Летим в космос (сборник)

ИЗНАЧАЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Меня всегда интересовал вопрос – была ли в Советском Союзе научная программа космических исследований на основе результатов пилотируемых космических полетов?

На основе своей двадцатилетней работе в Центре подготовки космонавтов имени Ю.А. Гагарина думаю, что не было.

Если она и – существовала, то формально – для возможного оправдания своей деятельности кабинетными учеными из Академии наук. На практике эта программа осуществлялась и зависела от степени удачи разработок в основном двух замечательных конструкторов – Сергея Павловича Королева и Владимира Николаевича Челомея.

Конкуренция между ними была жесткой и бескомпромиссной. Но, к сожалению, успех каждого из них зависел не от их творческих возможностей, а от того, кто в Политбюро ЦК КПСС покровительствовал тому или иному ученому.

Интеллигентнейший ученый старой школы Челомей и взрывной, чапаевского стиля, великий организатор Королев упорно шли параллельными дорогами к одной цели-освоению космического пространства с помощью пилотируемых космических полетов.

К 1957 году С.П.Королев под покровительством Брежнева испытал межконтинентальную баллистическую ракету, запустил с ее помощью первый искусственный спутник Земли и более ускоренным темпом продолжил разработку космического корабля для полета человека в космос.

Тогда же, В.Н.Челомей, ведущий конструктор ракет в авиации, начал разработку значительно более мощной ракеты-носителя, чем та, которая была в распоряжении Королева. Он понимал, что пальма первенства в подготовке полета первого человека в космос им упущена и строил свои планы исходя из возможностей будущего носителя, который был создан и испытан к ноябрю 1965 года.

Королев тоже прекрасно понимал, что со своей ракетой-носителем способен запускать в космос только корабли класса «Восток». Он приступает к разработке нового транспортного корабля типа «Союз» и ракеты, способной вывести его на орбиту.

Работы шли трудно, и к концу 1965 года Челомей по возможностям своего носителя уже значительно опережал разработки Королева.

В этой ситуации явно напрашивался вывод об объединении усилий двух конструкторов на благо страны и экономию ее ресурсов. Но сначала конструкторы не хотели договариваться. Затем вопрос обострился в результате переворота 1964 года, и шло перераспределение покровителей со стороны высшего руководства, а в январе 1966 года умер С.П.Королев.

С его смертью борьба за влияние на космическую программу разгорелась с новой силой. Рушились старые связи, возникали новые хозяева и протеже, но дела в космонавтике от этого только ухудшались. К январю 1966 года в КБ Королева строился космический корабль «Союз», но все еще не было нужного носителя.

У Челомея в это же время мощный носитель «Протон «уже стал обрастать целой транспортной космической системой, по возможностям на много опережавшей разрабатываемый американцами «Аполлон».К тому же КБ Челомея приступило к разработке пилотируемой орбитальной станции «Алмаз», что обещало огромные исследовательские возможности при пилотируемых полетах.

Политбюро ЦК КПСС рассмотрело ситуацию и приняло решение использовать ракету – носитель «Протон» для запусков космических кораблей «Союз».

КБ Королева также поручалось как можно быстрее доработать разрабатываемый ими космический корабль для полетов к Луне, к которой уже устремились американцы. Мы не должны были уступить им первенство. И другого пути для исполнения этого желания в Политбюро не видели.

Челомею в утешение разрешили дальнейшую разработку его проектов, но… практических запусков в области пилотируемой космонавтики не позволили. А ведь к 1968 году у Челомея было все: и станция и требуемый ракетоноситель. Не было лишь необходимых решений руководства страны.

Программа же «Союзов» шла трудно. Две первые попытки пилотируемых полетов с задачей стыковки закончились гибелью В. Комарова и неудачей Г. Берегового. А за удачей Б. Волынова и В. Шаталова снова последовало фиаско при полете трех кораблей сразу. Ни стыковка, ни перестыковка не получились.

Хотя в прессе и сообщалось о выдающихся успехах.

И тогда было решено забрать у Челомея кроме «Протона» еще и орбитальную станцию. Вместе с «Союзом» это уже была какая то программа. Решали опять же партийные руководители.

