Под фильтрами
- -
- 100%
- +
– Что?
– Четырнадцать тысяч долга. И еще пять сверху. Твоей матери не придется выписываться завтра. Ей назначат новую терапию. Калеб смотрит на меня. В его глазах рушится мир. Гнев сменяется ужасом, а ужас – пониманием того, что ловушка захлопнулась.
– Зачем? – хрипит он. – Я не просил. Я верну…
– Ты не вернешь, – перебиваю я, вставая и подходя к нему. – У тебя нет таких денег. И не будет, если ты уйдешь. Я останавливаюсь в шаге от него. – Считай это авансом. Инвестицией в твой талант. Ты мне нужен, Калеб. Твой глаз. Твое видение. Твоя правда.
– Ты купила меня, – шепчет он. Это не вопрос. – Я дала тебе свободу, – поправляю я. – Свободу не думать о деньгах. Свободу творить. Теперь ты можешь сосредоточиться на работе. На нашей работе. Я касаюсь его плеча. Он вздрагивает, но не отстраняется.
– Твоя мама будет жить в комфорте, пока ты делаешь меня красивой. Честная сделка, разве нет?
Он молчит. Он смотрит на меня с ненавистью, но я вижу, как в глубине этой ненависти рождается облегчение. Ему больше не нужно бояться звонков из клиники. Я забрала его страх. И взамен забрала его душу.
– Завтра в девять, – говорю я. – Не опаздывай.
Он кивает. Едва заметно. Ломано.
– В девять.
Он уходит. Дверь закрывается тихо. Не хлопает. Я возвращаюсь на диван.
Мне хорошо.
Люди говорят, что любовь нельзя купить. Дилетанты.
Преданность покупается легко. Нужно просто найти правильную цену.
Возраст 11 лет
Семья Томпсонов жила в «идеальном» пригороде Сан-Диего. Белый забор, стриженый газон, золотистый ретривер по кличке Бадди. Снаружи – реклама хлопьев для завтрака. Внутри – концлагерь с улыбками.
Мистер Томпсон был "слишком тактильным". Он любил сажать меня на колени и гладить по волосам, пока его рука спускалась слишком низко. Миссис Томпсон пила «Шардоне» с утра до вечера и делала вид, что ничего не замечает.
Но главной проблемой был их сын. Дерек. Четырнадцать лет. Прыщи, лишний вес и садистские наклонности, которые он тренировал на кошках.
В тот вторник Дерек загнал Мию в угол на заднем дворе. Ей было восемь. Она держала в руках котенка, которого нашла на улице.
– Отдай, – сказал Дерек, поигрывая перочинным ножом. – Я хочу посмотреть, что у него внутри.
Мия плакала. Я наблюдала из окна кухни.
Я могла бы выйти. Могла бы позвать миссис Томпсон, хотя это было бы бесполезно. Могла бы ударить Дерека, пусть он в два раза тяжелее меня. Я провела быстрый анализ. Прямая конфронтация приведет к моему поражению. Нужен асимметричный ответ.
Я знала про Дерека одну вещь, которую игнорировали даже его родители. У него была тяжелая форма аллергии на пчелиный яд. Однажды его ужалила оса, и его лицо раздуло так, что глаза превратились в щелки. Миссис Томпсон тогда носилась с ЭпиПеном , визжа от ужаса.
С тех пор ЭпиПен всегда лежал на полке в кухне. В желтом пенале. «На всякий случай».
Я отошла от окна. Вышла в сад через боковую дверь. Дерек уже вырывал котенка у Мии. Он смеялся. Ему нравился звук её плача. Я подошла к клумбе с розами. Там всегда гудели пчелы. Я не боялась боли. Боль – это просто сигнал. Я поймала одну пчелу в пустой спичечный коробок. Она яростно жужжала. Потом вторую. Я действовала спокойно. Мой пульс был 65 ударов в минуту.
Я подошла к Дереку со спины.
– Эй, – сказала я. Он обернулся, держа котенка за шкирку.
– Чего тебе, уродка?
– У тебя что-то на шее, – сказала я и, прежде чем он успел среагировать, вытряхнула коробок ему за шиворот. И прижала ладонью ткань футболки к его коже.
Я почувствовала жужжание под пальцами.
А потом Дерек взвыл. Он закрутился, сдирая с себя футболку. Котенок вырвался и убежал. Мия бросилась к дому.
– Сука! – орал Дерек, хлопая себя по шее.
– Они меня ужалили! Его лицо начало краснеть мгновенно. Губы распухали на глазах. Дыхание стало свистящим.
