Врата Немецкого кладбища

Мистические хроники. Москва, 1896 год.

Московская осень

Сентябрь в Москве выдался хмурым, холодным и сыроватым – такой, какой он бывает только накануне скорой зимы. Туманы стелились над рекой, и в переулках Басманной улицы уже пахло копотью, мокрыми листьями и палёной бумагой. Введенское кладбище, тогда ещё именуемое Немецким, оставалось местом особенным: здесь покоились иностранцы, лютеране, масоны, купцы с неясной родословной, и кое-кто, чьи имена изъяли из списков духовной цензуры. Москвичи старались туда не ходить без нужды.

И всё же именно туда направлялась юная Мария Петровна Селезнёва, дочь аптекаря с Мясницкой, в строгом пальто и чёрной вуали. В руках она держала футляр из лакированного дерева – внутри, завернутый в батист, лежал портрет. Старый дагеротип: женщина в кокошнике, с прямой осанкой, неподвижным взглядом и странной надписью на рамке:

«В.А.С., 1879 – …»

Прабабушку Варвару Петровну Селезнёву похоронили тайно. Без церковного чина, ночью, по особому распоряжению полиции и в сопровождении двух черносотенцев. Никто из родственников на похоронах не присутствовал. Говорили – умерла при странных обстоятельствах. Поговаривали, что она "служила в Старой вере", но никто не уточнял, какой именно.

Мария никогда бы не пришла туда, если бы не ночной сон:

Варвара стояла среди тумана, под чугунным крестом, и говорила ровным голосом:

– "Ты – последняя. Приди до заката. Пусть врата не откроются."

Закрытая часовня

Проводив извозчика, Мария задержалась у калитки, стиснув перчатками лакированный футляр. Воротничок пальто впитывал сырой туман, будто кладбище само притягивало на себя холод вечернего воздуха.

Фонари на чугунных столбах едва мерцали – жёлтое пламя в них колыхалось, как будто не желало освещать дорогу. Где-то вдалеке, с высокой колокольни Покровского монастыря, медленно и глухо ударил колокол – раз, другой… шестой раз. До заката оставалось меньше часа.

Она прошла по узкой дорожке, обсаженной голыми липами, к участку XVII. Здесь, среди покосившихся надгробий с немецкими фамилиями, полуистёртых временем, возвышалась часовня, единственная на всём кладбище, построенная в явной готической манере. Необычно высокая для московских стандартов, она была сложена из потемневшего красного кирпича. Тонкие контрфорсы обнимали стены, как застывшие тени. На вершине крыши – кованый крест, на котором сидела ворона, чёрная, как сажа. Она не каркала – просто смотрела.

Мария подошла ближе и остановилась. На фасаде был высечен герб: око в треугольнике, обрамлённое венком из змей, и два перекрещённых меча. Надпись под ним – на латинском:

Non transibit – «Не пройдёт».

Никто не заботился о здании уже много лет. Дверь была заколочена крест-накрест ржавыми коваными прутьями, вросшими в кирпич. Но когда Мария дотронулась до створки, один из прутов хрустнул, словно поддался не усилию руки, а неизбежности. Скрип был долгим, низким – будто плачем железа.

Внутри царил густой полумрак. Воздух был затхлым, тяжёлым, пах как мокрый камень, старый ладан и тонкая нота засохших цветов. Из мрака выступал саркофаг, грубо вытесанный из тёмного камня. На его крышке – изображение розы, оплетённой пентаграммой. По краям – выщербленные символы, похожие на руны, но не принадлежащие ни одному из известных алфавитов.

Пол под ногами был выложен мозаикой из обсидиана – круг, в который вплеталась надпись, составленная из трёх слов:

Custos. Mater. Vox.

Сторож. Мать. Голос.

Каждый шаг отзывался глухим эхом, будто под полом простиралась пустота.

Мария остановилась. Она почувствовала – здесь ожидание.

И в этом ожидании – она была ключом.

Пробуждение

Когда Мария положила портрет прабабушки на саркофаг, за спиной щёлкнуло. Тихо, но явно – как если бы замок сдвинулся. Она обернулась – ничего.

И тут, из-под саркофага, будто от самого пола, поднялся шёпот. Он звучал на незнакомом языке, словно смесь церковнославянского, иврита и чего-то еще древнее, чем оба.

Саркофаг дрогнул. Крышка, покрытая странными знаками, медленно начала сдвигаться. Из гроба поднялась женщина в траурном платье конца XVIII века, в кружевной накидке и с глазами, сияющими лунным светом. Волосы её были распущены, а руки – сложены на груди.

– "Ты пришла. Благодарю." – произнесла Варвара, и слова прозвучали, будто в самой голове Марии.

– "Вы… живы?"

– "Нет. Я – Порог. Ты – кровь. Значит, ты теперь – Страж."

И она показала.