Чтобы подсластить пилюлю, Челомею пообещали, что станцию будут запускать поочередно от имени его КБ и от имени КБ Королева. Однако ему не разрешили использовать его транспортную космическую систему. Сочли что полетов «Союзов» будет достаточно для поддержания престижа страны.

Куда было деваться Челомею. Конечно, согласился. Но согласился отдать только корпус станции – без внутренней начинки и разработанного им комплекса научной аппаратуры. В развитие этих решений Владимир Николаевич создает свой отряд космонавтов, но соглашается для первых полетов использовать военных инженеров из отряда космонавтов ЦПК.

В первоначальном варианте станция Челомея имела два стыковочных узла. К первому планировалось постоянно пристыковывать аварийный возвращаемый аппарат для спасения космонавтов. Ко второму должны были стыковаться пилотируемые транспортные корабли. Так как КБ Королева не имело разработанного аварийного транспортного корабля, то один из стыковочных узлов просто заглушили. Саму станцию напичкали на скорую руку различным оборудованием и под именем «Салют» запустили на орбиту в 1971 году. Официальное первенство СССР в запусках пилотируемых станций было обозначено.

Теперь уже Челомей должен был запустить на орбиту свой «Салют – 2». С учетом двух стыковочных узлов и хорошо отработанным комплексом научного оборудования это должно было стать новым веским словом в космических исследованиях. Но… после вывода станции на орбиту телеметрия вдруг показала, что имеется незначительная разгерметизация станции. Корабль с экипажем для проверки ситуации и спасения станции послать не разрешили. И до сих пор никто не знает, почему произошла разгерметизация – случайно или умышленно.

У Челомея, однако, была в запасе в полной готовности еще одна станция и ее запустили в 1974 году. Но, чтобы Челомей в дальнейшем не мог так оперативно конкурировать, у него забрали из подчинения КБ и предприятие, создающие станцию и транспортную космическую систему. Их соответствующими постановлениями ЦК и Совмина выделили в самостоятельные подразделения с идейным руководством со стороны КБ Королева.

Челомей сумел все же запустить еще одну станцию в 1976 году, но большего ему уже не позволили. Его отряд космонавтов распустили. Борьба закончилась. Впереди были престижные интернациональные полеты, которые КБ Королева никому не хотело отдавать. Их покровители в ЦК КПСС победили.

Однако преимущества транспортной космической системы от этого не уменьшились. Она была нужна. В Центре подготовки космонавтов были созданы необходимые тренажеры, а в космос изредка с научными целями запускались беспилотные транспортные космические системы. Например «Космос – 1667», который своими двигателями вывел отработавшую свое орбитальную станцию «Салют – 7» на более высокую орбиту. Ни транспортные корабли «Союз», ни их беспилотный вариант «Прогресс» сделать это были бы не способны.

На базе этой транспортной системы в дальнейшем были созданы и выведены в космос модули 2квант», «Квант – 2», «Кристалл», и другие. Но сама программа Челомея была загублена.

И вот уже космический корабль «Союз» летает до сих пор, регулярно подвергаясь модификации. А ведь транспортный корабль Челомея уже в начальном варианте мог доставить на орбиту груз в пять раз превышающий возможности нынешнего «Прогресса». Он имел уникальнейшую систему управления кораблем и возможности маневрирования. Больше того, корабль имел для пилотируемых космических полетов обзорный иллюминатор впереди, по ходу полета как в автомобиле. В то время как в «Союзе» до сих пор чтобы посмотреть живым глазом куда летишь, надо разворачивать каждый раз корабль на 90 градусов боком.

На фоне жесткой конкуренции между конструкторами вовсе не удивительными выглядят и взаимоотношения между Центром подготовки космонавтов и КБ Королева, которые с самого начала были непростыми. Менялись Главные конструкторы: С. Королев, В. Мишин, В. Глушко, Ю. Семенов, менялись структуры и названия организаций, но не улучшались отношения.