– Мама! – захрипел он, падая на колени. – Мама… шприц…
Я стояла и смотрела. Миссис Томпсон спала в гостиной под телевизор. Она не слышала. Дерек пополз к двери. Его горло сжималось. Анафилактический шок. Эффективно. Я обогнала его. Зашла в кухню. Достала желтый пенал с полки. Вернулась к двери. Дерек лежал на траве, хватая ртом воздух. Его лицо стало багрово-синим. Глаза выпучены. Он увидел меня. Увидел шприц в моей руке. Он протянул руку.
– Дай… – просипел он.
Я присела рядом с ним на корточки. На улице светило солнце. Где-то работала газонокосилка. Мир был таким ярким, таким живым. Я покрутила шприц в руках.
– Знаешь, Дерек, – сказала я тихо, глядя в его умирающие глаза. – Ты – ошибка. Ты занимаешь место. Ты тратишь воздух. Ты мучаешь тех, кто слабее.
Он хрипел, скребя пальцами по земле. Жизнь уходила из него, как вода в слив.
– Я могла бы тебя спасти, – продолжила я, рассматривая иглу. – Но зачем? Если ты выживешь, ты продолжишь быть собой. А если ты умрешь… Мистер Томпсон будет так раздавлен горем, что перестанет трогать меня. Миссис Томпсон напьется до смерти. А нас переведут в другую семью.
Я улыбнулась.
– Это простая математика, Дерек. Твоя смерть выгодна всем. Даже тебе. Ты больше не будешь жирным садистом. Ты будешь «бедным ангелом, который ушел слишком рано».
Он попытался схватить меня за ногу. Я легко отстранилась. Я сидела и смотрела, как он синеет. Я ждала, пока последний хрип не затихнет в его горле. Это длилось три минуты. За эти три минуты я не почувствовала ничего. Ни страха. Ни вины. Ни торжества. Только… чистоту. Как будто я вытерла грязное пятно со стола.
Когда он затих, я открыла шприц. И с силой воткнула его в свое бедро. Прямо через джинсы. Адреналин ударил в кровь горячей волной. Сердце заколотилось как бешеное. Зрачки расширились. Меня затрясло. Теперь я была готова. Я вбежала в дом, опрокидывая стулья.
– Миссис Томпсон! – закричала я, и в моем голосе был идеальный, неподдельный ужас, спасибо адреналину.
– Помогите! Дерек! Пчелы! Я пыталась добежать, но я не успела! Я упала на пол, рыдая и трясясь от химической реакции в крови.
Полиция назвала меня героиней. Они сказали, что я была в таком шоке, что вколола лекарство себе, пытаясь спасти брата.
«Трагическая ошибка на фоне стресса». Миссис Томпсон рыдала у меня на плече, благодаря за то, что я была с ним до конца. Я гладила её по голове и смотрела поверх её плеча на пустую кухню. Я поняла главное: Вина – это социальный конструкт для контроля масс.
У меня иммунитет.
Я – хирург, вырезающий опухоли.
А хирурги не плачут над биомассой.
ГЛАВА 5.1
Три недели спустя
Мы в монтажной.
Но не у меня дома. Мы в студии Калеба. Это подвал в Эхо-парке. Здесь пахнет сыростью, проявителем для пленки и дешевым кофе. Сюда не проникает солнечный свет. Это его пещера. Его храм. На стенах – сотни фотографий. Черно-белых. Размытых. Мертвая птица на асфальте. Старик, спящий в луже мочи. Крупный план женского глаза, в котором лопнули капилляры.
Он окружил себя уродством мира, называя это правдой.
Я сижу на единственном стуле, стараясь не касаться спинкой стены (пыль). Калеб стоит у стола с лайтбоксом. Он просматривает негативы нашей вчерашней съемки.
– Это дерьмо, – говорит он, швыряя пленку на стол.
– Бренд доволен, – пожимаю плечами я. – Они уже перевели деньги.
– Ты мертвая в кадре. Ты улыбаешься, но глаза как у рыбы на льду. Это не искусство, Сиенна. Это коммерция.
– Я и есть коммерция, Калеб. Я продукт. Он поворачивается ко мне. В его глазах – усталость и раздражение. Он ненавидит то, что мы делаем. Он ненавидит меня за то, что я заставляю его снимать фейк. Он готов уйти. Я чувствую это. Ему скучно. Ему противно. Мне нужно дать ему смысл.
– Покажи мне ту папку, – говорю я.
– Какую?
