Хлопцы

Мы увидели её у магазина.

Короткие шорты, майка, хвост, наушники в ушах, взгляд поверх всех.

– Всё, – сказал Егор, – я женился.

– Опять? – спросил Илья.

– На этот раз серьёзно, – сказал Егор. – Вы видели, как она на меня посмотрела?

– Она смотрела сквозь тебя, – уточнил я.

– Это потому, что она ещё не знает, кто я, – уверенно сказал он. – Сейчас узнает.

Он поправил футболку, втянул живот, хотя тогда у него ещё не было чего втягивать, и пошёл к ней.

– Ставлю десятку, что опозорится в первые три фразы, – сказал я.

– Ставлю двадцатку, что он не заметит, – ответил Илья.

Мы сели на лавочку и включили внутреннюю трансляцию.

Егор подошёл, встал напротив Алёны, мягко ровняющейся на уровне его плеча.

– Привет, – сказал он.

Она посмотрела на него как на фоновый шум.

– Я Егор, – сообщил он. – Тут главный по безопасности.

Я чуть не подавился воздухом.

– Что это за должность такая? – тихо спросил Илья.

– Это когда ты не работаешь, но всем объясняешь, кто тут главный, – ответил я.

Алёна вынула один наушник.

– И что? – спросила она.

– Ну… если что, к тебе никто не подойдет… ну, кроме меня, – сказал он. – Я типа гарантия.

Она улыбнулась уголком губ.

И это была та улыбка, из-за которой потом мужчины покупают айфоны в кредит и квартиры на родителей.

– Я сама разберусь, кто подходит, – сказала она. – Но спасибо, что предупредил.

Егор слегка сбился с шага, но не сдался.

– Ты тут надолго?

– До конца лета, – ответила она. – У бабушки.

– Повезло бабушке, – сказал он.

Я зажмурился.

– Всё, я снимаю ставку, – прошептал я. – Это уже тяжёлый случай.

Но, как ни странно, Алёна не закатила глаза, не послала его.

Просто чуть наклонила голову и посмотрела на него повнимательнее.

– Ты всегда так разговариваешь?

– Как?

– Как будто играешь героя в кино.

Он задумался на секунду.

– Не всегда, – сказал он. – Только когда рядом кто-то… интересный.

Это было сказано так искренне, что даже мне захотелось поверить, что он не идиот.

Алёна хмыкнула.

– Ладно, герой. Если хочешь пообщаться, приходи вечером на стадион. Тут, кажется, кроме футбола и песочницы ничего нет.

И вставила наушник обратно.

Егор повернулся к нам с лицом человека, подписавшего контракт с «Миланом».

– Она меня позвала, – сказал он.

– Она позвала тебя на стадион, – уточнил Илья. – Туда ещё с десяток таких придут.

– Не порть момент, Святой, – отрезал Егор. – Это судьба.

Вечером на стадионе было всё, как всегда: резиновый круг, по которому бегать никто не бегал, зато все по нему ходили;

ворота без сетки;

три скамейки, на которых решались судьбы мира.

Алёна сидела на самой дальней, в компании ещё двух девчонок.

Все трое выглядели так, словно на минуту вышли из клипа, чтобы подышать воздухом провинции.

– План какой? – спросил я Егора.

– План простой, – сказал он. – Сейчас подхожу, забираю её из этой стаи, мы гуляем, разговариваем, она понимает, что я лучший мужчина её жизни, и всё.

– Ты в курсе, что у неё, скорее всего, есть парень в городе? – вставил Илья.

– Тем более, – ухмыльнулся Егор. – Ей нужен кто-то живой.

– Ты не живой, ты трёхмерный мем, – сказал я.

– Зато с мышцами, – парировал он.

Он пошёл к ней.

Мы с Ильёй не стали подходить близко: не хотелось мешать его падению.

Егор подошёл, сказал что-то.

Алёна засмеялась.

Потом встала.

Они отошли к ограде стадиона.

– Смотри, – сказал Илья, – он впервые не делает дебильных жестов руками.

– Это потому что ему страшно, – заметил я.

Мы наблюдали, как они разговаривают.

Всё выглядело… неожиданно нормально.

Она что-то рассказывает, он слушает, иногда перебивает, шутит, но не слишком.

Даже спину ровно держит.

Минут через двадцать она взяла его за руку.

Я сжал зубы: в этом было что-то неправильное.

Слишком быстро.

Слишком легко.

– У меня плохое предчувствие, – сказал я.

– У тебя всегда так, когда не ты главный, – заметил Илья.

– Возможно, – признал я.

Через полчаса они ушли со стадиона вдвоём.

– Мы за ними? – спросил я.