Уже первый космический корабль инженеры – конструкторы разрабатывали «под себя», делая основной упор на автоматику. Даже для варианта ручного управления использовали привычные для них приборные переключатели и ручки управления, которые можно было бы двигать тремя пальцами как в реостатах. Но С. П. Королев вопреки их желаниям принял другое решение и в первый отряд космонавтов набрали молодых, не очень опытных, но здоровых, военных летчиков. Вопрос – кому летать – отпал. Только в 1964 году в космос ушел первый инженер – Константин Феоктистов.

Со здоровьем у него были большие проблемы по нормам отборочной комиссии. Зрение 0, 2 – 0, 1 на каждый глаз, гастрит, спондилез грудного отдела позвоночника. Но он получил разрешение лично от С. П. Королева. Не в последнюю очередь потому, что возглавлял разработку системы мягко посадки корабля «Восход». Впервые космонавты должны были приземляться в корабле, разработчик на практике проверял свои расчеты.

По воспоминаниям специалистов, проводивших тренировки, руководство ВВС дало негласную команду: «Мешать лично Феоктистову». Но ведь умницу не проведешь. Специалисты отсоединяли провода на наборном поле аналоговой управляющей машины. Тренировка стопорилась. Феоктистов выходил в зал:»Ну что тут у вас ребята? Давайте посмотрим. О! У вас проводок ослаб и отошел. И дальше тренировка шла тихо и спокойно. Второй раз он тоже сделал это с улыбкой. Не злился. И специалистам стало стыдно выглядеть дураками. Помехи прекратились.

Однако были и космонавты инженеры с большими амбициями. Владислав Волков после первого полета счел, что в экипаже он должен быть главным, а не новичок – военный летчик Г. Добровольский. Даже устроил на орбите своеобразный бунт – забастовку. Не получилось. При возвращении экипаж погиб, и кто знает какая доля в этом лежит на несовместимости членов экипажа.

После смерти С. П. Королева уже никто не препятствовал расширению антагонизма между гражданскими и военными космонавтами.

Особенно наглядно это стало видно в период подготовки и осуществления первых полетов по программе «Интеркосмос». Они были престижны, кратковременны, и не очень обременительными на первый взгляд. К тому же после полетов ожидались повышенные почести, многочисленные зарубежные поездки как во времена Гагарина.

Те, кто исходил из подобных принципов в вопросах подготовки космонавтов, считали, что главная задача – не позволить представителям дружественных стран совершить непоправимую ошибку. А, следовательно, предполагал как главный метод обучения – не трогай, а то дам по рукам. Пассажиру было позволено только смотреть. Командиру – командовать.

Между тем, опасности космического полета никуда сами по себе не исчезали. В момент их возможного появления от экипажа по – прежнему требовались объективно быстрые и решительные действия. И потому вся нагрузка экстремально возможной ситуации ложилась на командира экипажа.

Вот тут и развернулось настоящее соперничество. Гражданские инженеры, побывавшие в космосе не встретившиеся с трудностями, стали ожесточенно доказывать, что они сами не хуже военных летчиков справятся с ролью командира экипажа. Они совсем забыли о том, что военные летчики всю службу тренируются и готовятся к тому, может быть единственному случаю, чтобы не дрогнуть в действительно аварийной ситуации.

Развернулась настоящая война, которая велась практически за каждый полет. Вот только один пример такой борьбы.

Старт первого космического полета по программе «Интеркосмос «был запланирован на 2 марта 1978 года. Готовились два советско-чехословацких экипажа. В результате закулисной борьбы уже на предварительном этапе было сформировано два экипажа: Губарев – Ремек и Рукавишников – Пелчак.

К февралю предварительная подготовка была закончена, и осталось только провести с 6 по 11 февраля две зачетных тренировки на стыковочном тренажере и две завершающих комплексных тренировки на комплексном тренажере корабля «Союз».

Представителям Центра подготовки космонавтов казалось, что вся внутренняя борьба уже закончилась и впереди главное – полет. Нужно было беречь нервы космонавтов перед выполнением сложной задачи. Чехословакия уже согласилась с тем, что первым экипажем будет Губарев – Ремек, а дублерами Рукавишников – Пелчак. Уже все возможные голоса на Западе сообщили об этом решении. И вдруг началось.

