- -
- 100%
- +
«Там, где мрак сгущается, там и появляется свет.»
Готфрид Бюргер, "Ленора"
Пролог
Меня зовут Иоахим Ланге. Я – пастор лютеранской часовни, на старинном Немецком кладбище. Здесь, на границе между живыми и мёртвыми, я живу уже тридцать лет.
Часовня стоит у самого края древнего кладбища, где узкие тропинки петляют меж тёмных аллей, а забытые немецкие могилы скрыты в
высокой траве. Красный кирпич стен потемнел от времени и проливных дождей, готические окна смотрят на мир сквозь паутину трещин в цветном стекле. Железный крест на крыше покрылся благородной патиной, но всё ещё твёрдо указывает в небо – как маяк для душ, ищущих последний покой.
Здесь спит история, здесь ветер говорит на языке давно ушедших – тех, кто когда-то пришёл сюда с далёких берегов Рейна, с туманных просторов Пруссии, из крошечных вюртембергских деревень, неся с собой свой язык, веру, надежды. Мастера и ремесленники петровских и екатерининских времён, врачи и инженеры, учителя и торговцы – все они нашли здесь свой последний дом. Их имена, высеченные готическим шрифтом на мраморе и граните, стираются под натиском московских зим: «Hier ruht in Frieden…», «Gott ist die Liebe…», «In stillem Gedenken…»
Мой книжный шкаф, заполненный потрёпанными томами доктора Лютера, Филиппа Меланхтона, старинными псалтырями в потрескавшихся переплетах на готическом немецком. По вечерам я читаю при свете керосиновой лампы – электричество в часовню так и не провели, да я и не просил никого об этом. В полумраке слова звучат иначе, весомее, будто они действительно могут долететь до тех, кто давно перестал слышать.
Зимними ночами, когда снег засыпает могильные плиты и превращает кладбище в безмолвное белое море, я прохожу меж рядов, словно проверяю, не нужна ли кому-то молитва. Иногда мне кажется, что я слышу шёпот – не ветра, а человеческие голоса. Они пытаются рассказать мне свои истории: возможно о том, как покидали родные города, как строили новую жизнь в чужой стране, как любили, страдали, надеялись. О том, как войны разлучали семьи, как жестокая и кровавая революция перекроила судьбы, и как время стирало даже память о том, что они когда-то существовали.
Годы складывались в тяжёлый осадок в моей душе. Я молчал. Я служил, молился, поправлял кое-где ветхие каменные плиты, зажигал свечи в алтарной нише, где деревянный крест почернел от времени и дыма сотен молитв. Я хоронил последних – тех, кто ещё помнил родной язык, кто ещё пел старинные хоралы дрожащим голосом. С каждой могилой, казалось, что-то во мне умирало тоже.
Но, быть может, настал час говорить. Чтобы кто-то ещё услышал их. Услышал меня. Чтобы не исчезли бесследно эти голоса, эти лица, эти судьбы – всё то, что составляло живую ткань истории, но теперь растворяется в забвении, как утренний туман над Яузой.
Конечно, я старею. Мои руки уже не так твёрдо держат молитвенник, спина сгибается всё ниже над могильными плитами. Скоро и мне предстоит лечь в эту землю, к тем, кого я столько лет оберегал от забвения. Но пока я жив, пока в моих жилах течёт кровь, а в памяти живут их истории – я буду говорить.
Пусть эта повесть станет их исповедью. И – моей..
Глава I – Генрих и Катарина
Над Лефортовом стоял густой, вязкий вечер – с лёгким запахом липового мёда, влаги от старых прудов и горькой полыни, пробивавшейся сквозь потрескавшийся асфальт. В воздухе висела тишина, будто сам город затаил дыхание перед чем-то древним и неотвратимым. Лето умирало.
Я стоял у дверей часовни, скрестив руки на груди. На плечи опускался холод – не от ночного ветра, а словно от самой земли, хранящей под собой вековую память. Узкий луч лунного света пробился сквозь приоткрытую створку – как тонкий меч небесной милости – и лёг на серые плиты, рисуя на них бледную, колеблющуюся дорожку.
Бой одинокого колокола мягко раскатился по тихим аллеям кладбища, дрогнул в листве, затих, как вздох.Полночь. Из-за склепа, едва различимого в тумане, медленно появился знакомый силуэт.
– Доброй ночи, пастор, – ровный, глубокий голос с едва уловимым немецким акцентом прорезал ночную тишину.
Я слегка склонил голову:
– Генрих фон Шульц. Рад видеть вас.
Он шагал неспешно, будто каждое движение было продиктовано ритуалом. Трость в его руке оставляла на мокрой земле еле заметный след – словно он и сам был тенью. Бархатный фрак, потускневший от времени, выглядел так, будто вобрал в себя всю тень здешних ночей. На шее поблёскивал старинный крест, простой, лютеранский, с царапиной, пересекавшей нижний конец.
– Она ждёт меня, – тихо произнёс он, не глядя на меня.
И словно по его слову – из тумана возник её силуэт.
Катарина. Лёгкая, почти невесомая, как сама ночь. На голове – венок из мёртвых сухих васильков, тускло мерцающих в серебристом свете. Её платье – из ткани, которую, казалось, ткали звёзды, – плавно колыхалось, словно колыбельная тень ветра. Тонкие пальцы сомкнулись в ответ на протянутую руку Генриха, и в этом движении была вся тишина двух столетий.
Они подошли к старой деревянной скамье, покрытой паутиной времени. Та еле держалась на ногах, потрескавшаяся от дождей и солнца, от одиночества. Здесь когда-то, при жизни, они сидели вдвоём. Обсуждали книги Лютера, читали стихи Гёте, спорили о смысле земной любви и загробной жизни. Говорят, именно здесь Генрих однажды поцеловал её ладонь, не осмелившись коснуться губ.