– Нет, – покачал головой Илья. – Пусть хоть раз проживёт что-то сам.

На следующий день Егор пришёл к нам на площадку с таким лицом, будто его только что приняли в сборную.

– Ну? – спросил я.

– Ну, – сказал он.

– Это всё твой отчёт? – уточнил Илья.

Егор поёрзал, почесал шею, оглянулся – как будто где-то тут были скрытые камеры.

– Короче, – начал он. – Мы гуляли.

Потом пошли к речке.

Посидели.

Поговорили.

– Потом? – прищурился я.

– Потом… – он выдержал драматическую паузу. – Потом я перестал быть мальчиком.

Он посмотрел на нас, ожидая либо криков радости, либо фанфар.

Я просто сел глубже на лавку.

– Где? – спросил Илья.

– В смысле?

– Место действия, Пёс, – уточнил он. – Локация.

– В кустах недалеко от речки, – гордо сказал Егор. – Романтика, природа, всё дела.

– Ты серьёзно считаешь, что кусты у речки – это романтика? – спросил я.

– Там луна отражалась, – обиделся он. – Атмосфера была.

Мы переглянулись с Ильёй.

– Ну и как? – спросил Святой.

Егор пожал плечами.

– Нормально. Быстро. Я думал, будет как в кино, знаешь: музыка, вздохи, всё это.

А вышло… как проверка тормозов у старой «шестёрки».

– Поздравляю, – сказал я. – Ты лишился иллюзий и невинности за один заход.

– Главное, что теперь я мужчина, – сказал он.

Илья чуть заметно усмехнулся.

– Мужчина – это не тот, кто успел первый забраться в кусты, – сказал он.

– А кто? – вскинулся Егор.

– Тот, кто потом не ведёт себя как дебил, – спокойно ответил Святой.

Тогда Егор не понял, что это был не укол, а предупреждение.

Через пару дней мы увидели Алёну снова.

На этот раз она сидела у магазина одна, листала телефон, пила лимонад.

Егор шёл первым, вперёд грудью.

Я сзади, Илья рядом.

– Смотри, щас подойду, – сказал Егор. – Надо обсудить, как дальше строим отношения.

– Ты уже придумал имена детям? – спросил я.

– Ипотеку закинул в калькулятор, – добавил Илья.

Егор показал нам фигу и подошёл к Алёне.

– Привет, – сказал он.

Она подняла взгляд.

И вот тут что-то было не так.

Не было той мягкой полуулыбки.

Не было «о, это ты».

Был взгляд человека, который пытается вспомнить, где тебя видел.

– Привет, – холодно ответила она.

– Как ты? – спросил он.

– Нормально, – сказала она. – Жарко.

– Может, сегодня опять на речку? – бодро предложил он. – Там ветерок, всё такое.

Она поставила бутылку на лавку.

– Слушай, Егор, да?

– Да, – расправил он плечи.

– Всё было нормально, – сказала она. – Но давай не будем из этого делать сериал.

– В смысле? – не понял он.

– В прямом, – сказала она. – Ты классный, забавный, всё. Но у меня парень есть. Это просто… отпуск.

Я почувствовал, как у меня внутри что-то похолодело.

Я буквально видел, как её слова физически бьют Егора по лицу.

– Подожди, – он сделал шаг назад. – То есть всё… просто…

– Секс, – спокойно сказала она. – Ты же не ребёнок.

Я сжал зубы.

Илья, похоже, вообще перестал дышать.

– Для тебя – да, – медленно сказал Егор. – А для меня…

Он не договорил.

Алёна вздохнула так, как вздыхают люди, когда приходится объяснять очевидное.

– Егор, ты хороший. Но ты же понимаешь… Мы просто… повеселились.

Он молчал.

И это было страшнее, чем если бы он заорал.

– Не обижайся, ладно? – добавила она. – Так бывает.

Она встала, поправила шорты, бросила бутылку в мусорку и ушла, даже не оглянувшись.

Мы подошли к нему медленно, будто боялись спугнуть то, что в нём сейчас рвётся.

– Пёс, – осторожно сказал я.

– Не начинай, Чердак, – глухо ответил он.

– Я ничего…

– И ты не начинай, Святой, – добавил он, даже не глядя на Илью.

Мы молчали.

– Я думал… – начал он и оборвал.

– Что ты теперь мужчина, – мягко подсказал Илья.

Он сжал кулаки так, что побелели костяшки.

– Я думал, это что-то значит, – выдавил он. – Что если ты… ну…

Если ты был с девушкой, то это уже какой-то уровень, связь, там…

Он плюнул на землю.

– А оказывается, я просто бесплатное развлечение на каникулах.

– Это не про тебя, – сказал я.