В первый день зачетной тренировки Губарева с Ремеком в ЦПК неожиданно приехало 15 членов комиссии от КБ Королева. ЦПК как всегда назначил 5 человек.

Обычно количество членов комиссии оговаривалось заранее, и зависело от важности решаемой задачи. Работали в комиссиях и приглашенные от смежных организаций.

Вначале такому большому десанту специалистов в ЦПК особого значения не придали. Приехали и ладно. Надо было работать.

Тренировка началась как обычно. Все шло хорошо. Экипаж уже вышел на завершающий этап ручной стыковки и тут по динамику подслушивающей связи члены комиссии услышали не то вопрос, не то утверждение Губарева: «Ну что, выключать индикационный режим?»

Все представители КБ необычайно взбодрились, зашумели: «Они не знают что делать! Надо срочно запросить их о порядке и причинах их действий! «Все дружно ринулись к микрофону инструктора, пытаясь выйти на связь с экипажем. Но инструктор, проводивший тренировку, был тверд: «Нельзя в такой напряженный момент отвлекать экипаж от работы. На разборе, зададите им какие вам угодно вопросы».

Бурный обмен мнениями и вмешательство руководства привели к тому, что инструктор вынужден был передать экипажу дополнительную вводную: «Стыковочный узел неисправен. Стыковку осуществить на второй стыковочный узел».

Губарев буркнул: «Принято» и не стал тормозиться, а лишь развернулся вниз и за счет прежней скорости сделал облет станции. Затем вышел к ее второму стыковочному узлу.

Все это время Губарев молчал и лишь Ремек изредка комментировал параметры полета по приборам.

В зале вновь поднялся шум. Представители КБ утверждали, что молчание командира экипажа в такой момент недопустимо. Он был просто обязан комментировать и оценивать свои действия. И никакие объяснения инструктора о слишком напряженной ситуации на борту не принимались.

На разборе тренировки комиссия посчитала действия экипажа ошибочными. Оценку поставили – 4. Пять человек против пятнадцати доказать ничего не смогли. К тому же председатель комиссии с решающим голосом был от Глушко.

На следующий день зачетная тренировка для Рукавишникова с Пелчаком вовсе не состоялась. Глушко приказал Рукавишникову не садиться в корабль и не прислал представителей в экзаменационную комиссию.

Причины? Руководство ЦПК назначило своего сопредседателя комиссии и сообщило, что уравняет число членов комиссии.

Целый день в горячем режиме работали не только обычные телефоны, но и кремлевские. Намотали не одну сотню километров автомобили с руководителями. В результате было принято решение просто перенести тренировку.

Наступил следующий день. Снова к началу тренировки пришел один Пелчак. Через час появился Рукавишников, но одевать скафандр отказался. Началась сидячая забастовка. Все были в шоке. Все – таки в тот момент мы жили в СССР, а не в капиталистическом государстве.

К 11 часам приехали два представителя Глушко и заявили – так как вопрос о назначении Рукавишникова командиром первого экипажа не решен, то тренировки и сегодня не будет.

И снова телефоны, автомобили, бурные обмены мнениями.

Наконец к 15 часам от Глушко пришла телеграмма со списком 15 членов комиссии и одного председателя. Ответ о согласии нужно было дать к 17 часам. И руководство ЦПК решило не спорить зря.

Зачет на тренажере стыковки состоялся. Как и ожидалось, Рукавишников с Пелчаком получили оценку 5. Это, по мнению специалистов ЦПК не соответствовало истине, но председатель комиссии был от Глушко.

Наступил второй этап экзаменов – комплексные тренировки.

Первыми, как всегда традиционно, должны были сдавать экзамен дублеры. И как Глушко ни старался поменять экипажи местами уже на этом этапе, сделать этого ему не удалось.

11 и 12 февраля сдали экзамен на комплексном тренажере Рукавишников с Пелчаком. Председатель комиссии был от ЦПК, и представители Глушко вели себя тихо. За допущенные ошибки представители ЦПК предлагали поставить экипажу оценку 4. Представители Глушко посчитали ошибки незначительными. Они требовали только отличной оценки. В итоге очень быстро согласились на 5 с минусом. Слишком все было наглядно видно.