– Ту, что ты закрыл, когда я вошла. "Архив Б". Калеб напрягается. Он встает перед монитором, закрывая его собой.
– Это личное.
– Ты снимаешь мою жизнь 24/7. У нас нет личного. Покажи.
Он колеблется. Потом отходит.
– Смотри. Если тебе так интересно копаться в грязи.
Он кликает мышкой. На экране – видео. Не постановочное. Скрытая камера. Это закулисье благотворительного вечера "Спасите Детей", который прошел неделю назад.
В кадре – организатор вечера, мистер Грейвс. Священная корова Голливуда. Меценат. Филантроп. Он стоит в коридоре с официанткой. Девочке лет восемнадцать. Она плачет. У неё на блузке пятно. Грейвс не кричит. Он говорит тихо. Камера Калеба пишет звук идеально.
– …ты бесполезная, тупая дрянь. Ты знаешь, сколько стоит этот пиджак? Ты отработаешь его. Прямо сейчас. Встань на колени. Девочка трясется.
– Мистер Грейвс, пожалуйста…
– На колени, я сказал. Или завтра твоего отца депортируют. У меня есть связи в миграционной службе. Ты же не хочешь, чтобы папа уехал в Мексику в багажнике? Девочка медленно опускается на колени. Видео обрывается.
В комнате тишина. Слышно только, как гудит процессор. Я смотрю на Калеба. Он не смотрит на меня. Он смотрит на черный экран. Его кулаки сжаты так, что костяшки побелели.
– Ты снял это, – говорю я тихо.
– Я проверял настройки звука. Случайно.
– И что ты сделал?
– Что? – он резко поворачивается.
– Ты вмешался? Ты помог ей? Ты ударил его?
Калеб молчит. Желваки играют на скулах.
– Нет, – выплевывает он. – Я не вмешался. Там была охрана. Меня бы выкинули и отобрали камеру. Я… я сохранил запись.
– Зачем?
– Чтобы помнить. Чтобы знать, какие они на самом деле.
Я встаю. Подхожу к нему. Вхожу в его личное пространство. Здесь пахнет его бессилием.
– Ты вуайерист, Калеб, – шепчу я. – Ты коллекционируешь чужую боль, как марки. Ты смотришь на эту девочку, тебе её жаль, но ты ничего не делаешь. Ты просто кладешь этот файл в папку "Архив Б" и чувствуешь себя морально выше Грейвса, потому что ты знаешь правду. Но ты ничем не лучше его. Ты позволил этому случиться. Ты соучастник.
Калеб хватает меня за руку. Больно. В его глазах вспыхивает ярость.
– Не смей. Ты – королева лицемерия. Ты улыбалась Грейвсу через час после этого. Ты жала ему руку. Ты брала у него чек!
– Да, – киваю я. – Я брала чек. Потому что чек – это ресурс. Я вырываю руку.
– Ты ненавидишь их, Калеб. Всех этих Грейвсов, Белл, продюсеров. Ты видишь их гниль через свой объектив. Но ты просто смотришь. А я…
Я подхожу к компьютеру. Беру мышь.
– Что ты делаешь? – настораживается он.
– У Грейвса есть жена. Очень набожная католичка. И у него есть совет директоров, который боится скандалов #MeToo как огня. Я открываю почтовую программу.
– Сиенна, нет. Это шантаж.
– Нет. Шантаж – это когда просят деньги. А это… – я прикрепляю файл. – Это санитарная обработка. Я ввожу адреса. Я знаю их наизусть. Это моя работа – знать уязвимости хищников.
– Ты не сделаешь этого, – говорит Калеб. Но он не подходит. Он не отбирает мышь. Он стоит и смотрит.
– Почему? Потому что это "неэтично"? – я усмехаюсь. – А заставлять девочку сосать член под угрозой депортации отца – это этично? Калеб, очнись. Мир делится на волков и овец. Ты думал, что ты пастух? Нет. Ты просто овца с камерой. Но у тебя есть шанс отрастить зубы.
Я поворачиваюсь к нему. Мой палец зависает над кнопкой "Отправить".
– Ты хочешь, чтобы Грейвс заплатил? По-настоящему? Не в твоем воображении, а в реальности?
Калеб смотрит на экран. На стоп-кадр, где Грейвс держит девочку за волосы. Я вижу борьбу в его глазах. Его мораль ("вмешиваться нельзя, я наблюдатель") борется с его ненавистью ("они должны сдохнуть"). Ненависть побеждает. Она всегда побеждает, если дать ей правильное русло.