– Про кого тогда? – он резко повернулся ко мне. – Ты видел сейчас? Это я стоял как придурок, а она объясняла, что у неё в городе настоящий парень.

В глазах у него не было слёз.

Только ярость и… стыд.

– Знаешь, что самое паскудное? – сказал он. – Я даже не злюсь на неё.

– На кого?

– На себя, – резко ответил он. – За то, что поверил во всю эту херню про «особенный момент».

Илья тихо сказал:

– Но для тебя это и был особенный момент.

– А толку? – фыркнул Егор. – Получается, если для одного это особенное, а для другого – нет, то особость аннулируется.

Мы молчали.

– Это жизнь, Пёс, – осторожно сказал я.

– Если это жизнь, – отрезал он, – то жизнь – сука.

Вечером того же дня мы сидели на берегу той самой речки.

Там же, где он вчера «стал мужчиной».

Трава примята, бутылка из-под лимонада утонула наполовину в берег, комары жрали нас, как открытый шведский стол.

Егор молчал.

И это было непривычно.

– Хочешь, я скажу какую-нибудь умную хрень? – предложил я.

– Не надо, – сказал он.

– Я всё равно скажу, – вздохнул я. – Ты не стал меньше мужиком от того, что кто-то сделал вид, будто ты одноразовый.

– Я стал дебилом, который повёлся, – буркнул он.

– Нет, – вмешался Илья. – Ты стал живым.

Егор зло фыркнул:

– Сейчас начнётся: «Опыт, урок, рост». Ты это в книжке прочитал?

– Я это видел, – сказал Илья. – В отцовских глазах, у соседей, у мужиков, которые свои чувства давили до инсультов. Они тоже однажды решили, что «больше эмоций – не будет», потому что больно. И всё. Потом только пиво, телевизор и «как дела – нормально».

Он посмотрел на Егора:

– Ты сейчас на развилке. Либо ты решишь, что раз одна баба обнулила твой опыт, значит, «все они такие, нахрен чувства, буду жить головой и членом».

Либо поймёшь, что с тобой всё ок. Просто не с тем человеком случилось.

– Ты говоришь, как психолог из телека, – рыкнул Егор.

– Я говорю, как чувак, который видел, как его мать прожила жизнь с человеком, для которого её чувства были фоном, – тихо сказал Илья.

Мы замолчали.

Вода шуршала, комары гудели, где-то вдалеке гавкала собака.

– Хорошо, – выдохнул Егор. – Допустим, с чувствами всё норм.

Но объясни мне другое.

– Что? – спросил я.

– Я вчера реально думал, что это что-то важное, – сказал он. – Я сам себе говорил: «Ты мужик, ты делаешь шаг, ты её не подведёшь».

А сегодня я чувствую себя…

Он замялся, подбирая слово, которое не убьёт его остатки самолюбия.

– Использованным, что ли, – закончил он.

– Потому что так и есть, – честно сказал Илья. – Но это не про то, что ты пустой. Это про то, что она себе так разрешила.

Егор взял камень, швырнул в воду.

Круги пошли по поверхности.

– Я не хочу так больше, – сказал он.

– Как?

– Чтобы обо мне вытирали ноги и потом сказали «не обижайся, так бывает».

Он поднял на нас взгляд:

– Я, может, и туповат, но не до такой степени.

– Ты не туповат, – сказал я. – Ты просто первый раз столкнулся с тем, что у людей могут быть разные сценарии про одно и то же.

– Я не сценарист, я по жизни, – проворчал он.

Илья тихо усмехнулся.

– Вот именно.

Мы тогда сидели до темноты.

Без пафоса, без клятв, без «мы всегда будем вместе».

Егор в какой-то момент сказал:

– Ладно. Похрен. Если уж быть мужиком, то не из-за кустов, а из-за того, как я живу.

– Это как? – спросил я.

Он посмотрел на свои руки, сжал пальцы.

– Чтобы если я кого-то выбираю – я не делал вид, что мне всё пофиг. И чтобы если меня выбирают – это было не потому, что я под руку подвернулся.

Я усмехнулся:

– Звучит как план.

– Записывай, Чердак, – добавил Илья. – Потом пригодится.

Я тогда не понял, насколько эти слова для него важны.

И насколько сильно он потом сам же их предаст.

Спустя годы, сидя в «Лофте 17», я смотрел, как Егор листает в телефоне список своих задач:

«Купить смесь», «Заплатить за садик», «Забрать форму из химчистки», «Не забыть поздравить тёщу».

Он пил воду маленькими глотками, как человек, который слишком долго пил всё остальное.

– Слушай, Пёс, – сказал я, когда Илья на пару минут отлучился ответить на звонок. – Ты помнишь ту ночь у речки?