Первый день экзамена Губарева с Ремеком 12 февраля прошел спокойно, но на следующий день 13 февраля отказали системы тренажера и стыковка не состоялась. В этот день от Глушко кроме членов комиссии приехало и несколько лауреатов различных премий с полными регалиями на пиджаках. Планировалось настоящее наступление. Сорвалось.

На следующий день все лауреаты члены комиссии снова были у тренажера. Повтор тренировки начался вовремя.

Вначале все шло хорошо, и вдруг на каком – то этапе стыковки один из лауреатов подходит к председателю комиссии и заявляет, что инструктор по какой – то секретной связи подсказал Губареву правильный вариант решения поставленной задачи.

Скандал возник мгновенно. Своего коллегу поддержали остальные лауреаты, доказывая, что и они своими ушами слышали подсказку. Только, мол, не сообразили сразу, что к чему.

Собрались специалисты. Спорят, кричат и лишь инструктор в этой ситуации снова оказался спокоен. Он вновь не позволил никому схватить микрофон, дал Губареву возможность завершить стыковку и только после этого пригласил специалистов по связи от обеих сторон. Попросил тут же воспроизвести результаты подслушивания и прослушивания официальных переговоров.

Лауреаты, оказывается, и не знали о возможности подслушки. А на пленке был слышен каждый вздох членов экипажа в каждую секунду тренировки. Не говоря уже о словах. Представители от Глушко поутихли, но все еще продолжали настаивать на том, что все в тренировке было подстроено. Дебаты продолжались 2 часа и снова, благодаря решающему голосу председателя от Глушко, экипаж получил оценку 4 с плюсом.

Тут же, Елисеев, вероятно экспромтом, предложил считать минус и плюс как одну треть той оценки, к которой они приложены. А в связи с этим следовало считать экипаж Рукавишникова, так как у него оценка 5 с минусом. А это, мол, выше, чем 4 с плюсом Губарева.

Но, как оказалось, и председатели комиссий свои экспромты должны просчитывать. Специалисты ЦПК тут же сделали расчет. И оказалось. Если от пятерки отнять ее треть, то получается оценка 3,33. А если к четверке добавить ее треть, то выходит вовсе оценка 5,33.

Эти подсчеты несколько разрядили напряженную обстановку, но Елисеев сделал еще одну попытку добиться своего – соединить в первом экипаже Рукавишникова с Ремеком. Но это предложение не нашло активной поддержки даже среди его коллег. Все понимали, что за две недели до старта никто наверху не согласится с такими предложениями. Тем более что это был первый международный старт.

В космос ушли Губарев с Ремеком и отработали свою программу отлично.

А на Земле начался очередной этап борьбы. Теперь уже Климук с Гермашевским воевали против Кубасова с Янковским.

В будущем Кубасов слетал с венгром. Аварийных ситуаций у них не было, и полет прошел нормально.

А вот Рукавишникова Природа наказала за слишком большую самоуверенность. Он ушел в полет с болгарином Ивановым. После вывода их корабля на орбиту, уже на этапе стыковки, отказал двигатель. И в этой аварийной ситуации наиболее ярко проявилась разница между подготовкой летчиков, годами готовящимся к работе в подобных обстоятельствах, и инженером, основной метод, работы которого спокойный и неторопливый анализ с привлечением как можно большего объема информации.

Полтора часа от начала аварии с орбиты не доносилось ни звука, хотя Земля по телеметрии уже знала обо всем что произошло. И только затем с орбиты поступил первый доклад. Об этом не писалось и не говорилось, но мы в ЦПК знали, что если бы не болгарский летчик, результаты полета могли бы быть более трагическими. Иванов впервые \ и единственный раз \ применил метод «по рукам» по отношению к командиру экипажа. Дело в том, что Рукавишников при получении сигнала об аварии двигателя сначала замер в растерянности, а затем стал суетливо бегать пальцами по кнопкам пультов управления. Он попытался по памяти без инструкции выдать команды, не получив еще полно информации о сложившейся обстановке и не доложив в ЦУП. Не сумев восстановить работу с первого раза, Рукавишников на время потерял контроль над собой, и только вмешательство Иванова спасло их обоих.