Я, затаив дыхание, смотрел.
Когда-то я осмелился спросить у Генриха:
– Почему вы приходите сюда каждую ночь? Разве ваш покой не найден?
Он посмотрел на меня. Его стеклянные глаза, казалось, видели сквозь века. В них – печаль, неустанная, как прилив.
– Любовь, пастор, – не умирает. Мы не обрели её при жизни. Но она нашла нас здесь, за порогом времени. Здесь, где время касается Вечности.
Они сидели молча. Иногда он клал ей руку на плечо, и она склоняла голову. Иногда она что-то шептала – на немецком, вполголоса, – а он кивал, словно слышал музыку, утонувшую в прошлом. Они слушали невидимый шорох ветвей, едва уловимый перезвон капель, падающих с вековых сосен. Каждое движение – словно продолжение молитвы.
Я стоял, не смея приблизиться. Чувство – не страха, но священного трепета – обволакивало мою душу. Я чувствовал себя не свидетелем, а служителем на границе миров.
И как только первый петух запевал с далёких окраин, когда лёгкий свет начинал размывать очертания могильных крестов, их образы таяли. Сначала – Катарина. Потом – Генрих. Оставался лишь влажный воздух и шорох листвы.
Я подходил к скамье. На ней всегда оставался один василёк. Блеклый, иссохший, но не потерявший формы. Я подбирал его бережно, двумя пальцами, словно удерживал дыхание самой любви, и ставил в стеклянную вазу на подоконник у витража.
И живущая в тишине. Вечная любовь. Печальная и прекрасная. Сильнее смерти. Спокойная, как свет луны. Вечная любовь. Печальная и прекрасная.
С тех пор каждое лето я поднимаюсь по каменным ступеням к алтарю, чувствую прохладу плит и жду.Прошло уже пять лет с той первой ночи, когда я увидел их.
Я не задаю больше вопросов Генриху. Но иногда, один, я перечитываю старые записи приходской книги. В записях 1841 года есть фамилия: фон Шульц, Генрих, прибыл из Кёнигсберга, преподаватель теологии. И чуть позже – имя: Катарина Штерн, дочь генерал-майора.
Среди забытых бумаг, в пыльном сундуке под лестницей, я нашёл письма. Одно из них – корявым, неровным почерком, начиналось так:
«Если он не вернётся ко мне при жизни, пусть найдёт меня за её пределом. Я поклялась ждать. Под сенью сосен, там, где наша скамья, и где мы впервые говорили о душе и бессмертии…»
Подпись: Катарина.
Я дрожал, когда держал это письмо. Оно пахло сыростью, временем – и ещё чем-то – как пепел от недожжённого письма. Я положил его в Библию, между страницами, где говорится: «Любовь никогда не перестаёт».
В ту ночь он не пришёл.
Я стоял у часовни, луна вышла из-за тучи, но аллея была пуста. Я чувствовал странную тревогу. Впервые за пять лет – Катарина появилась одна.
Она шла, как всегда, почти не касаясь земли, но походка её была иная – будто тяжёлая. Её лицо было направлено не к скамье, а ко мне.
– Пастор, – её голос был беззвучен, как ветер среди листьев. – Он… застрял между. Ты можешь помочь.
Я не мог говорить. Мне казалось, что сердце замерло.
– Его удерживает его вина. Он ушёл тогда. Не попрощался. Он считал, что предал меня, сбежав из жизни, когда должен был бороться.
– Что мне делать? – прошептал я.
– Заверши его обет, – сказала она. – Прими его клятву и отпусти её. Его душа – всё ещё ищет прощения.
На рассвете я служил особую службу. Не по уставу. Не по канону. Я произносил слова – от имени Генриха. Я просил прощения. Я произносил обет: быть верным до конца, сквозь смерть, сквозь страх.
И в тот же вечер, в последний раз, я увидел их.
Они стояли у скамьи, но теперь – лицом друг к другу. Генрих положил руки ей на плечи. Она смотрела в его глаза, в которых уже не было боли. Только свет.
А когда солнце коснулось самых верхушек сосен, они исчезли.
Один я оставил у алтаря. Другой – положил в Библию, между строками о любви, что не умирает.Скамья осталась. И на ней, как всегда, лежал василёк. Но в этот раз – два.
Глава II – Портной и губернатор
Летняя ночь уступила место ранней осени. Листва клёнов становилась медной, по влажной дорожкам шуршали первые опавшие листья.
Я вышел из церкви и медленно пошёл по одной из дальних аллей, что вела к западной части кладбища. Там, у разрушающейся кирпичной стены, чёрным силуэтом в тумане стоял Альбрехт Эйхель.
Он появлялся здесь не каждую ночь. Иногда – раз в неделю. Иногда – раз в месяц. И каждый раз – как будто из самой земли вырастал.
В руках у него неизменная бархатная подушечка, утыканная булавками, на которой крепились крошечные мундиры – словно детские игрушки.
Я остановился в нескольких шагах, почтительно ожидая.
– Пастор, – заговорил он, не поворачиваясь, – вы молитесь за нас. Но нас нельзя отпустить. Я шью… всё ещё шью.
Я шагнул ближе. Сквозь влажный ночной воздух доносился странный запах: смесь ладана, старого шелка и гарей.
– Альбрехт, – тихо обратился я. – Вы не обязаны.
Он едва заметно покачал головой.
– В 1874 году… – начал он привычный рассказ, каждый раз повторяя его с одинаковой точностью, как молитву. – Губернатор прислал ко мне трёх солдат. Они привезли бархат. Багровый. Дорогой. Восточный шёлк, серебряные пуговицы.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.