Егор не сразу понял, о какой из десятков наших ночей я.

Потом усмехнулся:

– Где я решил, что стал мужчиной, а через день понял, что просто дал себя поиметь?

– Ну, можно и так сформулировать, – кивнул я.

Он положил телефон на стол, посмотрел на меня.

– Помню, конечно. Такие вещи не забываются.

– И чё ты тогда для себя решил?

– Что больше не позволю никому так со мной, – сказал он.

– И как успехи?

Он рассмеялся.

Коротко, сухо.

– Я женился, если что.

– Да я не про это, – сказал я. – Я про то, даёшь ли ты себе право быть тем самым пацаном у речки, которому больно, или всё зажал внутри и ходишь теперь как «всё по плану»?

Он повёл плечами, будто проверяя, не давит ли где-то броня.

– Я тогда решил, что больше не буду включать «всё серьёзно» раньше, чем человек докажет, что он вообще рядом надолго, – сказал он. – А в итоге…

Он помолчал.

– В итоге я живу с женщиной, с которой вроде как всё правильно: расписались, ребёнок, кредитов нет, скандалов нет.

А иногда смотрю на неё и думаю: «А мы вообще друг друга выбирали? Или просто так сложилось?»

Он не успел договорить, потому что вернулся Илья.

И я поймал себя на мысли, что история, начавшаяся с кустов у речки, очень сильно влияет на то, как Егор сейчас смотрит на жену за кухонным столом.

И что день, когда он решил стать мужчиной, до сих пор не закончился.

Он всё ещё длится.

Просто локации сменились: вместо кустов – кухня, вместо Алёны – жена, вместо речки – детская кроватка ночью.

В тот августовский вечер мы с Ильёй провожали Егора до дома.

Он шёл чуть впереди, руки в карманах, плечи напряжённые.

– Ты понимаешь, что это был твой первый удар по самооценке, – сказал я.

– Это был не удар, – ответил он. – Это был погранконтроль. Мне просто поставили штамп: «Добро пожаловать во взрослую жизнь, уёбок».

– И что ты вынес?

– Что «никогда» – очень плохое слово, – сказал он. – Я тогда сказал себе: «Никогда больше не буду так открываться».

– А сейчас?

Он немного помолчал.

– Сейчас я понимаю, что если совсем не открываться – тоже говно, – сказал он. – Ты вроде как целый, но внутри всё гниёт.

Илья кивнул, будто именно этого ответа ждал.

– Ну вот, – сказал он. – Уже какая-то польза от твоей «взрослости».

Когда мы подняли тему поездки на похороны, я видел тот же взгляд в его глазах, что тогда, после разговора с Алёной: смесь злости, стыда и упрямства.

– Ты реально хочешь всё там ковырять? – спросил он у Ильи теперь, уже в баре. – Детство, гараж, этого…

Он назвал имя того, кого нам предстояло хоронить.

– А ты как хотел? – спокойно спросил Илья. – Просто съездить, постоять, кинуть горсть земли и дальше «как-нибудь» жить?

– А что плохого в «как-нибудь»? – взвился Егор. – У половины страны так.

– У половины страны и лица нет, – спокойно ответил Святой. – Только маска «я мужик, мне норм».

Он посмотрел на нас обоих:

– Мы уже были пацанами, которых поимели – кто в кустах, кто в семьях, кто на работе. Было бы неплохо хотя бы раз самим решить, какими мужиками мы станем.

Я посмотрел на Егора.

И увидел, как он выбирает между привычным «да хрен с ним, всё само рассосётся» и тем, что реально страшно: поехать туда не как тот самый «главный по безопасности», а как живой человек.

– Если уж становиться мужчиной, – сказал я, – давай хотя бы не в кустах.

Он посмотрел на меня, хотел огрызнуться. Но не стал.

– Ладно, Чердак, – выдохнул он. – Ты тогда был при мне, когда меня по факту сделали клоуном. Будешь теперь при мне, когда я перестану вести себя как клоун.

– Неприятная работа, – сказал я. – Но кто-то же должен.

– А я, – добавил Илья, – буду тем, кто напомнит вам, что «мужик» – это не звание за секс и свадьбу, а то, что остаётся, когда всё это отнять.

Мы синхронно скривились.

– Ненавижу, когда ты так говоришь, – сказал Егор.

– Значит, попал, – спокойно ответил он.

История про кусты у речки закончилась тогда быстро и грязно.

История про то, как Егор станет мужчиной по-настоящему, только начиналась.

И смешнее всего было то, что старт этой истории лежал не впереди, а позади.

В посёлке, который мы все давно записали в «прошлое».

И, как водится, именно туда нам теперь и предстояло вернуться.