– Отправь, – хрипит он.
– Я не слышу.
Он поднимает на меня глаза. В них больше нет скуки. В них – темный, жадный голод.
– Нажми эту чертову кнопку, Сиенна. Уничтожь его.
Я нажимаю. Звук уходящего письма – "свист".
– Готово, – говорю я буднично. – К утру его карьера будет закончена. Жена подаст на развод. Фонд его уволит. Он труп. Я беру свою сумку. – И знаешь, кто его убил? Не я. Я просто нажала кнопку. Убил его ты. Твоя камера. Твой ракурс. Твой файл. Ты только что понял, Калеб, что камера – это не зеркало. Это винтовка.
Я смотрю как он стоит, уставившись в монитор. Он не выглядит испуганным. Он выглядит… вдохновленным. Впервые за все время он не просто зафиксировал грязь. Он её вычистил. И это чувство власти – оно пьянит сильнее, чем искусство.
– Завтра у нас съемка, – говорю я. – И у меня есть идея насчет Беллы. Она тоже любит прятать скелеты.
– У Беллы плохая цифровая гигиена. Я заметил это, когда она вводила пароль на вечеринке.
Я улыбаюсь. Процесс пошел.
– Я сделаю кофе, ты будешь? – спрашивает он, проходя мимо меня на кухню, я молча киваю, осматривая его студию.
В его «пещере» гудит не только кондиционер.
Гудит серверная стойка в углу.
Я раньше не обращала на неё внимания – думала, это для рендеринга видео. Я подхожу ближе. Это не просто хранилище для исходников. Здесь три блока, мигающих красными диодами. Кабели уходят в стену, минуя стандартный роутер.
На мониторе, который он не успел погасить, открыт не Adobe Premiere. Там терминал. Строки текста бегут вниз водопадом.
– Ты майнишь крипту? – спрашиваю я, не оборачиваясь. Калеб ставит кружки на стол.
– Я собираю метаданные.
– Для свадебных видео? – я поворачиваюсь, приподняв бровь. – Ты сказал, что ты художник, Калеб. А это выглядит как оборудование для даркнета.
Он подходит, оттесняет меня от клавиатуры. Но не закрывает окно.
– Чтобы снять правду, Сиенна, нужно знать, где она лежит. Люди думают, что их жизнь – это то, что они показывают. Но настоящая жизнь – это логи, история браузера, удаленные чаты и геотеги.
Он нажимает пару клавиш. На экране открывается карта Лос-Анджелеса. Она усеяна точками.
– Что это?
– Незащищенные IP8-камеры. Видеоняни, камеры в "умных" кормушках для собак, домашнее наблюдение. Люди ставят заводские пароли: "admin", "1234", "password". Они ленивы.
Он кликает на случайную точку в Беверли-Хиллз. Открывается окошко. Прямой эфир. Спальня. Женщина в нижнем белье ходит по комнате с телефоном.
– Ты шпионишь за людьми? – в моем голосе нет осуждения, только расчет.
– Я наблюдаю за фауной, – поправляет он. – Я начал это делать три года назад, когда работал модератором контента в одной крупной соцсети.
– Ты работал модератором?
– Да. "Чистильщиком". Я удалял детское порно, расчлененку, казни картелей. Ты видишь бездну каждый день по восемь часов. И ты учишься понимать, как эта бездна работает. Он закрывает окно с камерой. Поворачивается ко мне.
– Там нас учили OSINT7 – поиску по открытым источникам. Как найти человека по отражению в зрачке. Как вычислить адрес по шуму электрической сети на фоне аудиозаписи. Я ушел оттуда, потому что начал сходить с ума. Но навыки остались. Он берет со стола жесткий диск.
– Видео – это просто цифровой поток. Кодек. Контейнер. Если ты умеешь разбирать видеофайл на байты, ты умеешь разбирать и защиту облачного хранилища. Это не магия, Сиенна. Это просто терпение и знание человеческой психологии.
– Например? – испытываю я его.
– Например, люди используют одни и те же пароли для всего. Имя питомца плюс год рождения. Или дату свадьбы, которую они постят в Verastage. Я не взламываю Пентагон. Я просто подбираю ключи, которые люди сами оставляют под ковриком.
Я смотрю на него по-новому. Передо мной не просто депрессивный оператор. Передо мной бывший "цифровой мусорщик", который прошел через ад контент-модерации и научился видеть цифровую изнанку мира. Это объясняет всё. Его цинизм. Его "мертвые" глаза. И его умение находить грязь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.