку. Я могу быть лишь твоим слугой, госпожа.
– Поздно, Чензира, – разговаривая, Лия продолжала обмывать ногу раненного мыльным раствором, смывая остатки грязи, – поздно. Мы уже условились о дружбе. Подружкой зваться я не хочу, я достаточно уверена в себе, чтобы не отзываться на оклик: «Эй ты…», госпожой тебе я не являюсь, так что придется ограничиться именем. Или тебя это не устраивает?
– Что ты, Лия, что ты, – заторопился устраивающийся поудобнее больной, – твое позволение великая честь для меня. Но если я буду иногда употреблять выражение «молодая хозяйка», ты не очень рассердишься?
– Очень, оставь эти славословия. Дай-ка я нанесу на кожу вокруг раны мазь. Есть заячий жир, что я отложила до лучших времен. Вот они и пришли, времена-то эти, когда свежий шалфей появился. Ничего сложного. Главное, чтобы комочков поменьше было. Сейчас лечебное снадобье из них приготовим, – приговаривала лекарка, ловко занимаясь своей работой, – мне подруга подсказала. ты ее не знаешь, да и вряд-ли познакомишься, хотя… О чем это я заболталась? Пустое! Та-а-ак, аккуратненько обмажем рану, будет немного больно, потерпи. Шрам, наверное, большой останется, но лишь бы ходить смог. Ты там богов своих попроси. В Египте-то боги не наши, другие? Знаешь, проси сразу у всех! Глядишь, и помогут, но лучше обратись к Гуле. Это наша богиня врачевания. Слушай! А если Гила, собака наша, действительно ею послана? Может, дать ей полизать твою рану? Нет, не стоит. Лучше я тоже помолюсь, попрошу богиню. Взгляни, что-то у нас получилось. Теперь традиционный уже знакомый подорожник и бинты. Фу-у-у, все! Сейчас позавтракаем и отдыхать.