После этого полета гражданских инженеров командирами экипажей долго не назначали.

Кстати. Иванов был вовсе не Иванов. Незадолго до старта советско-болгарского экипажа партийное советское руководство предложило болгарскому космонавту Георгию Какалову изменить свою фамилию на более благозвучную. Как ни сопротивлялся Георгий и его отец, ничего не получилось. В космос ушел Георгий Иванов, вызвав в Болгарии множество вопросов. Зато у нас все было спокойно, и никто не мог ничего подумать по поводу фамилии космонавта.

Похожая история произошла и в период подготовки советско-польского экипажа. К полету готовился Хермашевский. Эта фамилия была на слуху, печаталась в расписании ежедневных занятий. Более того, не было изменений и в первых репортажах после старта. А потом кто – спохватился и Хермашевский раз и навсегда стал Гермашевским.

Как видно не только крепкое физическое здоровье требовалось космонавту в период его подготовки к полету, но может быть, в большей степени требовалась психологическая устойчивость. И зависеть она должна была не только от внешних факторов, но и от внутренней стабильности, постоянной нацеленности на выполнение поставленной задачи.

В этом отношении очень характерна подготовка к полету первого экипажа, которая проходила в Центре подготовки космонавтов с 1 июня по 20 сентября 1964 года. Б. Волынов к тому времени отдублировал Быковского и в соответствии с установившемся порядком был назначен командиром первого экипажа с Г. Катысом и Б. Егоровым. Второй экипаж составили: В. Комаров, К. Феоктистов и А. Сорокин.

Видимо уверенность всех членов экипажа Волынова в неизменности своего положения и сыграла с ними злую шутку.

В конце подготовки оба экипажа провели суточные тренировки на тренажере. И вот тут выяснилось, что Катыс фактически имитировал свою деятельность, а Феоктистов из второго экипажа полностью ее выполнял.

Кроме того, Волынов практически самоустранился от контроля за работой членов экипажа, не имел временных характеристик работ по наблюдению и управлению кораблем.

Комаров, наоборот, имел в бортжурнале четкий хронометраж не только своей деятельности, но и членов экипажа – без всяких скидок и с замечаниями по малейшим недоделкам или имитации деятельности.

Медики в обоих экипажах как экспериментаторы и помощники командиров проявили себя одинаково – не очень старались. Но было отмечено, что Егоров лучше работал как медик – быстрее и четче брал кровь у коллег, сноровистее проводил медобследование. Эти детали и позволили ему остаться в первом экипаже.

А вот командиры и бортинженеры по результатам экзаменов поменялись местами. К тому же, Феоктистова поддержал Королев. По решению Госкомиссии в полет ушли В. Комаров, К. Феоктистов, Б. Егоров.

Космонавты, готовящиеся к полету, надолго забыли о методе бурной имитации своей деятельности – во всяком случае, в явном виде. Но видимо не для всех.

В. Яздовский преподавал космические науки еще первому отряду космонавтов, но две его попытки самому попасть в их число оканчивались неудачей. Наконец с третьего захода в 1969 году его зачислили в группу подготовки. Уже через два года он вошел в основной экипаж Воробьев – Яздовский, который готовился по программе полета корабля «Союз – 13».

Самоуверенность Яздовского была беспредельной. Он считал, что по уровню подготовки он стоит значительно выше любого кандидата. Ему достаточно провести две – три тренировки и можно лететь. И вообще, он в принципе считал подготовку в ЦПК пустой тратой времени. Все что нужно для полета специалист в полной мере может получить и в конструкторском бюро. Естественно в этих условиях компромиссы в экипаже не предвиделись. Все вопросы решались принципиально. Воробьев с Яздовским провели 14 полных тренировок в комплексном тренажере корабля «Союз», а пятнадцатую экзаменационную полностью провалили. Никогда комиссия не ставила экипажам двойки, а здесь вынуждена была поставить.