Мария увидела Москву – не ту, что знала, а изнутри. Там улицы шли по другим направлениям. Там над землёй клубились тени – высокие, как дома, с лицами, сотканными из шёпота. Она увидела, как монахи в XVII веке рисовали знаки на подземных сводах. Как Пётр I запретил строить храмы на север от этого места. Как Варвара стояла на этом пороге в 1879 году, закрывая Врата от того, что "идёт из-под Ветхого Камня".

– "Кто они?" – спросила Мария.

– "Не умершие. Не живые. Те, кто был до Света. Их называют по-разному. Но ты не должна их звать. Ты должна их задержать."

Варвара подошла ближе, провела ладонью над лбом Марии – и в венах молодой женщины что-то защемило. Словно пульс стал не один, а два. Как будто внутри неё поселился ритм другого мира.

Она упала на колени. Всё вокруг закружилось. И когда она очнулась – часовня была пуста.

Но в саркофаге лежал уже другой портрет – её собственный. Мария Петровна Селезнёва, вуаль спущена, лицо спокойное. Подпись:

"1896 – … Смотритель Врат."

Сторож кладбища, Игнатий, человек немолодой, с фонарём и иконкой святой Варвары в нагрудном кармане, видел, как из часовни вышла девушка. Ни следа испуга. Ни спешки. Только в глазах – старость, не по годам.

Он перекрестился и прошептал:

– "Слава Богу. Значит, страж вернулся."

Повернувшись, Игнатий снял с головы шапку, поставил фонарь у входа и ушёл – в последний раз.

На следующее утро, в канцелярии, чиновник особого отдела при Департаменте полиции записал в журнал:

"Наблюдение окончено. Объект охраняем. Врата закрыты. Смена принята."

Дом с шестью окнами

Весна пришла поздно, запорошенная пеплом. Снег долго не сходил с могильных плит. Мария Петровна жила теперь в старом особняке на Покровке, известном как "дом с шестью окнами, из которых четыре не светятся". Дом этот был ей завещан неким неизвестным – документ пришёл от руки бывшего статского советника, имя которого нигде не значилось, а печать – не государственная, а изображающая стилизованную змею, кусающую себя за хвост.

В доме не было зеркал. В одной из комнат стоял круглый стол, исписанный латынью, и большая карта Москвы, но не той, что в учебниках, а тайной – с подземными ходами, точками концентрации силы и странными метками: "бесшумное место", "там, где собаки не воют", "стеклянная вода".

Каждую ночь Мария слышала, как кто-то ходит по чердаку. Но когда она поднималась с лампой, находила только пыльные следы ног…

II. Визит от Рыцарей Амонитовых

В апреле в дом явился человек. Представился: Георгий Антонович Липницкий, член археографической комиссии при Синоде, хотя документов не предъявил. Был в цилиндре, с тростью, говорил гладко, слишком гладко. Он долго рассматривал портрет Варвары.

– "Вы, сударыня, храните то, чего касаться нельзя. Но раз уж вам выпал крест, разрешите предупредить: скоро им станет известно."

– "Кому – «им»?" – спросила Мария, наливая чай.

– "Тем, кто именует себя Открывателями. Они собираются в особняке на Якиманке. Среди них есть графы, врачи, чиновники. Их цель – освободить то, что вы заперли."

– "И что же это?"

Липницкий глянул на неё, как священник на раскольницу:

– "Нечто, что шепчет из-под корней. Они называют его «Пустое Имя». Но вы знаете – это Врата."

Он вынул из-под полы старинную книгу – обложка из странной кожи, страницы пахнут пеплом и корицей.

– "Это – часть Устава Смотрителей. Он не был вскрыт с 1782 года. Вам пора знать."

Заговор в подземельях Якиманки

Под массивным особняком на Якиманке, чей фасад был обложен тёмным известняком и обвит плющом, сохранилось древнее подземелье. Вход в него был скрыт за книжным шкафом в библиотеке, где никогда не горел свет, и книги были написаны не чернилами, а сажей. Здесь, под старыми сводами, когда-то собирался масонский ложа «Северный Путь» – место, о котором давно ходили слухи: будто его участники держали узы не с царской властью, а с теми, кто живёт вне времени, по ту сторону мира.

Теперь же здесь обосновалась новая сила – Орден Амонитовых.

Их собрания проходили без имени и даты. Свет исходил от чёрных ламп, наполненных маслом, полученным из вываренного мха и крови летучих мышей. Зеркала в зале были тёмными – матовыми, как вода в колодце без дна. В них нельзя было увидеть ни себя, ни мир, только шевелящиеся силуэты, которые появлялись, когда кто-то произносил Имя.

На длинном дубовом столе лежал ватман, весь покрытый чернильной патиной – без контуров стран и границ, только сеть линий, пересекающихся в одной точке: Введенское кладбище.

Среди них стояли шесть мужчин и одна женщина. На их шеях – железные цепи. На пальцах – кольца без камней.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.